Текст книги "Фиеста отважных. Сборник научно-фантастических произведений"

Автор книги: Даллас МакКорд "Мак" Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Первому не оставалось ничего, как со злостью смотреть на экран.

Иосип Пекич нервно потер переносицу и добавил на прощание:

– Я просто подумал, что должен позвонить вам с последним донесением. Ведь не я же все это начал. Это была не моя идея. Это вы и Кардель предоставили мне такую возможность. А я… ну… просто толкал. – Его грустное лицо исчезло.

Зоран Янкез долго сидел, глядя на темный экран.

Посреди ночи раздался стук в дверь. Но, в конце концов, Зоран Янкез всегда знал, что когда-нибудь это произойдет.

Печатается по изд.: Рейнолдс М. Толкач: в сб.: Иные миры, иные имена. – Л.: «Васильевский остров», 1990. Пер. шд.: Reynolds М. Expeditor: Analog № 5, 1963. c перевод на русский язык, Прокофьева А., 1993.

ЭКСПЕРТ

От автора:

Я передаю эту историю так, как ее услышал, не добавив от себя ни слова. Но должен признаться, что с тех пор, как я повстречал того парня, мои рассказы стали неотразимы для редакторов. Они настолько правдивы, что я и сам в них верю.

Ростом он был чуть повыше пяти футов, весил около ста пятнадцати фунтов, а глазами был схож с заблудившимся щенком. При взгляде на лохматую бороденку становилось ясно, что в ней обожает ночевать моль.

– Я с удовольствием выпью в вашей компании, – ответил я. – Празднуете что-нибудь?

Он покачал головой.

– Не совсем так. Топлю печали.

Я разрешил ему пожать свою руку.

– Ларри Маршалл, – сказал я.

Он потряс ее.

– Ньютон Браун. Друзья называют меня Ньют.

– Что ж, значит, у вас тоже неприятности?

– Хотите сказать, что я встретил родственную душу, что вы тоже приползли в этот оазис искать утешение в рюмке?

– Прямо в точку попали, – ответил я, не обращая внимания на изысканный слог собеседника. – Послушайте…

И я поспешил выложить ему свои неприятности, прежде чем он займется рассказом о своих.

– Это все главный редактор. Я хотел, чтобы меня перевели в корпункт в Париже, понимаете? Хотел переменить обстановку. Но вы думаете, он назначил меня?..

– И это неприятности? – прервал он меня с печалью в голосе. – Поглядите.

Он протянул мне желтый листок бумаги.

– Так вот, главный редактор, – продолжал я, равнодушно разглядывая листок… – С ума сойти! Десять тысяч долларов!

Листок оказался чеком, выписанным от имени Американской Ассоциации производителей полотенец.

– И так всегда, – жаловался он. – Никак не могу пробиться к народу. Всегда что-нибудь да случается. Не мог же я отказаться от этого чека. Теперь они, без сомнения, положат мое открытие под сукно.

– Кто что положит? – спросил я, не сводя глаз с этого желтого листочка, за которым маячила куча зеленых банкнотов.

– Ясное дело. Ассоциация производителей полотенец, – вздохнул он. – За эти деньги они купили у меня сухую воду.

– Что купили? – недоверчиво спросил я.

– Сухую воду, – повторил он. – В ней заложены безграничные возможности. Революция в ирригации. Воду можно таскать в сетках. Я натолкнулся на эту идею, экспериментируя с легкой водой. Кстати, я исследователь.

И добавил совсем печально:

– Самый настоящий гений.

Теперь уж я не мог остановиться:

– А что вы собирались делать с легкой водой?

– Вы, наверно, слыхали о тяжелой воде. Ну а я пришел к выводу, что, если удастся создать легкую воду, я решу проблему тучности и похудания.

На какое-то мгновение глаза его загорелись. Мечта преобразила его.

– Боюсь, что не совсем вас понимаю, – сказал я.

– Это же проще простого, – ответил он. – Вы должны знать, что человеческое тело на девяносто процентов состоит из воды. Ну а если я смогу обычную воду H2O заменить на легкую, люди будут весить куда меньше. Просто, не правда ли?

Несколько секунд я пытался представить себе последствия этого открытия. Затем тряхнул головой, чтобы прочистить мозги.

– Не знаю, – сказал я, чувствуя, что пора воспользоваться его приглашением и выпить. – Но чем кончились ваши эксперименты с легкой водой?

