Текст книги "Отель Трансильвания "

Автор книги: Челси Куинн Ярбро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Будьте уверены, что сестра моя пребудет здесь в безопасности до тех пор, пока не окрепнет и не захочет вернуться в мир. Если же она предпочтет не возвращаться в Париж, мы найдем где устроить ее соответственно рангу и внутренним склонностям. Я уже написала о ней нашему кузену – кардиналу Глэфлеру. Он живет в Риме и многое может. Я уверена, что он примет к сердцу все, что случилось с Люсьен, и даст ей убежище в своем доме, атмосфера которого будет только способствовать расцвету ее многих талантов. Что до Эшила Кресси, то с ним, я надеюсь, она больше не свидится никогда.

Надеюсь также, что Пресвятая Дева, наша помощница и заступница перед Господом, благоприятствует вам. Своею милостью она убережет и мою сестру. Вы же всегда будете поминаемы в моих неустанных молитвах. Я не знаю вашего имени, но Господь читает в наших сердцах.

Я должна закончить письмо, ибо доктор Шенбрюнн, через час уезжает. Время от времени, если вы мне позволите, я буду через него сообщать вам о здоровье Люсьен и обо всем, что с ней происходит.

От всего сердца с благословением и благодарностью,

преданная вам

Доминик де ла Тристесс дез Анж, аббатиса».

ГЛАВА 2

Дождь, уже более двух часов поливавший Париж, немного утих, когда у особняка д'Аржаньяков остановилась карета. Гербы на ее дверцах были густо забрызганы грязью, от лошадей валил пар.

Окрик кучера заставил лакеев выбежать на крыльцо, и через мгновение огни фонарей разогнали ненастную мглу.

Дверца кареты открылась, из нее вышагнул степенный слуга. В руке он держал длинную трость, которую с поклоном вручил выходящему вслед за ним господину.

– Спасибо, Эсташ, – произнес владелец кареты. Свет фонарей озарил хорошо пошитый, но несколько старомодный дорожный костюм и добротные башмаки с низкими каблуками. Гость был статен, довольно высок, лицо его выдавало в нем человека видавшего виды и достаточно пожилого. Голубоватые, как льдинки, глаза уставились на лакеев.

– Эй, любезные, доложите графине, что прибыл ее брат.

Те разом засуетились. Кто-то кинулся в дом, другие взялись за багаж, старший лакей распахнул, кланяясь, двери. Гость вошел в холл и остановился. К нему уже подбегала Мадлен. Ее розовое домашнее платье трепетало от спешки.

– Батюшка! Боже мой, как я вам рада! – Она засмеялась и прильнула к отцу.– Ох, как я скучала!

Маркиз де Монталье неловко приобнял дочь и тут же от нее отстранился.

– Медлен, я тоже скучал, но… погоди же. Тебя не узнать, ты так расцвела и… так модно одета.

– Не говорите так, – быстро сказала Мадлен, поглаживая его локоть.– Вы мой отец, как вы можете меня не узнать?

Он улыбнулся.

– Ну разумеется. Я не имел в виду ничего обидного, моя милая. Просто ты должна понять и меня. Я отослал от себя ребенка, а встретил светскую барышню. Что ж, такова, видно, доля любого родителя.

Они уже шли через холл, и Мадлен улыбалась отцу, крепко держа его под руку.

– Мы как раз ужинаем, идемте скорей. Повар тетушки просто великолепен. Сегодня помимо всего прочего он обещал нам телятину – с грибами, с паштетом из куриной печенки и с ветчиной. Я уверена, вам это понравится.

– Дитя мое, я ведь еще не обедал, – рассмеялся маркиз.– Но день, проведенный в пути, не дает мне возможности пойти с тобой прямо сейчас. Дорожные запахи в меня просто въелись.

– Уверена, что все это не имеет значения, – отмахнулась Мадлен.

– Это имеет значение. Ты должна позволить мне хотя бы умыться. Я не могу сесть за стол в таком виде. Я испорчу трапезу всем остальным.

Он осторожно поцеловал дочь в обе щеки, затем сказал:

– Я присоединюсь к вам в течение часа. Эсташ уже, наверное, разложил мои вещи. Я не был в Париже лет двадцать, но правила хорошего тона еще не забыл.

Медлен упрямо вздернула подбородок.

