Текст книги "Алтарь"

Автор книги: Дана Посадская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Дана Посадская
Алтарь
"Тайны Черного рода – 5"

1
Монах

– Почему ты выбрал именно этот монастырь, мальчик? – спросил старый монах, пытливо сощурив красноватые и влажные глаза. На его обмякшей пыльной коже волновалось море морщин – и глубоких, как шрамы, и тонких, как паутина.

– Что ты здесь ищешь? – повторил монах настойчиво. – Посмотри вокруг. – Он неуклюже взмахнул рукой. – Когда-то это был настоящий монастырь, а теперь? Сад зарос так, что и шагу нельзя ступить. Вместо крыши – птичьи гнёзда. Стены рушатся с каждым днём; по ночам здесь гуляет ветер и пробирает до самых костей. Витражи… – он с трудом закинул голову, – витражи все в плесени и паутине. Есть тут нечего, кроме ягод. Ещё, пожалуй, можно половить рыбу в пруду, но он весь зацвёл и годится разве что для падали. И здесь нет монахов кроме меня – вот уже полвека, мальчик. Только я да зайцы и дикие куры – с ними не так одиноко. Я здесь один, мальчик, совсем один.

Мальчик сидел, не шелохнувшись. Затем он медленно поднял большие тёмные глаза, тускло светившие на исхудавшем жёлтом лице. Он оглядел напряжённым взглядом замшелые старые стены; разбитые витражи под потолком, сквозь которые робко лился прозрачный, как золотистый шифон, солнечный свет; грубые каменные плиты на полу, поросшие дикой травой.

– Вы не один, – произнёс он, наконец, высоким надтреснутым голосом.

Старый монах вдруг отпрянул, лицо его исказилось.

– Не один? О чём ты? – пробормотал он, пряча глаза.

– С вами Господь, – просто ответил мальчик.

Лицо старика прояснилось; из груди его со свистом вырвался вздох.

– Я мечтал… именно об этом… – продолжал тем временем мальчик, заворожёно глядя вдаль. Голос его звучал, точно шелест листвы за разбитым окном. – Обитель в глуши… вдали от мирских соблазнов. Только я и Господь… Как древние святые – те, что уходили в пустыню…

– Древние святые? – монах лукаво сощурился. – Так вот на кого ты хочешь походить? Будь осторожен, мой мальчик. Это гордыня, а гордыня – смертный грех.

Мальчик вздрогнул, на его лице проступили красные полосы – как от пощёчины.

– Ну, ну. Не обижайся. – Старик неловко похлопал его по руке. – Я пошутил. Ты уж прости старика. Сколько тебе лет?

– Пятнадцать.

– Пятнадцать… – монах опустил дрожащие морщинистые веки. – Мне тоже было пятнадцать… когда я пришёл сюда… в этот монастырь. Но я не был похож на тебя, нет, совсем не похож. Я не хотел жить один в глуши, как древние святые. Этот монастырь приглянулся мне именно тем, что был большой и богатый, известный во всей округе. И монахов тогда здесь было столько, что не сосчитать. Да, хорошее было время… – он замолчал, беспомощно моргая слезящимися красными глазами.

– Но почему… – мальчик запнулся. – Что же случилось? Почему монастырь разрушился и опустел?

Старик долго молчал, шевеля беззвучно губами. Руки его неподвижно лежали на обтянутых чёрной сутаной коленях, как мёртвые птицы.

– Слухи, – прошептал он, наконец, – Дурные слухи….

– Слухи? – повторил мальчик, как эхо.

– Нет, нет. Не просто слухи. – Монах ещё ниже склонил голову, пряча глаза. – Это была правда – то, что говорили про наш монастырь. Нас искушал… нечистый. Сам Сатана… сам враг человеческий… в облике прекрасной женщины.

– Но ведь, – робко начал мальчик и тут же осёкся.

Старик бросил быстрый и острый взгляд из-под мохнатых седых бровей.