Он снова вздохнул.

– Их прекратило правительство.

– Правительство?

Ньютон Браун кивнул:

– Вы, конечно, слышали, что тяжелая вода очень важна в ядерных реакциях. Ну, это же… проще простого, не так ли? Один эксперимент ведет к другому, вот так я и добрался до ядерной антиреакции на легкой воде. Тут-то мои исследования и прикрыли.

Я было начал:

– Антиреакция… – но он поднял руку, останавливая меня.

– Простите, Ларри, но я дал слово эту проблему не обсуждать. Тема занесена Пентагоном в разряд «чрезвычайно секретных».

– 0'кей, – сказал я. – Но послушай, Ньют, чего ты не бросишь к черту эту воду? Сначала легкая вода, потом сухая. Ты выбрал себе узкую дорожку.

Он сунул чек обратно в карман и ответил со вздохом:

– Что-то в этой жидкости меня всегда привлекало. Должна же она хоть на что-нибудь годиться. Не пить же ее.

Ньютон Браун постучал кулачком по стойке, чтобы привлечь внимание Сэма, и добавил:

– Я буду счастлив предложить средство для потопления наших бед. Знаете, я ненавижу пить в одиночестве, но обычно никто не хочет мне помочь – даже мухи. Через несколько минут они начинают жаловаться на головную боль.

Я ответил несколько двусмысленно:

– Ведь я – газетчик.

Сэм подошел к нам, и Ньютон Браун сказал:

– Два Джека Потрошителя, пожалуйста.

Сэм глаза выпучил от удивления.

– Как? Снова? И в это время дня?

Я заподозрил неладное:

– А что делает с людьми этот Джек Потрошитель?

Сэм осклабился.

– Завтра утром вам покажется, что вас выпотрошили, как курицу.

– Не возражайте, Сэм. – сказал Ньют. – Два Джека Потрошителя. Это тот камень, к которому надо привязать грусть, чтобы ее утопить.

Когда Сэм притащил выпивку в громадных бокалах, каких я сроду не видывал, я сделал опасливый глоток и чуть не задохнулся.

– С ума сойти!

Ньютон Браун расплылся от удовольствия.

– Не правда ли, великолепно? Я назвал смесь в честь известного разбойника. Основные составные части – яйца, ром, абсент, водка и соляная кислота.

– Соляная кислота?

– Соляная кислота, – повторил он. – Проще простого. Кроме того, здесь…

– Лучше не говори, – сказал я с содроганием и заглянул в бокал. – Вроде бы там кусок яичной скорлупы.

– Разве? Обычно она к этому времени уже растворяется. Кстати ты так и не кончил рассказ. Что там у тебя с редактором?

Я отхлебнул.

– Он подонок. Сейчас я многое бы отдал за то, чтобы вообще избавиться от газетной работы. К сожалению, это единственное, что я умею делать с тех пор, как кончил колледж. Иначе я не могу зарабатывать на пропитание.

Ньютон Браун принял дозу убийственной смеси, я последовал его примеру.

После того как мы пришли в себя, он почесал бороденку и сказал:

– А что ты думаешь о моем суперцеребрографе?

И, прежде чем я успел ответить, он продолжал:

– Да, вернее всего, ты ничего не думаешь. Я же тебе о нем не говорил.

Я сделал еще глоток, чтобы подкрепиться, и сказал:

– Валяй.

– Это не совсем мое изобретение, – скромно заявил он. – Я натолкнулся на него, когда проводил опыты с моей машиной времени.

Я сочувственно хихикнул.

– Еще машины времени тебе не хватало. Наверно, сплошные разочарования.

– Проще простого. Я же тебе говорил – стоит мне изобрести что-нибудь путное, как они покупают у меня права и кладут вещь под сукно. – Он отпил еще глоток Джека Потрошителя. – Черт бы побрал этот Международный союз историков.

– Что-то я тебя не понял, – признался я.

– Купили. И положили под сукно.

В голосе его звучало озлобление.

– Ты хочешь сказать… Ну да!.. А почему?

Он пожал узенькими плечиками и попросил Сэма налить еще два бокала.

– Они чуть с ума не посходили. Между прочим, я доказал, что Колумб никогда не открывал Америки. Даже моря в глаза не видал. Всю жизнь трудился в своей портняжной мастерской в Генуе.

