Текст книги "Разорванный август"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

Работы было много. Эльдар Сафаров вместе с остальными сотрудниками отдела проверяли невероятное количество документов, указов, приказов, посланий, просто распоряжений на предмет их юридической обоснованности. Приходилось приезжать на работу к половине десятого и уезжать около восьми часов вечера. Но никто не жаловался, все понимали, что необходимо работать именно в таком режиме, чтобы успеть провести юридическую экспертизу всех статей проекта нового Союзного договора.

В середине июля большая делегация во главе с президентом СССР отправилась на встречу с руководителями ведущих семи стран Запада, и все газеты написали о встрече «7 плюс 1». В эти дни работы еще больше прибавилось, так как все правовые службы не только администрации президента, но и Кабинета министров, Верховного Совета рассматривали документы, которые вытекали из возможного проекта Союзного договора.

И именно в один из таких дней в отделе началось самое настоящее противостояние, когда Элина Никифоровна в крайне резкой форме высказалась против проекта нового Союзного договора, обратив внимание на возможную аморфность союзного руководства и союзных органов власти. Кирилл Снегирев не согласился с мнением Дубровиной.

– Если бы этот проект был подготовлен в прежние времена, возможно, союзное руководство могло бы резко возражать против него. Но сегодня слишком реально стоит вопрос о выходе ряда республик из состава Союза, а союзной власти нужно любым способом удержать эти республики в составе СССР.

– В прежние времена за разговоры о таком договоре могли поставить к стенке, – хмыкнул циничный Тулупов. Он был высоким, худощавым, похожим на стрекозу, а когда говорил, кадык его ощутимо двигался.

– Но теперь этот договор готовит союзная власть, – вмешался Эльдар, – и все понимают, что его подписание необходимо именно союзным органам власти и нашему президенту, чтобы избежать возможного распада.

– Я вас не понимаю. – Дубровина была в молодости достаточно привлекательной женщиной, но с годами располнела, лицо утратило прежние черты, глаза стали маленькими, колючими, цепкими, а располневшие щеки делали ее похожей на агрессивного сурка. К тому же она была невысокого роста. – Я не понимаю, – повторила она, – о чем вы говорите. Этот проект разрабатывается только потому, что союзное правительство вынуждено идти на компромисс, когда его терзают со всех сторон: сепаратисты из Прибалтики, националисты с Кавказа, наши демократы в Москве... Что вы еще хотите? Это вынужденное отступление. Может, нужно пока удержать республики в едином государстве, чтобы потом разобраться с каждой из них в отдельности.

– Значит, мы участвует в грандиозном обмане, – не унимался Снегирев. Несмотря на относительно молодой возраст, он уже начал лысеть и зачесывал редкие рыжеватые волосы так, чтобы не видна была появившаяся плешь.

– Это не обман, а стратегический маневр, – отрезала Дубровина, – и, пока не закончится противостояние с российскими демократами, мы не имеем права сомневаться в целесообразности этих документов.

– Тогда нужно сказать, что Союзный договор превращает нашу страну в непонятную полуконфедерацию, – добавил Кирилл.

– Да, – окончательно разозлилась Элина Никифоровна, – я тоже прекрасно вижу несовершенство этого проекта. И все нормальные юристы его видят. Но тогда подскажите нам, Снегирев, как можно удержать все республики в составе Союза? И как договариваться с Ельциным, если он сознательно идет на конфликт с союзной властью?

– А может, не нужно никого удерживать? – пожал плечами Тулупов. – Насильно мил не будешь. Если кто-то хочет уходить – скатертью дорога. Зачем их удерживать, если они не хотят жить рядом с нами?

– Александр Гаврилович, надеюсь, что вы, как обычно, шутите, – нахмурилась Дубровина.