– Я бы предпочла, чтобы вы пошли вместе со мной.

Возникшее напряжение, к счастью, разрядил подошедший лакей. Он поклонился маркизу.

– Я позволил себе, ваша честь, препроводить ваши вещи в отведенные вам покои.

Маркиз величаво кивнул и протянул ему ливр.

– Благодарю.

– Отец, умоляю вас, приходите к нам поскорее.

– Хорошо-хорошо. Поклонись от меня графине и графу, скажи, что я не заставлю себя долго ждать. Должен заметить, я страшно проголодался и буду рад, если мне приготовят немного овощей и омлет.

– Я скажу тетушке, она распорядится, – Мадлен судорожно вздохнула и припала к отцу.

– Дитя мое, ты теперь взрослая девушка, – произнес маркиз с мягким укором.– Ты не должна вести себя так. Как отцу мне очень лестно подобное проявление нежности, но в соответствии с правилами приличия тебе надлежит сдерживать такие порывы, Мадлен.

Он поднес ее руку к губам и галантно поцеловал запястье.

– Мы скоро увидимся и поговорим обо всем. Лакей, все это время стоявший как истукан, оживился.

– Если вы закончили, сударь, идемте со мной.

– Да-да, – ответил маркиз. Он оглядел холл и стал неторопливо подниматься по лестнице.

Медлен проводила его взглядом. Непонятное разочарование нарастало в ней как темный прилив. Она ощутила безумную радость, обнимая отца, – это правда, и она чувствовала, что любовь к нему в ней по-прежнему очень сильна. Но разговор словно возвел между ними стеночку отчуждения; ей даже показалось, что он как-то расстроился, увидев ее. Отец всегда был довольно сдержан, тут ничего не изменишь, но сейчас его холодность царапнула Мадлен сильней, чем всегда.

Она постояла с минуту и неохотно пошла к столовой. Телятина уже не прельщала ее. Девушка двигалась медленно, вид у нее был недовольный. Сдвинув брови, она остановилась возле окна и вгляделась в ненастную темень, затем провела пальчиком по серебристой струйке дождя. Ей отчаянно захотелось, чтобы Сен-Жермен оказался рядом. Он был здесь, но ушел около часа назад, сопровождаемый музыкантами. Зачем он ушел?

Медлен поморщилась, выбранив себя за глупые мысли, и побрела дальше.

Столовая располагалась в северной части дома и выходила окнами на небольшую террасу. Летом в погожее время французские окна ее пребывали распахнутыми и обедающих овевал ветерок. Но и в ненастье уют этого помещения – с его старинной ковки подсвечниками, большим камином и тяжелыми бархатными портьерами – заставлял забыть о заботах и тяготах дня.

Огромный обеденный стол вишневого дерева – на двадцать четыре персоны – освещался тремя хрустальными люстрами. Граф и графиня сидели на разных его концах и, поглядев на Мадлен, разом умолкли. Пока девушка усаживалась подле графини, в помещении царила мертвая тишина. На бело-зеленой скатерти играли белесые тени.

– Это Робер? – спросила рассеянно Клодия и улыбнулась, чтобы сгладить неловкость.

– Да, Он решил переодеться с дороги. Думаю, это займет у него какое-то время.

Девушка оглядела свою тарелку с таким видом, словно там находилось нечто совсем несъедобное.

– Что с тобой, моя дорогая? Мадлен покачала головой.

– Ничего. Наверное, ничего. Но он кажется таким», таким недовольным…

– Ну, – Клодия серебряной вилочкой подцепила грушу, вымоченную в бренди, – Робер и по натуре-то не очень любезен, Мадлен. А тут еще и усталость после долгого путешествия, и город, где он не бывал множество лет. Ему ведь пришлось покинуть.

Париж после скандала Немудрено, что переживания захлестнули его.

Она позвонила в крошечный колокольчик, и через мгновение возле стола выросли два лакея.

– Можете переменить посуду и подавать горячее.

– Слушаюсь, госпожа, – поклонился один лакей. Другой поспешил к графу, заметив его кивок.

Жервез тихо отдал ему какое-то распоряжение, затем обратился к Мадлен:

– Возможно, вашему батюшке что-нибудь нужно?

Девушка встрепенулась.

