Текст книги "Дайте место гневу Божию (Грань)"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Подозрительно быстро пришел ответ.

«Вы нуждаетесь в помощи. Мы хотим знать, какого рода помощь вам нужна».

Кузьмин извернулся иначе. Он полюбопытствовал: а что, если речь идет о вражде не на жизнь, а на смерть, помощь тоже гарантируется? Ответ был тот же. Очевидно, в программе был заложен какой-то сторож, отсекающий попытки болтовни не по существу.

Тогда Кузьмин решил заехать с другого края. Он убрался с uprava.ru, залез на другой сервер, предоставлявший бесплатные почтовые ящики, и оттуда, уже под другим именем – «[email protected]» – вернулся обратно. Он по новой заполнил анкету, а когда дошло до сути проблемы, пустился во все тяжкие.

Он вообразил себя семнадцатилетним мальчиком, чья подружка пошла по дурному пути, стала любовницей богатого толстого дядьки, и таких дядек нужно убивать!

Грамотный от природы, Кузьмин был в большом затруднении, когда попытался внести в текст грамматические ошибки, свойственные, по его мнению, юному оболтусу.

На сей раз пришел другой ответ – предлагалось подождать двадцать четыре часа. Это было уже любопытно, и Кузьмин стал рассуждать – как действует сторож? Учитывает объем текста? Ключевые слова? Знаки препинания? Длину фразы?

Сутки спустя Кузьмин получил деловое предложение. Его попросили сообщить имя богатого дядьки, а также свои данные – рост, вес, занимался ли спортом, а если да – то каким, особое внимание почему-то уделилось зрению – обходится ли без очков, пользуется очками или линзами при чтении, при просмотре телепередач, постоянно?

Хмыкнув, Кузьмин ответил и на эти вопросы, а имя дядьки сочинил из головы. На сей раз ответ пришел через сорок восемь часов. Гласил он: «Такого человека в указанном вами населенном пункте нет. Ваша анкета аннулирована».

Кузьмин почуял любопытного противника!

Он открыл себе еще один бесплатный почтовый ящик, оттуда вышел в www.uprava.ru, заполнил уже третью по счету анкету и изложил историю одной своей бывшей подчиненной. У нее свекровь украла фамильные драгоценности и так все обставила, что дело вышло бездоказательное. Конечно же, он не помнил имени, фамилии и адреса свекрови, поэтому использовал то, что знал, – имя, фамилию и адрес санитарки Бибихиной, которую не так давно проводили на пенсию.

Сорок восемь часов спустя Кузьмину было сообщено, что Евдокия Бибихина никогда не имела сына, а только дочерей, и, следовательно, не может быть свекровью. Так что анкета опять аннулируется.

Вот тут Кузьмин всерьез задумался.

Чтобы убедиться в существовании придуманного богатого дядьки, достаточно было заглянуть в телефонную книгу или позвонить в справочный стол. Две дочери Бибихиной означали, что неведомые деятели www.uprava.ru всерьез докопались до старухи. Значит, тут не словоблудие – тут реальные люди были посланы собирать информацию…

Кузьмин отважился еще на один эксперимент. На сей раз он использовал другую историю, а сам выступил от имени человека пожилого, болезненного, со слабым зрением, но имеющего кое-какие средства. История была трехлетней давности – на одну из медсестер напали в подъезде и изнасиловали. Кузьмин же притворился ее отцом. На сей раз он подготовился тщательно – позвонил коллеге и попросил деликатно узнать, было ли заявлено в милицию, а если да – с каким результатом. Коллега с удивлением пообещал выяснить – и выяснил именно то, чего Кузьмин ждал. Медсестру уговорили забрать заявление, потому что дело – бездоказательное, в лицо она эту пару насильников не видела, по голосам узнать тоже не могла бы.

Сутки спустя был ответ. Кузьмину предлагался неожиданный вариант: наказать не насильников, а того следователя, который уговорил женщину забрать заявление. «Дело насильника – насиловать, дело следователя – поймать и обезвредить насильника» – лаконично сформулировал незримый противник. И далее оценил жизнь следователя всего-то навсего в пятьсот долларов.

