Текст книги "Обретение ада"
Автор книги: Чингиз Абдуллаев
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Тернер лениво поднял трубку.
– Я слушаю, – сказал он.
– Уильям, – раздался несколько взволнованный голос Томаса, – здесь небольшая вечеринка. Атташе приглашает тебя приехать к нам. За тобой сейчас заедет машина.
– Какая вечеринка? – не понял Тернер.
– Просто собрались ребята. Ты можешь сейчас приехать? – просил Томас.
Тернер молчал. Он понял, что случилось нечто непредвиденное и теперь нужно молчать, чтобы не «раскачивать лодку». Он осторожно спросил:
– Я действительно нужен, Томас?
– Очень, – подтвердил Райт, – машина за тобой пойдет через полчаса. Они сейчас немного заняты, и все машины во дворе посольства. Месяц назад ты говорил о рождественских приключениях. И повторил их нашему суровому другу. Кажется, у нас есть возможность собраться вместе за одним столом. Как раньше.
– Хорошо, – Тернер все-таки не понимал, что именно произошло, но решил согласиться на условия игры, предложенной Райтом.
– Я буду ждать дома, – добавил он и положил трубку.
«Что значит „месяц назад“? – подумал Уильям. – Месяц назад было Рождество. Что бывает на Рождество? Что он говорил о приключениях? Это важно сейчас вспомнить. Суровый друг – это, конечно, Милт Берден. Что они тогда говорили? При чем тут Рождество? На Рождество бывают чудеса. Он сказал Томасу, что чудес не бывает. Значит, случилось чудо, словно на Рождество. И это чудо… Как сказал Томас? Мы все соберемся за одним столом. Черт побери, все правильно! За одним столом на свадьбе сидел молодой Кемаль Аслан и та болгарская семья, у которых КГБ украло все фотографии. Неужели они вернули эти карточки еще до отъезда сотрудников ЦРУ? Это не похоже на действия КГБ. Значит, болгары случайно нашли фотографию. Кажется, это и есть чудо».
Он перевел дыхание. Какой молодец Томас, он сумел правильно передать информацию. И точно все рассчитал. Конечно, сотрудники КГБ прослушивают телефон посольства. И они услышат разговор Райта, решив, что машина действительно придет через полчаса. Никто не может даже представить себе, что американец, не владеющий болгарским языком, не станет ждать машину посольства, не послушает своего друга и сам поедет за фотографией.
«Сейчас не те времена», – подумал Тернер. У них может быть две-три машины, не больше. Раньше на них работала вся болгарская контрразведка. Они, конечно, будут ждать у дома машину, посланную за ним. Но остальные сотрудники КГБ сидят теперь у посольства. Черт возьми! Нужно принимать решение. Он натянул темную водолазку, надел костюм, пальто. Конечно, куртка была бы куда лучше, но где взять куртку? Здесь всего один выход из дома. Черт возьми, каким образом выйти из дома? У него всего полчаса времени. Если бы он владел болгарским, все было бы гораздо проще, он бы объяснил что-нибудь соседям. И одежду поменять невозможно. Он бросился к шкафам, может, здесь что-нибудь есть? В одном из шкафов он нашел белое легкое демисезонное пальто супруги хозяина дома, любезно предоставившего им свою квартиру.
Нет, это не подходит. Его лысоватая голова не сойдет за женскую прическу. Косынка. Конечно, косынка. Если ее даже нет, можно сделать из любой темной простыни. Это он найдет. Теперь нужен ребенок. Он сорвал простыню с постели, потом снял свое пальто, завернул его в простыню, словно ребенка, не забыв положить внутрь и свои туфли. Теперь надеть туфли хозяйки. Нет, конечно, они ему не подходят. Черт, как он опаздывает. Придется надевать собственные туфли. В конце концов, многие женщины сейчас ходят в почти мужских ботинках. Брюки тоже неплохо. Нужно будет имитировать походку. Это он сумеет. Тернер вытер пот, взглянув на часы. Прошло уже десять минут. У него совсем нет времени.