– В каждой шутке есть только доля шутки, – иронично заметил Тулупов, – а насчет удержания я прав. Прибалтов мы уже все равно не удержим никакими, даже самыми лучшими договорами. Да и грузины при Гамсахурдиа не захотят с нами разговаривать, особенно после апреля восемьдесят девятого. Я еще удивляюсь, что Эльдар готов с нами работать. Их республика еще пока не выходит из состава Союза, но тоже скоро отсюда попросится. Они нам не простят января девяностого.

– Вы тоже так считаете? – неожиданно спросила Элина Никифоровна, обращаясь к Сафарову.

– Это была ужасная трагедия, – сказал Эльдар, – но в Баку все понимали, что виноваты не русские, а сама система. И вошедшая армия была не русской армией, а советской.

– Вы не ответили на мой вопрос, – настойчиво повторила Дубровина. – Считаете, что Азербайджан тоже может выйти из состава Союза?

– Мои соотечественники не ставят вопрос столь радикально. Но любой народ мечтает о свободе и независимости, хотя мы все прекрасно понимаем, насколько вырос наш культурный и промышленный потенциал, пока мы были в составе единого государства.

– Вот это верно, – удовлетворенно произнесла Элина Никифоровна. – А вы, Снегирев, напрасно все время спорите.

– Получается, что я за проект Союзного договора, а вы все против, – улыбнулся Кирилл.

– Нет, – жестко ответила Дубровина, – просто мы понимаем ущербность и компромиссный характер этого договора, а вы делаете вид, что он вас вполне устраивает. Займитесь своей работой и перестаньте спорить, – посоветовала она.

Эльдар запомнил этот спор. Через два дня Дубровина передала ему пакет документов и приказала отнести в приемную самого Болдина. Сафаров забрал документы и отправился по коридору к кабинету руководителя президентской администрации. Сидевшая за столом миловидная девушка забрала у него документы и предложила подождать, пока придет сам Валерий Иванович. Он был у президента и должен был завизировать документы, отправив их обратно в юридический отдел.

Сафаров терпеливо ждал, сидя на стуле, когда в приемную вошли двое военных. Можно было даже не смотреть на их погоны, он знал обоих в лицо. Поднявшись со стула, Эльдар вежливо поздоровался. Оба военных кивнули ему, проходя в кабинет Болдина. Очевидно, их пригласили к президенту, и они решили зайти к руководителю его администрации, перед тем как отправиться на прием к самому главе государства.

Девушка-секретарь быстро подняла трубку и попросила принести две чашки кофе. Сафаров не мог знать, о чем говорят пришедшие. Один из них был министром обороны маршалом Язовым, второй – начальником Генерального штаба генералом армии Моисеевым. Возможно, они зашли сюда, чтобы дождаться военного советника президента маршала Ахромеева, который должен был зайти за ними, перед тем как они отправятся к Горбачеву. Через несколько минут пришел и Ахромеев. Поздоровавшись, он направился прямо в кабинет Болдина.

В приемной появилась девушка, неся на подносе три чашки с кофе, и быстро прошла в кабинет. Пока двери кабинета открывались и закрывались, Эльдар слышал голос маршала Ахромеева.

– Я вас совсем не понимаю, Михаил Алексеевич, – говорил маршал, – как вы могли пойти на подобное сокращение?

И хотя после этих слов дверь плотно закрыли, Эльдар успел понять, что Ахромеев говорил о сокращении обычных вооружений в Европе, о которых договаривались во время визита в США Бессмертных и Моисеев, проводившие переговоры с Бейкером, Чейни и Пауэллом. Он был одним из тех, кто категорически возражал против радикального сокращения советских вооруженных сил в Центральной Европе и вообще в европейской части Советского Союза. После объединения Германии и развала блока стран Варшавского договора Советский Союз должен был выводить свои войска из Польши, Венгрии и Восточной Германии. При этом войска НАТО продвигались к границам Польши и, как полагали военные аналитики, могли со временем пройти и эту границу, приняв в свои ряды Польшу и выйдя непосредственно на общую границу с Советским Союзом.