– Ах да! Я чуть было не забыла. Он, если можно, просил подать ему овощи и омлет. Известите об этом повара, – сказала она убиравшему посуду слуге.– Но не торопите его. Батюшка прокопается около часа.– Ее вдруг смутил озадаченный взгляд Клодии.– О, простите! Я… я совсем потеряла голову и распоряжаюсь тут как хозяйка!

Графиня похлопала племянницу по руке.

– Пустяки, дорогая. Ты вольна делать здесь все, что захочешь. Приятно видеть, как дочь заботится об отце.

Щеки девушки побагровели.

– Благодарю вас Мне очень стыдно. Я словно бы сама не своя… Возможно, меня пугает надвигающийся прием…

Клодия засмеялась.

– УЖ поверь, я тоже не в восторге от всей этой суматохи. Как подумаю, что понаедут три сотни гостей…

– Три сотни?! – Мадлен казалась глубоко потрясенной. Она сама надписывала конверты, но не предполагала, что на приглашения откликнутся все.

– Именно столько ответов я получила. Ну а добрая треть из них приведет с собой и друзей. У меня предчувствие, что к нам явится половина Парижа. К счастью, почти все приготовления завершены.

Вернулись лакеи. На столе задымились блюда с горячим. Клодия бросила взгляд на Жервеза – перед ним уже ставили третью бутылку кларета. Ее сердце оборвалось. Перебравшего графа всегда тянуло к игре, а исход его вылазок в игорные залы практически был один. Она собралась с духом и робко произнесла:

– Жервез, посмотрите, тут у нас замечательная свинина. В винном соусе, с крабами. Не желаете ли отведать?

Жервез покосился на принесенный поднос и с отвращением фыркнул:

– Нет уж, благодарю.

Он неловко потянулся к новой бутылке и плеснул изрядную порцию вина в свой бокал.

– Мясо совсем не жесткое, право, Жервез. В пятницу вы ели его с удовольствием.

Клодия отложила нож и стиснула руки. Мясо было действительно превосходным, но у нее пропал аппетит. На ее глазах муж делал очередной шаг к пропасти.

– Мадам, умоляю. Вам нечего волноваться. Я сыт. Речью граф владел уже плоховато, и фраза прозвучала довольно гнусаво.

– Ну хорошо.

Клодия прикрыла рукой глаза и прошептала встревожившейся племяннице:

– Ничего, дорогая, через минуту все будет в порядке. Я… я, наверное, устала больше чем думала, и любая мелочь расстраивает меня.

Слова и тон графини только усилили тревогу Мадлен:

– Тетушка, дорогая, что происходит?

– Я просто сделала очередную глупость, – нервно махнула рукой Клодия.– Пустяки. Возьми себе немного телятины. Или свинины. Если мы не съедим все это, то разобьем сердце Онфредо.– Она, не глядя, ткнула рукой в поднос.– Он очень чувствителен. Отправить обратно то, над чем он весь вечер трудился, будет просто несправедливо, Жервез. Зачем мы платим ему такое высокое жалованье, если ничего не едим?

Она не ожидала ответа, да его, впрочем, никто и не собирался давать.

Мадлен, стараясь отвлечь внимание Клодии от супруга, воскликнула с затаенным лукавством:

– Ах, тетушка, но нельзя же так трепетно относиться к самочувствию повара! В конце концов, он ведь просто слуга.

Она скромно потупилась, ожидая взрыва, и потянулась к подносу, решив, что горох в сырном соусе определенно неплох.

Клодия медленно выпрямилась, глаза ее заблистали.

– Мадлен, ты меня огорчаешь. Как ты можешь так говорить?! Онфредо не просто повар, он – искуснейший кулинар! Все его родичи – отец и два дядюшки – готовят для высочайших особ. И он бы готовил, но ему претят указания сверху. Он хочет выдумывать, создавать что-то новое, он хочет творить. И я в том нисколько ему не мешаю. Меня восхищают его новые блюда А он – из уважения и благодарности – дает им названия в мою честь. Салат а ля Клодия! Как тебе нравится? Звучит, по-моему, очень неплохо. Таких блюд уже три.

Она кинула взгляд на супруга, и лицо ее стало беспомощным – Жервез опять наполнял свой бокал. Графиня повернулась к Мадлен и продолжила с преувеличенным оживлением:

– Разумеется, он страшно нервный и вспыльчивый. Что поделать – все гении таковы. Мы терпеливо сносим его капризы, зато наслаждаемся прекрасным столом.