– Ты хочешь сказать, что это обычное дело? Что в любом уважающем себя монастыре монахов по ночам совращают бесы, дабы сманить с пути истинного и утащить прямо в ад? Верно? Ты об этом подумал?

Мальчик опустил ресницы в знак согласия.

– Но это было другое… да, совсем другое. – Губы старика побелели, голос зазвучал хрипло и глухо. – Это случалось, не ночью, в келье, нет. Это было в церкви… во время богослужений.

Мальчик негромко вскрикнул и перекрестился. Но старик уже не замечал его. Он смотрел вдаль, голова его тряслась, по лицу пробегала дрожь.

– Она появлялась из-за алтаря. Женщина. Дьяволица. В чёрном плаще с капюшоном. Её лица не было видно – только тёмные волосы – и белый кусочек лба. Но всё равно, всё равно… – Он задохнулся. – Она шла между нами по церкви, как тень… и даже на нас не смотрела. А мы все стояли и не могли ничего – ни шелохнуться, ни перекреститься, ни прочитать молитву. А когда доходила до конца, тогда – тогда она вдруг оборачивалась и снимала капюшон. И мы видели – видели её лицо. Её лицо… Не спрашивай, мальчик, не спрашивай меня о нём! – закричал он пронзительно, хотя мальчик не издал даже вздоха. – Её лицо… глаза… я не могу объяснить. Нет, не могу. Но я чувствовал…. чувствовал… – его голос упал до свистящего шёпота, – Если только она посмотрит на меня… и поманит… хотя бы мизинцем… я пойду за неё куда угодно… в самое сердце ада… в пасть Сатаны…Куда угодно, Боже! И все остальные чувствовали то же, я знаю. Все.

Он закрыл лицо дрожащими руками. Речь его стала путаной.

– Вот так всё и началось…мне тогда было двадцать с небольшим. Многие монахи уходили. А потом… в других монастырях… они совершали грех… тяжкий грех… лишали себя жизни. И поползли слухи… конечно, слухи. Как же иначе. К нам не приходили новые послушники. В конце концов… да, в конце концов остались только я и несколько старых монахов. Им было уже за семьдесят лет. Они говорили, что грешно покидать монастырь. Нельзя, говорили они, чтобы из-за происков Дьявола, святая обитель исчезла с лица земли.

– Они были правы! – горячо воскликнул мальчик. Его лицо запылало, в глазах вспыхнул фанатичный блеск.

– Я тоже думал, что остался из-за этого, – продолжал монах торопливо. – Тоже. Я был ещё так молод. Прошло несколько лет, и старики покинули этот мир, один за другим. И я остался один. Один.

– А та… – робко произнёс мальчик, – та… дьяволица… она… является вам до сих пор?

– Нет, – лицо старика было мёртвым, как камень. – Когда монастырь начал пустеть, она стала являться всё реже и реже. А затем… вот уже сорок семь лет… да, сорок семь лет я не видел её. Ни разу не видел.

– Это так прекрасно. – Мальчик глубоко вздохнул, словно пробуждаясь ото сна. – Так прекрасно. Вы остались здесь и сохранили монастырь. Вы посрамили Дьявола. Вы устояли перед искушением, сберегли свою бессмертную душу.

– Что ты сказал? Сберёг свою душу? – лицо старика, такое добродушное, вдруг исказилось ужасной гримасой. Он наклонился вперёд; в его глазах сверкнула бешеная ярость. – Ты ничего не понял, мальчик. Ничего. О, Боже! Моя душа! Да я бы отдал… я бы, не колеблясь, отдал свою бессмертную душу, согласился бы вечно пылать в адском огне… лишь бы только снова увидеть её… хотя бы на мгновение!

2
Луна

Анабель спала…

Её кожа белела в густой темноте, затопившей комнату, как чёрная вода. Ледяной лепесток луны тускнел среди туч, запорошенных редкими серыми звёздами.

Анабель…

Волос Анабель осторожно коснулась лёгкая, как тень, рука. На лицо упал взгляд испепеляющих тёмных глаз. Любой человек, ощутив этот взгляд во сне, проснулся бы с криком – и потерял бы рассудок до конца своих дней. Но Анабель не была человеком. Она лишь завертела беспокойно головой; в затенённых углах её глаз задрожала ночным мотыльком улыбка. Не пробуждаясь, она разлепила влажные сонные губы и прошептала имя.

Да, Анабель. Как это мило с твоей стороны узнавать меня даже во сне.

Она неподвижно сидела над спящей, лишь иногда касаясь заострёнными концами пальцев прозрачной, почти стеклянной кожи на лбу, к ещё по-детски округлой щеки, опылённой лёгким пушком.

Что она ощущала? Зачем, во имя Тьмы, теряла бесценное время возле глупой спящей девочки? Что это было? Материнские чувства? Нет, – при этой мимолётной мысли она едва не рассмеялась в голос. Материнство ей было чуждо, как никому другому. Она слишком любила самое себя. В сущности, и в Анабель она видела лишь своё отражение. Может быть, в этом и было дело? Поэтому она так мучительно желала направить Анабель и помочь ей обрести сердце льва? В надежде, что это излечит её собственные старые раны?

Анабель, наивная девочка. Глупое упрямое дитя. Такие твёрдые, острые зубы, такие чуткие уши, спрятанные в гуще огненных волос. Такая сила в каждом вздохе, в каждом взгляде, – и такое слабое, почти человеческое сердце. Нет, в этом она на меня совсем не похожа.

Луна забилась на небе, как пойманная птица. Её длинный луч сверкающей саблей ударил в лицо Анабель. Она запрокинула горло; веки слегка приподнялись; трепещущие белые белки отразили ядовитое лунное сияние.

Да, Анабель. Да, дорогая. Пей лунный свет, пей его силу, пей, сколько сможешь. Глазами, губами, всем существом. Пей, Анабель.

Анабель застонала. Луна бесновалась, окружённая растерянными звёздами. Лунный свет плясал и клубился по комнате, угасая лишь в её непроницаемых тёмных глазах.

Вдруг за окном послышался шум полёта и в лунном свете стремительно, как чёрная комета, пронеслась знакомая фигура. Она сердито нахмурила брови. Какая досада. Вот уж с кем ей совсем не хотелось встречаться. Что же, пора уходить. Она в последний раз провела холодной рукой по лицу Анабель, на котором блестела тонкая плёнка из пота и лунного свечения. Затем скользнула в свою темноту.

Анабель заметалась, вздрогнула, села на постели. Сон и ночная мгла слетали с неё хлопьями серого пепла. Она обвила руками колени, потёрла влажный студёный лоб.

– Белинда, – позвала она звонким шёпотом. – Белинда!

Она огляделась, яростно протёрла глаза. Но комната была пуста. Только летучая мышь с писком пролетела к окну, зарешеченному лунными лучами.

* * *

Анабель медленно спускалась вниз по крутым ненадёжным ступеням, тонущим во мраке и в мякоти истлевшего от времени ковра. Она жмурилась и тёрла глаза, но на самом деле сон покинул её в эту ночь безвозвратно. Поэтому она и отправилась в странствие по замку, прислушиваясь к шорохам и скрипам, сопровождавшим каждый её шаг.

Ведомая своим безошибочным чутьём, она вступила в огромную тёмную залу с высоким сводчатым потолком и гротескно изломанными стенами. Бывала ли она здесь прежде? Воистину, только в их замке можно прожить столько долгих мучительных лет – и задавать себе этот вопрос.

На полу плескалось и пенилось лунное озеро. У Анабель закружилась голова. О, Тьма. Можно ли хоть куда-то скрыться в этом замке от луны, от её всепроникающей магической отравы?

У окна чернела изящная тень.

– Белинда, – прошептала Анабель, хотя и понимала, что это не она.