Именно поэтому военные так решительно возражали против сокращения обычных вооружений в Европе, ведь блок НАТО не только не собирался самоликвидироваться, а, наоборот, продвигался к границам их государства. Но политики не желали их слушать и слышать. Шеварднадзе вообще не считался с мнением военных, а Язов не имел такого авторитета, чтобы спорить с министром иностранных дел. В отличие от Устинова, который считался столпом Политбюро и одним из реальных руководителей страны вместе с Громыко и Андроповым, Язов был всего лишь исправным служакой и не имел никакого политического веса. После позорного снятия из-за глупого полета Руста маршала Соколова случайно получивший министерский пост Язов старался вести себя как можно тише и не возражал против любых предложений, исходивших от партийного и советского руководства.

Но Ахромеев оказался совсем не таким. Он был слишком честным и порядочным человеком, чтобы молчать в подобной ситуации. Слишком прямолинейным и компетентным. Поэтому резко выступал против сокращения обычных вооружений в Европе и особенно негодовал, когда советские ракеты средней дальности отправлялись в металлолом, тогда как американцы сохраняли свой огромный потенциал почти нетронутым. Однако Язов и Моисеев не решались спорить с политиками, а безвольный Бессмертных всего лишь продолжал политическую линию предыдущего министра и только фиксировал все более и более ухудшающиеся позиции Советского Союза в мире.

В приемной появился Болдин и с некоторым недоумением посмотрел на вскочившего с места Сафарова.

– Что вы здесь делаете?

– Я принес документы на подпись, – пояснил Эльдар.

– Почему не Дубровина? – еще более мрачно спросил руководитель администрации президента. Он любил порядок, а это было явное нарушение субординации.

– Она уехала в Верховный Совет по вашему поручению, – напомнил Сафаров.

– Она должна была поехать туда вчера, – возразил Болдин, обладавший цепкой памятью, как настоящий аппаратчик.

– Она была вчера там, но документы не успели подготовить, и поэтому Элина Никифоровна поехала и сегодня. Позвонил Черняев и сказал, что все эти документы нужны очень срочно, – пояснил Сафаров.

Черняев был помощником Горбачева и одним из его самых доверенных лиц. Болдин знал, что многие личные поручения Горбачев отдавал через Черняева, и это раздражало и неприятно било по его самолюбию, но он предпочитал делать вид, что ничего не происходит.

– В следующий раз пусть появляется сама, – резко сказал он, поворачиваясь и входя в свой кабинет.

На этот раз Эльдар услышал голос начальника генерального штаба Моисеева.

– Я согласен с вами, Сергей Федорович, но мы не можем настаивать на таких параметрах, иначе американцы могут прервать переговоры.

Через пару минут в кабинет вошла секретарь и вынесла документы.

– Все готово, – улыбнулась она молодому сотруднику. Эльдар ей нравился. Этот симпатичный кавказец был совсем не похож на других сотрудников, зашоренных клерков с унылыми, скучными лицами.

Идя по коридору, Сафаров успел заметить, как следом за ним в коридор выходят все еще продолжавшие разговаривать Ахромеев и Моисеев. Болдин тоже был с ними, провожая их до приемной президента, которая находилась недалеко от его приемной.

Эльдар вернулся к себе и на пороге столкнулся с Тулуповым.

– Почему так долго? – спросил тот.

– Ждал Валерия Ивановича, – ответил Сафаров.

– Забери документы у меня на столе и просмотри их, – предложил Тулупов. Он был старше Эльдара лет на двадцать и поэтому обращался к нему на «ты». – Я пойду к Черняеву, там есть еще документы для нас.

