Текст книги "Хранитель равновесия. Темные игры"

Автор книги: Дана Арнаутова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА 2. Гроза богов

Немой чернокожий невольник, одетый роскошнее, чем наследник иного знатного рода, поклонился и отступил, растворившись в вечерних тенях. Человек, которого он привел, сложил перед собой ладони и тоже поклонился. Уже одно это движение выдало бы в нем чинца, но Джареддин все-таки окинул медленным внимательным взглядом и смуглое узкоглазое лицо, и приземистую фигуру, закутанную в несколько цветных халатов, и широкие рукава, колыхнувшиеся в сумерках, словно крылья сонной птицы.

– Ну что ж, почтенный, – уронил он. – Зачем вы хотели видеть меня?

Чинец поднял взор непроницаемых карих глаз, в которых Джареддину ничего не удалось прочитать, кроме безмятежного спокойствия, и тихо сказал:

– Приветствую мудрейшего среди сильных и сильнейшего среди мудрых, повелителя тайных знаний, стоящего у престола пресветлого государя…

– Одного из дюжины тех, кого шах зовет бездельниками и дармоедами, – усмехнувшись, в тон ему подсказал Джареддин. – Не первого из них и даже не второго или третьего.

– Разве я забыл упомянуть о мудрости светлейшего? – удивился чинец. – Только глупое дерево тянется выше своих сородичей, забыв, что молнии первыми поражают гордецов. Сила дерева не в его высоте, а в том, сколько земли могут накрыть тенью его ветви. И в глубине, на которую уходят корни.

– Будь я и правда подобен дереву, вы стали бы самой сладкоголосой птицей на его ветвях, мой дорогой гость, – продолжал улыбаться Джареддин, чувствуя, как внутри горячо и остро разливается предвкушение.

О, как давно он хотел подобраться к существу, которое сейчас стояло перед ним. Хотел – и не знал, как это сделать, боясь испортить первую встречу. А сегодня чинский оборотень пришел сам. Древний, хитроумный, опасный… И вот-вот расскажет, что его привело. Хотя бы намекнет!

– Щебет птиц обманчив, светлейший, как и пестрота их оперения, – улыбнулся в ответ чинец, едва разжимая губы. – Вот они славят величественное дерево, давшее им приют, а вот раз – и улетели! Много достойнее участь родника, бьющего из корней. Он питает силу дерева, смиренно принимая покровительство его ветвей. И как бы ни был этот родник мал и скромен, иногда именно его недостает, чтобы спастись во время засухи.

– Воистину это так, – согласился Джареддин и взмахнул рукой, указывая на россыпь пестрых подушек вокруг низкого столика. – И прошу простить мою неучтивость. Пусть не скажут, что в доме ир-Джантари не нашлось для гостя другого угощения, кроме сладких речей.

Он хлопнул в ладоши, и, пока гость опускался на подушки, по-чински скрестив ноги, все тот же невольник мигом соткался из сумрака, заполнившего комнату, поймал взгляд хозяина и снова исчез, чтобы через несколько мгновений вернуться с подносом.

Пока безмолвная черная тень в дорогих одеждах расставляла на столике вино, сыр, фрукты и сладости, Джареддин молчал – и гость молчал тоже. Когда невольник появился во второй раз уже с фарфоровыми чашками, полными дымящегося кофе, Джареддин шагнул к столу и опустился на подушки с другой его стороны, напротив чинца.

Тот склонил голову, и его руки снова вспорхнули перед грудью и лицом, сложным жестом выражая благие пожелания дому и его хозяину. Джареддин мог бы ответить ему тем же – в роду ир-Джантари никогда не считали изучение чужих обычаев пустой тратой времени. Но не стал. Просто поклонился и пожелал доброго здоровья, причем не по-чински, хотя владел этим языком. О да, он был согласен с каждым словом велеречивого гостя! Только глупец возвышается над остальными, когда гнев небес ищет себе жертву. Но еще больший глупец позволяет узнать, на какую глубину в самом деле уходят его корни. У мудрого человека всегда в запасе несколько секретов.

Первую чашку кофе они выпили молча, со спокойной, почти дружелюбной сосредоточенностью вглядываясь друг в друга. Вторую Джареддин неспешно налил, и Серый Лис ее даже пригубил, но поставил на стол, показывая, что пришло время разговора.

– Здорова ли семья мудрейшего? – мягко спросил он и кинул в рот сваренный в меду орех, с удовольствием причмокнув. – Ваша почтенная матушка и благородный брат?

– У них все благополучно по воле богов, – отозвался Джареддин. – А как процветает ваш род, мой достойный гость?