Тут Кузьмин взбеленился. Пахло грандиозным надувательством! То есть, ты, страдалец, переведи на указанный счет деньги, а потом сиди и жди справедливости хоть до морковкина заговенья! Он отстукал яростное письмо на тему «и мы не лыком шиты».

Ответ пришел двое суток спустя. Это были кадры мини-фильма. К огромному своему удивлению, увидел Кузьмин и пострадавшую медсестру, что входила в дом, и двери местного отделения полиции, и сидящего в кабинете дядьку с погонами. Текст гласил: «Никаноров Михаил, 1958 г.р., принял заявление пострадавшей Юшмановой Валентины 4 декабря 2000 года, вернул 7 декабря 2000 года».

Кузьмин присвистнул и потянулся к телефону. Тут уж он потребовал, чтобы хоть из-под земли выкопали Юшманову. Ему дали домашний телефон. Возможно, он был груб с медсестрой, возможно, жесток – он уже ничего не соображал, пока не услышал от нее фамилию «Никаноров». Все совпало.

Кузьмин аннулировал свой заказ и дал себе слово не соваться больше в uprava.ru. Он продержался два дня.

На третий он уже писал длинное, яростное, в первом варианте – совершенно бестолковое письмо. Он честно признавался: «Я выгляжу дурак дураком, потому что не знаю, на кого ищу управы. В городе есть сильный гипнотизер, найти его мне не удалось, хотя его-то и следует обезвредить в первую очередь, поскольку он выступает как наемный киллер…» Подумав, он стер слово «наемный» и продолжал: «Но заказ сделала женщина, которая давно преследует меня своей клеветой!»

Письмо получилось гигантское, пришлось сокращать.

Ответ же был краток: жертвам гипнотизеров помощь оказывается стремительно и практически безвозмездно! От них требуется только максимум информации, всякой, даже смешной, даже совершенно незначительной.

Кузьмин усмехнулся – все это дело попахивало безумием, но даже один шанс из миллиона стоил того, чтобы за него побороться. Он вспомнил ставшее огромным лицо Ольги Черноруцкой, вспомнил свой ужас, вспомнил смертную тяжесть каменного угля – и начал набивать письмо…

* * *

Я – профессиональный свидетель.

Началось это много лет назад. Я со школьной экскурсией ездила в Питер, там отравилась, чуть не попала в больницу с каким-то отчаянным, чуть ли не холерным диагнозом, оказалась в гостях у дальних родственников, которые, кажется, сами нечетко представляли, кем и по какой линии я им прихожусь. Потом меня еще кому-то передали, чтобы я вернулась домой под присмотром старших.

Казалось бы, что может успеть в незнакомом городе отравленный и туго соображающий ребенок? То-то и оно, что казалось! На неизвестно чьей квартире буквально в моем присутствии передали из рук в руки ворованные бриллианты. И я успела разглядеть скупщика этого опасного товара.

Значит, первый в моей жизни допрос состоялся, когда мне было тринадцать лет. И пошло-поехало! Я столько раз оказывалась в нужное время и в нужном месте, что еще удивительно, как меня до сих пор не пристрелили. И сдается мне, что следователи в моем родном городе просто передавали меня друг другу при переходе на иную должность: мол, вот ключ от кабинета, вот стол, вот стул, а еще вот телефон некой Х., что бы ни случилось – звони, потому что она обязательно будет свидетелем…

Таким образом я познакомилась с Нартовым.

Когда в кабинете у хорошо мне знакомого Саши Глазынина я впервые увидела Нартова, то даже рот невольно приоткрыла: надо же, красавчик! Роста он был среднего, коротко стриженый коренастый брюнет, с огромными черными глазами, правильным лицом и совершенно злодейскими усиками.

Этот тип мужской красоьы был мне знаком не из жизни, а по картинке. Я мучительно вспоминала, где видела этот яростный взгляд исподлобья, эти брови вразлет, этот упрямый подбородок. Некоторое время спустя мне рассказали, что такая внешность – не редкость у кубанских казаков, где из поколения в поколение было принято добывать жен разбойным путем и брать именно за красоту, а турчанка или черкешенка – большого значения не имело.