Войдя в кабинет, Сафаров забрал документы со стола Тулупова. Кажется, скоро они утонут в этих бумагах. Четырех человек на такую гору документов явно маловато, нужно расширять отдел хотя бы до шести человек. Он просматривал документы, когда на его столе раздался телефонный звонок. Эльдар снял трубку и очень обрадовался, услышав знакомый голос. Это был генерал Сергеев, заместитель начальника московской милиции, с которым они подружились еще полгода назад, во время утверждения Сафарова в должности.

– Забыл про нас, грешных, – весело начал Сергеев. – Ты теперь у нас такая величина, что до тебя и не докричаться.

– Просто много работы, – честно ответил Эльдар, – но я очень рад твоему звонку.

– Жена меня все время спрашивает, когда мы снова увидимся, – хмыкнул в трубку Сергеев. – Кажется, она нашла какую-то красивую молодую женщину, с которой мечтает тебя познакомить.

– Спасибо, – сдержанно проговорил Сафаров.

– И еще хочу сообщить об этом расследовании, которое началось с твоей подачи, – продолжал Сергеев. – Банкиру Эпштейну грозит реальный тюремный срок. Прокурор Гриценко вцепился в их банк, как настоящая гончая собака, и не отпускает до сих пор. Там уже восемь арестованных.

Эльдар вспомнил о банкире, виновном в убийстве своего родственника, и нахмурился. Все последние дни он старался вычеркнуть из памяти этот прискорбный случай, но не мог. Ведь дело банкира было связано не просто с крупными хищениями в банке «Эллада», а и с убийством брата Светланы Игоревны Скороходовой, с которой он познакомился при весьма странных обстоятельствах, когда она сбила его на своей машине в первый день его появления на работе.

– Скоро дело передадут в суд, – сказал в заключение Сергеев, – но, надеюсь, мы с тобой увидимся еще до этого.

– Обязательно, – согласился Эльдар, – я сам позвоню тебе в воскресенье. К сожалению, по субботам мы тоже работаем. У нас действительно слишком много дел.

– Мы тоже работаем по субботам, – рассмеялся Сергеев, – ничего. Может, ты все-таки захочешь сойти со своего олимпа, чтобы пообщаться с простыми смертными?

Через полчаса, когда Эльдар снова вышел в коридор, он увидел уходивших военных. Кроме троих военачальников, там был еще один высокий военный. Все четверо молчали, очевидно, не совсем довольные состоявшимся разговором у президента. Мимо них проходил Тулупов и посторонился, пропуская военных. Затем двинулся дальше.

– Кто это был? – спросил у него Сафаров, когда Тулупов подошел к нему.

– Язов со своей ватагой, неужели не узнал? Его мощную фигуру теперь почти каждую неделю показывают по телевизору.

– Узнал, – кивнул Эльдар, – и двоих других тоже знаю. Ахромеева и Моисеева. А этот высокий мужчина, кто он?

– Варенников. Валентин Иванович Варенников. Заместитель министра обороны и Главнокомандующий сухопутными войсками. Между прочим, он со своим гренадерским ростом был знаменосцем на Параде Победы в сорок пятом. А сейчас его Язов специально водит с собой. Его и Ахромеева. Язов с Моисеевым не решаются спорить с президентом, защищать военных в Политбюро и отстаивать свою точку зрения. Боятся за свои места. А Варенников и Ахромеев не боятся спорить с нашими дипломатами и партийными деятелями. Они вообще считают, что Шеварднадзе давно нужно было гнать из МИДа за его просчеты.

Ремарка

«Министр обороны США Ричард Чейни и председатель Комитета начальников штабов американских вооруженных сил Колин Пауэлл высказались за ратификацию Договора об обычных вооруженных силах в Европе. Они выступили на слушании в сенатском комитете по иностранным делам конгресса США, на котором рассматривался вопрос о ратификации соглашения. «Быстрое претворение в жизнь Договора об обычных вооруженных силах в Европе в значительной степени отвечает нашим интересам, – подчеркнул Чейни. – Это соглашение представляет собой крупный вклад в будущую безопасность Соединенных Штатов и Европы».

