Текст книги "Алтарь"

Автор книги: Дана Посадская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

4
Встреча

Она прошла как солнечный свет сквозь листву; как эхо, как предрассветный туман.

На сей раз, она была готова. Готова ко всему. Её глаза смотрели широко и напряжённо, стараясь охватить как можно больше. Тело изгибалось электрической дугой. Она сдвигала брови и стискивала губы, отчего на её полудетском лице вспыхивала твёрдая решимость. Белинда бы расхохоталась при виде такой картины.

Она вошла в церковь и огляделась, глубоко вдыхая влажный тяжёлый дух. Там было пусто. В запущенные стёкла стучалось серое тусклое утро. Белые статуи равнодушно подставляли слепые затёртые лица слабым проблескам света. На полу хрустела сухая листва, занесённая ветром, и осколки цветного стекла.

Анабель обошла церковь кругом, ловя взглядом тени и слушая шорохи. Затем вышла, стремительно, не оглянувшись. Ей не нужна была церковь, гулкая от пустоты. Ей не нужна была пустота. Довольно.

Она кружила, как лиса, по тёмным залам и скрипучим узким коридорам. Её рука, которой она то и дело трогала стены, стала тёмной и жирной от грязи. Она поднесла эту руку к глазам и улыбнулась. Ей это нравилось.

Она подумала о Чёрном замке, где пыль и разруха так причудливо переплетались с жадной, назойливо бьющей в глаза роскошью. Хаос и изобилие. Вот что им нужно. Внешне они так мало ценили тяжёлый бархат, тут и там изъеденный червями и золото, густо горевшее на каждом шагу. Ценили, казалось, не больше, чем путину и плесень, наступавшие из углов. Но кто из них – избалованных и пресыщенных – согласился бы всю свою жизнь провести в тесной лачуге, затерянной в лесу? Или в этом монастыре? Кто… кроме неё, Анабель?

* * *

Она нашла его в маленькой келье, в самом сердце умирающего здания. Мальчик лежал на полу, подложив под голову гнилую солому – так вот почему у него такие грязные волосы. Он спал. Во сне он казался младше и беспомощней. Но она захотела, чтобы он проснулся, – захотела прежде, чем успела о чём-то подумать. Это было ошибкой. Не следовало так начинать.

Он поднял голову. Увидел её: белый треугольник лица, кошачьи глаза, кровавые губы. Отпрянул.

– Кто ты?

У него был не слишком приятный осипший голос. Губы слипались и не слушались его. Она поняла, что он говорит впервые после долгого молчания.

– Ты… – он смотрел на неё, сжимая руками что-то на шее, под грязной тканью. – Ты … та дьяволица? Та… Нет… ты не она.

– Я не она, – подтвердила Анабель.

– Но ты не человек, – он отчаянно замотал головой. – Я чувствую это. Кто ты?

– Я? – она неожиданно жестоко усмехнулась. Воспоминания, как ледяные иглы, впились в её тело. Она помнила, кто она. Как она может забыть? – Я – нечистая сила.

Он с хриплым невнятным криком вжался в стену и принялся что-то шептать, снова и снова повторяя стремительно рукой один и тот же жест. Этот жест был ей знаком. Она нахмурилась, вспоминая.

– Как ты это делаешь? – она машинально попыталась повторить. Прикоснулась ко лбу, к груди к одному плечу, к другому. – Так?

Он смотрел на неё остекленевшими от ужаса глазами.

– Ты – ты можешь – ты…. Нечистая сила…

– Что могу?

Он вновь поднял руку, но она бессильно упала.

– Всё равно, – прошептал он, – мне всё равно. Тебе не обмануть меня, не искусить. Я знаю, что он хитёр, я знаю, что он силён. Но я не сдамся.

– О чём ты? – раздражённо воскликнула она и сделала шаг к нему.

Он всхлипнул и закрыл лицо руками. И вдруг она ощутила его страх – исступлённый, леденящий страх, на какой-то миг одолевший фанатичную слепую веру.

Удивление и жалость подхватили её, как два крыла. Она опустилась на пол рядом с ним, обвила рукой исхудавшие плечи.

Не надо, – ласково прошептала она. Её голос стал нежным, как пение сирены. – Не надо, не бойся. Я не причиню тебе вреда. Я никому никогда не причиняла вреда.

Но он уже справился с собой и вырвался, точно его окольцевала кобра.