Они обменялись понимающими улыбками, тонкими, почти неуловимыми, скорее даже тенью улыбок. И оценили их, как два мастера боя оценивают первое касание клинков, легкое, словно первый поцелуй застенчивых влюбленных.

О да, разумеется, Серому Лису известно, что брат Джареддина умирает в Тариссе, не зная, какой глоток морского воздуха окажется для него последним. И о том, что светлейшая Лейлин ир-Джантари, младшая сестра самого шаха, вдова Лунного визиря, не вполне здорова рассудком, в Харузе не ведает разве что глухой.

Но и Джареддину кое-что рассказали темные ночные пташки, приносящие вести и уносящие золото. Лучшее наследство, что он получил от отца, – привычка следить за Харузой и тем, что в ней происходит. А происходит что-то весьма интересное! За несколько последних дней в чинских домах удовольствия разом сменились почти все управляющие, из Пестрого Двора исчезли многие акробаты и фокусники-чинцы, и даже подданные Ночного шаха насторожились, пытаясь понять, откуда дует ветер.

– Мой род отныне в руках моих детей, – безмятежно улыбнулся Серый Лис. – Я оставил семейное дело сыновьям, а сам ушел на покой. У нас говорят, что настоящая чинская ива знает, когда упасть, освобождая место молодой поросли.

И он положил в рот еще один медовый орех, а потом запил его кофе и даже прищурился от удовольствия.

– Вот как… – медленно сказал Джареддин.

– Именно, – подтвердил чинец. – Не знаю, известны ли вам обычаи моей родины, светлейший, но у нас принято, чтобы мужчина, достигнув предела жизненных сил и свершений, оставлял мирские заботы, становясь отшельником или странником. Не всем подобное дано, разумеется, а лишь тем, кто ищет в этом свое призвание и духовный путь. Я понял, что пришло мое время, и попросил богов о милости не пережить самого себя, не стать трухлявой ивой, мешающей собственным потомкам ловить дожди и солнце.

– Как красиво! – восхитился Джареддин, нежа в ладонях чашку из расписного чинского фарфора. – Мудрость вашего народа беспредельна, мой драгоценный гость!

«Иными словами, – подумал он с холодной расчетливой ясностью, – ты сбежал, чтобы собственные дети не перегрызли тебе глотку. Что ж, это даже у людей встречается, так что наполовину зверям и вовсе простительно. Но… что же ты хочешь от меня? Помощи в возвращении власти? Нет, не можешь ты быть настолько глуп! Ты, славящийся коварством! Тот, кто не удержался в воздухе на собственных крыльях, на чужих и вовсе не взлетит».

– Чем же я могу вам помочь, почтенный? – любезно уточнил он, чуть наклоняясь вперед и ловя взгляд все таких же непроницаемых, словно нарисованных на фарфоре, глаз чинца. – Если вы ищете мудрости, то это мне, недостойному ученику, следует припасть к вашим стопам и просить поделиться ею.

И они снова обменялись взглядами, подобными столкнувшимся саблям. Однако этот незримый поединок был лишен всякой злости. Просто два мастера, молодой и старый, встретились и отдают друг другу должное, наслаждаясь беседой клинков, как собственной.

– Разве я не говорил об этом? – растянул губы в улыбке Серый Лис. – Ваше древо, светлейший ир-Джантари, обладает на диво могучими ветвями. Его корни глубоки и уходят в такую тьму, что она способна испугать несведущих в тайных искусствах. Но даже такому дереву, поистине шаху среди собратьев, не помешает маленький родник, приютившийся среди корней. Кто знает, какого глотка знаний или опыта может не хватить тому, кто однажды решит возвыситься над остальным лесом? А все, что я попрошу взамен, это немного тени, спасающей от жестокого солнца.

– Вы ищете… моего покровительства? – вдруг севшим голосом уточнил Джареддин, и Серый Лис молча опустил ресницы, спрятав взгляд в кофейной чашке. – А не боитесь, что однажды в дерево моих замыслов ударит молния, не разбирая, где ствол и ветви, а где родник у корней?

– Я слишком стар, чтобы бояться, – бесстрастно отозвался чинец и вдруг открыл глаза, в упор посмотрев на Джареддина. – У меня в этом мире осталось лишь одно незавершенное дело. Я должен закончить его, рассчитаться с последним долгом, а после… пусть бьют любые молнии, если им это суждено.

– Сдается мне, почтенный гость, – так же тихо сказал Джареддин, – что вода в вашем роднике обернется для кого-то ядом.