Сообщение ЮПИ

Ремарка

«Президент Соединенных Штатов Джордж Буш заявил, что все технические разногласия по договору СНВ практически устранены: «Это хорошая сделка. Наши военные уверены, что она в интересах США, и эта договоренность должна пройти через Сенат на всех парусах». Отвечая на вопрос, можно ли назвать СССР союзником США или они остаются противниками, президент США ответил, что «пока у нас развернуты ракеты – мы должны быть реалистами. Союзники не стоят на таких позициях. Но мы продвигаемся вперед. И у нас дружественные отношения. У нас, безусловно, есть проблемы, но мы стараемся их решать».

Сообщение Си-эн-эн

Ремарка

«Сейчас уже становится очевидным, что баланс сил между Советским Союзом и Соединенными Штатами был серьезно нарушен в центре Европы благодаря усилению НАТО и развалу коалиции стран Варшавского договора. Ожидаемый визит в Москву президента США должен отрегулировать лишь ситуацию в области стратегических наступательных вооружений, тогда как по обычным вооружениям на Европейском континенте Советский Союз уже окончательно и, похоже, навсегда упустил свое преимущество. Шестьдесят тысяч танков, которые грозно нависали над Западной Европой постепенно превращаются в груду металлолома, уже непригодного для военного использования».

Сообщение ЮПИ

Ремарка

«В Москву с официальным визитом прибыл председатель Комитета начальников штабов Вооруженных сил США генерал Колин Пауэлл. В тот же день он встретился и провел переговоры с начальником Генерального штаба Вооруженных сил СССР, генералом армии Михаилом Моисеевым, а также с министром обороны СССР Маршалом Советского Союза Дмитрием Язовым. Генерал Пауэлл подчеркнул, что его новый визит послужит дальнейшему укреплению взаимопонимания между СССР и США, стабильности на планете».

Сообщение ТАСС

Глава 6

Горбачев вернулся из Лондона в плохом настроении. Все советские газеты написали о прорыве в отношениях Советского Союза с Западом, о встрече советского президента с руководством развитых западных стран, о возможном сотрудничестве. Но сам Горбачев прекрасно понимал, что его визит носил лишь декоративный характер и не имел никаких долговременных последствий. В последний день визита они с Раисой Максимовной даже побывали у бывшего премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер и удостоились чести быть на приеме у королевы Елизаветы. Тэтчер не скрывала, что озабочена трудностями, с которыми сталкивается советский президент в своих внутренних делах, и советовала продолжать проводить радикальные экономические и политические реформы, не сворачивая с этого пути.

Почти семь лет назад именно она впервые поверила, что с молодым советским руководителем можно иметь дело. Именно она – первая среди западных лидеров – осознала возможный потенциал этого относительно молодого члена Политбюро, который занимал при больном и дряхлом Черненко роль его своеобразного преемника, и всегда старалась поддержать Михаила Сергеевича, доказывая другим западным лидерам, что с этим человеком можно иметь дело. Все эти годы ей казалось, что она не ошиблась. Однако события последних лет, особенно январские события в Вильнюсе, несколько подточили ее веру в демократизм и либеральные реформы Горбачева. Но она продолжала упрямо твердить о необходимости поддержки Михаила Сергеевича на международной арене. Он встретился и с ее преемником – Джоном Мэйджором, который был весьма любезен, но так ничего конкретно и не сказал. Все были готовы его слушать, вежливо улыбаться, соглашаться с его высказываниями, даже говорить о своей поддержке, но не предлагали ничего конкретного. Разве только Коль был готов на любую помощь Советскому Союзу. И его можно понять. Осложнения в СССР сказывались на экономическом положении самой Германии, в которой после объединения с восточными землями хватало и своих проблем. Курс марки напрямую зависел от положения в СССР, ведь в Восточной Германии все еще находился многотысячный контингент советских войск.