– Я не боюсь! – закричал он, брызгая слюной. – Моя вера крепка. Тебе меня не искусить! Изыди! Именем Господа приказываю тебе – изыди!

Она стояла, не шевелясь, точь-в-точь как белые статуи в церкви. Он рухнул на пол, содрогаясь.

– Я не могу, – прошептал он, царапая камни ногтями, – Я совсем один…

– Ты один? – она подошла и положила холодную невесомую руку ему на плечо. – Совсем один?

Он оглянулся затравленно.

– Да, – пробормотал он еле слышно. – Я не думал, что это так тяжело. А ведь прошло только два года…

– Что ж, – Анабель устремила зелёное пламя глаз в темноту. – Ты один, и тебе нужен хоть кто-то. Это очевидно. И я… – По её лицу пробежали багровые блики. – И ты… ты тоже мне нужен. Теперь я точно знаю. Ты мне нужен.

–

* * *

Замок встретил её гробовым молчанием. Но, закрыв на секунду глаза, она, как всегда, ощутила их всех. Спящих и колдующих, холодных, как кладбищенские камни и горячих, точно огонь в чреве земли. Ей казалось, что каждый из них наблюдает за ней, слушает стук её сердца, застрявшего где-то в горле, и смеётся, упиваясь собственной силой.

Куда идти? К себе? В старую башню, раскачанную всеми ветрами? Но мысль о том, чтобы вновь остаться одной, показалась ей нестерпимой. И, в то же самое время… увидеть кого-то из них было бы, наверное, не меньшей мукой.

Но она не успела сделать выбор. Ступая в никуда, путаясь в собственных мыслях, как в липкой паутине, она увидела вдруг Ульрику.

Ульрика стояла, бледная и томная, точно те изваяния в церкви. Анабель замерла и посмотрела на неё, невольно проникаясь её странной, мерцающей неясно красотой. Не зовущий мрак глубокой бархатной ночи, не пьянящее сияние солнечного дня. Красота Ульрики была словно пасмурный серый день – неприветливый, тусклый и всё же влекущий. Её волосы мягко струились прозрачным дождём, глаза горели, как болотные огни. Туман, вода – вот чем была Ульрика. Но эта вода таила угрозу. Холодный безжалостный омут.

– Где ты была, маленькая Анабель? – спросила Ульрика певуче и совершенно без интереса.

– Почему все зовут меня маленькой? – зло процедила она сквозь зубы.

– Все? – Ульрика слегка склонила голову к плечу. – Право, не знала. Так называет тебя Люций…

– Ах, вот как. – Она хотела пройти, но Ульрика стояла на её пути.

– Так где ты была? И чем… – Ульрика принюхалась и содрогнулась, притворно закатив глаза. – Чем от тебя так пахнет, Анабель?

– Дай мне пройти.

Ульрика вдруг протянула руку и поймала Анабель за подбородок. Её пальцы были ароматные и острые, как иглы шиповника.

– Ах, какой у нас гордый трагический вид, – промурлыкала она. – Какие высокие, неизъяснимые страдания. Где уж нам понять столь тонкое, возвышенное существо? А на самом деле всё просто, моя дорогая. Девочка скучает. Это бывает со всеми в твоём возрасте. И не нужно обольщаться, воображая, что ты какая-то особенная.

– Разве мы все не особенные? И разве ты, Ульрика, не скучаешь, сидя одна целый день в этом замке?

– О, Анабель, – на лице Ульрики блеснула змеиным жалом улыбка. – Знала бы ты, какие забавы доступны таким, как мы…

– Я прекрасно знаю ваши забавы, – Анабель вся ощетинилась, – Пить кровь, доводить людей до безумия – что ещё?

– Глупая маленькая Анабель, – послушался вдруг другой, приторно сладкий голос. Это был Люций. Анабель не заметила, когда он появился. Он встал рядом с Ульрикой, и та приникла к нему, беспомощная и гнетущая, как плакучая ива.

Люций никак не ответил на эти проявления супружеской приязни, но и не отстранился. Он посмотрел на Анабель и нахмурился.

– Что за ужасный запах, дитя! Это пахнет… ну, разумеется! Грязным человеком. И не просто грязным, а очень грязным. Анабель, прими мой совет: развлекаясь с людьми, следует быть разборчивей. Это просто невыносимо.

Анабель побледнела, вспыхнула, вновь побледнела, но ничего не сказала. Она повернулась и почти побежала, не чувствуя ног.