Тень обернулась. Это был Люций. Его глаза взглянули на неё с язвительной усмешкой – как всегда. Анабель вдруг показалось, что глаза у него не чёрные, а красные, багровые до черноты. Она сплела на груди задрожавшие руки.

– А, это ты, маленькая Анабель, – Люций лениво полуобернулся и, словно невзначай, провёл рукой, унизанной кольцами, по тщательно уложенным завиткам волос. И как он умудряется сохранить их в идеальном состоянии после ночных полётов и охоты?

– Я не маленькая, – вслух сказала Анабель, забираясь с ногами в какое-то кресло и кладя подбородок на спинку – естественно, пыльную. – Ты же знаешь, Люций, я прошла обряд вступления в силу. И я, между прочим, такая же дважды рождённая, как ты или Белинда.

– Во имя Тьмы, дитя! – Люций возмущённо взмахнул руками – при этом его многочисленные кольца вспыхнули кровавым фейерверком. – Как ты можешь сравнивать? Где твой вкус?! Твоя смерть… нет, и не напоминай. Какая пошлость! Умереть в младенческом возрасте от яда сумасшедшей приёмной матери. И ты можешь сравнивать подобное убожество с великолепной гибелью Белинды на костре! Опомнись, дитя!

– Я не дитя, – огрызнулась Анабель. – И вообще, не пора ли тебе к Ульрике? Она, наверное, уже заждалась!

– Какая, ты, однако, злая девочка, – пробормотал удручённо Люций. – Кстати, о Белинде. Почему ты назвала её имя, когда зашла? Разве она появляется в нашем замке?

– Белинда… – Анабель запнулась. Она не знала, стоит ли это говорить – но ей вдруг захотелось поделиться с Люцием, – хотя она не понимала, почему. В конце концов, разве не сама Белинда учила её во всём и всегда следовать своим желаниям?

– Белинда… она часто приходит ко мне по ночам… когда я сплю, – неуверенно произнесла она, словно ступая по тонкому льду. – Когда я просыпаюсь, её уже нет – но я всегда знаю, чувствую, что она приходила. Не знаю, как. И я не знаю, зачем она приходит. – Анабель замолчала, чувствуя себя предательницей. И, чтобы это предательство не приняло совсем безобразные формы, торопливо добавила:

– Ты ведь не скажешь об этом Ульрике… правда?

– Во имя Тьмы, Анабель! – Люций с достойной восхищения лёгкостью изобразил на лице смертную муку. – Разве я похож на безумца? Обсуждать с Ульрикой Белинду!

– Ты похож на безумца, – заявила Анабель, вздыхая с облегчением – и вдруг широко улыбнулась, совершенно неожиданно для себя самой. Это почему-то смутило её. Она покраснела и отвернулась. Люций с усмешкой следил за ней дочерна раскалёнными глубокими глазами. Чтобы скрыться от этого взгляда, Анабель занялась своими волосами – машинально скрутила их в пушистый жгут и подняла наверх.

– Маленькая Анабель, – томно усмехнулся Люций. Он упруго шагнул в её сторону, кривя губы и небрежно поигрывая пальцами, – Это что же тонкий намёк? Ты любезно облегчаешь мне задачу, открывая свою прелестную белую шейку?

Анабель вся вздрогнула, вспыхнула, как пожар, выпустила волосы, которые упали ей на плечи с сухим шорохом – ворох золотых осенних листьев.

– Перестань, Люций, – резко и беспомощно воскликнула она. – Что за глупые шутки! И, я полагаю, тебе действительно пора к Ульрике.

– Злая, злая девочка. – Люций вздохнул и направился к выходу из зала. На пороге он обернулся; его губы вспыхнули кровью, глаза откровенно смеялись. – Прощай, жестокая маленькая Анабель, – произнёс он манерно, слегка поклонился и исчез, оставив после себя удушливый запах крови, духов и ночного ветра.

Анабель сжала губы и беспокойно завертелась в кресле.

– Я не маленькая, – заявила она шёпотом, обращаясь неизвестно к кому. – Нет, я уже не маленькая!

3
Монастырь

Несколько тягостных гулких секунд Анабель сидела неподвижно в кресле. Затем решительно соскочила. Прошла по залу от одной искорёженной стены к другой, вглядываясь в щели между живописно уложенными камнями кладки. Порывисто прижалась к стене щекой и приняла всем телом упругую пульсацию магической силы.

Вдруг она поняла, что со стеной что-то не так. Странные чужие запахи сочились снаружи. Это не были запахи Чёрного сада. Это было… Анабель прикусила губу и отчаянно толкнула. Сердце её упало и сладко замерцало где-то в глубине. Стена поддалась – или это она прошла сквозь стену? Неважно. Ладони её горели; голова кружилась, а в глазах мельтешили жгучие синие искры.

Она перевела дыхание, поморгала, приходя в себя. Да, это так. Сомнений не было. Пройдя сквозь стену, она оказалась в другом мире.

Анабель огляделась. Вокруг неё возвышались суровые старые стены. Древнее здание – но, конечно, не Чёрный замок. Впрочем, чем-то, пожалуй, похоже, подумалось ей. Тот же мрачный многовековой покой, противостоящий быстротечности и тлению. То же равнодушное величие. Тот же мрак, затаившийся в каждом углу клубком сонных змей.

Но, в то же время, она интуитивно понимала, что есть и различие… огромное различие. Зияющая пропасть пролегала между её замком и этим заброшенным местом. Она до боли ясно ощущала всю мрачную жестокость и непреодолимость этой бездонной расщелины. Ощущала – но не могла осознать, не могла облечь даже в мысли, не то что в слова. Суть этой бездны упрямо и неумолимо ускользала. Она словно видела что-то мельком, краем глаза – но не могла удержать, рассмотреть, пощупать.

Было темно, но Анабель откуда-то знала: в этом мире сейчас не ночь, а поздний угрюмый вечер. Она попыталась хоть что-то рассмотреть и поняла, что стоит в густой тени от стены за каким-то возвышением, накрытым полуистлевшей тканью. Наверху, внутри купола, широкого, как колокол, белели фигуры статуй. Под ними раскинулись окна с цветными треснувшими стёклами, не пропускавшими даже слабого света.

Но детали обстановки мало волновали Анабель. Потому что в этот момент она ощутила… это. Словно удар в висок, словно резь в глазах от набежавших слёз. Она поняла, что не одна. Рядом с ней, совсем близко, был человек.

Человек… Она с силой притиснула пальцы к губам. Сколько лет прошло? Сколько лет с тех пор, как она жила среди людей… любила их… и было изгнана? Сколько? После этого она ни разу не видела людей, не ощущала их присутствия. Ни разу. Только Поросёнок, её Поросёнок… Но разве Поросёнок был человеком? С тех пор, как она привела его в свой тёмный мир, он отдалился от неё; он упивался кровью и магией, и намного больше походил на отпрыска Чёрного рода, чем сама Анабель.

И вот теперь…

Она выглянула – очень осторожно, стараясь не дышать. Это было нелепо – разве возможно её обнаружить, если она сама не захочет?

Вот он. Вот. Она смотрела во все глаза, не замечая, как их заполняет влага. Какая тёплая кожа – она словно касалась её, словно гладила, словно пробовала губами. И как мягко, как размеренно бьётся сердце. Как по – человечески.

Он был очень молод, почти ещё мальчик, – она поняла это сразу, несмотря на темноту, несмотря на то, что лицо его было сухим и измождённым, с острыми углами скул и подбородка. Он стоял на коленях на каменном полу. На таком холодном и жёстком полу. Но он не замечал, не чувствовал этого. Он не двигался – двигались только губы, в углах которых пенилась слюна. Он что-то жарко, исступлённо бормотал, ломая шершавые длинные пальцы. По щекам его расползались жгучие пятна; из-под полуопущенных век сверкали невидящим блеском глаза.

