Текст книги "Судьба Синьцзяна"

Автор книги: Д. Дубровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Глава I. Истоки представлений о роли Западного края в политической мысли Цинской империи.

Для выяснения мотивов принятия решения о восстановлении власти империи Цин в Джунгарии и Восточном Туркестане после подавления восстаний 1864-1878 гг. необходимо хотя бы вкратце проследить интересы китайской империи в этих районах, начиная в эпохи древней Ханьской империи (221 г. до н. э. – 220 г. н. э.), когда северо-западные земли впервые попали в поле зрения правителей Китая. Во введении уже отмечались общие историко-политические и идеологические посылки, предполагавшие стремление древнего и средневекового Китайского государства к вовлечению сопредельных народов в орбиту своего влияния и удержанию их под своим началом – будь то реальным или, чаще, номинальным. Как уже говорилось, вопрос о заинтересованности правителей Срединной империи в обладании землями, расположенными на территории современного СУАР, а тогдашнего "Си-юя" – "Западного края" в исторической ретроспективе стоит несколько особняком, так как отдаленность и труднодоступность этих районов во многом отличает проблему отношений Китая с Си-юем от его взаимосвязей с другими странами, расположенными близко или непосредственно возле границ собственного "застенного" Китая. По поводу самого термина "Си-юй", в названии не вполне географически детерминированного, Л.А. Боровковой уже подмечалось, что в "Исторических записках" – "Шицзи" "китайского Геродота" – Сыма Цяня (145 /135?/ – 86 г. до н. э.) этот термин еще не появился и употреблен впервые лишь Бань Гу (32-92) в "Хань шу" (142, сс. 56-65). Более полным названием, которым пользовались ханьские китайцы для обозначения земель к северо-западу от собственно Китая, было "Си-юй саньшилю го" ("36 государств Западного края") (См. подробнее 399, с.4). Известный американский синолог М. Россаби считает, что, по крайней мере со II века до нашей эры, Китай был крайне заинтересован в сохранении своего контроля над землями центрально-азиатского пояса и в предотвращении усиления в этой зоне какого-либо иного влияния (611). Эта заинтересованность, по его мнению, выражалась в учреждении военных поселений, почтовых станций, в налаживании отношений с местными правителями, в подозрении посольско-торговых миссий. На деле заинтересованность в контроле над землями Си-юя лишь минимально подтверждалась реальной практикой: военные поселения были более многочисленны и характерны в основном для Ганьсу, а в Кашгарии было буквально два-три вкрапления – то, что сейчас назвали бы изолированными военными базами. Естественно, такие "базы" не могли играть доминирующую "оккупационную" роль. Но даже и в Ганьсу имело место лишь сосуществование китайских гарнизонов с местным некитайским населением, военные поселения выполняли "технические" коммуникационные функции (574; 575). И тем не менее, походы ханьских правителей на запад привели к историческим событиям исключительной важности, имевшим далеко идущие политические, военные и экономические последствия в первую очередь для самого Китая. Земли, располагающиеся на северо-западе от собственно Китая и простирающиеся к северу и к югу от Тянь-шаньского хребта, действительно, находятся в сфере политических интересов Китая более двух тысяч лет. Однако в течение этого времени они лишь иногда, частично и, в целом, без кардинальных общественно-политических и культурных последствий для себя попадали под косвенное влияние китайской империи. В период Хань Китай начал взаимодействовать с территориями Центральной Азии. Эпоха второй (после Цинь (221-206 гг. до н. э.) в истории Китая единой централизованной империи была знаменательна не только подъемом и развитием всесторонней политической деятельности внутри страны, но также и живым интересов к "варварским" ("фань") культурам. Именно, начиная с эпохи Хань, прослеживается своего рода тенденция в отношении Китая к северо-западным землям, подмеченная американским исследователем И. Сю в книге "Подъем современного Китая": "Традиционно установлено, – пишет он, – что Си-юй никогда не был неотъемлемой частью Китая, оставаясь для него пограничной территорией, которой он пытался овладеть, когда был силен и которую неизбежно терял, когда был слаб". (578, р. 73).