У себя в башне она упала на постель и разрыдалась, сама не понимая, почему. Она плакала долго, очень долго, пока слезы из обжигающе горьких не стали лёгкими, словно ночная роса, и не принесли покоя. Тогда она уснула, уткнув в ладони мокрое лицо.

…Ей снилось, что замок – древнее огромное чудовище, приютившее её в изгибах тела. Она прилепилась к нему, как жемчужина к тёмному нутру затонувшей в глубинах раковины. Она ощущала ток крови чудовища, питавший её саму, отдававшийся в её прозрачном теле глухими ударами. И не нужно было ничего искать, ни к чему стремиться. Эта кровь сама несла её куда-то… несла… Наконец, она выглянула, как дозорный, из глаз чудовища. Она увидела – увидела что? И тогда она поняла… но в этот момент всё исчезло, и только тьма… Тьма… Анабель спала.

5
Разрушение

На сей раз он её ждал.

Он не спал, а сидел, скрючившись в углу, опутанный цепями ночных теней. Тех самых теней, что давали ей силу, как солнце и дождь дают силу цветам и деревьям. Только ядовитые чёрные цветы – такие, как она, – чахнут от солнца и насыщаются лунной отравой.

Он даже не вздрогнул, когда она появилась. Только испуганно вскинул глаза – круглые, как у совёнка, – и натянул поближе к подбородку какую-то тряпку.

– Ты снова здесь, – сказал он негодующе, но в то же время почти жалобно.

Она не ответила. Она мягко опустилась на пол в другом углу, подобрав под себя нескладные тонкие ноги. Она молчала. Он тоже молчал, следя за тем, как даже в темноте её волосы горят, бросая тревожные отсветы на полузакрытое ими лицо.

– Зачем ты приходишь? – спросил он почему-то шёпотом.

Она резко повернулась всем телом; на секунду ему показалось, что она прыгнет, на него, как дикая рысь – такой напряжённой была её поза, так яростно взметнулись зелёные глаза.

– Затем, что я так хочу, – глухо сказала она. – Я всегда делаю то, что хочу.

Он посмотрел на неё изумлённо.

– Ты словно повторяешь чужие слова.

– Может быть. – Она стиснула коленями ладони, как будто хотела их раздавить.

Он не сводил с неё глаз.

– Ты страдаешь, – сказал он, наконец.

– Какое тебе до этого дело? – прошептала она.

– Но ты же приходишь ко мне. – Он решительно откинул ветошь, служившую ему постелью, встал и подошёл поближе. – Я не понимаю. Ты говоришь, что ты нечистая сила, но ты приходишь сюда, в святое место, и не причиняешь мне никакого зла. Может быть, это всё шутка? Может быть ты, обычная девушка?

– Что? – она вскочила. – Замолчи! Меня уже принимали за обычную девушку! С меня довольно! Пойдём!

– Куда?!

Но она, не слушая, содрогаясь, как от рыданий, схватила его за плечи. Даже сквозь ткань он ощутил, как холодны и тверды её руки. И в тот же миг они оказались в церкви, внизу. Он рухнул на пол, держась руками за голову. Купол завертелся у него перед глазами. А она возвышалась над ним, стройная и тонкая, как шпага, с искажённым болью лицом.

– Смотри!

Рыжая грива взвилась, точно её подхватил ураган. И в тот же миг полопались все витражи. Стёкла с отчаянным звоном брызнули на пол. Мириады разноцветных осколков – прозрачных и тёмных, ярких и тусклых – усыпали всё, запутались даже её в волосах, и там запылали, как драгоценные камни.

– Хочешь ещё?! Смотри!

Она стиснула зубы и вскинула ввысь бешено горящие, полные жгучих непролитых слёз глаза.

– Смотри!

Статуи святых, безмолвно взиравшие на них из поднебесья, вдруг закачались, словно это были не каменные глыбы, пережившие века, а фигурки из папиросной бумаги. И затем они тоже посыпались вниз – бесшумно, на лету превращаясь в мягкую белую пыль. Эта труха засыпала их, как манна небесная.

Она опустилась на пол – прямо на груду осколков, – и откинула голову – так, что волосы коснулись каменных плит. Рыжие змеи, ползущие по серому праху. Она огляделась. Глаза её сами были как два осколка стекла. Тусклые. Холодные.

– Довольно? Или, может, мне разрушить стены? Или поджечь весь монастырь, чтобы вся эта грязь и рухлядь запылала до самого неба? – Она провела ладонью по лицу, затем закрыла его руками.