Западные газеты упражнялись в нападках на Горбачева за его неудачный визит в Лондон. Словно прочувствовав ситуацию и решив, что настало время взять удобный реванш, точно через три дня после возвращения Горбачева из Лондона Борис Николаевич Ельцин издал Указ президента России о департизации. В свое время именно после неудачи Ельцина в Страсбурге Горбачев перешел в наступление, заставив своего оппонента пойти на соглашение по Союзному договору. Теперь явная неудача в Лондоне обернулась Указом Ельцина о департизации. Весь парадокс был в том, что президент страны был не только руководителем государства, но и Генеральным секретарем Коммунистической партии и обязан был каким-то образом реагировать на подобный выпад.

Болдин принес указ президента России и молча передал его Горбачеву. Не было произнесено ни слова. Михаил Сергеевич открыл папку и, морщась словно от зубной боли, прочел указ. В нем говорилось, что через четырнадцать дней прекращается всякая организационная деятельность структур политических партий и массовых общественных организаций в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР. Указом не допускалось создание новых и деятельность прежних партийных структур в органах государственного управления РСФСР на всей территории республики, а также в государственных учреждениях, организациях, концернах, ведомствах, расположенных на территории РСФСР, независимо от их подчиненности. Исполнительным органам власти было поручено до первого октября пересмотреть все нормативные акты, принятые совместно с органами политических партий и массовых общественных движений.

Самое поразительное, что в указе Ельцина был еще один абсолютно возмутительный пункт, в котором рекомендовалось Верховному Совету РСФСР рассмотреть вопрос о внесении в союзный парламент законопроекта о запрете функционирования организационных структур политических партий в Верховном суде СССР, Комитете конституционного надзора СССР, Генеральной прокуратуре СССР, в вооруженных силах и частях Комитета государственной безопасности СССР и Министерства внутренних дел СССР.

Горбачев с понятным раздражением отодвинул от себя папку. Болдин терпеливо ждал. Президент сделал знак рукой, позволяя ему сесть, затем поднял трубку и позвонил Лукьянову.

– Ты уже слышал об указе Ельцина? – поинтересовался он.

– Сейчас читаю, – ответил Лукьянов.

– Что об этом думаешь?

– Это объявление войны, – убежденно произнес Лукьянов. – Он прекрасно понимает, что за две недели нельзя убрать все парткомы и распустить партийные организации, невозможно провести массовую департизацию в такой короткий срок. И до первого октября тоже невозможно успеть. Я всегда говорил, что он не собирается подписывать новый проект Союзного договора и сделает все, чтобы сорвать подписание. Или найдет в нем соответствующие просчеты и недостатки, чтобы затем использовать их в своей новой деятельности. Нужно проводить очень тщательную юридическую экспертизу всех наших документов.

– Думаешь, он может отказаться от подписания Союзного договора? – неприятно поразился Михаил Сергеевич.

– Он может сделать все что угодно, – ответил Лукьянов, – и нам нужно быть готовыми к его очередным выкрутасам. Вы же видите, что он сделал, как только его избрали президентом. Дальше будет еще хуже.

– Что ты советуешь?

– Обратимся в Комитет конституционного надзора, – предложил Лукьянов. – На время рассмотрения его указа пусть отменит действие этого закона или хотя бы перенесет сроки его исполнения. Но нам понадобится официальное обращение Секретариата ЦК, как высшего органа партии.

– Мы это организуем, – пообещал Горбачев.

Он попрощался и положил трубку. Посмотрел на сидевшего в его кабинете Болдина.

– А ты что об этом думаешь?

– Он сделал нам подарок к очередному Пленуму, – сказал Болдин. – Можете себе представить, какой будет реакция секретарей обкомов на этот указ.