1. Династия Хань и Си-юй. (221 г. до н. э.– 220 г. н. э.) В годы правления династии Хань Китай представлял собой огромную цивилизованную для своего времени империю, с которой, несомненно, мало кто мог соперничать в Дальневосточном регионе помимо северных кочевых конгломератов. Экономика этой многовековой оседлой цивилизации базировалась на сельском хозяйстве, но на границах, особенно северных, китайская империя, как и современная ей Римская, сталкивалась с проблемой взаимоотношений с "варварскими", чаще всего, кочевыми, племенами, которые, естественно, не только ничего не знали о необходимости подвергнуться цивилизующему влиянию китайской культуры и контролю со стороны китайского государство, но и сами нападали на оседлых жителей, безусловно, уступавших им в мобильной военной организации (541; 535). Как известно, наиболее успешно противостоял ханьскому Китаю сюннуский мир, кочевья которого простирались от Забайкалья до озера Зайсан на севере, а на юге захватывали пустыню Гоби и отроги (северные) Тянь-Шаня.6 На территории современного СУАР древние китайцы сталкивались с влиянием и противодействием саков, уходивших своими этническими корнями в семиреченские культуры и вместе с тохарами населявших Восточный Туркестан, и усуней, собственно-автохтонов Центральной Азии тюркского происхождения, центром владений которых была Илийская долина. (156, сс. 35-52). Для Китая проблема взаимоотношения с "варварами" впервые встала столь остро именно в ханьской изоляции "варваров" (в первую очередь, северных сюнну) от территорий, на которых уже существовала китайская цивилизация, и привела к возведению фортификационного шедевра древности – системы Великого китайской стены при императоре Цинь Шихуане (221-210 гг. правления до н.э.) в качестве укреплений границы (с сюнну – в первую очередь). В ту же эпоху и Римская империя, пытаясь стабилизировать соотношение сил между своей цивилизацией и европейскими "варварами" (тевтонскими и славянскими племенами), укрепила Рейнско-Дунайскую границу, а в 450-х гг. н. э. вокруг Константинополя (Византия) была возведена Стена Феодосия, даже внешне схожая с китайской.7 Полусимволически отгородившись от "варваров" стеной, ханьцы со временем обнаружили, что это отнюдь не решает всех проблем. Более того, практика показала, что "варвары" были способны к эволюции в социальной, политической и, что было опаснее всего для границ древнего Китая, военной сфере, а со временем находили возможность успешно противостоять китайской пограничной политике. Когда в ханьскую эру китайцы проникли в Си-юй, они впервые встретились не с "варварами"-кочевниками, а с, практически, столь же высокоразвитой сельскохозяйственной и городской цивилизацией, что и их собственная. Как уже говорилось, высокий уровень развития в городах-оазисах Центральной Азии был, помимо прочего, стимулирован контактами с окружающими территориями. С юга на территорию Си-юя цивилизующее воздействие оказывала империя, основанная на Северо-Западе Индии Чандрагуптой Маурья (IV-III вв. до н. э.), его внук, знаменитый Ашока, правивший как раз до начала периода Хань в Китае (сер. III в. до н. э.), впервые сделал буддизм государственной религией. Буддистские миссионеры скоро начали проповедовать это учение в оазисах Центральной Азии, и одним из результатов китайского проникновения в Си-юй было привнесение буддизма в Китай. В оазисах Центральной Азии Китай вовсе не являлся носителем превосходящей культуры, более того, оттуда черпались новые знания, которые, подобно буддийскому вероучению, порой воспринимались в Китае как откровение. Правители Хань представляли Си-юй далеко в нынешней Центральной Азии за северо-западным окончанием Великой стены и по юго-западному краю кочевой "империи" Сюнну. Уже тогда, благодаря своему исключительному географическому положению, этот район становится одной из важнейших стратегических территорий в Азии. В ту пору в маленьких оазисах Восточного Туркестана, со всех сторон окруженных пустынями, либо горами, могли существовать процветающие городаквазиполисы и даже военные союзы на их основе, но серьезные объединительные тенденции воплотились здесь лишь с VIII-IX вв., когда тюрки, действуя извне, создали на территории Кашгарии два централизованных государства – Караханидов и Кочо. Даже если не брать в расчет то, что государства Си-юя были кардинально отличны от застенного Китая по социально-экономическому устройству, они находились столь далеко от Китая, что любые перевозки и связи с ними были неимоверно дорогостоящи, и поэтому даже мечта о вовлечении территории Си-юя в сферу непосредственного влияния китайских администраций была чистой воды утопией, что впрочем, не мешало ханьской империи снаряжать в Северо-Западном направлении посольства и военные походы. Первые военные экспедиции в Западный край предпринял "Воинственный император" У-ди (141-87 гг. до н. э.) в 119 и 108 гг. до н. э., нацелившись на Крорайну – государство, располагавшееся на ключевой территории Юго-востока Кашгарии возле озера Лобнор, где находилась развилка торговых путей, расходившихся далее на Запад. Сверхзадачей походов было ослабление Сюнну и использование оазисов Кашгарии в качестве союзников против них. (132, т. 2, сс. 162-163; 175, с. 25). Наиболее известное путешествие китайского посольства эпохи Хань под руководством Чжан Цяня (192-120 гг. до н. э.), длившееся