Текст книги "Белый карлик"

Автор книги: Дан Маркович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Я тут же все понял!.. Те яблоки. Лодка, плывем... упругая вода... на дне перекатываются – большие, с ветками, листьями, рвал-то в спешке...

– Да, да, яблоки!

Он успокоился, прикрыл глаза. Потом широко открыл, губы шевелятся.

– Костя, ухо...

И глаз, карий, яркий, начинает мутнеть, остывать...

Тут они подоспели, схватили меня, я, конечно, не сопротивлялся. Это другие были, не вчерашние. По дороге брань, откуда, кто?.. Случайно тут, говорю, приехал отдохнуть. Шел мимо, испугался выстрелов, за дерево спрятался...

Может, поверили, может, нет. Похоже, им все равно было. Они в своем праве – бежал, застрелен... Давида тащили за нами, сначала за руки, за ноги, потом ноги отпустили, они волочились по гравию. Я сам шел, меня не держали. Пришли. Его бросили в палисаднике под дерево, а меня отвели в пристройку и заперли. Небольшой чуланчик, пол земляной, нары деревянные и крохотное окошко с решеткой. Я сел, потом вскочил, стал ходить, постучал в дверь. Ударили по ней прикладом – "тиха!.. " И два удаляющихся голоса:

– Откуда взялся?..

– Бомж какой-то... Ихний лейтенант вернется, пусть и разбирается с ним.

***

Забыли про меня. И так целый день сидел, даже сходить по маленькому некуда, стучал, стучал... Ничего, в землю впиталось. Вечер наконец, а я все думаю, и не заснуть, время тянется без сна, липкое время... Что он хотел сказать, что за "ухо" такое... Думал до боли в голове, потом исчез, будто сознание потерял. Ночью вскочил – холод насквозь продирает. Как в той пустыне, днем жара, а ночью ноль почти. Телогрейка, видно, списанная, драная. Снял, накинул на ноги. Спина, грудь мерзнуть стали. Натянул выше, ноги голы... Промучался часа три, сел, больше не спалось. В окошко туманная сырость лезет, стекла нет, только решетка. Сижу, голову в колени, дремлю не дремлю... Вчерашнее почти не вспоминал, но оно со мной было. Такое чувство, что-то насовсем кончилось. Спокойствие, хотя событие ужасное, понимаешь...

Но что было, то было.

Потом всякая чепуха полезла в голову. Я даже возмутился своим мыслям. Вспомнил Гришу, последний анекдот, дурацкий, как все его байки... Не ври, Гриша не простой человек... "Ойц!" Пьяницу заграбастали в участок, а он повторяет – "Ойц... Ойц... "

Оказывается – "Ой, Цветет калина..." у него не получается.

Ах ты боже мой... Не "ухо", а уходи!

Он мне "уходи" пытался сказать! Он дважды это мне говорил – "уходи..", и там, в овраге, и через много лет, теперь...

И я заплакал, горько стало и тяжело. И горло болит, все в нем содрано до мяса, наверное.

Потом затих. И кругом тихо.

Он хотел, чтобы я ушел. От всего этого дерьма подальше, да. И жил. Конечно, он так хотел.

***

Зашевелились во дворе, голоса, шаги...

Вошел тот самый лейтенант, увидел меня, не удивился, покачал головой:

– Опять ты, Зайцев. Рассказывай... Что он тебе говорил?.. Садись.

Сел на край топчана, руки на коленях. Я стою, устал лежать и сидеть.

– Ничего не сказал, умер. За что его убили?

– Ты же сам видел. Попытка побега.

– С наручниками да руки за спиной?.. И как он вообще оторвался, побежал?

Он нахмурился:

– Парень, как тебя... Костя?.. Не в свое дело лезешь. Приехал отдыхать, вот и действуй, поправляй подорванное здоровье. Пока ты случайный свидетель, нет основания задерживать. А будешь трепаться, мне тебя не вытащить, я не хозяин здесь, понял?.. Никаких больше слов!

– У него ни шанса не было!.. . Зачем стрелять?

Он посмотрел на меня, потом осторожно, вполголоса говорит:

–А ты не думаешь... он для того и побежал, чтобы стреляли?..

Меня как муху на месте прихлопнуло. Может, прав, лейтенант?. И Давид хотел умереть, ведь знал, что убьют без колебания...

– Уйди, Константин, ты ненужная здесь фигура в штатском... – лейтенант говорит, – и без тебя тошно. Чтобы я тебя больше не видел. И забудь.

Я повернулся, пошел к двери. А он спрашивает вслед, тихо-тихо:

– Ну, что, узнал?..

Я смотрю, он нормальный человек. Но сказать не могу. Зачем ему чужая история в нагрузку... Ничего уже не изменить. А мне возвращаться пора, много дел осталось.

– Обознался.

Он с облегчением кивнул:

– То-то... Сколько лет прошло, немудрено ошибиться. Но допустим даже. Что ты знаешь о нем?.. Пионерская дружба?.. Он за тридцать лет...

– Двадцать четыре.

–Все равно. Он за это время весь глобус облазил со своей идеей. Хорошо, что не он. Иди, иди...

Я ушел. На соседней улице автостанция, подождал час, сел на автобус, уехал, потом на поезде... По дороге не ел, даже воду пить не мог, чувствовал, тут же вывернет.

Моя история закончилась. Она замкнулась, как полагается рассказу. Но жизнь не рассказ – я продолжаю жить.

Глава одиннадцатая

***

Доехал, вернулся, иду по улице. Для приличия говорю – улица, а на самом деле проход между развалинами. В начале более-менее дом и в конце – наш, а между одни бурьяны да заколоченные окна. Домишки покосились все, земля обильно цветет дикими цветами.

Не подходя еще, чувствую тяжелый теплый запах гари. Понял сразу, что наши дела плохи, почти бежал последние метров сто...

Каменное основание дома передо мной, деревянной части, в которой жили, – нет. Почерневшая печь посредине, да по углам несколько обгоревших досок, все, что осталось.

Видно, случилось совсем недавно.

У забора Гриша. Сидит на земле, правая рука замотана тряпками до локтя. Он поддерживает ее левой, лицо бледное, опухшее.

– Костик... вернулся...

Лицо сморщилось, беззвучно заплакал. Слезы моментально брызнули у него, текут и текут...

– Это я, сво-о-лочь...

Мне сразу понятно было, что он, кто же еще... Но злости не чувствовал, только жалость.

– Да ладно, Гриша, что-нибудь придумаем.

Он тут же оживился, поднялся, растирая онемевшую ногу, и говорит:

– А ты посмотри. Глянь, что открылось глазу... Иди сюда, иди!..

Мы вошли в проем, который был дверью.

– Стены какие!.. Метровые, да? Здесь крышу бы, и ничего больше не надо!

Сгорело дерево, разный хлам, и обнажились стены, полметра толщиной, булыжники, скрепленные цементом. Строили основательно... Мы думали, подвал, а это первый этаж был.

– Ну, и что, как здесь жить теперь?..

– Землю вынесем, там, наверняка пол проявится. А сверху покроем крышей. Потом, может, и верхушку вернем, второй этаж. Доски бы... Я, пока сидел, подсчитал, материал для крыши три ящика стоить будет. У нас, слава богу, за бутылку еще мно-о-гое можно.

Ну, что скажешь... Уже веселится. Но он прав, если крыша будет, то можно еще пожить. Крышу бы только. С нее надо начинать.

Сарайчик у забора цел?..

– Сарайчик, конечно, – Гриша говорит, – а ты что думал!

Ожил.

– Пойду по помойкам, найдем, все найдем.

– Сначала руку покажи.

–Да ладно, кожу чуть-чуть спалил. Закурил, понимаешь... Еле вылез.

Развернули его устройство. О коже надолго придется забыть, но рука живая.

– Мазь нужна. Через час откроется аптека, купим.

– Синтомициновую?

– Не-е... Вишневскому я больше верю, военный хирург.

***

Фундамент оказался прочный, надежный, Гриша прав. Положим настил на стены, устроим себе крышу, сверху толь, или новый какой-нибудь материал?.. Три ящика... Квартиру продам на фиг, больше не вернусь туда! Печь сохранилась... Зиму как-нибудь переживем. А придет новое тепло, может, и верх вернем, как было.

А пока есть сарайчик с навесом у забора. Я не раз сюда заходил, даже пробовал писать здесь. Пригнув головы вошли. Крохотная комнатка, топчан... наполовину заклеенное газетой окошко, кусок стекла наверху сохранился, в желто-зеленых подтеках, света почти не пропускает. Лампочка есть. Печку бы... Гриша предлагает буржуйку спереть из соседней развалюхи, давно, говорит, приметил.

Я пошарил по углам, была ведь, была... Вытащил старую раскладушку ему, а сам прилег на топчан. В середине яма, по бокам две пружины, но не мешает – устал сильно, тяжело. И все равно спокойно стало, как вернулся.

Гриша долго возился, потом свернулся в раскладушке пополам, как в люльке, и затих. День на дворе, а мы еле живы. Решили сутки проспать, завтра начнем новую жизнь.

А как получится... узнаем, посмотрим еще...

Замолчали, но не спим.

***

– Ты его видел?

– Убили его.

– Может, так лучше?..

– Не знаю.

– Знаешь, давай отстроим здесь немного, а потом махнем...

– Куда, зачем?..

Можно сказать, старик, а с фантазией не справляется.

– Не знаю... Куда-нибудь... Я с антиглобалистами пошел бы. Биться с толстозадыми. Мир не базар. Бабки, бабки... где же твои бабки?... Суки. Обрушить все их деньги, что останется?.. – толпа растерянных идиотов. Они всю землю уделают – жирные дебилы!..

– А кто против?

– Я против. И ты. Встанем на пути.

– Смех один, шавки против паровоза...

– Пусть. Таких как мы еще немало осталось. Остановить бешеную беготню. Прекратить жратву среди голода. Разбить империи, раздробить, смешать нации и религии...

Я засмеялся.

– Хохмач ты, фантазер... А что строить будешь?..

– Развалим, там видно станет.

Болтает ерунду почем зря. Но я понимаю, добрый человек, расшевелить меня хочет, развеселить...

Он прав в одном, мне кажется. В одном мы сходимся, остальное – треп.

Нас обоих от этого мира – тошнит!..

– Ладно, согласен. Когда едем, с утра?.. Жаль, чемоданы с долларами сгорели... А, может, сначала дом подремонтируем?..

Если насмешничать начали, значит выживем. Нечего себя жалеть. Ну, да, два пожилых отщепенца. Наше время ушло. Хреновое, в общем-то, время, но ведь наше. И было в нем немало хорошего.

– Квартиру продам. Доски купим. Как захотим здесь, так и сделаем.

Он зашевелился:

– Правильно! Стены метровые, камни двести лет стояли, ничего им не сделалось.

– А не подожжешь?

Он забеспокоился:

– Ты что... Я не поджигал. Ну, может, окурок... заснул, понимаешь...

– Да шучу я ... В школу вернусь, все-таки дело.

Хватит пить, болтаться без дела, руки ломать да пальцы грызть. Ну, время перемен, и что, разве хуже не бывало?.. Разве Давиду не хуже, не трудней было? Опять вы, верный путь, неверный путь... И знать не хочу. Жить нужно, и есть чем жить, вот о чем он мне напомнил. Вообще-то я всегда помнил, но время как песком заметало. И вдруг вижу, при такой жизни, когда смерть рядом и все такое... он помнил, и ценил, так что же я...

Гриша всегда поддерживает:

– В школу – это здорово... А возьмут?

– Здесь учителей мало, возьмут. Буду учить тех, кто надеется. Что им, пропадать, что ли?..

Потом спрашиваю осторожно, зачем его огорчать:

– Ты листочков моих случайно не наблюдал?..

Все, что напишу, бросал под кровать. Скажи кому порядочному, не поверит. Но способ проверенный и надежный, ничто не пропадает, и думать не надо, пиши да бросай. Напишу, пронумерую и туда, еще напишу– и снова... А на пожар не рассчитывал, конечно.

Гриша долго молчал, потом говорит:

– Ну, ты даешь, Костя... скрепить как-то надо было... Чуть не угорел, пока собирал.

Ну, что скажешь... Горят, рукописи, горят... если люди их не спасут. Сначала подожгут, потом спасают, так у нас принято.

– Дописывать собираешься?..

– Читал?..

– Ну, немного... – Гриша зашевелился на своем неудобном месте.

– Всего-то заметки, черновик...

– Может и черновик, но лучше тебе не сделать. Теперь у тебя и конец налицо?..

– Пусть отлежится, там посмотрим.

Не хочу его огорчать, не получится повесть. Эта встреча с героем... она вышибла из меня все слова. Наверное, я не писатель, ничего серьезного написать не могу. Так, рассказики о том, о сем, это можно... но зачем их писать?.. Может, лет через двадцать вернусь к своей истории, а сейчас лучше помолчать.

Навалили на себя тряпок, старых мешков из-под картошки, Грише еще достался рваный матрац, совсем тепло. И спать, спать...

Засыпая, увидел перед собой лицо Давида. Он улыбался мне, как когда-то в лагере, веселый мальчишечка, треугольное веснушчатое лицо.

– Я не утону, – говорит, – а локтями нельзя, ребра поломаешь...

***

Проспал весь день, ночью проснулся. Тихо, сквозь дыры в крыше просвечивают звезды. И не мерцают они, а сияют. Впервые за годы чувствую спокойствие и тишину. В груди. Хотел сказать – в душе, да постыдился.

Гриша храпит на раскладушке. Я осторожно повернулся на бок, топчан заскрипел, в углу испуганно запищали мыши. И снова тишина.

Несколько капель ударило в крышу, дождь раздумывал, стоит ли падать с высоты. Подумал, и оставил затею.

Стены могучие... Очень мне понравились эти камни. Мы наш, мы новый мир построим... А потом, может, махну куда-нибудь в джунгли Борнео к диким людоедам-коммунистам, бороться за их первобытный рай. Или наподдам глобалистам...

Шуточки, конечно, нам и своих дел хватит.

Но в любой шутке кусочек истины, не сомневайтесь.

***

Слов много, а как дальше будет, не знаю. Только чувствую, что-то во мне кончилось.

Все-таки я сделал два-три правильных дела. Уехал из столицы. Встретился с давним знакомым. Встретился – не то слово. Лучше сказать, проводил. Он увидел напоследок знакомое лицо, вспомнил, что были у него светлые дни. И мне напомнил. Очень твердо он это мне внушил, словами так не скажешь. Сильней нельзя было сказать.

И еще, понял, что есть вещи, которые на слова так просто не переводятся, или силы нужны особые, или время...

***

Сказка из детства. Хотя, если приглядеться, в ней уже заложены семена печали и раздора. И все-таки, история нескольких дней безмятежности, островок зелени среди песков. Я видел такие, и как истощенные звери пьют воду, забыв вековые свары... Благодаря этим недолгим дням мы с Давидом победили. Все было за то, чтобы мы столкнулись, и не вышло у них.

***

Медленно светлеет... В тусклом квадратике осеннее поле, низкий горизонт. Свой простор. Он оставляет мне место, не выталкивает в пустоту и невесомость. Я чувствую здесь свой вес. Не растворился, не разошелся легким дымом по безразличному пространству. В детстве, помнишь, читал – про белого карлика, особую звезду, маленькую, но тяжелую, плотную... завидовал ее несокрушимости...

Особое чувство пришло – остановился, слушаю. От земли еще веет теплом. Кругом шорохи, мыши проснулись, готовятся к холодам. Вскрикивают птицы, предрассветный сон чуток...

Может, яблоню посадим... Их осенью, кажется, сажают?... Завтра узнаю ... Будут у нас со временем свои яблоки. Как Давидка хотел.

И обязательно веранду деревянную построим, небольшую, близко к земле, чтобы лестница в траву спускалась...

четверг, 24 Ноября 2001 г.