Горбачев еще раз внимательно посмотрел на него и потянулся к трубке. Он хотел позвонить своему заместителю Ивашко, но в последний момент передумал. Ивашко не пользовался авторитетом даже среди украинских секретарей обкомов. И уж тем более он не мог бы ничего решить с российскими партийными главами регионов, многие из которых все еще сохраняли на местах реальную власть. Вместо Ивашко он позвонил Шенину. Горбачев не просто выдвигал этого способного человека в секретари ЦК КПСС. Он считал, что на съезде Шенин сможет заменить Ивашко и руководить партией как первый заместитель Генерального секретаря.

– Олег Семенович, здравствуй, – начал Горбачев.

– Здравствуйте, Михаил Сергеевич, – ответил Шенин.

– Читал постановление Бориса Николаевича о департизации в Российской Федерации?

– Читал, конечно. Мы все читали, и все возмущены его очередным выпадом против партии, которой он стольким обязан.

– Что думаете делать?

– Не выполнять его распоряжений. Я уже говорил с нашими юристами. Указ президента России не может являться основанием для пересмотра ситуации в Российской Федерации, пока она входит в состав Советского Союза. Приоритет союзных законов над российскими очевиден.

– Приезжай ко мне, нам нужно поговорить, – сказал Горбачев и положил трубку.

– Это все из-за лондонских встреч, – решил подать голос Болдин, – многие считают, что Ельцин решил использовать ситуацию.

– Выбрал нужный момент, – нахмурился Горбачев, – наши западные партнеры тоже хороши. Только болтают, и ничего конкретного.

– Буш скоро приезжает в Москву, – напомнил Болдин, – на подписание договора. Можно будет показать это подписание как итог нового мышления, итог нашей новой политики.

– Это их уже не остановит, – отмахнулся Горбачев. – У меня были наши военные. Ахромеев вообще считает, что мы не должны торопиться из-за явного дисбаланса в Европе, а Варенников просто требует заморозить все наши отношения с Западом и наращивать нашу группировку в Европе. Они все еще мыслят устаревшими категориями. Моисеев тоже хорош. На встречах в Америке соглашается на все инициативы американцев, а, попадая в Москву, к своим, начинает говорить совсем иное.

– Туда он летает вместе с работниками МИДа, а здесь он в своей привычной среде, – пояснил Болдин.

Раздался телефонный звонок. Горбачев недовольно посмотрел на аппарат, снял трубку и, услышав голос председателя КГБ, поморщился. Этот тип уже давно его нервировал.

– Михаил Сергеевич, извините, что беспокою вас, – начал Крючков. – Дело в том, что опять звонит Борис Николаевич. Он требует определиться с созданием российского Комитета государственной безопасности. Говорит, что у независимой России должны быть свои органы госбезопасности и обороны. Я ему уже в третий раз пообещал, что мы рассмотрим этот вопрос.

– Зачем ему свой КГБ? – разозлился Горбачев. – Они еще называют себя демократами! Скажи ему, что этот вопрос так просто не решается. Нужны кадры, техника, люди, финансовые возможности. А у нас сейчас нет никаких возможностей создавать новые министерства. Как будто он не знает, что мы каждый день ищем деньги на исполнение бюджета.

– Я хотел бы к вам зайти, – попросился на прием Крючков.

– Не сейчас, – отрезал президент, – через несколько дней. Сам знаешь, что у нас скоро очередной Пленум ЦК. Мне нужно к нему подготовиться.

Горбачев попрощался и положил трубку. Он ведь заранее знает, что скажет ему этот помешанный на шпионах старый аппаратчик. Будет говорить о коварных замыслах Запада, об управляемых попытках разрушить страну, об агентах влияния, которые есть в окружении самого Горбачева. Все эти разговоры не принесут в казну ни одного лишнего рубля. А сейчас нужно думать прежде всего об укреплении экономической ситуации в стране. Павлов докладывает почти каждый день о нарастающих проблемах, с которыми Кабинет министров справляется с огромным трудом. И на фоне неудачной поездки в Лондон эти проблемы вырастут еще больше.