– Надеюсь, что так, – изогнул губы в улыбке, больше похожей на гримасу, чинец. – Но вам, светлейший, бояться нечего. Мой враг вам не друг. Вы еще слишком молоды, не сочтите это за обиду, чтобы враждовать с ним. Или хотя бы знать его по-настоящему. Разве что слышали о нем… Известно ли вам имя Арвейд Раэн?

Два чужеземных слова упали в темноту комнаты, а следом за ними пришла тишина. Джареддин почувствовал их, как два укола иглой куда-то под сердце, в мягкое незащищенное нутро. Его вдруг пронзила ледяная боль дурного предчувствия. А следом пришло воспоминание об имени, которое назвал давно подчиненный его воле шпион. И рисунок, который Джареддин увидел чужими глазами. Листок дорогой чинской бумаги, украденный из вещей ир-Дауда-младшего, а на нем карандашный набросок – смеющееся лицо, тонкое, красивое, чужое…

– Арвейд Раэн… – медленно повторил Джареддин, ставя чашку на столик, чтобы не расплескать. – Бродячий целитель, не так ли? Маг и воин. Чужестранец, недавно приехавший в Харузу?

– Вернувшийся в Харузу, – поправил его Серый Лис, и глаза чинца, мгновение назад безжизненно тусклые, вдруг вспыхнули яростными желтыми огнями. – Он бывал здесь не раз и даже жил подолгу. Впрочем, как и во многих других местах. Чужестранец? О да. Он чужак везде, и нет под этим небом земли, которая признала бы его своим порождением. Но я вижу, вы встречались?

– Еще нет, – уронил Джареддин и вспомнил ветку алых роз в спальне у Наргис. Его Наргис! – Но я очень, очень хочу с ним встретиться. И пока вы согласны помогать мне в этом, почтенный Серый Лис, я обещаю вам свое покровительство. Ибо нет такой грозы, которой бы я испугался.

* * *

Едва не затоптанный конюх все не мог отойти от возмущения и страха. Но рассказал, пока Раэн торопливо седлал коня, что молодой господин ускакал на единственной случайно оседланной лошади – злой и нервной кобыле, на которой вернулся недавно вечером кто-то из домочадцев, да так и бросил, не желая возиться с упрямой скотиной. Но молодой господин и слушать ничего не стал, вскочил в седло как одержимый…

С одной стороны, это было хорошо. На усталой лошади, которую не успели выводить и напоить, Надир далеко не ускачет. С другой – чтобы натворить бед, не обязательно скакать далеко. Гроза в степи опасна молниями, которые бьют по всему, что чуть выше травы. Вдобавок, выводя гнедого мерина из стойла, Раэн с трудом успокоил его, хотя конюх клялся, что уж этот конь очень послушен. Как Надир управится в грозу с пугливой лошадью? Удержится ли в седле, если кобыла понесет? И где его искать?

Отъехав от усадьбы, Раэн огляделся. К воротам городка выходила всего одна улица, прямая, как стрела. Вряд ли Надир куда-то свернул. А вдруг? Тьму вокруг резали бело-голубые всполохи молний, на лицо упала крупная капля, потом еще одна… Проклятье, нужно было взять хоть какую-то вещь ир-Дауда! Дождавшись очередной вспышки, Раэн осмотрел рубашку. Есть! На плече, к которому прижимался Надир, к тонкому льну прилипли два темных волоса. Только вот чьи?

Бережно сняв один, Раэн намотал его на палец, скручивая в комочек, прошептал заклинание. Гроза, чья дикая сила разлилась в воздухе вокруг, изрядно мешала, но все же волос вспыхнул голубым огоньком, поднялся в воздух и остановился над головой самого Раэна. Понятно… Не теряя надежды, он потянул второй. Получилось! Несмотря на ветер, шарик света уверенно поплыл по улице. Поймав его ладонью, Раэн подхватил другой рукой поводья и пустил мерина быстрой рысью.

У ворот никого не было, только одна створка, сорвавшись, качалась и скрипела на ветру. Раэн разжал ладонь – огонек, померцав, поплыл прямо. Медленно! Слишком медленно! Это для спокойного поиска, не для погони. Ловя сполохи света, он встал на стременах, оглядел темное пространство. Капли все чаще падали на лицо и плечи, конь беспокойно зафыркал, пятясь и перебирая ногами: в ночную степь под грозовые вспышки ему явно не хотелось.