Одевшись, он взглянул на себя в зеркало. Конечно, ужасно. Он едва натянул пальто. Для этого ему пришлось снять пиджак, отложить его на стул. Хорошо еще, что пальто не порвалось. Впрочем, и сам Тернер был далеко не крупным мужчиной. Ему повезло больше, Томас бы ни за что не влез в это пальто. «Будем надеяться, что никто не обратит внимания на размеры. Но издали могут заметить только белый цвет, – подумал Тернер. – Придется контролировать каждое движение. Надеюсь, они не подбегают к каждой выходящей женщине, заглядывая ей в лицо. К тому же они должны быть предупреждены о том, что сюда едет машина посольства, и поэтому несколько расслабятся. Нет, какой молодец Томас, он все сделал правильно».
И хотя квартира недалеко от посольства, посланная за Тернером машина должна еще раз убедить их в беспомощности американского гостя, не умеющего найти дорогу к посольству в чужом городе.
Он вышел из квартиры, предусмотрительно оставив свет включенным. Затем вошел в лифт. За ним в лифт вошли какая-то пожилая женщина с мальчиком, видимо, ее внуком. «Господи, – испугался Тернер, – неужели и этот мальчик решит, что я шпион. Как воспитывают этих маленьких болгарских коммунистов?» У русских они называются комсомольцами, нет, кажется, пионерами. А здесь он даже не знает как. Тернеру пришлось отвернуться в сторону, чтобы они не смотрели ему в лицо. Старушка что-то выговаривала своему внуку.
Пока лифт невыносимо долго полз вниз, она успела обратиться и к Тернеру, сказав что-то, очевидно, о ребенке. Уильям кивнул, пробурчав нечто невразумительное. Старушка снова принялась выговаривать внуку. Когда лифт остановился, они первыми вышли и медленным шагом двинулись к выходу из блока. Он перевел дыхание и пошел за ними, танцуя бедрами и изо всех сил изображая женщину, что было довольно трудно в его крепких, почти ковбойских ботинках. Он прошел двор, заметив машину сотрудников КГБ. Разглядел даже лица сидевших там наблюдателей. Они равнодушными взглядами проводили женщину и даже не смотрели в ее сторону. Только когда он наконец дошел до угла и повернул за дом, позволил себе на секунду прислониться к стене дома и вытереть пот.
Потом забежал в соседний блок, снял женское пальто, надел свое, затянул нужную одежду в обычный тюк и побежал искать такси. Поймав машину, он назвал адрес семьи Костандиновых и нетерпеливо посматривал на часы, пока автомобиль вез его до нужного дома. Здесь все было спокойно. Как разумно они сделали, что дали этим болгарам не обычный телефон атташе, прослушивающийся болгарской контрразведкой и КГБ, а домашний телефон одного из сотрудников посольства. Впрочем, болгарам они сказали, что это телефон посольства. И хотя домашние телефоны также прослушивались, но КГБ уже не располагал теми возможностями в этой стране, чтобы одновременно контролировать сразу десятки телефонов по всему городу и обратить внимание на звонок болгарской семьи, нашедшей какую-то фотографию.
Тернер уже собирался выскочить из машины, когда вспомнил, что не взял с собой денег. Вообще никаких денег. Переодеваясь, он снял свой пиджак, где были деньги. Он закрыл от ужаса глаза. «Какая глупость, – подумал он. – Так бездарно попасться».
– Мистер, – попросил он на ломаном английско-болгарском языке, – я сейчас вернусь. Сейчас вернусь. Я оставлю свой тюк. Вот здесь. Уно моменто, – он почему-то перешел на итальянский.
Водитель понял. Он тоже немного владел английским.
– Тен долларс, – сказал он строго.
– Конечно, – обрадовался Уильям, – будет тебе десять долларов.
И побежал к дому. На этаж Костандиновых он поднялся бегом. Чуть отдышавшись, позвонил в дверь. Хозяин семьи сразу открыл дверь, и они одновременно с хозяйкой начали говорить, кричать, смеяться. Тернер не понимал ни слова. Наконец ему показали шкаф, за который упала одна из фотографий. Провалилась туда и лежала там столько времени. А сегодня, отодвигая шкаф, они случайно нашли фотографию, где был Кемаль Аслан, снятый, правда, издали, но его можно узнать. Они сидели на свадьбе все вместе, все одноклассники. Хозяин дома показывал шкаф и место, куда упала эта единственная фотография.
