Текст книги "Шота Руставели"

Автор книги: Д. Дандуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Шота Руставели называет словом «калаки» пункты, которые, по всем признакам, являлись населенными центрами. Когда один из героев поэмы, Тариель, решил скрыться, он заперся в принадлежавшем ему «калаки»; другой герой, Автандил, направляясь на поиски Тариеля, прибыл в свой «калаки», где начальником был преданный ему Шермадин. Придон также имел свой «калаки».

Что же означает «калаки» и в каком смысле употребляет это название Руставели? Крепости – «цихе» – имели специальное назначение. Их строило государство и оно же содержало в них гарнизоны. Город – «калаки» – также являлся укрепленным пунктом, но прежде всего, был пунктом скопления населения. «Калаки» – не просто одинокая безлюдная крепость, где стоит только один гарнизон.

Герои поэмы – и Тариел, и Автандил, и Придон – прежде всего феодальные владельцы, у которых имеются «калаки», т. е. защищенные населенные пункты, которые являются центром и опорным пунктом их владений. В укреплении «калаки» заинтересован не только его владелец, но и само население.

Феодал той эпохи – это владелец не только земель, но и населения, которое трудилось на его земле и которым он управлял, творя суд и собирая подати.

Сам феодал жил в центре, наиболее населенном пункте своего владения, в укреплении и защите которого он был заинтересован прежде всего.

Внутри «калаки» у феодала стоял его замок, тоже защищенный, в котором он часто оборонялся от своего же населения; но в защите «калаки» перед лицом врага он выступает вместе со всем населением. «Калаки» возникают в центре больших волостных общин, и в случае нападений под защиту его стен может сбежаться все население, об'единенное данной общиной.

Но Шота Руставели словом «калаки» называет не только укрепленные владения феодалов. Каджетское царство, которое управлялось царем и являлось государством, а не феодальным владением, имело центр, который Шота также называет «калаки». Но это город – особого рода. В нем имеется крепость, в которую заключена героиня поэмы Нестан-Дареджан. Это уже центр не феодального владения, а всего государства.

Наиболее яркое отражение получили в «Вепхис ткаосани» чисто феодальные отношения. На первый взгляд может показаться непонятным частое употребление слова «кма», которое встречается в поэме Руставели. Академик Н. Марр составил даже своего рода перечень, в каких значениях употребляется слово «кма». Слуги царя – и простые и близкие, – приближенные, влюбленный кавалер, преданный друг, раб, витязь, вольный рыцарь и т. д. – все они объединяются названием «кма».

Наряду с «кма» Шота употребляет в том же значении название «мона», определенно означающее раба.

Но «кма» и «мона» встречаются не только в среде феодалов. Торговый класс, как это видно при изображении Шотой быта Фатман, тоже имел «кма» и «мона».

Употребление этих названий в самых различных смыслах указывает, что «кма» и «мона» – это не определенная группа лиц и, тем более, не социальная категория, не класс. В то же время это не просто название, совершенно лишенное социального содержания.

То отражение «кма» и «мона», которое встречается в «Вепхис ткаосани», является точной картиной исторической действительности. «Мона» – древнейшее наименование раба, возникшее еще до арабского господства.

Грузинский феодализм неоднократно переживал периоды своего расцвета и упадка в зависимости от тех внешних нашествий, которым подвергалась Грузия.

Арабское господство в Грузии продолжалось несколько веков, и политика арабских эмиров сводилась к раздуванию разногласий между отдельными феодальными владельцами: «Разделяй и властвуй!» Эмиры следили, чтобы какой-нибудь феодальный род не сделался настолько могущественным, чтобы подчинить себе других феодалов и об'единить вокруг себя Грузию.

Когда арабы были разбиты турками, а последние отвлечены на юг походами крестоносцев, Тао-Кларджетским Багратидам удалось об'единить Грузию под единой властью. Грузинский феодализм вступил в новую фазу развития.

Единая царская власть Багратидов не посягала, конечно, на основы феодализма. Но с непокорными феодалами, которые предпочитали долгими годами вести борьбу с соседями из-за пограничного клочка земли вместо служения государству, она порой расправлялась круто. Она отбирала у них родовые владения и передавала их новым людям из служилых элементов, создавая себе этим опору на местах.