Говорил Нартов, вопреки южному виду, не пылко, а строго, напускал холоду, и Сашин призыв сотрудничать со следствием прозвучал как-то безнадежно. Потом я узнала – в наше УВД приехала следовательская бригада из некого приморского города, распутывающая довольно сложное дело, по которому можно было писать новый учебник криминалистики. Там были отравление, похищение свидетеля, симуляция самоубийства и много всяких персонажей. В частности, одно из убийств состоялось у нас, и эти ребята приехали за убийцей.

Редкий случай – я не видела убийцу, не разговаривала с ним даже по телефону, не слышала звука выстрела, во время преступления чудом оказалась на другом конце города. Но я раньше жила в квартире, где потом трое суток перед выстрелом провел убийца, знала всех соседей и все укромные уголки.

Нартов отнесся ко мне довольно высокомерно. Пытался поймать меня на ошибках. И вообще строил из себя столичную шишку, что по особой Божьей милости снизошла к нам, провинциалам, от одного вида которых у нее, шишки, зубы ныть начинают. Один голос чего стоил – хрипловатый, отрывистый, пренебрежительный!

Потепление наступило, когда мы вдвоем восстанавливали маршрут, которым убийца двигался от квартиры к месту преступления…

И вот тут произошло самое главное, без чего не понять наших дальнейших, довольно странных на любой взгляд, отношений.

Выстрелы прозвучали в старой части города, она же – деловая. Свидетели показали, что дядька в лыжной шапочке, это летом-то, перебежал улицу и скрылся за встречними потоками транспорта. Дальше его следы терялись. То есть, его не заметил решительно никто. Я же заподозрила, что убийца каким-то образом остался на окровавленной стороне улицы и смылся дворами. Просто те дворы я прекрасно знала. Был там один, в самой глубине квартала, с двумя деревьями и лавочкой, куда меня не так давно водили целоваться.

Чем глубже мы вторгались в недры квартала, тем более походил на взявшего след пса Нартов. Вдруг его понесло к подвальному окну. Подвал в мои планы не входил, но Нартов отыскал дворника, добился ключа и обнаружил в углу темно-синюю, совершенно новую лыжную шапочку. Свидетели говорили о черной, но разница невелика.

Угол был довольно далеко от окна, просто добросить шапку убийца не мог, поэтому Нартов сцепился с дворником. Тот после короткой разборки повел к ветерану на первом этаже, имевшему подвальный ключ. У ветерана сидел какой-то кум-брат-сват. Стоя на лестничной клетке, я не поняла, что там, внутри, стряслось. Был грохот, крик, ругань, Нартов выволок упиравшегося дядьку, велел мне бежать на улицу и ловить машину. Тут из ветерановой квартиры выскочил еще кто-то, я заорала, Нартов успел закрыться от удара своим вопящим дядькой, но при этом оступился и вместе с ним полетел с лестницы. Хорошо, что это была всего лишь трехступенчатая лестница на первый этаж.

Конечно, это оказались никакие не убийцы, а местная шпана, имевшая к делу некоторое смутное отношение. Я поволоклась с Нартовым в УВД, сдавать наше приобретение, потому что оставлять его одного с двумя этими деятелями не имела морального права. Во время допроса я попыталась сбежать из коридора, куда меня усадили ждать своей очереди, но Нартов неожиданно быстро выскочил и велел мне вести себя обратно в подвал. Что-то он там собирался найти, но не нашел, только вывалялся в грязи и порвал в шагу штаны. Потом его понесло в рваных штанах на другой конец города проверить какую-то догадку. И в конце концов мы оказались возле моего нового дома. Было десять часов вечера.

Я позвала на чашку чая, пообещав заодно и починить штаны. Нартов помолчал, посмотрел на меня подозрительно и согласился. По дороге он взял пирожков к чаю. Без лишней роскоши – четыре с картошкой и четыре с капустой.