Он разрешил Болдину уйти, а через десять минут ему доложили, что приехал Шенин. Горбачев сразу его принял. Поднялся из-за стола, пожал ему руку.

– Видишь, какие у нас решительные демократы появились, – криво усмехнулся он, – не успел приступить к работе, как сразу подписал Указ о департизации. Он сам вышел из партии и теперь решил избавить от нее всю Российскую Федерацию.

– Нужно было его исключить из партии еще в восемьдесят седьмом, – мрачно произнес Шенин, – уже тогда было понятно, что нам не по пути с этим перерожденцем.

– Мы хотели использовать его большой опыт в работе нашего строительного комплекса, – заметил Горбачев, – хотя сейчас об этом лучше не вспоминать. Ты сам знаешь, что происходит. Из партии уже вышли Гейдар Алиев, Эдуард Шеварднадзе, академик Шаталин...

– Алиев считал себя незаслуженно отстраненным, – напомнил Шенин, – но он не стал пользоваться политической демагогией, перекрашиваясь в демократа. Я слышал, что и в Баку на него продолжаются нападки. Поэтому он решился на подобный шаг. А вот Шеварднадзе и Шаталин объявили себя убежденными демократами, несогласными с консервативной линией партии. И это уже обычная демагогия. Почему член Политбюро и министр иностранных дел не видел ничего консервативного в партии, когда был у власти?

– Это ты его спроси, когда увидишь, – посоветовал Горбачев, – я до сих пор считаю, что он напрасно устроил такую демонстрацию со своей отставкой. Хотя, с другой стороны, было понятно, что его уже никто не поддерживает. А ошибки у него, конечно, были...

Шенин не стал спорить. Он мог бы сказать гораздо больше о существенных просчетах бывшего министра иностранных дел, но не хотел портить настроение президенту страны.

– Я почему тебя позвал, – продолжал Горбачев. – Ты знаешь, что через несколько дней состоится очередной Пленум ЦК. Мы готовим новую Программу партии и собираемся объявить о созыве очередного съезда. А через несколько дней к нам прилетает Джордж Буш. И мне меньше всего хочется, чтобы на Пленуме опять устроили разбирательство и снова потребовали моей отставки. Тебе нужно поговорить с российскими секретарями обкомов, чтобы они правильно ориентировали людей. В конце концов, можно немного подождать. Если им так не нравится Горбачев, я могу уйти уже на съезде в этом году. Пусть выбирают другого Генерального секретаря. Это их право. Но пусть не трясут всю страну. Сейчас, после указа Ельцина, чехарда с Генеральным секретарем может сказаться и на нашей политике, и на наших отношениях с западными странами. А Договор по СНВ нам очень нужен, ты об этом сам знаешь.

– Может, провести заседание Политбюро и рассказать, что мы готовимся к съезду? – предложил Шенин.

– Это мы сделаем обязательно, – поддержал его Горбачев, – но нужно поработать и с российскими секретарями. Пусть понимают, что, если сейчас начнем выяснение отношений, будет сплошной раздрай в партии и государстве. Если коммунисты считают, что я должен уйти, то я готов уйти, но это нужно сделать на съезде, чтобы не подставлять партию под удар.

Шенин прекрасно знал настроения в партии. Знал, что больше девяноста процентов членов Пленума уже просто не выносят своего Генерального секретаря, его многословных рассуждений об обстановке в стране, которая ухудшается с каждым днем. Но семьдесят лет господства одной партии сыграли с коммунистами злую шутку. Они отучились от критики своих вождей, привыкли всецело им доверять, привыкли полагаться на коллективное мнение Политбюро. Все еще надеялись, что можно изменить ситуацию, попытаться спасти разваливающуюся экономику страны, удержать республики в составе единого Союза.