Об'единительная политика Багратидов постоянно сопровождалась восстаниями старых феодальных родов, при которых всегда фигурировало требование, чтобы «уазно» – незнатные – не получали земель и не назначались на государственные должности. Начиная с Давида Восстановителя и вплоть до монгольского нашествия, в этой борьбе протекала вся внутренняя жизнь Грузии.

Но, отнимая у старых феодальных владельцев их имения и раздавая их выдвигавшимся элементам, Багратиды не вмешивались во внутренние отношения самого феодального строя. И новые феодалы продолжали владеть своими имениями на тех же основаниях, что и старые.

Это, однако, не значит, что перемены ограничивались только владельцами. Большие имения раздавались нескольким лицам и дробились. Кроме того, каждый феодал имел своих вассалов и ленников, которые получали от феодала земли за свою службу.

Когда глава феодального владения сменялся, соответствующие перемены происходили и среди вассалов и ленников. Новый владелец не мог чувствовать себя спокойно в имении до тех пор, пока он не сажал всюду близких ему людей.

Багратиды дарили имения новым владельцам, которые не без борьбы устраняли из полученных имений вассалов и ленников старого феодала и сажали своих людей. Таким образом, сама система феодализма в основе своей сохранялась сверху донизу – менялись только лица.

Еще во время арабского господства в Грузии устоялись определенные феодальные отношения, основанные на крепостной зависимости крестьян, которые назывались «мона». Это изменение названия явилось выражением тех процессов, которые протекали среди крестьянства. «Мона» теперь не раб, а крепостной. Феодалы назывались «азнаурами»; наряду с этим сохранилось и старое название знати – «сепе», оставшееся от родового строя; но это было уже название без содержания.

Когда старые отношения стали разрушаться, то и самые понятия стали меняться. На смену «мона» появляется «кма», на смену «азнауров» – «уазно» – незнатные, которые подхватывают и присваивают себе старое наименование родовой знати – «сепе» в противоположность «азнаурам».

В «Вепхис ткаосани» мы уже не увидим «азнауров»: везде, где речь идет о высшем феодальном обществе, употребляются слова «сепе» и «дидебули». Одновременно встречается и новое понятие «тавади», пока означающее только главу или лицо, занимающее высокое положение; впоследствии, в XIV–XV веках, оно сделается наименованием княжеского землевладения, вассалы и ленники которого будут называться «азнаурами». Это слово возродится, но уже как наименование дворян, а не высшей знати. У Руставели встречается также «джабуки» – рыцарь, воин; но это название – отмирающее, и на смену ему идет всеоб'емлющее «кма».

Понятие «кма», «кмоба» зародилось в среде новых служилых владельцев имений. Они создавали новые отношения, начиная с самых низов и кончая верхами. «Мона» отмирает, «кма» нарождается, но социальное содержание, как указано выше, и того и другого – одно и то же.

«Кмоба» – это идеология новых владельцев феодальных имений и выражает ту верность и преданность, которая лежит в основе вассалитета и ленной зависимости, являясь самим существом феодализма. Поэма «Вепхис ткаосани» полна этой идеологии верности, долга и ярко выразила те настроения, которыми жило при Руставели феодальное общество.

С течением времени слова «кма», «кмоба» приобретают все более ясный смысл и определенный характер, сделавшись в XIV веке термином крепостных отношений. «Кма» это уже крепостной, а «батон-кмоба» – крепостное право.

В западно-европейском феодальном обществе одним из существенных элементов рыцарских нравов была возвышенная любовь к женщине. Это было не ухаживание в обычном смысле, а поклонение женщине, и самому ревнивому мужу не могла притти в голову мысль видеть в этом что-либо предосудительное. Оно протекало открыто, при всех, и общество не только не осуждало его, но считало дурным тоном, если рыцарь не имел дамы сердца.

Такую «небесную» любовь воспевали трубадуры. Идеальный образ такого отношения к женщине дал Данте в своей «Божественной Комедии», отобразив любовь свою к Беатриче.

Однако такое отношение к любви и любимой женщине вовсе не исключало иной, земной любви. Рыцарь, на всю жизнь избравший себе даму сердца, преспокойно женился, обзаводился семьей, а при случае не задумывался перед изменой и жене и даме сердца. Данте любил Беатриче, но это не помешало ему завести вполне земной роман на стороне. Когда же Беатриче умерла, он женился, продолжая оставаться верным своей небесной любви.