Обещанное я выполнила, а он в это время полез в душ – практически без спроса. И в половине двенадцатого я поняла, что уходить он не собирается.

Ну да, уходить не собирался, но вел себя отнюдь не как мужчина, собравшийся провести ночь с женщиной. Скорее уж как женщина, котороя самоуверенно ждет, чтобы мужчина ее завоевал.

Я не Мисс Вселенная, но и не крокодил какой-нибудь. До сих пор мужчины делали все возможное, чтобы меня уговорить, а не наоборот. И я отвечала Нартову адекватно – психологи в таких случаях употребляют глагол «зеркалить». Я тоже сидела в кресле, откинувшись и глядя чуть свысока. Я говорила тем же неторопливым голосом. Так же рассказывала всякие занимательные случаи из своей биографии. Выставлять его не стала – честно говоря, уже ждала его инициативы, чтобы выплеснуть красавчику на голову цистерну ледяной воды.

Кресел у меня два, оба раскладные, так что проблемы с постелью не возникло. Я постелила Нартову и пошла принять душ. Когда вернулась, он лежал под одеялом. Я потушила свет и залезла под свое одеяло.

Наступило то самое молчание, когда слышишь, как у тебя по капиллярам кровь ходит. Он лежал, не двигаясь, и я тоже. Но он не спал! Я тоже не спала. Длилось это целую вечность и еще полчасика.

Я не ангел бестелесный. В конце концов я созрела. Если бы Нартов хоть какой-то интерес ко мне проявил… Но считать покупку восьми вчерашних пирожков интересом я не могла даже в своем тогдашнем состоянии – после нелепого и обставленного всевозможными истериками развода. В общем, волевым усилием я принудила себя спать и даже смотреть сны.

Наутро я проснулась оттого, что он плескался в ванной. Потом он вошел в комнату, и я притворилась спящей. Если бы у него было намерение воспользоваться хорошим утренним самочувствием, он мог это сделать беспрепятственно. Однако не сделал, а исчез. Как оказалось, побежал покупать хлеб, сыр и колбасу на завтрак. Дверь квартиры оставил открытой – и очень удивился, когда я к его приходу, одетая и умытая, хозяйничала на кухне. Он полагал, что сможет обернуться, не разбудив меня.

Почему я вспоминаю все эти глупые подробности? Я пытаюсь самой себе объяснить, что произошло между нами в ту ночь. То есть, не произошло ничего, и тем не менее мы оказались связаны тонкой стальной цепочкой, вроде тех, какими в боевиках пристегивают кейс к запястью. Это обнаружилось полтора года спустя.

Красавчик Нартов через несколько дней уехал вместе со своей бригадой. Я вздохнула с облегчеием. Все-таки он мне понравился, хотя и задирал нос. Через месяц он мне позвонил – просто так, узнать, как дела. Еще через месяц прислал открытку. Я ответила. Если посчитать – то за полтора года было семь открыток с его стороны и шесть с моей. И еще несколько звонков. А потом он позвонил довольно поздно вечером и сказал, что его жена хочет в отпуск посетить наш город, так не предоставлю ли я ей крышу над головой. Со своей стороны, обещал гостеприимство у себя в городе.

Я окончательно поставила крест на нашем потенциальном романе – если мужчине нравится женщина, то вряд ли он станет посылать к ней в гости свою законную жену. Естественно, я распростерла объятия – пусть приезжает! И она появилась – молодая полноватая блондинка с пятилетним мальчишкой… Ребенок в мои планы не входил, но отправлять ее обратно я не могла. Решив, что уж три-четыре дня-то продержусь, я изготовила для нее ключ от квартиры, провела ознакомительную экскурсию по городу и решила, что в ее годы человек может сам позаботиться о своем досуге. У нас есть зоопарк, кукольный театр, цирк-шапито, через две трамвайные остановки Луна-парк, вот пусть и развлекается.