– Я слышала, – подхватила Мадлен, не давая тетушке времени на раздумья, – что однажды он даже угрожал покончить с собой. Когда лакей не принес ему с рынка какую-то травку.

Клодия издала звонкий смешок.

– Да, наш Онфредо таков. Как-то он пришел в страшную ярость, когда гостивший у нас аббат вздумал ему объяснить, что подают по пятницам, а что – нет. Он ухватил за ножки молочного поросенка…

Она покосилась на мужа и увидела, что тот встает из-за стола.

Жервез, покачиваясь и пряча глаза, заявил воинственным тоном:

– Мадам, я ухожу! – Язык графа основательно заплетался.– Передайте мои наилучшие пожелания вашему братцу-ханже. Вам будет на ком сорвать свое раздражение, а меня ожидает Жак Шатороз. Мы едем в отель «Де Виль» – там намечается большая игра Что делать, приходится вас оставить, я в полном отчаянии, мадам…

Он шутовски раскланялся и зашагал к дверям, небрежно помахивая зажатой в руке бутылкой. Вино выплескивалось из горлышка, оставляя лужицы на полу.

После его ухода в столовой опять воцарилась мертвая тишина. Потом Клодия закрыла лицо руками и разразилась рыданиями, которых ничто уже не могло удержать.

Мадлен, выждав минуту, поднялась и выскользнула за дверь, благо остановить ее было некому. Она взяла льняную салфетку, лежавшую на притулившемся к стенке комоде, и окунула ее в вазу с цветами, стоявшую тут же. Убедившись, что салфетка намокла, девушка отжала ее и вернулась в столовую, предусмотрительно щелкнув дверной задвижкой.

– Тетушка, – произнесла она твердо, – вам следует успокоиться. Я принесла салфетку. Приложите ее к глазам. Скоро придет батюшка Что он подумает, найдя вас в таком положении?

Графиня покорно кивнула и позволила Мадлен отвести себя к одному из кресел, стоявших возле камина. Сотрясаясь всем телом, она крепко держала племянницу за руку.

– Тетушка, умоляю. Я знаю, каково вам приходится, но, право, не стоит так себя изводить.– Мадлен нагнулась и принялась промакивать лицо графини салфеткой.– Перестаньте, у вас Покраснеют глаза Вы растеряете всю свою красоту.

К ее удивлению, рыдания вдруг прекратились. Клодия несколько раз судорожно вздохнула и, отобрав у Мадлен салфетку, принялась приводить себя в порядок сама.

– Ах, дорогая, это случилось невольно, я вовсе не собиралась вести себя так.– Она заставила себя выпрямиться и вздохнула еще раз.– Но иногда становится очень уж горько. Бедняжка, тебе приходится возиться с заплаканной теткой, беде которой ты все равно не можешь помочь! Однако… довольно истерик. Я не хочу, чтобы о моих семейных нескладицах узнал еще и Робер. Хотя мне, возможно, и стоило бы обратиться к нему за советом…

– Ах, тетушка, нет! – вырвалось вдруг у Мадлен.

– Что? – удивленно вскинулась Клодия.

– О, ничего. Я только хотела сказать, что батюшка – человек несомненно хороший и честный, но, мне кажется… ему несвойственна житейская мудрость. Иное дело… граф Сен-Жермен. Он так много видел и такой рассудительный… впрочем, вы сами знаете, что для вас лучше… – Склонив голову, девушка прислушалась.– Похоже, кто-то идет. Пожалуйста, дорогая тетушка, вернитесь за стол, давайте продолжим трапезу как ни в чем не бывало. А там вы сами поймете, как вам поступить.

Клодия уже стояла возле стола.

– И в самом деле, – сказала она решительным тоном.– Уж и не знаю, что на меня нашло. Ты абсолютно права, моя дорогая. Открой дверь Роберу. Мы будем беспечны и веселы, как парочка шаловливых подружек.

Мадлен оттянула задвижку и улыбнулась стоящему на пороге отцу.

В своей старомодной одежде он смотрелся довольно нелепо: полы камзола до неприличия узкие, карманы подняты чересчур высоко. Но скроен был этот костюм, безусловно, изрядным мастером, а сизый цвет рубчатой ткани вовсе не выглядел мрачным. Он усмехнулся:

– Я тронут. Девочка оторвалась от трапезы, чтобы встретить отца.