Было ли такое отношение к женщине чисто индивидуальным переживанием лиц, принадлежавших к рыцарскому сословию, или же оно заключало в себе также и некоторые социальные мотивы, служа выражением общественных настроений, господствовавших в феодальном обществе?

В той восходящей иерархии, которая начиналась с простого рыцаря-ленника и кончалась королем и императором, верность, преданность своему сюзерену были не простой обязанностью, вытекавшей из юридических норм, но долгом, культом, которым сверху донизу было проникнуто, все феодальное общество.

Идеальная «небесная» любовь была элементом, и немаловажным, в строе социальных отношений феодального общества. Эта любовь проистекала из чувства преданности к сюзерену, дополняя его и вырабатывая тот образ рыцаря, на котором покоилась средневековая феодальная система.

Видим ли мы те же чувства и настроения в «Вепхис ткаосани»?

Если рыцарское поклонение женщине является отражением феодальной верности и преданности, то надо думать, что в среде, где наблюдаются такие отношения, как дружба Автандила с Тариелем, должно было расцвести также и то чувство любви, которое служило темой для лучших образцов средневековой поэзии.

И действительно, знакомясь с песней о любви в замечательных вступительных строфах «Вепхис ткаосани», мы видим, что по силе, краткости и выразительности, по своей экспрессии она не уступает тому, что создано на Западе самыми высокими Певцами рыцарской любви.

Правда, в них же содержатся слова также и о другой, земной любви, но и на Западе земная любовь протекала не в возвышенных формах.

Шота Руставели говорит в них о своей любви к Тамаре, и он вознес свое чувство к ней на такую высоту, дал такой яркий образ этой, как он сам говорит, небесной любви, что скрытые от нас веками тайники внутренней жизни Грузии освещаются новым сверкающим заревом. Он показал, что в этом удаленном от Европы уголке земли умели любить не менее возвышенно, чем любили герои, прославленные западными трубадурами.

КЛАССОВАЯ БОРЬБА В ГРУЗИИ ЭПОХИ РУСТАВЕЛИ

История Грузии складывалась под воздействием своеобразных факторов. Граничившие с Грузией с востока и юга степи Мугани, Караяз, Ширака постоянно привлекали к себе кочевников из Ирана и Турции, пригонявших сюда свои стада на зиму. Грузинские летописи пестрят сообщениями о «зимних становищах» («замтрис садгури») кочевников в этих степях, а также в долинах верховьев Куры. Государства, в состав которых входили кочевники – Аравия, Иран, Турция – были кровно заинтересованы в том, чтобы эти степи были доступны кочевникам. На этой почве происходили постоянные столкновения между Грузией и этими государствами.

С началом крестовых походов в Европе силы турок, сменивших в Передней Азии арабов, были отвлечены на юг, и Грузия не замедлила очень искусно использовать создавшиеся благоприятные условия. Начиная с эпохи Давида Восстановителя, она планомерно продвигалась на восток и юг, расширив свои пределы до Трапезунда и Хоросана. Феодальная раздробленность, которая отличала Грузию в VII–X веках и которой арабы пользовались для своего господства, стала постепенно сменяться об'единительной политикой государственной власти, носителями которой явились цари из династии Багратидов.

Об'единение Грузии происходило одновременно с расширением ее территории, и перед государственной властью вставала задача найти группы населения, на которые она могла бы опираться во вновь присоединенных местах. Старая феодальная знать, тесно связанная со своими владениями, была всецело поглощена своими узкими местными интересами. Церковь была той силой, которая могла стать на сторону царской власти, но в высших своих слоях она была тесно связана с родовой феодальной знатью. Эти группы образовали тесно замкнутую касту, в основном выступавшую против об'единительной политики государственной власти.

Поэтому грузинские цари, начиная с Давида Восстановителя, стали искать опоры в служилых элементах (мсахури) и, главным образом, среди военных. Давид, женатый на половецкой (кипчакской) княжне, создал довольно внушительную наемную военную силу из половцев и, опираясь на нее, решительно проводил свою обвинительную политику. Он стал выдвигать незнатных людей из служилых, предоставляя им земли и государственные должности.