Я не смог удержаться от вопроса:

– Так кто же тогда открыл Америку?

– Один грек по имени Попандополус. Впоследствии он открыл ресторан на Кубе. И это еще не все. Я могу сообщить, что Наполеон…

– Постой, – в отчаянии перебил его я. – Расскажи лучше о своем супердуперграфе.

– Сколько угодно, – ответил Ньют. – Ты, наверно, слыхал о церебрографии, или гипнопедии. Это метод обучения во сне. Смысл его в том, что к уху прикрепляется миниатюрный динамик и, пока студент спит, ему несколько раз проигрывают лекцию. К утру он уже знает ее наизусть.

– А какое это имеет отношение ко мне? – спросил я, допивая бокал.

Ньютон Браун кивнул Сэму, чтобы тот принес еще два бокала.

Сэм скорбно покачал головой и сказал:

– Мне бы вывеску здесь повесить: «Клиентам запрещается выпивать больше чем полпорции Джека Потрошителя».

Ньют и ухом не повел и продолжал, обращаясь ко мне:

– Проще простого. Мой усовершенствованный суперцереброграф подготовит тебя к новой профессии. Он действует по принципу гипноза, стимуляции желез внутренней секреции и сверхчувственного восприятия с помощью особого проигрывателя, работающего па больших скоростях. Гипноз улучшает восприимчивость твоего подсознания. За ночь ты приобретешь такие знания, как если бы всю жизнь посвятил изучению этого дела.

Я глядел на него во все глаза, запивая его слона Джеком Потрошителем.

– Ты хочешь сказать, что за ночь сможешь cделать из меня… скажем… водопроводчика, каменщика или кого-нибудь в этом роде?

Его плечики приподнялись и oпaли.

– И еще могу сделать из тебя специалиста по бальзамированию египетских мумий. Как это делается, я разузнал с помощью машины времени. Ты погрузишься и гипнотический транс, и проигрыватель будет нашептывать тебе на ухо. А наутро информация укоренится в твоем мозгу, будто ты всю жизнь с нею жил.

– Укоренится? – спросил я.

– Укоренится, – ответил он уверенно, и показал два пальца, что означало – еще по порции.

– И тебе останется только подать заявление, чтобы тебя приняли на данную работу. С чистым сердцем ты заявишь им, что у тебя большой опыт по этой части.

Я сделал еще один большой глоток. Постепенно меня окутывало туманом.

– Надо посмотреть, – сказал я.

– Отлично, сэр, – сказал он. – У меня записаны десятки различных профессий, и ничего не стоит добавить к ним еще сотню. Главное – выбрать.

– Ш-ш-шо-нибудь о-ош-ш-шобенное, – выговорил я. – Ш-ш-ш-шо-нибудь… у-у-у…

– Уникальное? – Он задумчиво покачнулся на стуле. Сэм принес еще по бокалу.

Когда утром туман рассеялся, я осторожно открыл один глаз, потом второй. Без всякого сомнения, меня полностью выпотрошили и забыли положить внутренности обратно. Я услышал визгливый голос: «…вслед за пережогом третьего двигателя. В этом случае, если в качестве топлива используется одноатомный водород, теоретически скорость выхода газов достигнет двадцати одной тысячи метров в секунду, тогда как в случае с обычным водородом теоретическая скорость не превысит пяти тысяч ста семидесяти метров в секунду. Разница, однако, заключается в том…»

– Радио, – простонал я. – Только этого мне не хватало. Почему бы им не обложить эти штуки специальным налогом?

Голос умолк, что-то щелкнуло. Я растворил глаза пошире. Это было не радио, а автоматический проигрыватель у моего изголовья. Я сел и, постанывая, выключил его. Проигрыватель производил странное впечатление.

Когда он заканчивал прокручивать последнюю пластинку, все начиналось сначала.

Я потряс головой. Каким-то образом эта штука должна была иметь ко мне отношение. Но она не имела.

Я встал и осмотрелся. Сквозь распахнутую дверь, ведущую в микроскопическое сочетание гостиной-столовой-кухни, я разглядел бородатого человечка, схожего с тряпичной куклой. Человечек спал на диване. Я постарался вспомнить, кто он такой.

– Ньютон Браун, – сказал я наконец. – Чокнутый изобретатель из бара Сэма.

Он открыл один глаз.

– Не ори на меня, – пожаловался он.

– Я же шепотом.