Таня с Юркой развлекались довольно странно – сидели дома и смотрели телевизор. Причем Таня явно ощущала неловкость – в первые день к моему приходу она успела помыть окна, во второй – отдраила газовую плиту, в третий еще какой-то хозяйственный подвиг совершила. Не говоря уж о том, что она стряпала завтрак и ужин! Оставалось лишь благодарить и втихомолку пожимать плечами.

Нартов звонил каждый вечер ровно в девять. Сперва говорил пару слов мне, потом минут десять общался с женой и сыном. Таня ждала этих звонков как ненормальная – и я подивилась тому, до чего же мы, дуры-бабы, любим красавчиков.

В тот вечер я застряла в гостях и возвращалась в половине десятого. Открыла дверь, вошла, в квартире было темно и тихо. Искренне порадовавшись, что мои гости где-то бродят, может, завели себе новых друзей, я зажгла свет и увидела Таню сидящей в кресле и прижимающей к себе Юрку. Вид у нее был затравленный.

– Чего это вы тут?.. – несколько обалдев от их безмолвия, спросила я. – Нартов звонил? Как он там?..

– Он не звонил, – тут Таня даже головой затрясла. – Он до сих пор не звонил!..

И заплакала.

Я даже не сразу поняла, что она плачет. Когда до меня дошло, я схватила Юрку в охапку, вынула из материнских объятий, поставила на пол, а Таню за руку вытащила из кресла.

– Ты понимаешь, он не звонил, ты понимаешь, он до сих пор не звонил… – повторяла она, захлебываясь.

И тут до меня стало доходить… так понемножечку доходить…

Я встряхнула ее за плечи…

– Ты не волнуйся, все будет хорошо, все обойдется, ничего с ним не случится! – я просто не знала, какие аргументы употребить, и вдруг догадалась: – Это же Нартов!

– Ага, Нартов… – бормотала она.

Вообще-то он мог бы предупредить, что хочет на время каких-то своих ментовских подвигов спрятать у меня жену и ребенка, подумала я, а если бы и предупредил – что бы изменилось? Отказалась бы я их принять, что ли? То, что он отправил ко мне Татьяну и Юрку так, как если бы я была его давним сослуживцем, было странновато, но – почему бы и нет?

Конечно же, все обошлось. Он позвонил в одиннадцать, а что это было за дело, и какие тучи сгустились над нартовской головой, и чем все окончилось, – я не узнала никогда.

Но за те почти две недели, что Татьяна прожила у меня, я поняла несложную философию Нартова так, что если бы он об этом догадался – пришиб бы нас обеих на месте.

Нартов попросту презирал женщин! Как вид, как класс и как сословие. Он с ранней юности столько раз убеждался в их доступности, что иного мнения и составить не мог – не имел такой возможности. Таню он любил особой любовью – он привез ее из провинциального городка, взял за себя девочкой и сделал своей избалованной собственностью. Он не понимал, зачем женщине французские духи, но если так среди них принято – его собственность должна благоухать лучше всех. Таня прекрасно кулинарила – а раз так, он преспокойно выдал деньги на все кухонное оборудование, включая ненужное, с условием – пусть кухня образуется сама собой, без его участия.

То, что Таня не блистала интеллектом, входило в условия игры.

Со мной он впервые в жизни удивился. Когда я зазвала его в гости, он предположил, что будет примитивно соблазнен, и сделал то единственное, что привык делать в таких ситуациях, – принял душ. Потом он лежал и ждал моей инициативы. Нартов хорошо знал себе цену – он ведь был действительно по-мужски красив, спортивен, вынослив. Очевидно, засыпая, он подумал: надо же, на дуру напоролся…

Но в результате он меня ПРИНЯЛ.

Он меня ПРИНЯЛ до такой степени, что практически уравнял в правах с мужчиной. В правах и обязанностях.

Вот именно поэтому он спрятал у меня жену и сына без всяких предварительных согласований. Очевидно, так решаются эти вопросы между идеальными мужчинами, в трех словах по телефону: приюти моих ненадолго, и точка.

Значит, сам Нартов во что-то вляпался, думала я, успокаивая Татьяну, до такой степени вляпался, что угрожают семье. Подумал ли он о том, что враг может отследить его телефонные звонки по межгороду и прислать сюда десант? Или он уверен, что я запросто справлюсь с мафиозным десантом?