Постепенно стал вырастать слой, составивший привилегированную группу новой знати, на которую и стала опираться царская власть. При своих неоднократных восстаниях старая феодальная знать и церковь настойчиво выставляли требование, чтобы незнатным «уазно» не предоставлялись государственные должности и привилегии. Новые служилые элементы естественным ходом событий становились во враждебные отношения к старой знати.

Борьба между этими двумя слоями, во время которой царская власть часто склонялась к компромиссам со старой знатью и в особенности с церковью, наполняла собой политическую жизнь Грузии и достигла большой остроты во время царствования Георгия III, вступившего на престол в 1156 году, после того как друг за другом умерли в течение одного года отрекшийся от трона отец его Дмитрий и царь Давид. Воцарению Георгия III, видимо, предшествовала большая придворная борьба, главными участниками которой были представители указанных выше слоев старой и новой знати, а также церкви. То обстоятельство, что царь Дмитрий отрекся от трона и ушел в монастырь, показывает, что борьба при дворе сильно обострилась и в нее была втянута и царская семья в лице обоих сыновей Дмитрия – старшего Давида и младшего Георгия. Давид, видимо, был всецело на стороне старинной феодальной знати, а вокруг Георгия группировались представители служилых элементов. Конечно, оба сына оказывали давление на отца, каждый в желательном ему направлении, и, повидимому, сила была все же на стороне Давида и стоящих за ним групп, которым удалось принудить Дмитрия отречься от трона и уступить власть Давиду. Вокруг него сгруппировалась старая знать во главе с Орбелиани, влиятельнейшей феодальной фамилией.

Но Давид скоро умер, возможно, не совсем естественной смертью, не процарствовав и одного года. Он оставил сына Дмитрия (Демну) нескольких месяцев от роду, к которому и перешел трон. До его совершеннолетия регентом должен был состоять Георгий. Это было большим ударом для старой знати: неожиданная потеря власти после смерти царя Давида должна была внести в ее среду большое замешательство. От Георгия она не ожидала для себя ничего хорошего, и единственно, чего она добивалась от умирающего царя Давида, – завещания, чтобы младенец Демна воспитывался в семье Орбелиани. Старая знать не ошиблась в своих опасениях: Георгий был регентом недолго, и через несколько месяцев провозгласил себя царем, оговорив, впрочем, при вступлении на трон, что, когда Демна достигнет совершеннолетия, он уступит ему престол. Это было в 1156 году.

Во внутренней жизни Грузии царствование Георгия протекало сравнительно мирно. Старая знать и высшие представители церкви выжидали, группируясь вокруг Демны и семьи Орбелиани, воспитывавшей его в определенной преданности их кастовым интересам. Новая знать служила опорой для Георгия III, и чем сильнее был их союз, тем более был он опасен для старой знати и тем сильнее вынуждал ее к осторожности.

Положение Георгия III осложнялось, однако, тем, что у него не было сыновей, и при всех условиях Демна должен был быть его преемником после смерти. Дочь Георгия Тамара, родившаяся в 1156 году, повидимому, не принималась во внимание борющимися группами.

При таких условиях не столько Георгий, сколько группировавшиеся за его спиной представители новой знати, стали задумываться над вопросом, кто бы мог быть приемлемым для них кандидатом на царский трон после Георгия. Все больше привлекал их внимание осетинский царевич Давид Сослан, воспитывавшийся при дворе Георгия III в качестве его приемного сына. После Демны Сослан был единственным представителем мужского поколения Багратидов, поэтому политическое положение страны осложнялось также И династическим вопросом, Если вокруг Демны, последнего представителя грузинской ветви Багратидов, группировалась феодальная знать, то новые служилые элементы видели свою опору в Сослане, тоже последнем представителе Багратидов, но уже осетинской ветви.

Пока Демна подрастал, продолжалось своего рода перемирие. Но было очевидно, что обе стороны откладывали разрешение всех разногласий до его совершеннолетия; столкновение между ними становилось неизбежным.

Действительно, как только Демна в 1176 году достиг совершеннолетия, он пред'явил свои права на трон, – и повод для столкновения двух враждебных сил был готов. Георгий III всячески уклонялся от конфликта; пока речь шла только о троне, дядя и племянник могли легко сговориться. Георгий мог приблизить Демну к управлению государством и официально не отказываться от власти. Ему оставалось жить недолго, и Демна мог пойти на такой компромисс, будучи уверен, что после смерти Георгия III трон перейдет к нему. Однако компромисс не мог примирить враждебные силы, которые стояли друг против друга и упорно готовились к борьбе. Их столкновение ускорило развязку.