Он подошёл – как будто ступая по углям.

– Кто ты? – прошептал он. – Что ты такое?

Она оторвала безжизненные руки, подняла лицо, посмотрела на него в упор.

– Я не знаю. У меня есть сила – и это всё. Это всё что я знаю.

– Нечистая сила… – прошептал он.

– Нечистая? – она устало усмехнулась. – Чистая, нечистая – кто это может знать? Да что это вообще такое? Вот тебя, скажем, тоже, трудно назвать очень чистым.

– Не кощунствуй! – вскричал он, побагровев. – Твоя сила… она…

– От нечистого. Знаю. – Она с готовностью кивнула. – Можешь поверить, я это слышала. Правда, вот незадача – я даже не знаю, кто это такой. – Она повела плечами. Её плечи были широкими и угловатыми, но один из коронных жестов Белинды и Люция всё равно получился весьма изящным.

Он смотрел, и его лицо бледнело на глазах. Губы несколько раз хватали воздух, прежде чем выдавить звук.

– Ты… не знаешь…

– Нет. – Она яростно взметнулась всем телом, как рыба о лёд, ударилась о камни, усыпанные битым стеклом.

– Говорю тебе, я ничего не знаю. Ничего. Ничего, ничего! Но я так больше не могу. Я не выдержу. – Она повернулась и прижалась лицом к стене. Её волосы горели ржавым цветом запёкшейся крови. Крови её истомившегося сердца.

Она не плакала – просто замерла; неподвижно, как надгробное изваяние.

Он подошёл, опустился рядом на колени и обнял её за плечи.

6
Вопрос

Время двигалось странно и непредсказуемо. Оно то летело, словно камень из пращи, то ползло неохотно старой черепахой. Иногда в монастыре проходили месяцы, а в мире Анабель – всего одна ночь. А иногда наоборот: Анабель покидала монастырь и возвращалась через долю секунды, успев прожить в Чёрном замке несколько дней, томительных и сладких от предвкушения.

Иногда это её забавляло, иногда – приводило в буйную ярость. Как, впрочем, и всё, что было связано с монастырём – и с ним.

… Ночь подходила к концу. Анабель, перебирая пальцами волосы, медленно брела по лабиринтам замка. Тёмные лестницы льнули к её ногам, как кошки Энедины; окна, притаившиеся в тёмных стенах, размечали путь голубыми и серыми пятнами.

Пели ступени, пели половицы, пели все струны в теле Анабель – непоправимо холодном снаружи и лихорадочно пылающем внутри. Пела она сама – еле слышно, но её нечеловеческий голос проникал во все щели и скважины замка, как дым, и стелился позёмкой по залам и коридорам.

Откуда-то из темноты выступила бледная фигура с распущенными до полу серебристыми волосами. Это, конечно, была Ульрика.

– Замолчи, Анабель, – простонала она, – Что за ребёнок! И так полнолуние, в замке творится полнейший хаос! Только эльфийского воя не хватало!

Анабель равнодушно пожала плечами – что ещё она могла ответить? – и продолжила свой путь. В одно из окон влетел серый вихрь, пахнущий сырой землёй, кровью и смолой. Что-то серое, всё в иглах и репейнике, прокатилось кубарем по каменному полу, издавая пронзительный вой, от которого даже у Анабель и Ульрики заложило уши. Два волка – один молодой, другой совсем ещё волчонок, – зарычали, завертелись, как будто пытались поймать каждый свой собственный хвост, и обернулись, разумеется, Мартином и Поросёнком. Оба тут же повалились на пол, тяжело дыша в изнеможении и по привычке высунув красные дымящиеся языки.

– Я же говорила! – взвизгнула Ульрика. – О, это полнолуние! – И она исчезла, с треском захлопнув дверь.

Анабель по привычке прижала Поросёнка к себе, хотя и знала, что это ему не по вкусу. Да и ей всегда было больно, обнимая его, вдыхать вместо запаха тёплой, разнеженной солнцем детской кожи, густой и тяжёлый дух дикого зверя. Впрочем, – в который раз напомнила себе она, – я ведь сама сделала его таким. Я хотела, чтобы он жил. Хотела. Но хотела ли я такого? Да или нет?

Поросёнку, наконец, надоели её ласки, он решительно вырвался и убежал. Анабель закусила губу.

Мартин поднялся с пола и сострил ей шутливую гримасу.