Следующие несколько дней мы ждали его звонков вместе.

Нартов и его команда справились с ситуацией. Татьяна была в неописуемом восторге – муж велел возвращаться! Я только вздохнула: может, это и есть бабье счастье – восторженно выполнять все, что велел муж? Нартов мне, естественно, нравился, но подчинение не входило в комплект моих добродетелей. Разве что выполнить распоряжение начальства, а то уволит…

Месяц спустя после Татьяниного с Юркой отъезда пришла посылка, которую я еле дотащила до дома. Внутри оказалось почти все то, чего недоставало в моем безалаберном хозяйстве, включая красивые шлепанцы. Там была даже кофемолка!

Непонятно, собирался ли Нартов когда-либо переспать со мной, но он включил меня в свой гарем и взял на содержание. Очевидно, еще не до конца определился с моей половой принадлежностью…

После чего мы года два переписывались и перезванивались. Правда, главным образом с Татьяной. Нартов, очевидно, доверил ей ритуальную поддержку таких долгоиграющих контактов.

И вот он позвонил рано утром. Вежливо спросил, как мои дела. И поинтересовался, не приму ли опять Татьяну с Юркой. Отпуск у Татьяны, вот хочет с ребенком попутешествовать…

– Естественно, приму! – пообещала я.

Он назначил время приезда. Как сейчас помню – это должен был быть вторник. Я нарочно отпросилась с регулярной вторничной планерки, чтобы встретить поезд. Вечером накануне Нартов не позвонил, как собирался, чтобы назвать номер вагона, но я списала это на затянувшийся треп с подругой, пробиться сквозь который ему не удалось. И утром побежала на вокзал.

Вокзал у нас устроен очень удачно: выход в город только один, и довольно узкий. Если встать у выхода, пропустить женщину с ребенком и двумя сумками будет трудно. Я встала, дождалась последнего заспанного пассажира и поняла, что проворонила своих гостей. Но ведь Татьяна знает мой адрес, она могла взять такси, думала я, она уже наверняка сидит с Юркой на лавочке у подъезда!

На лавочке их не было.

Я позвонила Нартову домой. Трубку никто не взял.

И это меня пока не встревожило. Если Нартов снова хочет спрятать жену с ребенком, то они, может, сейчас у каких-нибудь родственников. И от родственников же вечером поедут на вокзал…

В среду утром они не приехали. Телефон в нартовской квартире молчал весь день. В четверг – то же самое. А в пятницу я собрала рюкзачок и решила на выходные смотаться в гости. Улицу и дом найти несложно, а если квартира на запоре – так я же знаю, где и с кем работает Нартов! Правда, вряд ли в субботу там околачивается весь коллектив, но дежурный-то сидит?

Любопытно в этой истории было то, что я за два года ни разу не съездила в гости к Нартовым, хотя они все время приглашали. Что-то не пускало – или я просто не хотела видеть Нартова в кругу семьи?

Та смешная ночь врезалась в память куда глубже, чем иные – банально счастливые ночи.

Я вышла из поезда, спросила у добрых людей дорогу и оказалась в каком-то ином мире. Приморский город, спускавшийся то полого, то круто к воде, со странными, на мой взгляд, домами, с балконами в самых неожиданных местах, со стадами разноязыких туристов, с горой посередке, которая на самом деле была парком, меня не очаровал – более того, показался вычурным. Я поняла, почему Нартов говорил о нем без особого восторга. Город напоминал пожилую даму, претенциозно одетую, выставившую напоказ все фамильные бриллианты, включая фальшивые, и с нечеловеческими интонациями в слащавом голоске.

Я не детектив, не шпион, не агент 007 – я только профессиональный свидетель. Но кое-чему я во время допросов научилась! И поэтому зашла в первую же попавшуюся аптеку.