«Кажется, Милт был не прав, – подумал Тернер, – чудеса иногда бывают».
Схватив фотографию, он поцеловал на радостях хозяйку дома и выбежал из квартиры. Внизу терпеливо ждал водитель такси.
– Американское посольство, – попросил Тернер. Это водитель понимал без перевода.
Болгарин показал на пальцах еще пять долларов, и Уильям кивнул головой. Но, когда они подъезжали к посольству, он вдруг испугался, что сотрудники КГБ могут разгадать их игру и перехватить его до того момента, когда он войдет в здание. Поэтому он быстро развернул тюк и прямо в машине снова надел белое женское пальто, повязал косынку. Когда водитель обернулся, он увидел на заднем сиденье женщину и едва не врезался в идущий впереди грузовик.
– Карнавал, карнавал, – затараторил Тернер, надеясь, что водитель его поймет.
– Ах, карнавал, – захохотал усатый водитель, понятливо кивая.
«Можно подумать, здесь Бразилия, – недовольно подумал Тернер. – Кажется, это у них бывают карнавалы в конце января, когда там самый разгар лета». Водитель подъехал к зданию посольства, и Уильям вылез из машины, подошел к охраннику.
– Вызовите кого-нибудь из посольства, – нервно попросил он.
Охранник отвернулся.
– Никого уже нет, миссис. Езжайте к себе домой, можете приехать завтра на прием.
– Кретин! – закричал Тернер, сдергивая косынку. – Вызывай всех, кто есть в посольстве.
Испуганный охранник едва не дал сигнал тревоги.
Болгарские милиционеры, стоявшие в тот вечер у ворот посольства, долго потом вспоминали, как неизвестная женщина подъехала к воротам посольства и начала кричать на сотрудника посольства, охранявшего здание. И как потом эта женщина сорвала косынку и оказалась мужчиной. И как из посольства выбегали люди. И как обалдел болгарский водитель такси, когда кто-то дал ему сразу сто долларов. И как на другой стороне улицы из машин, принадлежащих сотрудникам КГБ, выскочили сразу несколько человек, зло переговаривающихся друг с другом. Некоторые моменты милиционеры уловили, о некоторых догадались, а о некоторых не узнали никогда.
Впрочем, это было уже не совсем важно. На фотографии, полученной Тернером, было совершенно четко видно, что Кемаль Аслан в молодости был совсем не похож на нынешнего Кемаля Аслана, живущего в Торонто. Это было настолько очевидно, что не требовалась даже специальная экспертиза.
На следующий день утром со специальной охраной и на автомобиле американского посла Уильям Тернер и Томас Райт отправились в аэропорт. Регистрация рейса прошла спокойно. Перед тем как пройти за стойку пограничников, Тернер обернулся и увидел злые лица сотрудников КГБ. Он улыбнулся им и помахал рукой.
– Кажется, они будут долго тебя вспоминать, – со смехом заметил Томас.
– Надеюсь, они не решат, что я гомосексуалист, – пошутил Тернер.
Уже когда они сели в самолет, он вдруг сказал своему напарнику:
– А Милт Берден не верит в чудеса.
– Ну и что? – не понял Томас.
– Ничего. Просто говорю, что он не верит в чудеса.
Томас пожал плечами и отвернулся. Самолет набирал высоту.
Часть 2
ЕГО НАСТОЯЩЕЕ
БЕРЛИН. 23 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА
Он нервно поглядывал на часы. Было уже около десяти дня, и он выжимал из машины все возможное. Ему был резон торопиться. Услышанное вчера сообщение не просто потрясло его, оно перевернуло все его планы. Всю ночь он ездил из Берлина в Потсдам и обратно. Теперь он ехал к генералу, пославшему срочный приказ явиться в город.
Вениамин Сергеевич Евсеев был всего-навсего майором, но уже занимал должность полковника при штабе Западной группы войск. По образованию экономист, он давно занимался финансовыми вопросами, в том числе и в армии. И вчерашнее известие, переданное по телевидению, просто потрясло его. Неожиданно выяснилось, что в Советском Союзе меняют деньги. Произошло то, о чем все говорили последние несколько лет, но что, как всегда, случилось внезапно.