Стоявшие за спиной Демны Орбелиани и вся высшая знать считали, что Георгий должен отказаться от трона и уступить власть племяннику. Если бы Георгий даже хотел пойти на это, чтобы не доводить дело до открытого столкновения, он не мог бы сделать этого под давлением тех сил, на которые он до сих пор опирался.

В молодости Георгий был довольно решителен, и его смелый шаг провозглашения себя царем характеризует его человеком, который не терялся в сложных обстоятельствах, умел находить выход из положения и проводить в жизнь свои решения. Но в этом ответственном деле он, видимо, обнаруживал большие колебания, и не столько потому, что вопрос шел о нем лично и об его отказе от царской власти, сколько потому, что он не мог не учитывать, что Демна – последний представитель Багратидов и что, отвергая его права на трон, он идет против интересов старинного царского рода, представителем которого он был.

Но из этих колебаний Георгия III вывела, повидимому, его дочь Тамара, юная головка которой отличалась не только несравненной красотой, но и была полна честолюбивых желаний, которые она сочетала с большим умом, твердым характером и умением подчинять себе окружающих. Легенды о Тамаре говорят, что она с детства мечтала о троне, и в этом направлении ее, видимо, поддерживала мать, а в особенности ее тетка и воспитательница Русудан.

Не будь Демна и Тамара двоюродными братом и сестрой, выход, возможно, был бы найден в их браке. Если бы Демна стал царем, Тамара разделила бы судьбу всех царевен и занималась бы обычными придворными сплетнями, стоя далеко от власти. Это не входило в ее планы, и она, видимо, влияла на своего отца в смысле решительного отказа от каких-либо уступок Демне или компромиссов с ним.

Как бы то ни было, Георгий III после некоторых колебаний отверг требования своего племянника и отказался уступить ему трон. Это неминуемо повлекло к вооруженному восстанию всех сторонников Демны, которое было подавлено Георгием III. Орбелиани, как главные зачинщики, понесли жестокое наказание, сам же Демна был взят в плен и погиб при загадочных обстоятельствах. Восстание Демны безусловно пользовалось поддержкой духовенства; тотчас после его ликвидации Георгий об'явил церковь освобожденной от всех налогов и несправедливостей, которые она терпела от государственной власти. Он вынужден был пойти на компромисс с церковью, заставив ее отказаться от поддержки Демны за те уступки, которые она получала от Георгия III.

Гибель Демны должна была произвести огромное впечатление на все тогдашнее общество, да и сам Георгий должен был задуматься над всем происшедшим. Со смертью Демны пресекалась грузинская ветвь Багратидов, игравших с VIII века в Грузии обвинительную роль. Теперь государственная власть снова могла стать об'ектом борьбы между могущественными феодальными фамилиями.

Единственным Багратидом, который мог быть преемником Георгия III, был Давид Сослан. Он с детства воспитывался при дворе, любил единственную дочь царя Тамару; казалось, разрешение и династического и семейного вопросов могло быть найдено в браке Сослана и Тамары. Те социальные группировки, на которые опирался Георгий III и в силе которых он только-что убедился в борьбе с Орбелиани и старой знатью, не могли не видеть, что выход этот – наиболее приемлемый для них.

Однако после гибели Демны Сослан не только не выдвигается на первое место при дворе, как жених Тамары и единственный наследник грузинского престола, но, наоборот, совершенно сходит со сцены, и вся дальнейшая политическая жизнь некоторое время проходит без его участия. В чем была здесь причина? Об этом мы ниже узнаем от Руставели.

Георгий III, только-что подавивший восстание старой знати, ищет с нею компромисса. Он хочет еще при своей жизни провозгласить царицей свою юную дочь Тамару и идет на ряд уступок тем самым слоям, знаменем для которых был Демна и которые с его смертью не считали, очевидно, свое дело проигранным. Крупной силой в государстве являлась церковь, она непрочь была играть роль посредницы между царем и старой знатью. Пострадать могли только те слои новой служилой знати, которые в Георгии III видели свою опору. Но, повидимому, при компромиссе не были забыты и их интересы.