более десяти лет, имело целью вызвать ответные миссии от владений Центральной и Средней Азии, что, впрочем, вполне согласуется с нормальной дипломатической практикой, если бы только приезд иноземных посольств не квалифицировался как приход представителей "варваров" на поклон Сыну Неба (131, ч. 1, с.245). Вслед за посольствами по дорогам Центральной Азии отправились армии. Ли Гуаньли, милитаристский наследник У-ди, водительствуя "Великой армией" в 104 и 101 гг. до н. э., отправился на Фергану "за лошадьми", как гласит китайская традиция. Неудачные походы не принесли ни территориальных, ни экономических, ни политических выгод Хань, и даже престижу ее послужили меньше, чем прежние посольства, нагруженные дарами. К концу эпохи ранняя Хань и, соответственно, к началу нашей эры под ударами союзников Хань – усуней распалось кочевое государство Сюнну, и военнодипломатическая деятельность китайских эмиссаров оказалась вполне эффективным средством китайского присутствия в Кашгарии. Но вступая в собственный внутриполитический кризис, империя Хань не могла позволить себе активных действий в "далекой окраине" и лишь во втором десятилетии I в. до н. э. китайский эмиссар Поздней Хань Ван Цзюнь предпринял попытки повторить подвиги Чжан Цяня и Чжэн Цзи8 и погиб, потерпев поражение от карашарцев. Лишь более талантливый "военный-дипломат" Бань Чао (32-102) и его сын Бань Юн смогли вновь воплотить в жизнь принцип "И и чжи и" в последней четверти I в. и даже достигли определенных успехов в борьбе против сюнну, впрочем, растеряв все достигнутые завоевания под их ответными ударами к 150-м гг. и вплоть до самого падения Поздней Хань. Говоря о путях и методах взаимодействия ханьского Китая с северо-западными "варварами" нельзя не отметить, что "торговля и экспансия в ханьском Китае столь тесно переплетались, что их трудно было отличить на практике, хотя они, несомненно, несмешиваемы в принципе", – по словам американского исследователя Юй Инши (644, р. 246). На протяжении всего периода Хань эти аспекты внешних сношений Китая с центральноазиатскими странами и народами развивались бок о бок посредством взаимного стимулирования: либо купцы шли по следам завоевателей, либо наоборот (624, р. 247). Работы И. Эчеди и других авторов дают представление о том, что тотальная война китайского государства с кочевниками объяснялась негибкостью китайской бюрократии и являлась продолжением антимеркантилистской внутренней политики, исключавшей чрезмерный интерес китайского государства к торговле с отдаленными странами (552), чему традиционно противостояла частно-купеческая инициатива. Как бы то ни было, монополия центральноазиатских купцов в торговле с Китаем и обладание районом Хэси снимали для Китая необходимость овладения Кашгарией, стратегическая ценность которой в то время была подобна "зеленому винограду" для лисы из известной басни Эзопа. Государства Кашгарии устанавливали с кочевниками более гармоничные отношения, чем Китай. Непосредственные попытки завоевания Кашгарии не могли не кончиться для Китая столь же плачевно, как войны с парфянами, ведомые на рубеже веков Римской империей. По мнению, например, О.В. Зотова, "согдийские" успехи Александра Великого были для Китая недосягаемым "образцом". (211, с. 18). Северо-западные районы, несомненно, интересовали правителей Ханьской империи не только потому, что через эти земли проходил проложенный там в древности от оазиса к оазису караванный путь, постепенно распространившийся на Запад, Юго– и Северо-Запад со многими ответвлениями и ставший со временем Великим шелковым с подключением к нему Китая при У-ди. Даже более жизненной необходимостью для населения ханьского Китая была торговля, в которую в той или иной мере вовлекались сопредельные "варварские" народы. Не будучи инициаторами центральноазиатской торговли, сложившейся задолго до Чжан Цяня и У-ди, китайцы получали от нее массу выгод. Экономический товарообмен при традиционной "даннической" системе имел две основные формы: обмена продуктами, составлявшими "дань" и в ответ "императорскими дарами" и форму обыкновенной торговли, на границах меновой, а на рынках – классической. Общеизвестно, что "варвары" успешно использовали данническую систему для установления и развития торговых связей с Хань и последующими династиями, тогда как китайское правительство, со своей стороны, тратило на "приглашения" послов о "варваров" ко двору и на ответные дары одну треть ежегодного правительственного дохода, что равносильно семи процентам дохода общегосударственного (без учета военных и административных расходов). (644, с. 97). К определенной, хотя и временной выгоде ханьского Китая центральноазиатские военные кампании империи Хань нарушили прежний баланс власти в регионе, что само по себе должно было усилить позиции Срединного государства. После же того, как ханьцами был пройден бассейн реки Тарим, начал осуществляться активный взаимообмен идеями и товарами между территориями Ханьской империи и северо-западными землями. Заинтересованность древней Ханьской империи в северо-западных землях могла проистекать из нескольких причин: "проходной", "транзитный" характер района (место трассы Великого шелкового пути и других важных торговых артерий) вызывал необходимость обеспечить сравнительную безопасность посылки китайских торговых караванов в западные страны и ответного получения товаров из них, ведь ханьский Китай был, несомненно, заинтересован в дозированной торговле с северо-западом, как, впрочем, и с остальными своими соседями. В сфере имперской идеологии было важно поддержание престижа великой державы, обладающей достаточной силой, чтобы делом подкрепить теоретическую схему зависимости "варварских" народов от Китая. И, наконец, влияние в северо-западных землях и союзы с некоторыми местными народами в какой-то мере могло бы ослабить основных противников Хань на севере сюнну. По формулировке В.С. Таскина, борьба между Китаем и его северными соседями, например, племенами гуйфан (совр. северная Шэньси), "восходящая к древним племенным временам, проходит красной нитью через всю древнюю и средневековую историю Китая". (360, с. 148). На практике указанные устремления входили в неизбежное противоречие с истинным потенциалом китайской империи, ибо одолеть сюнну можно было, только завоевав Кашгарию, в свою очередь, ослабив себя затем неизбежным, как показывает вся доцинская история, поражением и потерей этого края; иными словами, ослабить сюнну можно было только соответственно подорвав силы империи, что, в конечном счете, усилило бы сюнну же. Стратегия борьбы с сюнну с опорой на отдаленный Западный край была поучительной, но неразрешимой для ханьского Китая "квадратурой круга". Если же говорить о торговле, то разумнее было ее наладить более регулярным и четким образом в Ганьсу, Шэньси, Шаньси и т.д., что не осуществлялось. Исходя из изложенного, становится ясно, почему уже во времена Ханьской империи в правящих кругах государства не существовало единого мнения о необходимости походов в столь отдаленные и, по мнению многих, не приносящие выгоды районы, как Западный край. Так, древнекитайский историк Бань Гу (32-92) писал в "Ханьшу", что даже по мнению самого императора У-ди, направившего походу в Фергану (Давань) и войны против сюнну, "Западный край" отделен от Китая естественными рубежами не значительном расстоянии. Приобретение его не принесло пользы, отказ /от него/ не принесет ущерба". (132. Т.2, Ч.3, с. 214). Эти колебания У-ди вызваны не только дороговизной военных походов на Северо-запад (132, с.201) и большими потерями живой силы от голода и жажды, которые, по свидетельству, "Цянь Ханьшу" доходили до 80-ти процентов войска (132, с. 206; 243, с. 129). Видимо, император сам сомневался в целесообразности своих военных предприятий. Что до авторов хроники, то они относятся к этим кампаниям с непониманием и осуждением: так, в "Цянь Ханьшу" говорится: "Древние государи... более всего пеклись о благополучном состоянии внутренних владений, нежели внешних. Ныне по воле государя... для людей ненужных истощают людей нужных. Такое расчленение не обещает прочности". (132, сс.181-182). А в 97-й главе "Бэй-ши" сказано еще резче: "Дом Хань не охранял границ, не давая спокойствия подданным, он в отдалении открыл Западный край и через это самое истощил империю свою, какая же польза в том?" (132, с. 241). Вывод, сделанный авторами "Бэй-ши" в целом верен: империя Хань истощила себя амбициозными военными мероприятиями. Интересную интерпретацию спада политической активности китайцев в Си-юе после падения Хань и во времена Трех династий (Сань Го: Вэй (220-265), Шу (221263), У (222-280) приводит "сановник-императорский секретарь" Хань Аньго при обсуждении вопроса о военных действиях против сюнну: во время расцвета Трех династии "варваров" не покорили не из-за недостатка военного величия и силы, а потому, что "отдаленный край и отрезанная от нас земля, не поддающийся управлению народ не стоят того, чтобы обременять из-за них государства центра". (238, с.51).

2. Пэй Цзюй – идеолог взаимоотношений династии Суй с Тюркским каганатом Следующий этап сравнительно активного взаимодействия Китая с северо-западными территориями относится ко времени господства в Китае государства Суй (581-618 гг.). В 581 г., после долгого периода раздробленности, страна снова была объединена императором Ян Цзянем (581-604 гг. правления). Вскоре после воссоединения Китая им были организованы экспедиции против соседей – Вьетнама, Кореи, тугухуней и тюрок. Наученный горьким опытом государств-предшественников Суй – Северного Чжоу и Северного Ци (север Китая), находившихся в свое время в сильной зависимости от Тюркского каганата, который владел тогда большой частью территории Центральной Азии, Ян Цзянь провел против него несколько успешных операций (583-589 гг.). В это время, помимо военно-коммерческих интересов, превалировавших при Хань и явно отошедших на второй план, китайский император преследовал и более насущную цель – избавить страну от иностранного влияния, угрозы и противодействия тюрок. Осуществляя эту задачу, суйские правители успешно воспользовались неустойчивым внутренним положением в каганате, где разразился острый политический кризис и начались междоусобные распри. С помощью умелого дипломатического лавирования и прямых военных действий суйские политики добились распада каганата в 80-х гг. VI в. на два отдельных государства: Восточно-тюркский каганат и Западно-тюркский каганат. Такова вкратце историческая канва военного и политического взаимодействия Суйского государства с тюрками, занимавшими в то время земли к северо-западу от Китая. Какие же причины, по мимо стремления выйти из-под влияния каганата (а зависимость от тюрок была снята только при Тан (618-907), могли толкнуть на эти войны правителей Китая? В первую очередь государство Суй заботилось о том, чтобы отодвинуть от своих границ всех опасных соседей во избежание нового раздела Китая. Вряд ли в эту эпоху Китай мог преследовать в отношении Северо-Запада иные цели, кроме достижения безопасности. Эта задача и была осуществлена после двух успешных походов под началом влиятельного суйского сановника, придворного и полководца Ян Су (конец VI в.) (638), решительно отвергшего традиционную китайскую тактику отражения атак кавалерии противника посредством постановки повозок в каре (солдаты при этом прятались за повозками) и сформировал свои кавалерийские ряды, что собственно, и позволило китайским войскам успешно вести бои с тюрками. Говоря о взаимодействии суйского Китая с северо-западными соседями, необходимо остановиться на роли влиятельного сановника Пэй Цзюя (574-623). Его деятельность пришлась на время правления второго суйского императора Ян Ди (604618 гг. правления). Уроженец современной провинции Шаньси, он занимался при дворе иностранными и "варварскими" делами (638, с. 169-170), в его ведении находились отношения с тюрками и проблемы северо-западных границ вообще. Он разрабатывал и проводил в жизнь военные и дипломатические меры, направленные на контроль за деятельностью тюрков, в чем весьма преуспел. С именем Пэй Цзюя связаны и далеко идущие торговые замыслы в отношении северо-западных территорий. После того, как император Ян-ди вступил на трон, Пэй Цзюй вскоре стал его незаменимым советником по пограничным вопросам и отношениям с неханьскими народами. В рамки его обязанностей входили и поездки на пограничные и торговые пункты, располагавшиеся в районе современной провинции Ганьсу, и сбор там информации об остановке в Центральной Азии. Будучи незаурядным для того времени географом и этнографом, он составил и преподнес императору иллюстрированное описание "Западного края" – "Си-юй туцзи" с картами, в котором давал характеристики приблизительно 34-м "государствам" к западу и северо-западу от Китая и обрисовывал основные торговые пути к "Западному океану". Описание Пэй Цзюя было дополнено подробными картами. К сожалению, работа не дошла до нашего времени (10). Биография Пэй Цзюя, а также предисловие к его несохранившейся книге содержатся в "Суй-шу" ("История /династии/ Суй"). (10, т.22, цз.67). Пэй Цзюй рекомендовал использовать преимущественно невоенные методы (конкретно – могущество и престиж Китая) для привлечения под власть Суй как можно большего количества описанных им народом, ратовал, как минимум, за побуждение из присылать посольства, что традиционно являлось формой торговли некитайских народов со Срединным государством. Помимо этого Пэй Цзюй высказывался за размещение гарнизонов и закладку торговых городов вдоль китайских границ и за их пределами, настаивал на подчинении определенных этнических групп. Например, в 608 г. земля туюйхуней у югу от Ганьсуйского коридора была занята войсками Суй, поделена на административные единицы и колонизирована китайцами, "осужденными за незначительные преступления" и приговоренными за них к ссылке. (638, с.200). (Кстати, заселение завоеванных земель на Северо-Западе помимо простых крестьян преступниками практиковалось и в дальнейшем, в частности, уже при Цин, после завоевания Джунгарии и Восточного Туркестана, благодаря чему нынешний Синьцзян традиционно считался чем-то вроде российской Сибири). Остается неизвестным, был ли именно Пэй Цзюй тем, кто посоветовал императору осуществить захват территорий в Центральной Азии, или же Ян-ди решился на них без посторонней подсказки. Однако Сыма Гуан в "Цзычжи тундянь" ("Всеобщем зерцале, управлению помогающем") говорит, что в 607 г. Ян-ди, наслушавшись Пэй Цзюя, вдруг начал мечтать о повторении подвигов Цинь Шихуана и ханьского У-ди и о завоевании всей Центральной Азии. (35, цз. 95, 32350). Мы видим, что мотив преемственности в стремлении влиять на государства к северозападу от Китая являлся дополнительным стимулом для сильных китайских императоров думать о контроле над Западным краем. Этот мотив сохранил свое значение и в XVIII-XIX вв. Во времена Суй мы также находим полярные точки зрения на проблемы взаимоотношений с центрально-азиатскими странами. Примечательно, что, как и в ханьские времена, их высказывает историк-летописец, автор "Цзычжи тундянь" Сыма Гуан. (35, цз.95). Он пишет о том, что ослабление Срединного государства и, таким образом, его последующий развал, произошли из-за "сладких песен Пэй Цзюя" (35, цз. 95, 3236). В этом утверждении, несомненно, есть доля истины. Как и при Хань, Си-юй рисуется своеобразной "прорвой", вбирающей без остатка экономические и военные ресурсы застенного Китая. Некоторые успехи Суй в войнах против тюрок не получили дальнейшего политического развития, так как вскоре после этого суйский Китай потерпел поражение в войне с корейским государством Когур? и был значительно ослаблен этим проигрышем. Точно также талантливый и могущественный император Византии Юстиниан I (527-565 гг. правления) едва не погубил Восточную империю, разорившись на походах, имевших целью восстановление Великой Римской империи в прежних границах. Эпохи Пэй Цзюя и Юстиниана разделяют всего несколько десятилетий, но в обоих случаях имперские амбиции оказались неадекватны времени и месту их приложения на практике.

3. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ТАНСКОГО КИТАЯ С ЗАПАДНЫМ КРАЕМ (618-907). В 618 г. династия Суй пала, уступив место сильной Танской династии, одному из наиболее могущественных и преуспевших государств в истории Китая. Приход к власти Тан повлек за собой укрепление сильной централизованной императорской власти и военной мощи Китая. Внутреннее положение в стране нормализовалось, сельское хозяйство, торговля и ремесло пол учили надлежащее развитие, значительно пополнились материальные ресурсы государства. Свои отношения с "варварами" танское государство перестало строить на вере в незыблемость границ по Великой стене, подводивших надежды не безопасность Китая еще с ханьских времен, и китайские политики стали делать больший упор на дипломатическое и политическое маневрирование. Территории современного СУАР во времена господства в Китае Тан продолжали занимать промежуточное положение между китайской, индийской и арабской сферами влияния, ведь в культуре Си-юя индийские, иранские и ближневосточные элементы традиционно были сильнее, чем влияние Китая. В это время продолжалась и укреплялась традиция активного товарообмена по торговым артериям, проложенным в Восточном Туркестане еще в древности. К IX веку общины центрально-азиатских купцов были основаны в Сиани, Лояне, в долине Хуанхэ, в Янчжоу на Янцзы и даже в Кантоне на южной границе Китая (537). Помимо экзотических товаров и материалов купцы привозили с собой практику многих религий – манихейства, буддизма и ислама (409, с. 254). Со стороны Китая, в свою очередь, имела свое продолжение и развитие традиция паломничества через Центральную Азию к центрам буддийского вероучения. Вспомним китайского пилигрима, Танского священника Сюань Цзана, героя "Сиюй цзи" ("Путешествия на Запад"), известного даже российским школьникам, благодаря его спутникам – царю обезьян Сунь Укуну, Чжу Бацзе и Ша Хэшану. Подобные передвижения несли в оазисы Центральной Азии определенное распространение китайского влияния. Когда реальный Сюань Цзан в середине VII века отправился на восток от оазиса Комул, его сопровождали всего лишь три китайских монаха, как и в книге, а через 100 лет в монастырских общинах Кучара, Кашгара и Хотана было, по свидетельству Шаванна и Стейна, уже много китайцев, и одной из сфер их деятельности было оказание ростовщических услуг местному населению (536, с. 206; 628, т.2, с. 527). Именно при Тан Китай, действительно, завоевал два кашгарских оазиса – Комул и Турфан. История взаимодействия танского Китая с государствами, располагавшимися на северо-западных территориях весьма богата событиями и вызывает к себе широкий интерес отечественных и зарубежных исследователей. В российской синологии следует отметить труды А.Г. Малявкина, занимающегося детальным исследованием указанных сюжетов (282-285) и Л.А. Боровковой, опубликовавшей ряд работ на эту тему (140). Обрисуем вкратце историческую канву событий в рамках взаимодействия танского Китая с государствами и народами Центральной Азии, чтобы сделать выводы о причинах, толкавших Китай на завоевание определенных центров Восточного Туркестана в этот период. Подобно своей предшественнице, династии Суй, танская династия начала свое существование с однозначно позорной для Китая политической зависимости от Тюркского каганата. Однако благодаря гибкой внутренней и внешней политике двух первых танских императоров – Гао Цзу (Ли Юань, 618-627 гг. правления) и Тайцзуна (Ли Шиминь, 627-649 гг. правления), государство быстро набрало силу и к сороковым годам седьмого века даже смогло перейти от обороны к экспансии. Наиболее важными деяниями в этой связи были победа над восточными тюрками в 630 г. и завоевание в 640 г. оазисного государства Гаочан, расположенного в Турфанской котловине. Победе над восточными тюрками предшествовало заключение династийного брака с каганом западных тюрок Тон Ябгу (618-630), т.к. танская правительственная верхушка готовилась тогда к решительной борьбе с Восточно-тюркским каганатом, во главе с каганом Сели. (284, с. 112). Военный успех китайских войск в 630 г. был предварен рядом серьезных столкновений восточных тюрок с войсками сеяньтоуйгурской коалиции, в результате чего тюрки были вынуждены отойти к южным границам Китая, где и были разгромлены танской армией. Таким образом, Восточно-тюркский каганат, граничивший с танским государством, прекратил свое существование. В результате этих внешнеполитических операций Китай не только укрепил свое положение, но и стал близок к осуществлению своей давнишней цели – контролю над перевалочными пунктами Великого шелкового пути, этой важнейшей торговой артерии, соединявшей Запад и Восток со времен глубокой древности. В последующее время танские стратеги спланировали и осуществили еще одно столкновение между тюрками и сеяньто, но, на этот раз, выступили на стороне тюрок и, таким образом, совместными усилиями ликвидировали зарождавшееся кочевое государство. (284, с.113, 114). Через десять лет после разгрома восточных тюрок второй танский император Тай Цзун взялся за военные действия против независимого государства Гаочан, располагавшегося в одном из наиболее важных районов Центральной Азии Турфанской котловине. В конце 640 г. это государство было уничтожено, и на его территории вскоре было создано наместничество (духуфу) Аньси ("Умиротворенный Запад"). Территория бывшего государства Гаочан была использована танскими правителями для подчинения района Бешбалыка на северных склонах восточной оконечности Тянь-Шаня. (597, с. 115). После 640 г. экспансия Танского государства во всех направлениях достигает небывалых масштабов. В 647 г. был совершен успешный поход в Восточный Туркестан, а через десять лет танским войскам под предводительством Су Динфана удалось разрушить Западно-тюркский каганат. Борьба с тюрками отнюдь не закончилась разгромом Восточного и Западного тюркских каганатов, т.