Во дворе, где жили Нартовы, я не поперлась в подъезд, а села сперва на лавочку возле песочницы, поставив рюкзак так, чтобы не бросался в глаза. У меня оставался совершенно целый бутерброд с сыром, я достала его и стала крошить голубям – толстым и почтенным.

Девочка, лет примерно шести, скучавшая среди малышей, подошла ко мне.

– Хочешь? – я предложила ей бутерброд. – Покроши и кинь им.

Но она показала мне другой трюк – кинула крошки в воздух. Оказалось, тут живут и чайки, которых уже вполне можно назвать помоечными. Прилетела птица, когда-то бывшая белой, и подхватила крошку на лету.

– Здорово! – похвалила я ребенка и чайку. – Давай еще!

Мы скормили этим пернатым бомжам весь бутерброд. И тогда только я спросила, тут ли девочка живет и знает ли Юрку из сорок восьмой квартиры. Юрку она знала и сразу задала встречний вопрос – а что, не я ли его детсадовская воспитательница Ирина Петровна.

Про эту Ирину Петровну я знала немало. Юрка был товарищ шкодливый, воспитательница жила недалеко от Нартовых и иногда заходила в гости – сделать родителям внушение в непринужденной обстановке.

– Да ты что?! Разве я похожа на воспитательницу? Скажи – воспитательницы в джинсах с такими ремнями ходят?

Пряжка на моем ремне изображала пиратский фрегат, режущий волны флибустьерского моря. Юрка за такую пряжку согласился бы месяц жить без мороженого.

Ребенок проникся доверием. Тогда только я сказала, что жду Юрину маму тетю Таню. Версия была такая – я ей привезла очень важное лекарство, она должна была ждать меня утром, но я напрасно звонила в сорок восьмую квартиру. И вот у меня больше не остается времени сидеть на лавочке и караулить эту самую тетю Таню. Так не будет ли девочка настолько добра и не отведет ли меня к своей бабушке, или дедушке, или даже прабабушке, чтобы оставить лекарство у них?

Девочка отвела, как я и рассчитывала, к бабушке. А дальнейшее было делом техники – входя в квартиру, я неудачно ступила и подвернула ногу. Однажды со мной это случилось на самом деле – и теперь я могу сыграть именно такую травму лучше всякого Станиславского.

Меня усадили на кухне и даже поставили тазик с ледяной водой. Мало приятного, конечно, и я решила вписать это в счет, который предъявлю Нартову. Кстати, в моем родном городе о тазике для незнакомой тетки не могло быть и речи.

Оказалось, уже дня три ни Юрку во дворе не видели, ни его маму вечером в магазине.

– Какая же я дура! – возмутилась я. – Светка же хотела мне дать телефон Таниной сестры! А я не взяла – думала, и так управлюсь!.. Но ведь они не собирались никуда уезжать, это я точно знаю!

– Не собирались, – подтвердила бабушка. – Они недавно в Москву ездили, Танюшку каждый месяц с работы отпускать не станут.

Она довольно много рассказала мне про Нартовых – и я ей тоже, чтобы ей было ясно – я с семьей знакома. В результате я получила несколько важных адресов, в том числе и детсадовский – чуть ли не на другом конце города, кстати. Потом я оставила коробку с непроизносимыми ампулами, самую дешевую из тех, что нашла в аптеке, и похромала в детский садик – искать Ирину Петровну.

Там и выяснилось, что я была права – Нартов опять ввязался в какие-то подвиги. Пока Ирина Петровна мне заговаривала зубы, ее коллега вызвала человека из угрозыска. Меня отвезли в городское управление милиции на очередной допрос!

Следователя интересовало – зачем мне понадобился ребенок Нартова. И не собираю ли я таким образом информацию о семье. И не пытаюсь ли я выяснить, была милиция в детском саду или не была.

Очень мне все это дело не понравилось. Пришлось открыть карты – я рассказала, как два года назад Татьяна Нартова с Юрой жили у меня, а потом забралась еще глубже в собственную биографию и припомнила обстоятельства своего знакомства с Нартовым. Когда следователю стало ясно, что я помогла бригаде выйти на чей-то там след, он позвонил коллеге, тот явился, с большим недоумением меня опознал – и тут допрос стал куда любопытнее.