– А похоже было, что орешь.

Он открыл другой глаз.

– Кто ты такой?

Но я сначала отправился на кухню, открыл кран и подождал, когда пойдет холодная вода, чтобы напиться. Затем сунул голову в раковину и стоял так, пока не замерз.

– Великолепно, – простонал я.

Потом я вытерся насухо и сказал:

– Меня зовут Ларри Маршалл. Прошлым вечером мы встретились у Сэма и пили Джека Потрошнтеля. Как сюда пришли – не помню. А почему у моей кровати стоит проигрыватель?

– Проигрыватель?

С похмелья он казался еще ничтожнее, чем раньше.

– На столике у моей кровати.

Он покосился на меня и почесал бакенбарды. Жизнь меркла в его глазах. Наконец он произнес:

– Похоже, что это мой суперцереброграф.

Я щелкнул пальцами.

– Теперь вспомнил? Я сказал тебе, что хочу смотаться из газеты, и ты ответил, что можешь за одну ночь научить меня чему-нибудь путному. И ни черта не вышло. Интересно, куда я засунул аспирин?

Он опустил ножки с дивана и попытался принять вертикальное положение.

– Из чего ни черта не вышло? – спросил он. – Если найдешь аспирин, дай мне две таблетки.

– Из этой супердуперштуки. Думаешь, аспирин нам поможет? Ничему меня твой супердупер не научил.

– Послушай, давай говорить обо всем по порядку, – попросил он. – Голова у меня раскалывается, и я не уверен, что только из-за похмелья. А ты почем знаешь, что ни черта не вышло?

– А чему он меня научил? Какой я был вчера, таким и остался.

Аспирин нашелся в кухонном шкафу. Я взял три таблетки, налил в стакан холодной воды и запил их.

– Разве что голова стала трещать.

Я передал ему бутылочку с таблетками.

Наевшись аспирину, он сказал:

– Сейчас возьмем пластинки и посмотрим, чему ты научился.

Он передвигался осторожно, одной рукой цепляясь за стенку и другой поддерживая голову.

Я слышал, как он колдует с машиной. Затем через несколько секунд раздался грандиозный грохот. Он вполз обратно в гостиную и признался:

– Я их разбил.

Я сел на освобожденный им диван.

– А я-то думаю, почему такой шум? – язвительно сказал я и постарался сфокусировать глаза на ручных часах.

– Черт возьми, пора на работу! Редактор мне голову оторвет.

Он со стоном опустился на стул.

– И не мечтай об этом, – сказал он. – У тебя теперь новая профессия.

– Да? – рявкнул я. – Но пока я не узнаю, что это за профессия, не лучше ли мне зарабатывать на кусок хлеба с маслом старым способом?

Ньютон Браун покачал головой.

– Боюсь, ничего из этого не выйдет. Разве я тебя не предупредил, что мой суперцереброграф не только подготавливает тебя к новой профессии, но и заодно ликвидирует ненужную память о старой? Проще простого. Зачем забивать голову лишними сведениями?

Я выпучил глаза.

– Ты что, спятил? И у тебя хватает наглости заявить, что я забыл свое ремесло газетчика только потому, что ты подключил к моему уху свои паршивые пластинки?

Он откинулся на спинку стула и зажмурился.

– Умоляю, не ори. Попробуй напечатать что-нибудь на машинке.

Злой как черт, я подошел к моему старенькому уидервуду, стоявшему на столе. Я сел за машинку и неверными пальцами потянулся к клавишам. Посмотрел на клавиши, убрал пальцы и протянул снова.

– Когда печатают на машинке, сначала закладывают в нее бумагу, – раздался за спиной голос Ньютона. – Совершенно очевидно, что, какой бы ни была твоя новая профессия, умения печатать на машинке она не требует.

Я подпрыгнул на стуле. До меня наконец дошло, в какое положение я попал.

– Ты хочешь… ты хочешь сказать, что твоя идиотская затея в самом деле удалась? Что ты вышиб у меня из головы все, что я знал о журналистике? Что я теперь даже на машинке печатать разучился?

– Проще простого. Ты же этого хотел. И отныне ты эксперт срвсем в иной области.

– Но в какой? – взмолился я. – Я не знаю ничего, о чем не знал бы раньше.