к. власть танского государства распространилась лишь на те части их территорий, где были учреждены гарнизоны и создан танский административный аппарат. Таны "учредили" на остальных землях обоих каганатов, охватывавших обширные степные, полустепные и пустынные пространства, различные административно-территориальные единицы и "назначили" должностных лиц. "Новые" административные единицы, однако, обычно совпадали с границами расселения тех или иных родоплеменных групп, а новыми должностными лицами являлись вожди племен, находившиеся лишь в номинальной вассальной зависимости от империи Тан. (284, с. 200). Тем не менее, как резонно замечает А. С. Мартынов, "распространение китайского влияния от Кореи до Ирана, и от тюркских степей до Вьетнама, бесспорно, представляет собой, наряду с историей халифата, наиболее важный феномен в... истории Азии VII века, еще ожидающий своего специального исследования". (295, с. 136). Совершенно естественно, что в рамках китайской исторической традиции военно-политическая экспансия сопровождалась активной идеологической работой, направленной на преувеличение достигнутых успехов. Первым прокомментировал события своего времени, дав им оценку, второй император Тан – Тайцзун (Ли Шиминь). В "Синь Таншу" ("Новой истории /династии/ Тан") содержатся два приводимых ниже отрывка на эту тему. Бросается в глаза то, что для первых императоров Тан, в отличие как от их предшественников, так и преемников (да и императоров других династий), сравнение Тан с древними, считавшимися всегда эталонными, правлениями, было не в пользу древности. У танских авторов присутствует идея о том, что "классическая древность" – это не более чем реальное историческое прошлое, которое рассматривается как период менее совершенный, чем современная императору эпоха. В "Синь Таншу" говорится: "В древности, объединяя Поднебесную, лишь Циньский Шихуан и Ханьский У-ди смогли добиться победы над варварами четырех стран света. Я же, подняв меч длиною в три чи, утвердил порядок в пределах четырех морей (т.е. повсеместно – Д.Д.), а далекие варвары сами пришли и покорились". (295, с. 137; 29, цз. 221 (1), 1698). А вот как прокомментировал Ли Шиминь прибытие многочисленных дипломатических миссий к танскому двору: "Вначале, когда я только занял престол, некоторые /советники/ говорили мне, Сыну Неба, что надо обнажить оружие и покорить варваров четырех сторон. И лишь один Вэй Чжэн уговаривал меня полагаться на мирные методы и благую силу дэ в установлении мира в царстве Ся (Китае – Д.Д.). /Он полагал, что/ когда в царстве Ся мир, то дальние люди покоряются /сами собой/. И вот нынче Поднебесная в великом покое, а потому вожди и старшины варваров четырех сторон явились /ко двору/ с подношениями" (29, цз. 222 (1), 1690). В этих рассуждениях Ли Шиминя проглядывают две наиболее важные для политической доктрины этих лет темы – тема превосходства династии Тан над предшествующими всекитайскими империями и тема добровольного подчинения окружающих народов. Несомненно, что сколь бы полно ни удовлетворяли подобные спекуляции танских историографов тогдашние власти, они не в очень большой мере отражают историю устремлений Тан как на Северо-Западе, так и вообще за пределами собственно Китая. Так, например, проблема статуса протекторатов-наместничеств духуфу является, пожалуй, основной для понимания степени истинного вовлечения тюркских владений эпохи Тан в Центральной Азии в мироустроительный круг китайской власти. Не ставя здесь задачи исследования этого вопроса, отметим, что административный институт духуфу создавался китайскими властителями в пограничных областях Китая при условии активизации внешнеполитических действий в этих районах. Основной целью, которой руководствовалось танское правительство при создании наместничеств, были нужды борьбы против выступлений тех или иных племен, а порой и объединений этих племен, направленных на предотвращение попыток танских властей закрепить свое влияние в регионе. Первым хронологически было создание объединенного духуфу Аньси, вобравшего прежние таримские владения, с центром в Кучаре (ок. 640 г.). В начале своего существования, оно было направлено на противодействие Западно-тюркскому каганату, помощью армии которого неоднократно пользовались кашгарские оазисные города-государства в своей борьбе с Тан. На следующем этапе главным противником, которому противостояло Аньси, стал Тибет, который, подобно Танскому правительству, ставил своей целью установление контроля над важнейшими торговыми путями региона. На территории нынешней Джунгарии гораздо позже, в 702 г. образовалось другое духуфу – Бэйтин, с центром в Бешбалыке. Бэйтин появился на политической карте, когда наместничество Аньси, связанное по рукам и ногам ожесточенной борьбой с Тибетом, государствами Кашгарии и отдельными племенами, уже было не в состоянии влиять на события, имевшие место в Джунгарии. Задачи, стоявшие перед бэйтинским наместничеством состояли в борьбе с тюргешами и подавлении выступлений западных тюрок. В середине VII века, по сведениям, приводимым Шаванном (537), Боровковой (140) и Малявкиным (284) в кочевьях тюрок существовали еще два духуфу – Куньлин и Мэнчи, духу (правители) которых были тюркскими каганами, якобы "назначенными" Тан. Вероятно, перед нами пример одного из наиболее удачных способов сосуществования вполне самостоятельных территорий с политически амбициозным соседом-Китаем, мирившимся со своим, практически, всего лишь номинальным присутствием на землях соперника. В то время обстановка на территории современного СУАР была весьма запутанной. Как известно, здесь сталкивались не только интересы Танов и местных городов-государств и отдельных кочевых народов, но и шла борьба с другой мощной силой – Тибетским государством, преследовавшим сходные с Танами цели. (283, с.10). Единственным выходом для местных квазиполисов на территории Кашгарии было политическое лавирование; зачастую, для