Порыв раскаленного ветра ударил в лицо, мешая дышать. Отвернувшись, Раэн тряхнул поводьями, и еще… Мерин прижал уши, злясь, круто выгнул шею. Над головой грохнуло так, что и сам Раэн пригнулся. Скоро с конем будет не справиться. А если…

Приподнявшись на стременах, он еще раз вгляделся в темную степь. У Надира пугливая лошадь. А молний и грома уже было столько, что… Она должна была понести!

Торопливо сотворив огненный шар размером с яблоко, Раэн запустил его в землю прямо пред конем. Шар разлетелся снопом крупных искр. Перепуганный мерин встал на дыбы, замотал головой, а затем рванул вперед по степи, не разбирая дороги.

Прижавшись к конской шее, почти распластавшись, Раэн летел в ночь, стараясь не думать, что расчет может не сработать, и одна обезумевшая лошадь вынесет совсем не туда, куда другая. Вокруг странным образом посветлело, будто через пелену туч пробивался свет, но это играли мелкие сполохи далеких молний. Жаркий ветер, удушающе пахнущие травы…

Только бы конь не оступился, не попал копытом в сусличью нору, не споткнулся о незаметный бугорок в высокой, по конское брюхо, траве! Только бы проклятая кобыла не сбросила Надира, все еще одурманенного смесью вина и саншары… Дурак. Трижды дурак! Зачем отпустил? Надо было удержать, пусть даже силой. А что теперь?

Конь заржал, не прерывая бега, и Раэн вскинулся. Что-то слышит? Эх, надо было брать жеребца, вдруг тот почуял бы запах кобылы? Вспышка! Раскат! Что-то мелькнуло вдалеке. Раэн до боли в глазах всматривался в ночь, не такую уж и темную для него. Всадник? Может быть… Далеко! Слишком далеко…

Капли западали чаще, остужая разгоряченное лицо. Раэн глянул на небо, ловя потоки силы, что сейчас была разлита везде. Задышал глубже, концентрируясь. Они с Надиром связаны. Разделенной памятью о Бездне, болью и исцелением, все еще не порвавшейся нитью доверия… Где же ты?!

Ночь. Мелкие огни степных птиц и сусликов. Тонкие, едва заметные полоски и пятна холоднокровных змей. Конь несся мимо, и Раэн успевал ощутить только смутные отблески живых существ. Откликнись… Что-то крупнее! Волк, прижавший уши, распластался в высокой траве. Отдавшись поиску, Раэн едва не вылетел из седла, но в последний момент удержался, вернулся в сознание. Мерин снова дико и зло заржал, перепрыгивая через зверя, но тот даже не шевельнулся… Есть!

Покачнувшись в седле, Раэн зацепил и поймал сильный огонь сущности немного справа от своего пути. Двойной огонь, движущийся… И почти сразу увидел цель уже настоящим зрением.

Некрупная вороная кобыла, прижав уши и вытянувшись струной, летела сквозь ночь, так же не разбирая дороги, как и мерин. Надира, вцепившегося в гриву лошади, мотало из стороны в сторону, но он держался. Из последних сил держался! Потоки силы вокруг Раэна зазвенели и вздрогнули, предупреждая… Он глянул на небо – и едва успел вскинуть руку, творя даже не заклятие, а простейший щит.

Небесный огонь – неизвестно к кому из них – рухнул сверху, притянутый чарами, растекся ослепительно-голубым пламенем по щиту и ушел в землю. Только захрипел выбившийся из сил и обезумевший от страха мерин. Раэн хлестнул его по мокрой и скользкой от пены шее поводьями. Дернул вправо! Несколько шагов – длиннее вечности. Сила снова нахлынула со всех сторон, топя его в звенящей и дрожащей глубине. Раскат!

Кобыла, роняя пену с морды, споткнулась обо что-то, скакнула в тщетной попытке удержаться, крутнулась, тонко заржав, – и Надир вылетел из седла. Вправо, к нему! Бросив поводья и сжав колени, Раэн свесился почти полностью – и дотянулся. Подхватил, вцепившись так, что синяков харузцу не миновать, прижал к конскому боку, а потом и втащил наверх, из-под конских копыт, на седло. Захлебываясь в водовороте грозовой магии, поставил щит – один на двоих, самый плотный, какой успел, круговой…

Чудовищной силы разряд ударил прямо в них. Бросив уздечку и вытащив ноги из стремян, Раэн прижал к себе оглушенного Надира, и они вместе вылетели из седла вниз, в высокую траву, примятую сферой щита, смягчившего падение. Мерин, встав на дыбы, белым факелом вспыхнул в нескольких шагах – Раэн даже зажмурился от жалости – и рухнул на землю.