Мадлен взяла его за руки.

– Мы с тетушкой, вас поджидая, считали минуты и почти не притрагивались к еде.

Она посторонилась, приглашая отца войти.

Брат и сестра замерли, всматриваясь друг в друга, ведь расстояние, их разделявшее, измерялось годами. Графиня, неуверенно улыбаясь, присела в весьма церемонном поклоне. Маркиз, спохватившись, ответил ей в той же церемонной манере.

– Ах, Робер, – наконец произнесла Клодия и подошла, чтобы поприветствовать гостя по-родственному.– Сколько лет прошло, сколько зим…

Брат сдержанно обнял сестру, затем отступил и склонил голову набок.

– Прошло, – согласился он, внимательно ее оглядев.– Но годы были милостивы к тебе, Клодия. Я бы никогда не поверил, что тебе все тридцать семь. Ты выглядишь не более чем на тридцать.

Клодия благосклонно приняла комплимент и проводила Робера к столу.

– Прошу вас присесть и разделить с нами наш ужин. Конечно, вам сейчас принесут то, что вы заказали, но от этого нежного, протушенного в винном соусе мяса не отвернулся бы и король.

Робер сел, но выглядел несколько скованно.

– А где же, Клодия, ваш супруг? Я надеялся возобновить с ним знакомство.

Клодия оказалась на высоте и ответила с восхитительной легкостью:

– Ах, Робер, Жервез, такой бестолковый. Он, не посоветовавшись со мной, дал какие-то обязательства на этот вечер еще неделю назад и был просто в отчаянии, что ничего не может переиначить. Прошу, не судите его слишком строго. Надеюсь, он вскоре освободится и прибудет сюда.

Робер склонил голову, принимая ответ к сведению. Он не видел сестру много лет, а потому и не понял, что она думает вовсе не то, что говорит.

– Что ж, понимаю. Взятые на себя обязательства следует исполнять. Не беспокойтесь, сударыня, я ничуть не задет и с удовольствием побеседую с ним немного позднее.

Он улыбнулся двум женщинам, а те ответили ему взглядами, полными нежной любви.

* * *

Отрывок из письма маркиза де Шеню-Турея к маркизу де Монталье.

«2 ноября 1743 года.

…С вашей прекрасной дочерью я имел удовольствие познакомиться в отеле «Трансильвания» – на одном из приемов. Составив ей партию в нескольких танцах, я убедился, что ее обаяние более обусловлено духовными качествами, нежели неотъемлемой от нее красотой. Остроумие мадемуазель де Монталье вызвало мое восхищение, а добродетельные суждения пробудили во мне истинное уважение к ней.

Так как о других обращениях к вам по интересующему меня поводу мне ничего не известно, я беру на себя смелость обратиться к вам напрямую, в английской манере, чтобы сказать: я сочту величайшим счастием моей жизни, если вы примете меня как своего зятя. Мое состояние и ранг равны вашим, так же как и прочие атрибуты моего положения. Я предлагаю вашей дочери свою искреннюю преданность и надеюсь, что она вызовет в ней ответное чувство.

Разумеется, мне не будет достаточно лишь вашего одобрения. До того как все решить окончательно, я хочу узнать у мадемуазель де Монталье, склонна ли она дать мне желанный ответ. Мои чувства к вашей дочери таковы, что, не ощутив в ней взаимности, я немедленно откажусь от всяческих на нее притязаний, ибо ищу не только руки ее, но и сердца.

Посему четвертого числа этого месяца после приема у д'Аржаньяков я намереваюсь сделать вашей дочери предложение. С вашего позволения я предложу к ее услугам свой экипаж для прогулки. Если вы изъявите желание сопровождать нас, то будьте уверенны, что препятствий к тому не имеется никаких.

Смею надеяться, что, будучи свободной от треволнений, связанных с праздничными обстоятельствами, мадемуазель де Монталье откроет мне свое сердце и либо дарует счастье, либо скажет, чтобы я оставил надежду завоевать ее когда-либо.

…Я почту за честь быть представленным вам на этом приеме. Возможно, вы пожелаете о чем-нибудь меня расспросить или, быть может, откажете мне. Я знаю одно: все, что бы вы ни решили, будет продиктовано интересами вашей дочери, а не меркантильными соображениями. Хотя, увы, в этом мире молодые люди очень часто становятся чем-то вроде разменной монеты в руках корыстолюбивых родителей, преследующих сиюминутные цели и не заботящихся о ценностях высших.

Не молю вас о снисходительности, но смиренно прошу дать мне понять, смею ли я надеяться. Главным для меня, как, конечно же, и для вас, является благополучие вашей дочери.

С наипочтительнейшими пожеланиями всего наилучшего имею честь пребывать вашим покорным слугой,

Самсон Жильбер Эгилъ Николь Эррио Ив,

маркиз де Шеню-Турей».

ГЛАВА 3

Парадные двери особняка д'Аржаньяков были призывно распахнуты, в холле коридором выстроились лакеи, принимающие плащи и шляпы гостей. Приглашенные начали прибывать, когда часы пробили девять. Все помещения первого этажа дома сияли, всюду – в дополнение к люстрам – установили напольные канделябры, источавшие мягкий мерцающий свет.

Мадлен стояла рядом с графиней, улыбаясь входящим. Щеки девушки порозовели от возбуждения. Ее роскошное платье со смелым вырезом и прошнурованными до локтей рукавами имело цвет платины, драгоценные камни, его осыпавшие, вспыхивали мириадами крошечных огоньков. Искусная вышивка, покрывавшая каждую пядь парадного туалета Мадлен, изображала морские волны и резвящихся в них тритонов и нимф, нижняя юбка из светлого атласа была отделана жемчугами. Локоны в два ряда обрамляли прелестное личико юной красавицы, шею ее облегало великолепное ожерелье, набранное из сапфиров и турмалинов.

Пышное темно-синее платье графини чуть колыхалось и очень ей шло. Впрочем, три ряда кружев, украшавших его корсаж, странно напоминали о модах прошлого века. Точно такие же кружева шли по краю нижней юбки владелицы дома, они же мерцали и в ее напудренных волосах, охваченных плотной сеткой. Из драгоценностей на ней были лишь золотые браслеты с крупными бриллиантами безупречной огранки.

Маркиз де Монталье находился тут же. Бархатный, красновато-коричневый, хорошо пошитый костюм сидел на нем очень недурно, однако делал его похожим на ментора. Впрочем, лицо маркиза лучилось от удовольствия, что с лихвой возмещало консервативность наряда.

Гости все шли и шли непрерывным потоком и часам к десяти заполонили весь дом. Клодия удовлетворенно вздохнула и улыбнулась Мадлен. Девушка улыбнулась в ответ и тихо о чем-то с ней заговорила, но вдруг, прервавшись на полуслове, повернулась к дверям.

– Сен-Жермен! – воскликнула непроизвольно она и, спохватившись, присела в озорном реверансе.

Граф глубоко поклонился девушке, поймал в поклоне ее руку и с безупречной учтивостью запечатлел на ней вежливый поцелуй.

– Дорогая, нельзя быть такой красивой. У меня перехватывает дыхание, я восхищен. Мадлен просияла.

– Вы и сами выглядите просто отменно. Эти лягушки на вашем плаще очень милы. В ответ на дерзость граф улыбнулся.

– Я всего лишь старался вам угодить.

– И двойные подвязки! Полагаю, они войдут в моду, – сказала девушка, откровенно любуясь гостем. В своем черном наряде он был безусловно хорош. Волосы, равномерно напудренные, уложены волнами, ложные петли на широких манжетах отделаны серебром. Крошечные фигурки фениксов, возрождающихся из пепла, покрывали камзол Сен-Жермена, по черному полю его жилета мчался к охотнику темно-красный единорог. Но особенной похвалы в этом костюме заслуживали, несомненно, подвязки. Двойные и серебристые, они выгодно контрастировали с черным шелком чулок графа, их рубиновые застежки пылали, как вишенки, перекликаясь с волшебным свечением большого рубина, утопавшего в кружевах, драпирующих грудь. Темные глаза графа остановились на Мадлен, и сердце ее замерло, чтобы через секунду заколотиться в бешеном ритме.

Но граф уже поворачивался к маркизу де Монталье. Он почтительно поклонился и произнес:

– Я граф Сен-Жермен. Имею ли я честь обращаться к отцу мадемуазель де Монталье?