успешной борьбы с Китаем, они прибегали к помощи Тибета. В Джунгарии обстановка была еще более осложнена борьбой за власть на территории развалившегося Западно-тюркского каганата. Эта междоусобная борьба значительно запутывалась участием в ней под чинившихся Танам правителей, с помощью которых китайские власти намеревались закрепиться на землях Западнотюркского каганата. В 692 г. войскам Тан удалось преодолеть сопротивление тибетцев и восстановить свои гарнизоны на территории Кашгарии. Однако эти успехи не могли водворить спокойствия в районе. (285). В начале VIII в. положение танского государства резко ухудшилось. Основной причиной этого было усиление второго каганата Восточных тюрок, который вел упорную борьбу с танским государством, а также со своими соседями на западе. Соответственно, все усилия танского Китая были направлены на отражение атак Каганата, войска которого приникали даже в район Великой китайской стены, а на западе вели успешную борьбу с союзниками танского государства. Еще одним серьезным противником Танского Китая был Тибет. На протяжении многих десятилетий правители Тибета предпринимали активные попытки оказывать давление на оазисы Кашгарии и территорию Ганьсуйского коридора. (284). Война с Тибетом шла с переменным успехом, т.к. на территории Джунгарии и Кашгарии постоянно шли междоусобные войны между городами-государствами, которые временами пытались ограничить рост влияния танских властей, а в идеале и вовсе выбыть из их зависимости. Противостояли Танам и войска Тюргешей, занятых в то время созданием и укреплением своего государства. Это племя воевало с тюрками на востоке, с арабами на западе и временами совершало походы в Кашгарию (в 708 г., например, они заняли Аньси). Наместничество в Аньси играло весьма значительную роль в борьбе с тибетцами в Кашгарии. Несмотря на все усилия танских войск, Тибет присоединил к своим владениям значительные территории на востоке Кашгарии (в древности на них жили цяны). (597). В VIII в. позиции Тан в Центральной Азии не укрепились. Война с Тибетом продолжалась несколько десятков лет, то затихая, то разгораясь. В начале VIII в. союзниками тибетцев стали арабы и, несмотря на проведенные Тан в 722-724 гг. походы с целью разъединить союзников, этот ход не дал ожидаемых результатов. В 730 г. Тибет и Танское государство заключили мирный договор. (135, сс. 55-57). За мирным договором последовал захват тибетцами ряда важных областей на подступах к Кашгарии, и в середине VIII в. обстановка в Центральной Азии сложилась уже совсем не в пользу Китая. Тибетское государство достигло пика своего могущества, арабы закрепились в Средней Азии, а не обломках Восточнотюркского каганата был создан Уйгурский каганат, еще более могущественное кочевое государство, почти сто лет господствовавшее в Центральной Азии (780-845 гг.). Поэтому неудивительно, что после мятежа Ань Лушаня, подорвавшего изнутри стабильность Танского государства и подавленного с уйгурской помощью (597), тибетцы уже полностью ликвидировали господство Тан в Кашгарии, а уйгуры стали контролировать гарнизоны наместничеств Аньси и Бэйтин. Последняя попытка Тан закрепиться в Центральной Азии была предпринята в 748 г., когда не запад был снаряжение поход под началом Гао Сяньчжи. Вначале разноплеменная армия добилась-таки некоторых успехов, подчинив себе мелкие владения Тянь-шаньского района, но в 751 г. она была наголову разбита войсками Арабского халифата у реки Талас (Тараз). На этом военная история династии Тан в Центральной Азии заканчивается. Взаимодействие танского Китая с государствами и народами Центральной Азии происходило на гораздо более бурном политическом фоне, чем во времена Хань или Суй. Однако внешняя историческая канва никоим образом не затемняем глубинные причины, снова и снова толкавшие теперь уже правителей танской династии на мысли об усилении влияния в северо-западных землях. Эти мотивы во многом остаются теми же, что и раньше: налицо было стремление обезопасить границы собственно Китая от посягательств кочевых народов (при Тан это были, главным образом, тюрки и уйгуры) и политическое соперничество и войны с Тибетом за влияние в Центральной Азии. Желание контролировать торговлю по Великому шелковому пути и с оазисами Тянь-шаньского региона не ослабевало, а было по прежнему насущным. Как и во времена всех остальных достаточно сильных централизованных государств на территории Китая, танские императоры, добившись усиления страны изнутри, были готовы расширить ее пределы, в частности, в северо-западном направлении. Немаловажным фактором, как всегда являлось дипломатическое и политическое маневрирование в рамках уже упоминавшегося принципа "руками варваров усмирять варваров". Умело союзничая то с одними, то с другими, танский Китай временами добивался укрепления своих ПОЗИЦИЙ В Центральной Азии, но к концу правления династии отступил перед объединенными силами тибетцев и тюрок-карлуков. При Тан не была утрачена традиция сельскохозяйственных военных поселений вдоль Великого шелкового пути, подкрепленная созданием духуфу. Эта практика говорит о стремлении китайских властей хотя бы точечно, спорадически, но укрепиться в этом районе, выдает долгосрочность планов в отношении Центральной Азии – ключевому торговому и политическому району на пути между западом и востоком, однако после завоевания в конце 80-х гг. VIII в. Тибетом Бэйтина и Аньси, даже эти форпосты Тан утратили свое значение. Ко времени Тан уже вполне ясно вырисовывается стратегическая ценность политического влияния на Джунгарию и Кашгарию: владеющее этим районом государство держит в руках нити всех политических событий и взаимодействий в Центральной Азии и сопредельных ей районах Азии вообще; вероятнее всего, что эти земли виделись танским (так же как и ханьским) политикам своеобразным опорным пунктом для организации походов в направлении, в первую очередь, нынешней Средней Азии.