Не прошло и двух лет после подавления восстания, как Тамара, едва достигшая двадцати трех лет, уже была коронована Георгием III (1179 г.) при поддержке всех слоев населения; отныне на древнем троне Багратидов совместно восседали отец и дочь. Сослан был забыт.

В это самое время на далеком Севере, во Владимире на Клязьме, решалась участь человека, которому суждено было вскоре после смерти Георгия III занять его место рядом с царицей Тамарой в качестве ее мужа и царя Грузии под именем Георгия. Мы имеем в виду князя Юрия, на котором необходимо остановиться несколько подробнее.

Князь Юрий был сыном русского великого князя Андрея Боголюбского, получившего от отца, Юрия Долгорукого, Владимир на Клязьме. Постепенно Андрей об'единил под своей властью весь север, а затем и юг. В Киеве он посадил брата своего Глеба. Новгород он отдал своему старшему сыну Юрию.

Когда в 1171 году Глеба убили в Киеве, Андрей собрал огромное по тому времени войско для наказания заговорщиков и поддерживавших их южных князей. Начальствование над войсками было поручено князю Юрию и знаменитому воеводе Жидиловичу.

Поход этот окончился неудачно, так как князья, принимавшие в нем участие, не пожелали всецело поддержать Андрея. Молодому Юрию уже тогда пришлось оказаться в центре всех событий, но он не обнаружил больших дипломатических способностей в сложной игре интриг и заговоров, которые завязались на юге.

Юрий вернулся в Новгород, но ему не пришлось здесь долго оставаться. В 1174 году его отец, великий князь Андрей Боголюбский, сделался жертвой заговора своих приближенных, и Юрию пришлось покинуть Новгород. Он прибыл во Владимир, и первое время владимирцы приняли его в качестве своего князя. Но Юрий, очевидно, не смог упрочить своего положения, и Владимирское княжество скоро получил Михаил Черниговский. Юрий, видимо, примирился со своим положением и встречал с владимирцами Михаила в Москве.

После смерти Михаила в 1176 году снова поднялся вопрос о кандидатуре на Владимирское княжение. На этот раз Юрий, видимо, стал проявлять большую активность и противопоставлял свою кандидатуру, как сына Андрея Боголюбского, старшему в роде Всеволоду Юрьевичу, своему дяде. Неудача, на этот раз окончательная, лишила его надежды на возвращение отцовского наследия.

Владимирцы приняли Всеволода к себе, и, так как после него законным кандидатом был Юрий, Всеволод добился у владимирцев признания права на княжение за своими детьми. Новая идея о наследовании сына после отца вместо старшего в роде, проводником которой был Юрий, обернулась против него самого, и в 1176 году он был окончательно изгнан из Владимира.

Для своих лет Юрий пережил много превратностей судьбы и, очевидно, решив не втягиваться в дальнейшую борьбу между князьями за те или иные волости, покинул пределы Руси. Вместе с ним ушла и его дружина.

Если верить грузинским летописям, вопрос о приглашении Юрия в Грузию был поднят только в 1188 году, когда Совет из высших представителей государства остановил свой выбор на нем, как на подходящем кандидате в мужья грузинской царице Тамаре. Летопись картинно описывает, как первый сановник царства Абуласан предложил пригласить Юрия, сына царя «трехсот царей», находившегося в то время у половецкого (кипчакского) царя. По этому летописному известию выходит, что Юрий в течение почти двенадцати лет находился у половцев. Но едва ли это правильно. Половцы постоянно вмешивались в русские дела, и если бы Юрий находился у них, он при их помощи попытался бы вернуть себе власть. Однако с 1176 года Юрий навсегда исчез с горизонта русской политической жизни.

Юрий, княживший несколько лет в Новгороде, был хорошо знаком с жизнью Византии, куда постоянно ездили новгородские купцы по великому водному пути «из Варяг в Греки». Он имел связи и средства для переезда в Константинополь вместе с дружиной. Это был не первый случай от'езда русских князей со своими дружинами в Византию, где они получали земли и власть и находили широкое поле – деятельности в военной области. Византия в то время вела напряженную борьбу с турками и всякую вооруженную силу принимала с большой охотой.