В отчаянии я пробрался на кухню, открыл ящик, в котором держу инструменты, достал оттуда молоток и несколько гвоздей. Я принялся забивать гвоздь в оконную раму. Ньютон Браун подмигнул мне, когда я в третий раз подряд не попал по шляпке гвоздя, и печально покачал головой.

– Нет, ты ведь и не хотел становиться плотником.

Я хватил молотком по пальцу и бросился в ванную. Вторую неделю там протекала труба. Я уставился на трубу.

Пустой номер. Я не имел ни малейшего представления о том, как ее починить.

– Водопроводчик из меня не получится! – воскликнул я в отчаянии, вернулся на кухню, схватил сковородку и достал из холодильника два яйца. Когда я разбил яйца, оба желтка разлились.

Ньютон Браун наблюдал за мной с интересом.

– Сомневаюсь, чтобы из тебя вышел повар, – сказал он. – К тому же ты забыл положить масло на сковородку.

Схватив карандаш и лист бумаги, я принялся рисовать.

Он заглянул мне через плечо.

– Нет, не художник, – сказал он. – Проще простого, мы решили художника из тебя не делать.

Я сказал уже без всякой надежды:

– Может, я современный художник? Абстракционист?

Он почесал бородку, снова заглянул мне через плечо и содрогнулся:

– Нет, – сказал он. – Это даже не абстракция.

В отчаянии я бросил карандаш.

– Ничего не выйдет. Потребуется месяц, чтобы перебрать все возможные профессии.

Ньют согласился со мной.

– Может, и больше. Я не записывал, какие профессии освоены проигрывателем, а их было множество. Придется изобрести какой-нибудь метод определения твоей профессии. Погоди-ка, ведь ты хотел научиться чему-то уникальному. Может, из тебя вышел эксперт по плетению лыка?

– А может быть, я дегустатор вин? – спросил я с надеждой.

Он, глубоко задумавшись, закрыл глаза.

– Где-то здесь лежит ключ к разгадке. О чем мы говорили вчера вечером?

Я щелкнул пальцами.

– Мы говорили о твоем напитке. Может, мы решили сделать меня барменом?

Он спросил:

– Как приготовить «Красную Мэри»?

– Ты что, хочешь, чтобы Маккарти начал за мной охотиться? Я обращаю внимание только на стопроцентных американок.

Он помотал головой.

– Нет, ты не бармен. О чем мы еще говорили?

Я прижал ладони к пульсирующим вискам.

– Мы обо всем говорили. О сухой воде и легкой воде. О всех водах, кроме черной.

Несмотря на похмелье, он заинтересовался.

– Черная вода, – сказал он… – Ее очевидные преимущества, надо думать, ускользнули от моего внимания.

– Возможно, она пригодится тем, кому все равно, чем мыться, – разозлился я.

– Умоляю, – сказал он. – Ты забыл о моей головной боли. Когда же начнет действовать аспирин? О чем мы еще говорили? Именно здесь должен лежать ключ к тайне.

– Давай примем еще по две таблетки, – предложил я. – Мы говорили о том, как все твои изобретения попадают под сукно, о том, что Колумб орудовал в портняжной мастерской, о Международном союзе историков и еще о ком-то, кто запретил твою машину времени. И…

– Ой-ой-ой, – произнес он, избегая смотреть мне в глаза. – Давай в самом деле примем еще по две таблетки аспирина. У меня предчувствие…

Он не закончил фразы.

– Что с тобой? – рявкнул я.

– Машина времени, – сказал он. – Тебе хотелось овладеть какой-нибудь уникальной профессией. Я понял, что он сейчас скажет.

– О нет, не надо, – попросил я.

От автора:

Если только мне удастся удержать этого парня от внешних контактов и скрыть его от Вилли Ли[19]19
  Вилли Ли – известный американский популяризатор науки. автор книг по футурологии. – Прим. перев.


[Закрыть] или Артура Кларка, считайте, что я – самый удачливый человек на свете. Я уже говорил, что после встречи с этим парнем мои рассказы отличаются особой правдивостью. Я единственный из писателей-фантастов, кто может похвастаться знакомством с человеком, который специализируется по ремонту машин времени.

Мак Рейнольдс

Печатается по изд.: Рейнолдс М. Эксперт: В сб.: Фантастические изобретения. – М.: Мир, 1971. Пер. изд.: Reynolds М. The expert: Fantasy and Science Fiction, 1955, № 1.