Зашипела сфера щита, растворяясь, и Раэн подумал, отстраненно глядя в нависшее небо, что лежать на мокрой земле, куда бьют молнии – тоже мысль не из лучших. И что надо бы им, как положено в таких случаях, сесть на корточки, спрятать голову в колени и ждать. Но сил не было даже повернуться набок.

Тихо застонал Надир, пошевелился, приходя в себя… Дернулся – и ошалело уставился в глаза Раэну. Сверху опять сверкнуло – совсем близко, распарывая небо, заливая его злым хищным светом. От грохота качнулась вся степь.

– Ты…

– Я, – подтвердил Раэн. – А ты кого ждал?

Надир замотал головой, приходя в себя – кости, значит, целы – посмотрел наверх. Сел. Ахнул придушенно. Угольно-черное небо пересекали белоснежные вспышки, словно гигантские сабли сталкивались в поединке.

– Мы погибнем?

– Не знаю, – пожал плечами Раэн. – Как повезет.

– Прости…

Вместо ответа Раэн потянулся, тоже садясь, обнял Надира, прижав к себе, и шепнул:

– Смотри. Это гроза богов. Я про нее только слышал. Смотри внимательно! Это и есть жизнь. Настоящая!

И небо обрушилось на жаждущую землю ликованием и яростью вечного священного брака. Раскололось, извергая мириады молний и потоки грома, так что ночь мгновенно сменилась днем, а день – вечером, столь серым стало слепяще-белое небо, когда вниз хлынул дождь. Он уложил мокрую траву, пройдясь по ней неизмеримо огромной упругой ладонью, пригладил степь, напитал ее, утолив вечную жажду. Потоки воды заливали сусличьи норы, покинутые хозяевами, смывали пыль и пропитывали землю далеко вглубь… Еще сильнее прижался к земле волк, уткнув нос в лапы и прижав уши в благоговейном страхе.

Первый же поток воды, обрушившийся с неба, мгновенно промочил и Раэна, и замершего рядом Надира. И дальше уже стало все равно, что сумасшедшие струи хлещут по спине, лезут в уши и заливают лицо… Раэн глянул на Надира – тот смотрел на грозу, как слепой смотрит на мир, внезапно открывшийся ему, огромными, широко распахнутыми глазами, в которых то ли страх, то восторг, то ли все вместе.

Они сидели, обнявшись, на пригорке, а вокруг бушевали молнии, ударяя то близко, так что земля отдавалась болезненным гулом, то вдали, и лишь тонкая пленка защиты, поставленная Раэном от разрядов, но не от дождя, укрывала их. А когда однажды ударило особенно сильно и совсем рядом, защита дрогнула, колеблясь, и прогнулась… Но все-таки выдержала. Раэн, успевший собрать остатки сил для ближнего щита, с трудом выдохнул… понял, что слишком сильно сжал плечи Надира – и увидел, как тот поворачивается. Покачал головой, улыбаясь, но было поздно!

Рванувшись, Надир повалил его на подушку мокрой примятой травы и упал сверху, закрыв собой от дождя. Сказал что-то, но слова потонули в грохоте. Снова – и опять его заглушили гром и шум дождя. Тогда он просто вытянулся на Раэне, опираясь на ладони, расставленные по обеим сторонам от целителя, и замер, неотрывно смотря ему в глаза. Вода лилась сверху, стекала у него по волосам, смешивалась с ними, и черные блестящие волны падали на грудь Раэна, струями воды утекая куда-то вниз.

А в глазах самого Надира плескалась такая чистая, сумасшедшая, всему миру открытая радость, что Раэн, покоряясь, раскинул руки в стороны – и снова сомкнул на горячей, несмотря на дождь, мокрой спине, покрытой скользким от воды шелком. Обнял, медленно проводя от плеч ниже, и улыбнулся в ответ, чувствуя, как струями хлещущего ливня вымываются из них обоих тоска и напряжение последних дней.

Он точно знал, что бы ни случилось дальше, но эта безумная и яростная ночь связала их с Надиром навсегда. Не обычным желанием плоти, но тем, что выше. Тем, что погнало одного из них в беспощадную тьму навстречу собственным страхам, а второго – следом, чтобы уберечь и спасти.

И так они смотрели друг другу в глаза с шалой хмельной улыбкой, не нуждаясь в словах, пока небо окончательно не рухнуло вниз стеной рокочущей воды, прижимая их друг к другу, спутывая волосы и сплетая пальцы, сплавляя взгляды в попытке почувствовать другого сильнее, чем себя. И сверкали молнии, и рушился на землю гром, но в этот краткий миг посреди расколотой вспышками степи больше не было ни страха, ни одиночества.