На весь обмен было отведено всего несколько дней, и миллионы советских людей выстроились у дверей сберегательных касс и банков, чтобы обменять свои купюры на новые деньги, практически ничем не отличавшиеся от старых, если не считать небольшой дополнительной белой полосы, появившейся с левой стороны купюр. Евсеев торопился, хорошо представляя гнев генерала, уже предупреждавшего их о возможном обмене. Сизов, работавший в ГРУ, знал, что во время перевозки секретного груза в хранилище произошла авария и в разбитом ящике инкассаторы и сопровождавшие машину охранники увидели новые деньги [6]6
Такой случай действительно произошел до обмена денег. И хотя все работники были строго предупреждены о неразглашении подобной информации, остановить распространение слухов было уже невозможно. Один из сопровождавших был осведомителем ГРУ, хотя военная разведка всегда утверждала, что не имела осведомителей внутри страны. Впрочем, точно так же утверждает любая разведка мира от ЦРУ до МОССАДа, тогда как точная информация внутри собственной страны нужна любой разведслужбе не меньше, если не больше информации по зарубежным странам.(Прим.авт.)
[Закрыть].
Информатор исправно сообщил об этом в ГРУ, и руководство военной разведки, таким образом, было осведомлено о возможном обмене. Не знали когда и где. И в какие сроки. По расчетам майора Евсеева, это должно было произойти после мартовского референдума по вопросам сохранения Советского Союза. Евсеев считал, что никто не пойдет на столь непопулярный шаг до референдума. Но он предпочитал не афишировать своих взглядов, постоянно успокаивая генерала, напоминавшего об обмене. И вот теперь они не успели. Майор едва не упал со стула, услышав вчерашнее известие. И сегодня утром уже спешил на встречу, с ужасом ожидая гнева генерала, столь помогавшего ему в продвижении по служебной лестнице.
И он не ошибся. Понял это, как только открылась дверь хорошо знакомой ему квартиры, и майор узнал полковника Волкова из военной контрразведки, часто приезжавшего сюда на свидание с генералом. Сам генерал сидел в глубине комнаты. Он был не просто мрачен. Он был в таком ужасном настроении, что Евсеев вдруг испугался за свою жизнь, понимая, как невыгоден генералу такой важный свидетель, как он.
– Доигрался? – спросил генерал, холодно посмотрев на майора.
– Виктор Михайлович, – залепетал Евсеев, – товарищ генерал… Мы… Вы… Они…
– Где деньги? – перебил его Волков, поднимаясь. – Где наши деньги?
– У нас в хранилище, – выдохнул Евсеев.
– Сколько? – спросил генерал.
– По документам там должно быть триста миллионов.
– А на самом деле? – быстро спросил Волков.
– Там… там…
– Ну! – нетерпеливо крикнул генерал.
– Больше миллиарда, – сумел выдавить несчастным голосом Евсеев.
Волков как-то страшно крякнул, удерживаясь от неистового желания треснуть по лысеющей голове молодого майора-финансиста. И отошел к дивану, усаживаясь на него. Евсеев по-прежнему стоял перед генералом.
– Я же предупреждал, – холодно напомнил генерал.
– Мы думали… я думал, они будут менять деньги после референдума. Я считал, что они не пойдут на обмен так быстро.
– Нужно было исполнять то, что тебе приказывают, а не думать, – раздраженно заметил Сизов. – Он думал…
– Наши финансисты тоже так считали… Генерал Матвеев говорил…
– Ваши финансисты говно, – заорал, не сдерживаясь, Волков, – такое же, как и ты. И генерал Матвеев тоже.
– Полковник! – поморщился Сизов.
– Извините, – дернулся Волков, – с таким идиотом делать какие-нибудь дела!..
– Что думаешь предпринять? – холодно спросил генерал. – Можешь предложить нечто конкретное? Вы ведь продавали все имущество на советские деньги и восточногерманские марки. С марками мы тогда разобрались. А как быть с нашими деньгами?