Я утверждала, что Нартов пригласил меня в гости – вот я и прибыла с дарами и подношениями. Он заявлял, что Нартов в эти дни ну никак не мог меня пригласить. Сошлись на том, что произошло недоразумение, и мне лучше всего вечерним поездом вернуться туда, откуда я притащилась. Татьяна с сыном уже неделю живут у родственников, Нартов – на задании, а больше мне знать незачем.

Так-то так, но я уже знала точный день, когда Татьяна с Юркой исчезли из дома. Это было всего три дня назад. И я знала, что никакие родственники не нужны были Нартову – если он решил отправить семью ко мне, значит, другого выхода не имел.

Но спорить с милицией я не желала. С милицией нужно соглашаться – всегда и во всем. Чтобы она поскорее отвязалась.

Этот коллега, которого звали Виктором Кутеховым, что-то все же учуял. Потом я сообразила – он же знал, что Нартов ночевал у меня. И он предположил, что у нас завязался роман – из тех романов, когда встречаются три-четыре раза в год на нейтральной территории. Это объясняло мой странный приезд – и это диктовало необходимость избавиться от меня как можно скорее.

Одним словом, он самолично посадил меня на поезд и убедился, что я не выскочила на ходу.

Насилие хорошо по отношению к нищему человеку. Там оно срабатывает. А если человек не бухнул на билет последние три сотни, то насилие уступает перед силой и мощью кошелька.

Деньги у меня были, есть и будут. Просто я не люблю их тратить на ерунду. В разряд ерунды попадают иногда вещи неожиданные – от туфель на каблуке до большого телевизора. Обувь мне нужна, чтобы ходить, а не сидеть, и мой дом оборудован для работы, а не для тупого таращенья в пестрый экран. А вот компьютер я купила с самыми бешеными наворотами.

И я проехала на поезде ровно одну станцию.

Когда я вернулась в приморский город, было уже темно. Я не боюсь ночи – тем более, что в любую минуту могу податься в гостиницу, а там десятка зеленых откроет все двери. В мои планы входило нанять таксиста, заставить его раздобыть телефонную книгу, обзвонить родню Нартовых, а также дойти наконец до сорок восьмой квартиры и оставить в дверях записку.

Но меня ждал облом – оказалось, таксеры дежурят у вокзала только с утра, когда приходят поезда дальнего следования. Вечером им тут ловить нечего.

Я пошла пешком, рассудив, что Нартовы живут недалеко от вокзала, и кто мне мешает сперва оставить записку, а потом уламывать ночного таксера?

Я шла пустыми улицами, удивляясь, почему не шастает молодежь с пивными банками, но за очередным поворотом все поняла. Город имел не то что улицу со злачными заведениями – а просто злачную улицу. Кафе под открытым небом перетекали одно в другое, музыка звучала не слишком громко, и все взрослое население, способное держать кружку, рюмку и банку, сбрелось сюда порадоваться летней ночи.

Конечно же, я уже приходила по этой улице днем – но тогда вроде бы эти кафе не так бросались в глаза…

Мне даже не стало грустно. Выражение «мы чужие на этом празднике жизни» ко мне неприменимо. Просто у меня есть и другая жизнь, и другие праздники, более содержательные, чем четыре часа сидения в уличном кафе.

Я проскочила мимо и опять оказалась в пустоте.

Очевидно, не только все, способные пить пиво, но и все, способные целоваться, подались сейчас на злачную улицу. Двор Нартовых был пуст, никто не шуршал гравием на дорожках, голоса доносились только сверху, из открытых окон, и это даже были не человеческие голоса, а телевизионные. Если отвлечься – тишина стояла безупречная и даже неживая…

Я села на ту же лавочку у песочницы и стала искать в рюкзачке блокнот и авторучку. Свет из окна второго этажа позволял кое-как накарябать письмецо. Еще была луна – большая и желтая, она понемногу выкатывалась из-за черной листвы надо мной, и катился вместе с ней светлый круг… Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto…