Текст книги "Фактор страха"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Москва. 11 мая

Эта ночь явилась для Зиновия Михайловича тяжелым испытанием. Но он был человеком добросовестным, и уже через час Дронго получил данные на Арсения Попова, бывшего сотрудника госбезопасности, уволенного из органов более шести лет назад. Выяснилось, что сначала Попов работал в пятнадцатом отделе Первого главного управления КГБ, занимавшегося архивами разведки, и лишь потом его перевели в четвертый отдел, специализирующийся на странах Европы, где говорят на немецком.

Немецкий он знал хорошо и немного говорил по-английски. Жил Попов в Астраханском переулке, куда и отправилась группа Романенко. Всеволод Борисович на всякий случай вызвал подкрепление. Когда подъезжали к дому, Романенко обратился к Дронго:

– Опять собираетесь экспериментировать? Учтите, это не брачный аферист, а бывший сотрудник КГБ. Он вполне может применить оружие. Он не ребенок и понимает, какое на него повесят обвинение. Как минимум на его совести убийство Труфилова. Хатылев сообщил ему, где и в какое время будет находиться Труфилов, и он передал эти сведения убийце. А поскольку он связан с убийцами и с компанией Чиряева, должен понимать, чем ему грозит арест. Даже в тюрьме он не сможет чувствовать себя в безопасности.

– Возможно, – задумчиво произнес Дронго, глядя в окно. Сидевшая рядом Галина все время молчала. Ей было не до разговоров. Романенко не отправил ее домой, понимая, в каком она состоянии. Лицо у нее распухло, но Романенко из деликатности сделал вид, что ничего не заметил.

– Вас что-то беспокоит? – спросил Всеволод Борисович. Он видел, что Дронго о чем-то напряженно думает.

– Честно говоря, да, – ответил Дронго. – Попов не был аналитиком и не входил в группы оперативного планирования. Никогда не работал в управлении «Р», ведавшем оперативным планированием и анализом конкретных ситуаций. Он занимался архивами в пятнадцатом, а потом в четвертом отделе. Конечно, он офицер КГБ и специалист, но для разработки операции такого масштаба, какую они провели с Хатылевым, нужен был стратег. Специалист-аналитик. Как минимум, хорошо разбирающийся в психологии людей и умеющий планировать тайные операции. Я уже не говорю об их оперативности. В максимально сжатые сроки подготовили убийство Труфилова, сообщили Бергману о согласии Ахметова давать показания. Здесь чувствуется рука специалиста-профессионала. Судя по биографии, которую мне передал Зиновий Михайлович, Попов не мог быть организатором. В лучшем случае, связным.

– Думаете, есть кто-то еще?

– Убежден. Операция тщательно продумана и проведена блестяще, как и операция с Труфиловым. Тогда полковник Кочиевский отправил в командировку тяжелобольного Вейдеманиса, который уже не мог, да и не хотел скрываться. Он искал Труфилова, а за ним по пятам шли убийцы, люди Кочиевского.

– Но Кочиевский погиб. Гарибян был на его похоронах, – напомнил Романенко.

– Значит, есть другой, такой же профессионал, как Кочиевский, – сказал Дронго, – способный так же нестандартно мыслить и планировать операции. Попов связной, своего рода передаточное звено. Обратите внимание, работает та же схема. Во главе операции стоит бывший офицер КГБ, обладающий определенными навыками, а поддерживают его профессиональные киллеры, которые действуют достаточно оперативно. Такое впечатление, что Кочиевского заменил его талантливый ученик.

– Арестуем Попова и все узнаем, – заявил Романенко.

– Если мои предположения верны, можем опоздать. Кто-то, пока неизвестный нам, наверняка просчитает все наши ходы и поймет, зачем нам понадобилось, чтобы Бергман вечером появился в тюрьме.

– Может, поговорить с Давидом Самуиловичем? – вмешался тут Савин. – Объяснить ситуацию?

Романенко покачал головой. Он знал, что Бергман, опытный адвокат, не станет ничего говорить.

– Пустая затея, – сказал Дронго, словно угадав мысли Романенко, – получить информацию от него не удастся. К тому же он может и не знать, кто планировал все эти операции. Но он обязательно сообщит тем, кто направил его в тюрьму, что Ахметов вовсе не собирался давать показания, что это самая настоящая утка.

– Какой зловещий симбиоз, – сказал Романенко, – с одной стороны, офицеры военной разведки и КГБ, с другой – уголовники. Быстро же они снюхались.

– Они снюхались еще в начале девяностых, – мрачно заметил Дронго, – когда начались криминальные разборки в городе. Уже тогда стало ясно, что в стране идет не просто бандитская война, а война за передел собственности, и криминальные авторитеты имеют покровителей среди государственных чиновников и бизнесменов. В свою очередь, у каждого крупного бизнесмена была своя «крыша» – определенная группа видных политиков. Новоиспеченные миллиардеры не получили бы и десятой доли реальных доходов без помощи политиков. Все покрывали всех. Именно это явилось причиной ожесточенной борьбы за передел собственности. К середине девяностых ситуация стабилизировалась. А после августовского кризиса, когда рухнули многие коммерческие структуры и к управлению страной пришли другие люди, заменившие бесстыдных воров, откровенно грабивших государство, пришлось начинать все сначала.

– Если бы ваши слова услышали наши левые, они избрали бы вас депутатом, – добродушно заметил Романенко.

– Я аналитик и привык опираться на конкретные факты, – заметил Дронго, – поэтому могу сделать некоторые выводы. Мировая история еще не знала таких правителей, какие были в России в начале и середине девяностых. Ни одно правительство в мире, не считая захватчиков и варваров, не грабило так бессовестно свой народ, не обманывало так беззастенчиво собственных граждан. С уголовной шпаной можно было разобраться за полгода. Но циничным расхитителям, оказавшимся на вершине государственной власти, никто не сумел противостоять. Ни левая оппозиция, ни правоохранительные органы, ни СМИ. Под этот узаконенный грабеж, приведший к развалу государства, была подведена идеологическая база, называемая либеральными реформами. Чем это закончилось, вы знаете не хуже меня.

– Лучше не вспоминать, – мрачно заметил Романенко. – Кажется, мы приехали. Он живет один?

– Насколько мне известно, один. Развелся с женой и переехал на квартиру матери. Может, у него есть подруга, но таких данных я не получал.

– Внимание, начинаем, – поднял переговорное устройство Романенко. Офицеры ФСБ, прибывшие за ними во втором автомобиле, взбежали вверх по лестнице. Романенко вылез из машины, огляделся.

– Какая прекрасная ночь! – восхищенно произнес он. – Какие звезды! А нам в такую ночь приходится гоняться за убийцами.

– Надеюсь, мы не опоздали, – сказал Дронго, обернувшись к Галине.

Сотрудники ФСБ уже звонили в квартиру Попова. Никто не отозвался. Из-за металлической двери не доносилось ни звука. Один из офицеров позвонил к соседям. Услышав шум и голос на лестничной площадке, они уже проснулись, но впускать к себе фээсбэшников не хотели – боялись. Уговоры и объяснения не помогли. Соседям в квартире напротив пришлось вызвать милицию, и лишь после ее приезда старики открыли дверь. Оперативник через балкон перелез на балкон Попова, разбил окно и осторожно вошел в квартиру. В первой комнате работал телевизор. Во второй рядом с кроватью лежал убитый хозяин дома. Опасения Дронго оправдались. Офицер, не заходя в спальню, пошел открывать входную дверь, и через несколько секунд в двухкомнатной квартире Попова уже была вся группа ФСБ. Старший группы вызвал экспертов из управления. Романенко опустился на корточки перед убитым. Убийца сделал два выстрела в грудь и контрольным выстрелом в голову добил свою жертву. Тело еще не остыло. Последними поднялись наверх Дронго и Галина. Их встретил Романенко, не скрывавший своего огорчения.

– Вы были правы, – вздохнул он, – за всей этой операцией стоит кто-то другой. Он все рассчитал и решил убрать важного свидетеля. Второго за одни сутки. Против нас действует настоящий профессионал, возможно, не менее опытный, чем вы.

– Согласен, – кивнул Дронго, – но между нами существенная разница.

– Какая же? – заинтересовался Всеволод Борисович.

– Он ненавидит меня больше, чем я его. Потому, что боится.

– Думаете, убийца был один?

– Уверен. Будь их двое, такой опытный человек, как Попов, не пустил бы их в дом. Убийца был один и наверняка знал его. Обратите внимание, Попова убили в спальне. Пока он туда шел, убийца из коридора выстрелил в него. Пусть ваши люди поищут в коридоре, наверняка найдут следы выстрелов. Убийца, судя по всему, человек опытный, я бы даже сказал, очень опытный. Почерк характерный. Два выстрела в грудь, контрольный в голову.

Галина не подошла к убитому, ей было не по себе, и опустилась на стул, подставленный ей одним из офицеров. Дронго присел на корточки, осмотрел ранения.

– Убийца – профессиональный офицер, – уверенно заявил он. – Либо отставной военный, либо бывший сотрудник МВД или КГБ. Взгляните, какая меткость! Ведь он стрелял из коридора. Первая пуля пробила сердце. И хотя Попов был уже почти мертв, убийца выстрелил ему в печень. После чего вошел в комнату и сделал контрольный выстрел в голову. Хороший стрелок, ничего не скажешь.

– Мне от этого не легче, – мрачно заметил Романенко.

– Нужно вычислить, есть ли в окружении Чиряева или Попова бывший офицер, – сказал Дронго. – Будем работать до утра, но все выясним.

– Будем работать, – вздохнул Всеволод Борисович, – хотя не уверен, что удастся вычислить убийцу. Не исключено, что действует профессионал-наемник.

– Нет, – возразил Дронго, – Попов – офицер КГБ и не пустил бы наемника в дом, да еще ночью. Обратите внимание, убийство произошло недавно. Несомненно, что убийца и Попов были знакомы. Хозяин открыл ему дверь, они прошли в столовую, побеседовали, даже телевизор остался включенным. Потом что-то произошло. Очевидно, Попов, почуяв неладное, бросился в спальню, но пуля убийцы настигла его. Возможно, в спальне Попов хранил оружие.

Дронго, обернув носовым платком руку, чтобы не оставить следов, осторожно открыл гардероб и под стопкой простыней обнаружил пистолет.

– Красиво, – прокомментировал Романенко. – Значит, он спешил в спальню за оружием.

– Его что-то смутило. Очевидно, во время разговора с убийцей он понял, что допустил оплошность, бросился в спальню, но не успел. Это был не наемник. Попов знал его раньше. Возможно, связывался с ним напрямую, через голову организатора операции. Может быть даже они общались друг с другом, а главный получал информацию уже от самого убийцы. В этом случае убийца наверняка был коллегой Попова.

Они перешли в другую комнату, где находилась Галина. Она не могла оторвать глаз от убитого. Дронго пристально посмотрел на нее.

– Может, спустимся вниз?

– Нет, я останусь с вами, – упрямо заявила Галина.

Он перевел взгляд с телеэкрана на пульт управления, лежавший на столе. Романенко сел рядом с Галиной, тяжело вздохнул.

– Сейчас прибудут эксперты, – сообщил он, – не думаю, что им удастся опровергнуть ваши выводы, Дронго.

– Пульт управления, – кивнул Дронго, – посмотрите на пульт управления.

– Не понимаю, при чем тут пульт управления?

– Вы знаете, который час?

– Конечно, знаю, – удивился Романенко. – Это имеет отношение к убийству?

– Я могу сказать, на какой кнопке остались отпечатки пальцев убийцы, – вдруг произнес Дронго.

– Знаете, – с некоторым сомнением сказал Всеволод Борисович, – я, конечно, верю в ваши способности, но все должно быть в разумных пределах. Не обижайтесь, Дронго, но мне кажется, вы иногда увлекаетесь. Возможно, мы найдем отпечатки пальцев на пульте управления, и, возможно, они принадлежат убийце, но конкретную кнопку... Вы меня извините, но я с детства не верил в чудеса.

– Вы же опытный следователь, – возразил Дронго, – при чем тут чудеса. Все знают, как четко и толково вы проводите расследования. Просто вы очень устали за сегодняшний день. И только поэтому не обратили внимания на вещи вполне очевидные.

– Что вы имеете в виду? – занервничал немного Романенко.

– Сейчас третий час ночи. А телевизор еще работает.

– Да, работает. Ночные передачи. При чем тут убийство?

– Судя по тому, что мне удалось узнать об убитом, он был исполнительным служакой, не более того. За двадцать пять лет по службе особенно не продвинулся и ни разу не получил внеочередного звания. Это, во-первых, говорит о том, что не он разработал эту операцию, а во-вторых, свидетельствует о некоторых склонностях Попова. В доме нет книг. Вы обратили внимание? Ни одной.

– Не обратил, на мой взгляд, это не имеет никакого отношения к убийству. То, что вы нашли пистолет в шкафу, это здорово. Но при чем тут работающий ночью телевизор?

Дронго прошел к телевизору, взял лежавшую под ним на столике программу телепередач на текущую неделю. Посмотрел и протянул газету Романенко.

– Взгляните, что показывали по телевизору в полночь, когда примерно был убит Попов, по пятому каналу в это время на канале «Культура» передавали концерт Перельмана. Вряд ли он мог заинтересовать Попова или убийцу. Но не в этом дело. Попов наверняка смотрел другой канал, когда понял, что убийца пришел с конкретным заданием. Обратите внимание, в программе подчеркнуты некоторые передачи. В основном спортивные, футбол, а также фильмы. Судя по кругу его интересов, концерт он точно не смотрел.

Итак, догадавшись, зачем пришел убийца, Попов бросился в спальню за пистолетом. Убийца последовал за ним и из коридора послал пулю, убив Попова. Потом вернулся в эту комнату и включил пятую программу. Не потому, что так любил культуру. А потому, что знал, что пятый канал в ночное время показывает программы «Телеэкспо» и телевизор будет работать как минимум до двух-трех часов ночи, создавая иллюзию спокойствия. Очевидно, на большее убийца не рассчитывал. Из этого можно сделать два вывода. Во-первых, он был уверен, что здесь появимся мы, поскольку знал уже про наш трюк с Бергманом. Во-вторых, он человек достаточно образованный, знающий про «Телеэкспо».

Но про наш трюк узнал не убийца, а тот самый главный, который спланировал всю операцию. Убийца не простой уголовник, недаром, застрелив Попова, он переключил телевизор на канал «Культура», который работает позже остальных в будние дни. Вот, собственно, и все.

Романенко переводил взгляд с программы передач на Дронго, думая о том, что эксперт и в самом деле удивительный человек.

– Расскажи кто-нибудь нечто подобное, я бы не поверил, – признался он. – Надо передать пульт нашим экспертам. Я попрошу проверить именно пятую кнопку. Черт побери, Дронго, это феноменально. Вам не говорили, что у вас компьютерное мышление?

– Боюсь, компьютер не уловил бы связи между работающим телевизором и несчастной жертвой, – пошутил Дронго.

Галина поднялась со стула, посмотрела Дронго в глаза, спросила:

– Откуда ты такой взялся? – и выскочила из комнаты.

– Пусть кто-нибудь из офицеров последит за ней, – попросил Дронго. Романенко кивнул и вышел. Когда он вернулся, Дронго собирался звонить по мобильному.

– Боюсь беспокоить Зиновия Михайловича, – признался Дронго, – он убить меня готов. Наверняка опять его разбужу.

– Мы проверим через информационный центр ФСБ, – сказал Романенко. – Знаете, у меня просто слов нет!

– Обычная наблюдательность. Если бы бывшие офицеры наших спецслужб любили классическую музыку, может, не произошел бы весь этот развал, – заметил Дронго. – Жаль, что мы потеряли и Труфилова, и Попова. Поэтому все мои рассуждения – это лишь мысли вдогонку. На самом деле у нас сегодня крайне неудачный день.

– Они убрали всех свидетелей, – вздохнул Романенко, – всех, кто мог помочь следствию.

– Попов заплатил собственной жизнью за жизнь Труфилова, – напомнил Дронго. – Я почти уверен, что в Попова стрелял убийца Труфилова. Может, это и есть высшая справедливость?

Москва. 11 мая

Романенко велел Савину отвезти всех по домам. Дронго опять сел рядом с Галиной и не мог не заметить охватившей ее апатии. Она с безучастным видом смотрела в окно и, казалось, не видела ни начавшегося дождя, ни капель воды на стеклах, ни изредка мелькавших на дороге автомобилей. Дронго легонько коснулся ее руки.

– Как ты себя чувствуешь?

Она вздрогнула, посмотрела на него.

– Уже лучше, – сказала, горько улыбнувшись, – спасибо. И за пощечину тоже спасибо. Хотя щека болит до сих пор.

– Тебе нельзя сегодня оставаться одной, – решительно заявил он.

– Только не говори, что хочешь пригласить меня к себе, – усмехнулась она.

– Хочу, – сказал он. – Тем более что это самое безопасное место в городе. Возле дома дежурят сотрудники ФСБ, а в квартиру без разрешения хозяина трудно проникнуть.

– Значит, приглашаешь меня? – Она произнесла это с вызовом.

– Приглашаю, – он кивнул, чувствуя, что она вся напряглась, – но учти, в данный момент у меня в доме две женщины.

Она посмотрела ему в глаза, решив, что он над ней издевается.

– Какие женщины? Твои знакомые?

– Скорее твои. Это мать и дочь Эдгара Вейдеманиса. Ты их знаешь. Бабушка и внучка. Им нельзя ночевать в своем доме. Опасно. Пришлось взять их к себе. Они приехали из Витебска. Завтра операция. Но ты не беспокойся. У меня четыре комнаты. Будешь спать или в гостиной на диване, или уступлю тебе свое место в библиотеке.

– У тебя прямо-таки приют для обездоленных женщин, – сказала она с явным облегчением. – Видимо, тебе нравится роль утешителя?

– Дело не в этом. На месте Вейдеманиса мог оказаться кто угодно. Даже я сам. Сколько осталось людей с изломанной судьбой в декабре девяносто первого, когда страну растерзали на части? Огромную страну, составляющую одну шестую часть суши?

– И ты всем хочешь помочь? Всем-всем? – спросила она.

В ее тоне он уловил легкую иронию.

– Не всем, всем помочь невозможно. Кто мне поможет? И еще тысячам таких, как я? В своей родной стране я превратился в подозрительного субъекта, раньше работавшего на Центр, сотрудничавшего с международными организациями через Москву. В Москве я оказался никому не нужным чужестранцем. Если бы не мои весьма ограниченные способности, о которых вспоминают в критических ситуациях, я умирал бы сейчас с голоду где-нибудь в снятой квартире или вынужден был вернуться домой, чтобы охранять там какого-нибудь нувориша. Такого я просто не пережил бы и умер от разрыва сердца.

– С твоими способностями любая спецслужба мира возьмет тебя на работу, – сказала Галина.

– В любую я не пойду, – заметил Дронго. – Настоящий офицер и порядочный человек может присягать только раз: своей стране и знамени, за которое готов жизнь отдать. Если страны больше не существует, а знамя повержено, надо либо застрелиться, либо бороться. Присягать вторично, другому знамени и другой стране – безнравственно.

Савин, слышавший их разговор, обернулся к Дронго:

– Значит, все мы люди непорядочные. Я ведь работал в прокуратуре Союза.

– Ты работаешь там, где работал, – сказал Дронго, – тебя не заставляли присягать другому знамени и другой стране. Не твоя вина, что ты оказался в такой ситуации. Ты занимался расследованием преступлений и продолжаешь свою работу. К тому же никто не принуждал тебя менять свои принципы.

– А почему бы вам не устроиться к нам на работу?

– Во-первых, это было бы не-просто. Во-вторых, я сам не захочу. И в-третьих, я был убежденным противником распада нашей страны, который принес людям немыслимые бедствия. Порожденное этим распадом зло до сих пор невозможно искоренить. И еще неизвестно, восторжествует ли когда-нибудь добро. Знаешь, я ведь был тяжело ранен в восемьдесят восьмом и несколько месяцев провел на больничной койке. Тогда мне казалось, что я делаю нужное и благородное дело. Нам удалось предотвратить покушение на жизнь трех президентов.

– Вы были тогда в Нью-Йорке, – вспомнил Савин, – я читал об этом в газетах. Сообщали, что буквально в последний момент убийц схватили.

– Да, перед самым покушением. Но дело не в этом. Когда я пришел в себя, мир был уже другой. В Румынии расстреляли Чаушеску, в Германии рухнула Берлинская стена, в Польше победила на выборах «Солидарность». Говорят, эти изменения принесли Восточной Европе свободу. Возможно, так оно и было. Но моего мира больше не существовало. Потом наступил девяностый, после него девяносто первый. До сих пор не могу без содрогания вспомнить маршала авиации, который с улыбкой наплевал на совесть и честь офицера и одного президента страны сдал другому.

Горбачев, недалекий болтун, самоуверенный и бездарный, попробовал встать у штурвала и разбил вдребезги огромный корабль, объяснив катастрофу неисправностью судна. Но при всем при том он был законным президентом страны, а его министры оказались шкурниками и трусами. Не хочу об этом говорить, противно. Именно эти события и привели Вейдеманиса к трагедии.

Вейдеманис рассказывал мне, как в начале девяностых одна пожилая женщина плюнула ему в лицо только за то, что он выходил из здания КГБ в Риге. Представляете его состояние? Он ведь никогда не занимался ни диссидентами, ни даже внутренними проблемами. Всю жизнь проработал в разведке, но тогда КГБ олицетворял собой режим, разоблачения буквально сотрясали страну, и обычная женщина сочла возможным плюнуть в лицо незнакомому человеку только за то, что он вышел из здания КГБ.

Ему пришлось покинуть свою страну, где его лишили работы и даже могли осудить за службу в госбезопасности. Ценой неимоверных усилий ему удалось обеспечить относительно нормальное существование своей матери и дочери. Его предала жена. И после всех этих мучений он так неожиданно и страшно заболел. Приютить его родных в это тяжелое для них время было моим долгом. Уверен, на моем месте он поступил бы так же.

– Они сейчас у тебя? – спросила Галина.

– Да. Думаю, уже спят. Но у меня есть ключи.

– Хорошо, – сказала она после некоторого молчания, – я поеду с тобой. Слава, поверни направо, – обратилась она к Савину.

Остаток пути оба молчали. И лишь когда подъехали к дому, Савин показал на стоявший во дворе автомобиль, в котором сидели двое.

– Ваши охранники уже здесь, – заметил он, указав на машину.

– Я вижу. Спасибо, что нас подбросил. – Дронго вышел из машины. Подошел к входной двери, открыл ее, набрав код замка, и, придерживая, пропустил вперед Галину. Обернувшись, она сказала:

– Не забывай, я не только женщина, но еще и офицер милиции, и должна тебе помогать, тебя защищать.

– Помогать можешь, защищать не нужно, – сказал Дронго. – А о своей принадлежности к слабому полу забывают только воинствующие дуры-феминистки, которых я терпеть не могу. Для меня ты прежде всего женщина...

– Не надо, – поморщилась Галина, когда они вошли в лифт. – Роман говорил то же самое. Что ценит во мне прежде всего красивую женщину, в то время как интересовало его совсем другое.

– Роман был прохвостом, – в сердцах заметил Дронго, – и не нужно меня с ним сравнивать. Не нужно судить по одному подонку обо всех мужчинах.

– Извини, не хотела тебя обидеть.

Они вышли из лифта, и Галина огляделась. Над дверью, в углу, увидела небольшую камеру и повернулась к Дронго.

– Ты контролируешь весь подъезд?

– И кабину лифта тоже, – сказал Дронго. – Ты даже не представляешь, как важно слышать то, что говорят о хозяине покидающие его дом гости. Включаешь магнитофон и порой слышишь самые неожиданные вещи.

– Спасибо, что предупредил. Теперь буду молчать, пока не выйду из дома.

Дронго достал ключи и попытался открыть дверь, но она оказалась заперта изнутри. Он вспомнил, что сам просил Илзе никому не открывать до его прихода. Придется звонить. Но, может быть, девочка уже спит. Он негромко постучал в дверь, затем постучал сильнее. Неужели заснули? Но через несколько секунд кто-то подошел к двери и она отворилась. На пороге стояла Илзе. Она окинула внимательным взглядом Галину, потом спросила:

– Вы пришли с ним?

– Нет, – слегка покраснев, ответила Галина, словно ее уличили в чем-то недостойном, – нет, это совсем не то, что ты думаешь. Он – мой старый товарищ. Только товарищ, поняла?

– Конечно, поняла, – кивнула Илзе, пропуская их в квартиру.

– Ты почему не спишь? – шепотом спросил Дронго. – Уже утро. Бабушка, наверно, давно спит.

– Она не может заснуть, – ответила Илзе, – и я не могу. Скажите, сами-то вы верите, что папа останется жив? Только честно, вы верите в это?

– Верю, – ответил Дронго, выдержав ее взгляд, – если бы не верил, не позволил бы ему лечь на операцию. Врачи считают, что шансы у него есть, хотя и небольшие.

Илзе повернулась и, ни слова не говоря, пошла в спальню. На ней были брюки, светлая майка, очевидно, ее домашняя одежда, в которой она позволяла себе появляться перед малознакомыми людьми.

– Бедная девочка, – прошептала Галина, снимая куртку. – А где ее мать?

– Ушла к другому, – ответил Дронго. – Пока Эдгар ездил за границу и был перспективным офицером КГБ, она жила с ним, хотя, говорят, они не ладили. А когда начался этот бардак, она и ушла.

– Она просто искала повод, – убежденно заметила Галина, – женщины не бросают мужчину из-за идеологических или политических разногласий. Видимо, она его никогда не любила.

– Может быть, – согласился Дронго, – но ему от этого не легче. И девочке трудно. Сначала осталась без матери, теперь может потерять и отца. Постучу по дереву, чтобы все благополучно кончилось, – и он постучал по стенке встроенного стенного шкафа в прихожей.

Они прошли на кухню. Дронго достал из холодильника колбасу и сыр.

– Я не хочу есть, – проговорила Галина.

– Тогда вскипячу чай, спать все равно не придется, – сказал Дронго. – Надо просмотреть всю информацию, полученную от Зиновия Михайловича.

– Можно тебя спросить? – обратилась к нему Галина.

– Конечно.

– Что помогает тебе быть таким, какой ты есть? Сила воли, ум? Или еще что-нибудь?

– Скорее жизнелюбие, – ответил, подумав, Дронго. – Я слишком дорожу жизнью, чтобы попусту ее растрачивать. Смерть – всегда поражение, Жизнь можно отдать лишь ради счастья других. Тех, кого мы любим. Ради дела, которому служим. Ради страны, которую обязаны защищать. Вот и вся моя философия. Я люблю жизнь и не люблю проигрывать. Как там у Хемингуэя? «Человек рожден не для того, чтобы проигрывать». И еще слова Прудона, под которыми я готов подписаться: «Жить – значит мыслить».

– Почему ты не женишься? – спросила она, следя за тем, как он наполняет чайник водой. – Если не хочется, можешь не отвечать.

– Почему не хочется, – он сел напротив нее, – я всегда помню, чем занимаюсь. У меня слишком много врагов, и они постараются найти мое незащищенное место, чтобы нанести удар. И этим местом может оказаться тот, кто мне дорог. Именно поэтому я не могу жить рядом с близким человеком, на которого мои недруги могут обрушить свою ненависть. К тому же моя работа требует одиночества. Я не могу отвлекаться на бытовые проблемы.

– Но ты состоятельный человек, – возразила она, – и тебе не обязательно самому заниматься домашним хозяйством.

– Я человек не только состоятельный, но и ответственный, – сказал Дронго. – Семья требует времени, я к этому не готов. Да и характер у меня сложный, женщине было бы нелегко со мной.

– Это как сказать, – возразила Галина.

Он поднялся, чтобы налить чай, и когда пододвинул ей чашку, Галина тихо произнесла:

– Спасибо. Не знаю, что бы я сегодня без тебя делала.

– Я причинил тебе боль, – вздохнул Дронго. – Думаешь, мне было приятно узнать, что утечка произошла по твоей вине. Даже по дороге к тебе я все еще не верил в случившееся. Они провели, можно сказать, ювелирную операцию. Подло сыграли на твоих чувствах.

– Я не девчонка, – резко сказала она, – могла бы догадаться, что никакой он не писатель. А вместо этого выложила ему все. И про Труфилова, и про Ахметова. Из-за меня погибли сотрудник ФСБ и Труфилов. Меня все равно отстранят от работы. И правильно сделают.

– Романенко на это не пойдет, – возразил Дронго, – он понимает, что тебя использовали. Твоей вины тут нет. Почти нет.

– Вот именно, что почти, – сказала она с горечью. – Из-за этой гниды погибли двое. Так что нечего меня оправдывать. Кроме того, такие вопросы не в компетенции Всеволода Борисовича. У меня есть свое начальство. Напрасно ты разрядил пистолет. Меня не только отстранят от работы в группе Романенко, но еще и возбудят уголовное дело.

– Не говори глупостей, – нахмурился Дронго. – Кстати, лицо у тебя уже в полном порядке, – соврал он.

– Ты сильно ударил, честно говоря, не ожидала, что ты можешь дать пощечину женщине.

– Я сам не ожидал, – признался Дронго, – но мне не понравилось твое состояние.

– Верни мне оружие, – попросила она.

– Опять за свое? – нахмурился Дронго. – Мы, кажется, договорились.

– Это табельное оружие, – напомнила Галина, – или ты собираешься постоянно охранять меня от самой себя?

– Пойми, в жизни всякое бывает.

– Из-за меня погибли люди, – упрямо твердила Галина.

– Думаешь, у меня не было в жизни подобных случаев? – спросил Дронго. – Когда я только начинал, меня включили в оперативную группу экспертов ООН, работавшую с Интерполом. Я тогда прилетел в Нью-Йорк. Мы знали, что за нами будет охотиться наемный убийца, знаменитый Алан Дершовиц. И вместо меня оставили в отеле очень похожего на меня парня. Отель охраняли со всех сторон. Но Дершовиц сумел нас перехитрить и убил моего двойника. Я до сих пор считаю себя виноватым в его смерти. Хочешь, расскажу, что было потом?

– Что было потом? – отозвалась она.

– Я нашел Дершовица в Румынии и убил. Отомстил за своего двойника. Иначе не смог бы спокойно жить и ходить по этой земле.

– Думаешь, мне нужно было убить Хатылева?

– Конечно, нет. Кто он такой? Жалкий исполнитель. Он просто сыграл порученную ему роль. Не он главное действующее лицо, а тот, кто поручил Хатылеву эту роль, кто сделал Попова своим связным и «заказал» Труфилова. Вот для него пули не жалко. Впрочем, я предпочел бы взять его живым.

Она долго молчала. Потом снова попросила:

– Отдай мне оружие.

Он достал из кармана пистолет и протянул женщине. Она взяла его и, взглянув на Дронго, положила на стол.

– Странный ты человек, – призналась Галина, – тебя, наверно, женщины любят.

– Не знаю.

– Любят, – уверенно сказала она. – Ты мне тоже сразу понравился. В тебе есть мужское достоинство, которое сразу чувствуешь в мужиках. Оно либо есть, либо его нет. В Романе Хатылеве была какая-то мягкость, податливость. Я не любила его, скорее жалела. Его девочек, чьи фотографии он мне показывал, умершую жену. Да, я жалела его. Но не любила. Не могла полюбить. Помнишь, я пыталась тебе объяснить, но ты не понял меня. То ли не смог, то ли не захотел.

– Значит, я тоже виноват.

– Нет. Только не ты. Скорее я сама загнала себя в такую ситуацию. Соскучилась по любви. Рядом одни мужики, но все замороченные своими проблемами и делами. Они и женщину-то во мне не видят, только товарища по работе. А я женщина. Баба она и есть баба при всех обстоятельствах. Вот я и сорвалась. Они все правильно рассчитали.