– Не обращай внимания, – посоветовал он, – Волчонок нынче не в духе. И Ульрика, между прочим, тоже. Говорят, у них с Люцием что-то совсем расклеилось.

– У них так всегда, – отозвалась Анабель.

– Нет, сейчас всё вроде совсем по-другому. Я вообще не понимаю, как он терпит её столько времени. – Мартин с отвращением скривился.

Анабель снова пожала плечами и молча повернулась. Ей не хотелось слушать эти сплетни. И не хотелось видеть ни Ульрику, ни Мартина, ни Поросёнка.

* * *

У себя в башне она присела осторожно на кровать и закрыла глаза. Наконец-то одна. Наконец-то она может подумать.

Она провела рукой по подушке. Какое восхитительное, тонкое кружево – чуть желтоватое, цвета слоновой кости. Чьи ловкие пальцы, затвердевшие, исколотые иглами, его плели? Чьи глаза краснели и наполнялись слезами? Или это был не человек? Немного предрассветного тумана, немного морской пены, немного магии – и вот великолепие, которым восхитилась бы любая кружевница.

И о чём она только думает?

Анабель зажмурилась. Что было этой ночью? Ах, да, они снова спорили. Что же ещё? Эти споры одновременно и мучили её, и давали покой. Разве так бывает?

Он ей сказал, что бог создал всё. Она спросила:

– Откуда ты знаешь?

Тут же в его глазах зажёгся слепой белый огонь. Это она не любила.

– Знаю. – Ответил он. – Знаю.

– Откуда?

– Ты не понимаешь. Я не просто знаю. Я верю.

– Я не понимаю.

– Если бы я не верил, не было бы смысла… никакого смысла ни в чём.

Он как будто ударил её по лицу.

– Смысл, – прошептала она, наконец. – Я тоже искала смысл. Я хотела помогать другим, помнишь? Но это было ошибка.

– Да, – воскликнул он почти с остервенением. – Это была ошибка. И знаешь, почему? Потому что ты хотела им помогать ради них самих. Но они этого не стоят.

– Не стоят, – повторила она, как эхо.

– Добро надо делать не ради кого-то, – он сложил благоговейно руки, – а ради самого добра. В этом и есть смысл – высший смысл. Служить добру.

– Мы никому не служим.

– Ты опять повторяешь чужие слова.

– Да.

Долгое, долгое, молчание…

– Анабель, я не знаю, кто ты. Но у тебя есть душа… бессмертная душа. Я это знаю.

– У меня бессмертное тело.

– Тело греховно. Анабель, я никогда бы не поверил, что нечистая… что такое существо, как ты, может обладать душой. Но это так. Потому, что ты ищешь добро, истину, свет.

Он смотрел на неё так странно.

– Помнишь, когда ты пришла в первый раз, ты сказала, что мы нужны друг другу? Теперь я знаю, для чего, Анабель…

…Теперь, лёжа в тишине и полумраке, она вновь и вновь вспоминала этот разговор. Иногда ей казалось, что она засыпает. Добро… истина… свет… Что бы об этом сказала Белинда? Что добро и истина – абстрактные понятия. Но разве он – абстрактное понятие? Он такой живой. Такой настоящий. Как те люди… тогда. Но на этот раз нет лжи. Он знает, кто она. И он сказал, что она нужна ему. Она это знает. Это правда. Нужна. И не как тем людям, не потому, что у неё есть сила. Ему не нужна её сила. Ему нужна она. Она сама. Значит…

Она закружила по комнате. Что-то перекатывалось у неё в груди, как искрящийся хрустальный шарик. Затем она вскочила на окно и встала во весь рост, держась лишь одной рукой за ненадёжные камни. Ночь дышала ей прямо в лицо. Кричали вороны, и в горле горело и ныло. Если вдруг её рука сорвётся, она превратится в птицу – или в летучую мышь – и полетит в это глубокое, уже совсем прозрачное сиреневое небо, в эту бездну, готовую, казалось, поглотить и поля, затканные росами, и горы, и даже их замок…

Шум полёта. Нет, это не вороны.

– Люций! – окликнула она зачем-то. Он замедлил полёт. Его лицо с пронзительными тёмными глазами оказалось вдруг совсем близко. Интересно, если она бросится вниз, из окна и будет лететь, как камень, прямо к земле – он подхватит её или нет?

– Люций, – она не знала, шепчет или кричит, заглушая ветер и заунывные крики ворон. – Люций, что такое любовь?

И вдруг, не дожидаясь ни взгляда, ни ответа, она полетела вперёд против ветра, над тёмной землей, на запад – туда, где осыпались, как яблоневый цвет, бледные серые звёзды и ночь потревоженным чёрным драконом искала укромное место в древних пещерах…

7
Двое

Где они встретились?

В полутёмной зале с глухо шуршащими коврами? Зале, где окна не пропускают ни единого отблеска света, и где запахи склепа нехотя перебиваются ароматом розового масла и жасминовой эссенции? Или в бескрайних ночных лугах, где чёрная трава лоснится, отливая серебром, словно кошачья шерсть? Бесчисленное множество цикад замокло при их появлении, словно даже таким простым, как капля воды, существам, дано ощущать роковую поступь неизбежного. Или там – высоко – среди пыли и паутины созвездий – над дымными тучами, которые летели стремительно, точно падая в пропасть.

Или…

Неважно.

Они встретились – и этого довольно. Их руки едва-едва соприкоснулись.

– Кузен…

– Кузина…

Они смотрели друг на друга, как в зеркало. Каждый искал в чертах другого свои черты; и, находя, испытывал лишь досаду, а, не находя, – разочарование.

Наконец, он откинул волосы со лба и слегка склонил голову набок – одним из своих безупречно заученных томных жестов.

– Счастлив видеть тебя, кузина.

– Увы, – она повела плечами, – не могу сказать то же самое.

– Я убит.

– Люций, как же банально! Ты слишком много имеешь дело с людьми, это явно портит твой вкус. И потом, не стоит шутить таким образом. Учти, если ты снова будешь убит, я не стану участвовать в твоём возрождении.

– Злая прекрасная лгунья. Почему ты так меня не любишь?

– Потому что мы слишком похожи, – сказала она то, что они и так оба знали. – Не слишком приятно видеть в тебе все мои недостатки.

– Как, кузина! – он вскинул руки в безупречно разыгранном ужасе. – Что я слышу?! У тебя есть недостатки?!

– О, конечно же, нет, – ответила она безукоризненно серьёзно. – В том-то и дело, что в твоём исполнении все мои многочисленные и неоспоримые достоинства выглядят как недостатки. Ты – моё кривое зеркало, Люций. Разве можно вынести такое?

– Абсолютно невозможно, – согласился он.

– И что же тебя ко мне привело? – спросила она без всякой связи.

– Анабель, – коротко ответил он. Впервые его глаза действительно стали серьёзными. Анабель… – то ли удивилась, то ли просто отозвалась эхом Белинда. Больше она ничего не сказала; лишь смотрела ему в лицо, слегка откинув голову, – словно на луну или на ночные облака, – и ожидала продолжения.

– Она… – произнёс он, растягивая каждый слог, словно это было танцевальное па, – она спросила меня о любви.

– Вот как? – Белинда взглянула почти равнодушно. – Что же, это вполне понятно. Она в таком возрасте. И у кого ей ещё спросить? У дядюшки Магуса или тётушки Лавинии, которые давно покрылись плесенью? А Энедина бы и слушать её не стала.

– Она могла спросить у тебя.

– Нет, – отрезала Белинда, – не могла. – Её глаза стали пустыми и чёрными, а на щеках заплясали кровавые отблески. – Люций, она меня избегает. И никогда не спросит… тем более об этом.

– Почему?

Их взгляды встретились вновь. Они словно пили силу и жизнь, неотрывно глядя друг на друга.

– Потому что я – это она. Я – это то, чем ей суждено стать… рано или поздно. Та часть её, с которой она пытается бороться. Поэтому она так любит меня – и так ненавидит.

Она замолчала. Тьма отступала из её золотистых глаз. Наконец, она улыбнулась.

– А ты – ты ведь так похож на меня. И потом, кто как не ты может поведать всё о любви? Кто, как не ты, каждую ночь…

– Разве это любовь? – перебил он резко.

Она недоумённо подняла глаза.

– Люций, во имя Тьмы, не хочешь же ты сказать, что жаждешь чего-то иного?

– А разве я так сказал? – протянул он лениво, приподняв одну из своих изящных – как усики бабочки, – чёрных бровей, и рассеяно играя кольцом на длинном заострённом пальце. – Право же, кузина; я не говорил ничего подобного.

Несколько секунд она наблюдала за ним со странной улыбкой – не то нежной, не то циничной.

– Идём, – сказала она. – Я хочу тебе кое-что показать. Полагаю, тебе будет интересно, что же происходит с Анабель.