Юрий, однако, недолго задержался в Константинополе, Через Византию он, видимо, завязал сношения с грузинским царем Георгием III и предложил ему свои и своей дружины услуги. Предложение было принято, и Юрий скоро оказался в Грузии.

В те времена организация военной силы была построена не по казарменному принципу. Воины получали землю и вели свое хозяйство, будучи в полной готовности при первой необходимости стать под знамена. Дружина Юрия получила на своей новой родине земли и, конечно, образовала особое поселение. Где было расположено это поселение – неизвестно, но оно должно было находиться где-либо на границах Грузии, скорее всего там, откуда легче всего можно было поддерживать связь с Византией, ближе к Трапезунду.

Существование такого поселения русских устанавливается на основании сохранившегося письменного памятника от 1180 года. Архиепископ Василий приносит пожертвование тбилисской церкви с тем, чтобы она молилась о нем и его брате Абуласане – том самом, по инициативе которого состоялся брак Тамары и князя Юрия в 1188 году.

Архиепископ Василий называет своего брата Абуласана эриставом над эриставами, грузинским амиром над амирами, владельцем «руствиса да швидта мтиулетта». Последнее наименование в буквальном смысле означает семигорье, но что такое «руствиса»?

«Твиси», «твисеба», «шеитвиса» – означают родство, оказание приюта, приселение, и нет никакого сомнения, что местность, где была поселена дружина князя Юрия, стала носить наименование «Руствиси» – русского поселения. Но возникает вопрос: почему земли, на которых были расселены воины князя Юрия, не были даны ему самому, а числились во владении Абуласана, правда, первого сановника царства и, следовательно, владевшего ими как бы в качестве представителя государства? Это, возможно, указывает, что Юрий, как глава иноземного войска, занимал в системе феодальных отношений Грузии особое положение.

Вернемся, однако, к Сослану. С воцарением Тамары он потерял все: и трон и любимую женщину, он не имел социальной опоры в стране и не мог рассчитывать на поддержку каких-либо групп. Он, видимо, и не хотел итти ни на какие выступления, ибо они неминуемо должны были быть направлены против Тамары. Он был одинок, и теперь вся его надежда состояла лишь в том, что ему все же удастся соединиться с Тамарой и в результате брака с нею выправить свое положение. Но были, видимо, силы, в интересах которых было не допускать этого брака.

Пока жив был Георгий III, вопрос о замужестве Тамары Не мог возникнуть, так как муж Тамары тоже должен был сделаться царем, и на одном троне могло оказаться три царя вместе, а считая и жену Георгия III, царицу Бурдухан, даже четыре. Повидимому, и сама Тамара не склонна была заботы государственного правления променять на тихие радости семейной жизни.

Надежда на лучшее будущее у Сослана могла осуществиться со смертью царя Георгия III, последовавшей в 1184 году. На первый взгляд эта смерть не должна была вызвать необходимости каких-либо перемен на троне. Георгий III потому и короновал при своей жизни Тамару, чтобы своим авторитетом упрочить ее положение царицы, которая с его смертью должна была продолжать царствовать в силу фактического положения вещей.

Это так и было бы, но борьба, которая велась между старой и новой знатью, еще не утихла. Компромисс, на котором Георгию III удалось об'единить их при воцарении Тамары, еще удерживал стороны от активных выступлений. При таком положении вещей Тамара могла царствовать, как и раньше. Но компромисс был непрочен, могла вновь возгореться борьба, и Тамаре пришлось бы решать вопрос, на чью сторону она станет. Но дело обошлось благополучно. Старая и новая знать, и в особенности церковь, нашли, что время для борьбы – неподходящее, а возможно, что не было кандидата, который стал бы знаменем одной из сторон для противопоставления другой. Давид Сослан был чем-то так скомпрометирован, что ни одна из групп не пожелала иметь с ним дела. Таким образом, для Тамары создавалось вполне благоприятное положение, и начало ее самостоятельного царствования должно было ознаменоваться полным и всеобщим согласием.

Однако Тамара не принадлежала к числу тех женщин, которые могут мириться с тем, чтобы за их спиной и за счет их власти заключались компромиссы. Она решилась быть в равной мере и царицей Грузии и правительницей государства. Для этого ей надо было расколоть сплотившиеся между собою группы и заставить их прервать установившееся согласие.