Майор понимал, о чем говорит генерал. После крушения берлинской стены в восемьдесят девятом году и объединения Германии в девяностом было решено обменять восточногерманские марки на западные в пропорциях один к одному. Обменивая никому не нужные «марки Хонеккера» на «марки Коля», находящаяся в Германии огромная масса советских войск получила таким образом конвертируемую валюту. Собранные от продажи оружия и обмундирования восточногерманские деньги удалось поменять на конвертируемую западную валюту. В обстановке полной бесконтрольности и развала, который постепенно воцарялся в Советском Союзе с начала девяностого года, сделать это было не так сложно. Но Павлов их всех обыграл. Майор был отчасти прав. Никто и не думал, что обмен денег произойдет так спешно и в такие короткие сроки. Теперь следовало думать, куда и как можно перебросить большую сумму.
– Мы должны отправить их в Советский Союз, – несмело предложил майор.
– А у тебя есть документы? – спросил генерал. – Как ты объяснишь наличие такой массы денег? Ты себе представляешь технически, как это можно сделать?
– Нам дали разрешение, – сказал Евсеев, – менять деньги для солдат и офицеров.
– Садись, – разрешил наконец генерал, и майор осторожно опустился на краешек стула, – объясни, в чем дело?
– Часть суммы мы можем отправить как деньги, полученные от обмена для контингента наших войск в Германии, – несмело выдавил майор, облизывая губы.
– Хорошо. Но это только небольшая часть. А с остальными деньгами как быть?
– По полученной инструкции мы должны уничтожить старые деньги, – продолжал Евсеев, – можно будет записать гораздо большие суммы, а часть передать в национальные банки союзных республик.
– Куда? – не понял генерал.
– В банки Грузии или Азербайджана. Можно в Литву, но там после январских событий слишком много ваших коллег из КГБ. Генерал Матвеев говорил, что в Прибалтику опаснее всего.
– О Литве забудь, – сразу сказал Сизов. – Так, что ты можешь предложить? Переправить деньги в Грузию или Азербайджан?
– У нас есть некоторые связи с Закавказьем. Можно через них договориться. Думаю, их банки сумеют провести такую сумму. Особенно в Грузии. Там сейчас такой бардак.
– Так, – сказал генерал, подумав, – ты считаешь – это выход?
– Как один из вариантов, – осмелев, сказал Евсеев. В финансовых вопросах он разбирался гораздо лучше Сизова и Волкова. Здесь он играл на своем поле.
– Что тебе нужно, чтобы все сделать? – спросил Сизов. – У нас мало времени. Только завтрашний день.
– Я постараюсь успеть. Сегодня мы будем договариваться с Москвой, потом постараемся подготовить Тбилиси или Баку к приему самолета.
– А если там остановят наш самолет? – спросил Волков. Он был контрразведчиком и уже несколько лет занимался проблемами только внутри Западной группы войск. И несмотря на то, что сам давно погряз в многочисленных махинациях с продажей имущества и оружия Западной группы войск, тем не менее не мог даже представить себе размеры коррупции и развала, охватившие в эти последние месяцы его некогда великую страну.
– Не остановят, – ответил вместо Евсеева генерал, – это уже наше дело. Мы сумеем сделать так, чтобы самолет полетел со всеми положенными документами.
– Это рискованно, – пробормотал Волков.
– А потерять такие деньги не рискованно? – зло спросил его Сизов. – Договаривайся, – разрешил он Евсееву, – и постарайся на этот раз без накладок.
Майор кивнул, вскочив на ноги.
– Я успею, – он выбежал из квартиры.
– Вы ему верите? – спросил полковник, когда за Евсеевым закрылась дверь.
– А куда он денется? – холодно усмехнулся Сизов. – Этот наш со всеми потрохами. Он ведь знает, что любой шаг в сторону будет для него последним в жизни. Либо его найдем и убьем мы, либо дадут «вышку» в Москве. За тот объем хищений, который на нем висит, меньше «вышки» не дают.
Волков пожал плечами, но ничего не сказал. А Сизов добавил:
– Может, твои немцы тоже пронюхали про обмен и поэтому так торопились передать нам часть денег в нашей валюте. Мы тоже попались на их удочку, согласились взять нашими деньгами. Все это глупо. Ты давай лучше поторопи наших «партнеров». Все нужно делать как можно быстрее. Судя по всему, в Москве могут произойти изменения, и не в нашу пользу.
– Понимаю. – У Волкова испортилось настроение.
– И еще, – сказал вдруг генерал, – я хотел тебя предупредить.
– Да, – насторожился Волков. Он не любил, когда генерал говорил эти два слова «и еще». За ними всегда скрывалось нечто неприятное, какая-то гадкая новость, словно специально оставленная генералом напоследок.
– Я получил сообщение из Москвы, – коротко сказал Сизов, – в Германию, в нашу зону, будет послан представитель специальной инспекции Комитета государственной безопасности. Никто не знает ни его фамилии, ни других его данных. Но уже известно, что этот специалист получил назначение в Германию. Догадываешься зачем?
– Чтобы расследовать дело об убийстве Валентинова? – хриплым голосом предположил полковник.
– Вот именно. Тебе, полковник, нужно иметь не пять сутенеров-осведомителей среди солдат, в основном гомиков и болванов, а хорошую агентуру. Кажется, она совсем скоро тебе очень понадобится.
Волков угрюмо молчал, не решаясь возражать.
– Когда приедет этот чертов чех? – спросил Сизов.
– Через два дня.
– Ты уверен, что он согласится?
– Обязательно. Он и раньше покупал у нас деньги, правда, не в таких количествах.
– Думаешь, они захотят нам заплатить?
– Конечно, захотят. Они ведут дела с нашей страной, и им необходимы советские деньги. По курсу, более заниженному, чем официальный. Если Евсеев начнет наконец соображать, мы сумеем провернуть это дело с максимальной пользой.
– Из-за этого чеха ты убил Валентинова?
– Вы же знаете точно, кто именно его убил. Это был не я. А с чехом до этого много раз встречался подполковник Ромашко. И только после случая с Валентиновым я сам поехал в Прагу.
– Ромашко ничего не знает?
– Нет.
– Пусть и дальше ничего не знает.
– Конечно. Этот чех такая сволочь, типичный мафиози. Но быстро соображает и по-русски хорошо говорит.
Сизов промолчал, больше ничего не стал спрашивать.
– Завтра мы должны решить вопрос с этой массой денег, – сказал он спустя некоторое время, – постарайся весь день держать со мной связь. Если понадобится, я попрошу самолет командующего, лишь бы мы успели их вывезти.
– Я полечу с этим самолетом, – вызвался полковник.
– Ты полетишь с другим самолетом, – неприятно улыбнулся генерал, – с тем, который повезет другие деньги. Гораздо лучшие.
Волков понял.
– Конечно, – хрипло сказал он, – конечно, полечу.
И, забрав со стула свое пальто, вышел из квартиры.
Генерал долго стоял у окна. Потом подошел к столу, проверяя включение скэллера, не позволяющего никому услышать или записать их разговор в этом помещении. Лишь потом пододвинул к себе телефон, быстрыми привычными движениями набрал номер. Он звонил по коду в Москву. На Старую площадь. Туда, где в целом комплексе зданий располагался все еще всесильный на тот момент аппарат. Он прождал недолго. Снявший на другом конце телефонного провода трубку человек уверенным голосом сказал:
– Я вас слушаю.
Сизов невольно выпрямился, как бывало всегда при разговоре с этим человеком. Он знал, что эту линию невозможно прослушать, что никакая аппаратура не сможет записать разговор, происходящий в кабинете на Старой площади. И, самое главное, никто не посмеет даже слушать разговор между Всесильным Чиновником и генералом ГРУ. Сизов испытывал сейчас примерно такое же смущение, какое испытывал всего десять минут назад майор Евсеев. Правда, разница между майором-финансистом и генералом ГРУ была гораздо меньшая, чем между ним и его нынешним собеседником.
– Это я, – торопливо доложил Сизов.
– Говорите, – нетерпеливо разрешил Чиновник, выказывая некоторое нетерпение.
– У нас небольшая проблема, – начал говорить Сизов, – такой срочный обмен начали.
– Это ваше дело, – нетерпеливо перебил его Чиновник.
– Да, да, конечно, – сразу отступил Сизов, – просто я позвонил сообщить, что все будет в порядке.
– Надеюсь. – Чиновник отключился, даже не попрощавшись. Генерал минут пять держал в руках телефонную трубку. А потом с размаху швырнул телефон об стенку и грязно выругался.
ТОРОНТО.
24 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА
Весь вчерашний день он потратил на уговоры. Марта никогда не отличалась особым терпением, и теперь, когда ее бывший муж позвонил, она даже не удивилась. Но втолковать ей, что он хочет срочно видеть сына, оказалось почти невозможно. Мальчик учился на севере страны, в Бостоне, в специальном колледже, и она не собиралась лететь туда за сыном. После пятиминутного разговора он понял, что все его уговоры напрасны. И положил трубку, не попрощавшись с Мартой. Впрочем, она всегда была стервой. Даже теперь, когда вторично вышла замуж и избавилась от своего сына, отправив его учиться в другой город.
Он понимал, что нужно улетать в Европу. Питер позвонил ему еще раз, и он четко осознавал необходимость скорого вылета. Агенты, наблюдавшие за ним, уже не особенно церемонились, пристраиваясь на улице прямо за его машиной. Лететь самому в Бостон было невозможно. И в запасе у него был всего один день. Он уже успел заказать для себя билет первого класса в Мюнхен. И даже закончить ряд неотложных дел. Оставалось только одно – проститься с сыном. Улететь, не увидев Марка, было немыслимо. Но и лететь в Бостон было невозможно. Оставался только один выход, и он позвонил вчера ночью своему адвокату в Нью-Йорк. Он не сомневался, что все его телефоны прослушиваются. В том числе и этот телефонный разговор с Льюисом.
– Питер, – попросил он, – мне хочется увидеть сына. Я звонил Марте, но она даже не хочет разговаривать.
– Из-за этого ты будишь меня в первом часу ночи?
– Мне нужно увидеться с сыном, – нетерпеливо произнес Кемаль.
– Извини, – понял наконец его адвокат, – я, кажется, еще не проснулся. Конечно, тебе нужно с ним увидеться.
– У меня масса дел в Торонто, – он говорил это для посторонних, но Питер все понимал, – мне нужно увидеться с сыном. Ты не мог бы сегодня вылететь в Бостон и завтра привезти его ко мне?
– Прямо сейчас? – жалобно спросил Льюис.
– Прямо сейчас, – безжалостно подтвердил Кемаль, – ты ведь знаешь, где он учится. И директор знает, что ты мой адвокат. Если понадобится, можешь позвонить мне, я все могу подтвердить.
– Черт с тобой, – пробормотал Питер, – конечно, мне придется лететь в Бостон. Ладно, отосплюсь в самолете. Хотя там всего сорок пять минут полета. Встречай нас утренним рейсом.
– Спасибо, Питер. Я буду дома, можешь звонить в любое время.
– Думаю, мне поверят, – пробормотал Питер и первым отключился.
«Теперь все в порядке», – подумал Кемаль. Питер сделает все, чтобы привезти Марка к нему в Канаду. Он обвел глазами комнату, из которой говорил. Его большой двухэтажный дом, столь нетипичный для крупнейшего города Канады, был расположен недалеко от парка Давида Бальфура и внешне представлял собой типичное здание викторианской эпохи прошлого века. Правда, внутри все было перестроено с учетом достижений современной техники. Повсюду установлена ультразвуковая сигнализация, работали камеры, фиксирующие любое движение в парке вокруг дома. Внутри дом напичкан вычислительной техникой и уже прочно обживающими дома состоятельных канадцев компьютерами нового поколения. Спутниковая антенна расширяла возможности телевидения.
При желании он мог бы принимать и Москву. Но делать этого он, разумеется, не стал, лишь позволял себе ловить иногда каналы турецкого телевидения.
В этом доме он провел последние несколько лет. В этом доме у него была библиотека, уже не характерная для канадцев конца двадцатого века. Он покупал книги, часто выписывая их по каталогу. Лишь иногда позволял себе приобретать в магазинах любимых с детства Толстого и Чехова на английском языке. Он, прекрасно владевший английским, все-таки не находил обычного успокоения в Толстом и особенно в Чехове. Переведенные на английский, они переставали так много значить, словно слились с общей американской культурой, став частью многочисленных комиксов и бестселлеров. Иногда по ночам он пытался переводить Толстого и Чехова на язык оригинала. Получалось не очень хорошо. Часто не хватало того единственного емкого слова, которое подбирали эти титаны мысли, стараясь выразить боль и тревогу, отчаяние и надежду, радость и сомнение. Но от самого процесса перевода он получал удовольствие, словно как-то приобщаясь к давно утраченному детству.
После таких «упражнений» он обычно плохо спал. И часто снилась мама. Они расстались тогда, в семьдесят четвертом, и он вот уже семнадцать лет был вдали от нее. От связных он знал, что она жива, здорова, получает пенсию и даже зарплату своего сына, уже полковника КГБ. И знает, что сын находится на очень сложной работе. Но семнадцать лет!.. Он не мог даже представить себе, какие изменения произошли в Советском Союзе за время его отсутствия. Тогда, в начале семидесятых, по улицам еще ездили старенькие «Победы» и новенькие «Волги» ГАЗ-21. Иногда встречались даже «двадцатьчетверки», но это было достаточно редко, только в Москве и столичных городах.
В этом доме, который он завтра должен был оставить, все было знакомо и близко. Даже его любимые картины. И ничего отсюда нельзя было взять в другую жизнь. Он не имел права увезти даже те мелкие безделушки, которые накапливаются в любой квартире по прошествии нескольких лет и которые становятся непременным атрибутом жизни любого человека.
Он поднялся по лестнице в свою спальню. Включил тихую музыку. Ему всегда нравилась классика: Вивальди, Шопен, Брамс. Вот и сейчас, слушая Шопена, он лег на кровать. В этом доме все было таким близким. Никогда больше не будет миллионера Кемаля Аслана. Впрочем, он об этом не очень жалел. Когда много денег, их тратишь, не раздумывая и не обращая внимания на суммы потраченного. Теперь ему придется заново учиться жить на зарплату. Кемаль усмехнулся. Он уже забыл про советские деньги. Забыл даже, что он уже полковник. Сколько тогда получал полковник КГБ? Триста, четыреста долларов? Или пятьсот? Хотя нет. Полковник получал в рублях. А доллар был равен, кажется, шестидесяти копейкам. Кажется, сейчас в СССР ввели какой-то другой обменный курс. В десять раз выше официального. Теперь его зарплата будет равняться пятидесяти или шестидесяти долларам. Он даже засмеялся. Можно ли прожить в СССР на эти деньги? Наверное, раз ввели такой курс.
Но сама жизнь все равно круто изменится. Ему придется привыкать к новой, абсолютно новой для него жизни. И от того, как он сумеет прижиться уже в другой жизни, в других координатах отсчета, будет в конечном итоге зависеть и вся его дальнейшая жизнь. Он вспомнил, как умер полковник Конон Трофимович Молодой, широко известный на Западе как Гордон Лонсдейл. Его арестовали в январе шестьдесят первого, а уже в апреле шестьдесят четвертого обменяли на английского разведчика Винна, захваченного в ходе операции контрразведки КГБ по ликвидации предателя Пеньковского. Уже тогда этот человек был легендой. Его и полковника Рудольфа Абеля называли лучшими разведчиками-нелегалами советской разведки. Западные писатели и журналисты посвящали им множество книг и газетных публикаций, пытаясь постичь природу успешной деятельности офицеров КГБ.
Но оба офицера, вернувшиеся домой с Запада, и десятки сотрудников КГБ, ранее проработавших долгие годы в других странах, отвыкали от жизни в СССР, и им приходилось учиться буквально заново. Особенно беспомощными в этом плане были нелегалы, проработавшие многие годы за рубежом. Полковник Конон Молодой был одним из таких разведчиков. Он так и не сумел полностью адаптироваться к уже другим условиям, как некогда Ихтиандр, слишком долго находящийся в воде и почти разучившийся дышать, как человек. Конон Молодой умер в октябре семидесятого года, когда отправился вместе с женой и несколькими друзьями за грибами. Просто нагнулся и вдруг упал от разрыва сердца.