Анабель невольно подумала о том, какое отвращение испытала бы к этому мальчику Белинда. И к его слепой решимости во взгляде, и к протёртой грубой ткани, кое-как прикрывающей тело, и к нечёсаным сальным волосам, спадающим длинными прядями…

Но она, Анабель… Ей было всё равно. Или нет – это нравилось ей ещё больше. От простых крестьян, которых она исцеляла когда-то, тоже пронзительно пахло потом, и лица их были грубыми и рано отупевшими. Но она любила их. Любила!

Сколько времени она смотрела на этого мальчика? Полчаса? Час? Или всю ночь? Стало совсем темно, только безумный огонь его глаз пылал, как и прежде. Минутами ей так отчаянно хотелось выйти, открыться ему, коснуться, провести рукой по этим грязным волосам, ощутить его тепло, его человечность… Она не сделала этого. Но и уйти не могла.

Наконец, он, пошатываясь, встал с колен. Неуклюже двинулся к выходу. Анабель, не отрываясь, смотрела ему вслед.

* * *

Вернувшись в замок, в ту самую залу, она со всех ног бросилась наружу, гонимая плетью луны. Она не могла, не хотела здесь оставаться.

Выбежав вон, она налетела с разбегу на Люция.

– Как, ты ещё здесь? – воскликнула она вместо извинений.

– Опомнись, дитя! – вскричал он, опираясь на стену и приводя поспешно в порядок смятый костюм. – Если хочешь полетать, это лучше делать в саду, а не в замке! И что значит – я ещё здесь? Мы расстались буквально минуту назад! Ты что же, решила играть роль моего сторожевого пса?

– Минуту назад? – повторила Анабель. – Ах, да… понятно. Видишь ли, я была в другом мире. Там прошло, наверное, полночи. Или больше. Не знаю.

– В другом мире? – Люций сощурил глаза, что-то вспоминая, затем усмехнулся. – О, конечно. Я и забыл, что в этом зале до сих пор находится игрушка Белинды.

– Игрушка Белинды?! Какая игрушка?! – не поняла Анабель.

– Это было довольно давно. Ещё до твоего рождения, дитя. Но в том мире, насколько я припоминаю, время текло медленнее – так что у них, полагаю, прошло где-то полвека, или даже меньше.

– Но сейчас оно там течёт быстрее!

– Медленней, быстрее, какая разница! – Люций брезгливо поморщился. – Ты думаешь, меня это заботит? За теоретическими вопросами прошу обращаться к дядюшке Магусу, дитя! Лично я предпочитаю практику, – он обнажил клыки в хищной улыбке. Анабель отвела глаза.

– Но что же это за игрушка?

– Монастырь, – охотно ответил Люций. – Вообще-то она была права. Монастыри – весьма занятные места. Помню, однажды я сам… Но тот монастырь, конечно, был женский… Боюсь, после моих визитов ряды монашек сильно поредели.

– Белинда – она – тоже? – прошептала Анабель.

– О, нет. Она поступала тоньше. На мой вкус, так даже чрезмерно тонко. Впрочем, каждому своё, не так ли? Удовольствия, по крайней мере, она получала не меньше.

– Но как?

– Она просто являла себя монахам. Проходила по церкви – и больше ничего. Но этого было вполне достаточно! – Люций не выдержал и расхохотался. – Монахи, бедняги, все как один, сходили с ума или кончали с собой.

Анабель посмотрела ему в глаза. Внутри неё разрастался мучительный чёрный холод. Она не могла оторвать опустевшего взгляда от этих багровых смеющихся глаз, от губ, всё ещё влажных от крови.

– Но зачем? – спросила она беззвучно. – Зачем она это делала, Люций? Я не понимаю.

– Зачем? – Люций был удивлён. Он вскинул брови – совсем как Белинда, – и насмешливо смерил её безжалостным взглядом. Затем прикоснулся к её щеке холёной рукой, пахнущей тленом. – Я же сказал – она забавлялась. Что же здесь непонятного, маленькая Анабель?