РАДИКАЛЬНЫЙ ЦЕНТР

Первые смутные подозрения должны были бы зародиться у меня еще в тот раз, когда я зашел в забегаловку на углу и сказал Джерри:

– Дай-кa мне пачку курева.

Джерри знал мой сорт. Вот уже пять лет он перебрасывал мне сигареты через стойку.

– Слушаюсь, сэр, – сказал он. – Получите, мистер Майерс.

Я уставился на незнакомую упаковку.

– Какого черта, что это? – спросил я, не прикасаясь к пачке.

Джерри изобразил идиотскую улыбку.

– То, что вы просили, – ответил он.

– Я курю «Счастливый удар» – это часть моего имиджа, – сказал я мрачно. Мы не были с Джерри друзьями, просто общались несколько лет. Кроме того, этим утром времени у меня было только на чашку кофе.

– Вы просили «Курево», – сказал он.

Я посмотрел на Джерри. Наконец я взял пачку. На этикетке было написано: «Курево».

Я фыркнул, как если бы услышал неудачную шутку клерка, и перевернул пачку – просто чтобы посмотреть, что там есть еще. На торце было написано: «Если от каких-то сигарет вы и заработаете рак легких, то от «Курева» вы получите его наверняка».

– Хорошо, – сказал я. – Попробую.

– Все так делают. – Джерри снова идиотски улыбнулся.

Я не тонкий ценитель табака. Для меня эти сигареты ничем не отличались на вкус от любых других. Скорее всего я купил их с мыслью, чтобы можно было, выудив пачку из кармана, со словами «держи курево» кого-то угостить. «Тонкая» шутка.

Я нашел место, где смог опустить свой «фольксаэро», и продолжил оставшуюся до редакции часть пути пешком.

На витрине винного магазинчика поменялась экспозиция. Пара плакатов была весьма далека от традиционного изображения прихлебывающего из высокого бокала мужчины, за которым с восхищением следит страждущая богиня, сочетающая красоту дюжины секс-символов стереовидения на текущий день.

Один из плакатов изображал трущобного вида типа, который расселся на мусорной куче, прислонившись к кирпичной стене. В одной руке он держал полупустую бутылку и был явно пьян в стельку. Пьян, но счастлив. Глаза его скатились к переносице, а нижняя губа отвисла. Надпись гласила:

НОВОЕ КУКУРУЗНОЕ ВИСКИ

изготовлено не в Кентукки и не в Мэриленде. Выдержано ровно настолько, чтобы изготовителя не оштрафовали. При. перегонке мы не используем какой-либо особой воды, и если сусло в чане 'прокиснет – мы этого даже не заметим. Но убедись сам – ты остолбенеешь от

НОВОГО КУКУРУЗНОГО ВИСКИ.

Самогон с похмельем в каждой капле!

На другом плакате была изображена вечеринка в завершающей стадии. Несколько гостей валялись на полу. Две или три бутылки были опрокинуты. Битые и полупустые стаканы разбросаны по всей комнате. Было сильно накурено, и по крайней мере одна сигара тлела на ковре. Смысл надписи был вроде предыдущей.

Я хмыкнул и пошел дальше.

Поднимаясь в отдел городских новостей, я столкнулся в лифте с одной из копировальщиц. Папка с заметками в руке, серьезное выражение глаз. которое они сохраняют первый год после окончания школы журналистов.

– Привет, Счастливчик, – поздоровалась она. – Будь сегодня поосторожней с мистером Блакстоном. Он вышел на тропу воины.

– Руфи, – сказал я, – мы вежливо-с ответим-с на его вопросы, и тучи-с рассеются.

– Да уж постарайся, – сказала она, выскакивая на третьем этаже.

Итак, Блакстон вышел на тропу войны. Подобное случалось и раньше, но последний раз это было сразу же после моего успеха с материалом о Долли Теттере, и я избежал снятия скальпа.

На этот раз все могло быть иначе.

Не успел я пересечь порог кабинета, как прогрохотал залп.

– Марс! – возопил он. – Счастливчик Марс!

– Он самый, сэр, – серьезно сказал я, приближаясь к его столу.

– Что за вопиющее безобразие, тебе что здесь – клуб? Где тебя носит? Ты можешь быть любимчиком Уилкинза, но мне-то вешать лапшу на уши не надо!

– Да, сэр, – сказал я ему. – Работаю.

– Работает! – проблеял Старая Головешка. – Кто работает? Вся твоя работа – назанимать у всех, кто не знает тебя получше.

У начальства свои преимущества. Я оценил его тон легким смешком. Затем, дабы не подвергаться риску, снова стал серьезным.

– Мистер Блакстон, я веду расследование, и, мне кажется, это будет еще один ударный материал.

– Сачок лепетал то же самое еще неделю назад. – В его глазах светилась злость. – Говоря по чести, Марс, ты не смог бы найти материал даже о пожаре в собственном доме.

Тут уж я не выдержал.

– Да, сэр. Но в этой газетенке я единственный репортер, которого угораздило получить Пулитцера.[20]20
  Пулитцеровская премия – одна из самых престижных премий в США, присуждается в области литературы, журналистики и музыки.


[Закрыть] К тому же угораздило дважды.

– Не напоминай мне об этом. Марс. Хочешь меня задеть? Признаюсь, два-три раза тебе незаслуженно повезло. Поэтому-то Уилкинз и настаивает, чтобы тебя не выгоняли. Но Пулитцеровская премия…

– Две, – вставил я.

– … еще не делает тебя газетчиком.

Как бы то ни было, но обороты он сбавил.

– Что там еще за ударная история?

В голове бешено запрыгали мысли. Старая Головешка был старейшим сотрудником «Джорнал». Южанин, он начинал в провинциальных еженедельных газетах… Трудный путь. Он знал, что я не газетчик, и я знал, что я не газетчик. И что раздражало его больше всего, так это то, что его зарплата почти равнялась моей. Я был самым высокооплачиваемым репортером в штате.

– Мистер Блакстон, – осторожно сказал я, – пока мне хотелось бы оставить все при себе.

– Готов поспорить, что хотелось бы. Не юли, Счастливчик Марс. Приблизительно, над чем ты работаешь?

Старое заклинание не сработало. Он знал, что я не газетчик, но, с другой стороны, я выдал такие две сенсации, каких в здешних краях и не видывали. Где у него была уверенность, что я не сделаю этого снова? Мог ли он выкинуть меня, испытывая судьбу? А если я пойду в «Ньюз кроникл» и передам им сенсацию года?

Я все еще пытался что-нибудь придумать, но за секунду сделать это было трудно.

– Это – преступление? – низким голосом подозрительно пробурчал он.

Очевидно, он не мог забыть ограбление банка, совершенное Долли Теттером. Когда оно произошло, у меня хватило здравого смысла убедить их в том, что я раскапывал всю эту историю неделями, а не наткнулся на нее случайно.

Но о преступлениях в городском Центре я знал не больше своей малолетней сестры. Кроме того, от одного вида бедолаги, надежно упрятанного за решетку, со стальными браслетами на руках и двумя полицейскими по бокам меня пробирает по коже мороз.

Мне хотелось, чтобы у Блакстона и мысли не возникло, будто я что-то разнюхиваю о делах мафии в городском Центре.

– Нет, сэр.

– Ну хорошо, Марс, а что это? Балаболка, мне не не нужны детали. Мне было бы достаточно общей идеи того, чем ты предположительно занимаешься, чтобы отработать зарплату.

Я прочистил горло.

– Ну, это больше похоже на заговор, сэр, – сымпровизировал я и задумался. А потом добавил: – Да, сэр.

– Заговор! В городском Центре!? Послушай, Марс, в этом городе последний коммунист умер от старости три года назад.

– Ну, это так, мистер Блакстон, но они не совсем коммунисты, сэр. – Я поколебался. – По крайней мере я так не думаю.

Выражение его лица стало менее воинственным и более осмысленным.

– Угу. Правые радикалы, а?

Ох-ох. В эти дела я тоже впутываться не хотел. Владельцы «Джорнал» не то чтобы совсем либералы.

– Ну, не совсем так, сэр. Похоже, что это… э-э… новая группа.

– Ни левые, ни правые?

– Да нет, сэр. – Я прочистил горло. – Можно сказать, радикальный центр.

Он долго смотрел на меня так, как если бы опустил в телефон-автомат последнюю монету и не туда попал.

– Марс, – наконец произнес он, – сугубо ради формальности. Хоть что-нибудь, что дало бы мне хотя бы смутное представление, черт побери, чем ты там занят. Приведи хоть один пример, что тебя подтолкнуло на это дело. Хоть что-нибудь, ты слышишь?

Мое воображение оседлало коня и припустило во весь опор. Теперь – пап или пропал. Старая Головешка явно не собирается удовлетвориться моим пышнословием.

Поддавшись импульсу, я вытащил пачку сигарет.

– Вы такое видали? – потребовал я.

– «Курево», – пробурчал он, глядя на нее. – Новый сорт? Ну и что?

Я многозначительно постучал указательным пальцем по упаковке.

– Как они смели себе позволить использовать городской Центр для гнусной атаки на американский образ жизни? Годами считалось, что сигареты – неотъемлемая часть нашего бытия, и, каких бы болячек у нас ни находила медицина, мы ее игнорировали.

– У нас здесь начинается множество пробных кампаний, Счастливчик, – сказал он, безучастно глядя на сигареты. – Центр страны. Средний большой город. Чтото в этом духе.

– Ага, – фыркнул я, – а такие нововведения, как «Новое кукурузное виски». Где это слыхано, чтобы виски было новым? Традиционно и бурбон и хлебная водка неизменно назывались «Старый кто-то там»: «Старый лесник», «Старый Дед», «Старый ворон» и так далее. Говорю вам, все это – чьи-то коварные происки.

– Подрывают устои под имиджем страны? – невесело спросил он. – Э-э, радикальный центр.

– Мне не хочется говорить о чем-либо еще, сэр, – ответил я. – У меня полно зацепок, но нужен срок.

Некоторое время он обдумывал услышанное:

– Хорошо, Счастливчик, – сказал он наконец с несчастным видом. – Предположим, ты – наш разъездной репортер. Разъезжай дальше.

– Есть, сэр! – полушутливо отсалютовал я и повернулся через плечо. Затем сгорбился и пошел на выход, пытаясь изобразить на лице тяжкий мыслительный процесс.

По существу мне это удалось, ибо я решал проблему, как сохранить за собой лучшую в городе работу. Несколько лет назад я вообще отбросил надежду устроиться на работу лучше, чем раскладывать банки на полке супермаркета. Эта – буквально свалилась мне в руки. Удержаться на ней больше года было просто чудом. А в чудеса я не верил, хотя дважды они происходили со мной.

Ну да ладно. Итак, начинать пить было еще рано. Тем не менее я отправился в «Дыру» и, взобравшись на высокий табурет, заказал Сэму «большую» темного пива.

Должно быть, это была первая кружка, которую он наливал в этот день. Пена была слишком высокой. Он взял лопаточку и сбил часть шапки, а затем отодвинул кружку, чтобы пиво отстоялось.

– Знаешь ли ты, сколько стоило пиво во времена, когда я только начинал пить? – уныло спросил я.

– Ага, – ответил он, – пятнадцать центов.

– А теперь целых сорок.

– Ага, – сказал он, вновь подымая кружку.

– А все инфляция, – сказал я обвиняющим тоном. – Правительство должно заморозить цены на товары первой необходимости.

Сэм наполнил кружку до краев и поставил ее передо мной.

– Сколько вы тогда получали? – спросил он.

Я задумался.

– Где-то восемьдесят долларов.

– Вам повезло. А сколько вы делаете сейчас?

– Почти три сотни. – Я взял пиво. – И мне необходим каждый цент. Я единственный человек в мире, который, всего лишь крутанув дверь заведения, ухитряется стать на десять долларов беднее.

– Все уравнивается, мистер Майерс. Знаете, сколько я должен сегодня платить хорошему бармену? Две сотни, и даже тогда он считает, что его ущемляют в правах.

– Ущемляют в правах?

– Ага. У него нет права пользоваться кассовым аппаратом.

– Не говори мне о твоих трудностях. У меня хватает своих.

– Мистер Майерс, вы не знаете, что такое трудности, – сказал Сэм, облокотившись передо мной на стойку. – За просто так вас бы не прозвали Счастливчиком.

– Неужели бы не прозвали, а?

– Нет, сэр. Я так считаю, я должен радоваться, что вы не играете с моими однорукими бандитами. В действительности доходами от них я оплачиваю аренду.

Моя кружка опустела наполовину.

– Должен тебе кое-что поведать, – сказал я. – Знаешь, Сэм, почему я не играю на твоих автоматах?

– Нет. Почему?

– Потому, что я должен сохранять свой имидж. Только никому не говори о том, что я тебе сказал.