– Да, сударь, это я, – ответил маркиз. Наружность нового гостя располагала к себе, но… не чересчур ли свободны его манеры?

– Рад нашей встрече. Я много лестного слышал о вас. Для меня большая честь познакомиться с человеком, пользующимся таким уважением среди своих близких.

Маркиз озадаченно глянул на собеседника.

– Вы очень любезны, сударь, но, боюсь, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать.

Сен-Жермен мысленно усмехнулся. Провинциал вовсе не глуп, но разумом косен, если его настораживает простой комплимент.

– Нередко случается, что людей, которых превозносит молва, вовсе не хвалят те, кто их знает получше. И потому истинного почтения достоин лишь тот, о ком даже домашние отзываются с уважением.

Робер де Монталье поклонился и в мыслях решил, что граф безвреден. Болтун, иностранец, космополит, и к тому же – немолод. Мадлен, конечно, смотрит ему в рот, но большой беды в этом нет.

– Всем людям свойственно ошибаться, – ответил он – Но, согласен, хула со стороны близких нам людей неприятней, чем любая иная.

– Я не потерплю на своем празднике околофилософских дискуссий, – громко заявила Мадлен.– Скоро мы все отправимся танцевать. Думаю, граф Жервез не откажется вести меня в первом танце.– Она обернулась к Сен-Жермену.– А на какое время назначена опера?

Маркиз вытаращил глаза, изумленный бесцеремонным поведением своего чада, но Сен-Жермен лишь усмехнулся:

– Мы начнем ровно в полночь, так что не беспокойтесь, мадемуазель, наше домашнее представление танцам не помешает.

Глаза Мадлен вспыхнули.

– Ах, я уже умираю от любопытства! Вы ничего не хотите мне рассказать?

– Если графу и угодно сносить твои дерзости, милая, то я, признаться, от них не в восторге, – обрел наконец дар речи Робер и обратился к Сен-Жермену.– Даже добрые урсулинки, обучавшие эту негодницу, порой сетовали на ее порывистость и упрямство.

– Будь у меня дети, – возразил Сен-Жермен с деликатной улыбкой, – я бы желал, чтобы их отличала та живость, что свойственна мадемуазель де Монталье.

Маркиз облегченно вздохнул. Граф, оказывается, бездетен. Вот почему, собственно, его и тянет к Мадлен.

– Благодарю, – произнес он, поворачиваясь к дверям, и застыл как пораженный громом. К ним подходил еще один припозднившийся гость.

Холодные выпуклые глаза ощупали ошеломленного Монталье. Гость усмехнулся.

– Прошу прощения за опоздание, но приглашение графа я получил только сейчас.

Сен-Себастьян склонился к руке Клодии.

– Мадам, клянусь, я очарован. Весь его облик, казалось, дышал высокомерием и презрением. Крикливый, расшитый золотой нитью камзол слепил всем глаза, в нем читался открытый вызов. Небрежно поклонившись потерявшему дар речи маркизу, барон обмахнулся кружевным носовым платком.

– Уверен, что на правах старого знакомого могу считать этот случай удобным для возобновления прерванной дружбы.

Клодия бросила на брата взгляд, полный муки, потом повернулась к Мадлен.

– Барон Сен-Себастьян… – заикаясь произнесла она. Пригласить на прием человека, из-за которого Робер покинул Париж, было верхом бестактности со стороны ее муженька. Жервез просто рехнулся.

– Нет нужды представлять меня, дорогая, – осклабился Сен-Себастьян.– Мы уже виделись с мадемуазель, правда при других обстоятельствах, впрочем не помню, знакомили нас тогда или нет. Но как бы там ни было, давняя дружба моя с ее батюшкой была столь продолжительной, что в моей душе поселилось чувство глубокой симпатии к ней.

Он взял Мадлен за руку.

– Убежден, что еще до окончания года мы сумеем узнать друг друга получше. Девушка отстранилась.

– Я не уверена, что мне удастся выкроить время.

– Увы, Париж чересчур многолюден, барон, – спокойно заметил молчавший дотоле граф.

– А, Сен-Жермен! – воскликнул Сен-Себастьян, обернувшись.– Я слышал о вашей дуэли. Игорные залы мало пригодны для схваток, впрочем вы – иностранцы – весьма эксцентричный народ.

Мадлен побледнела. Какая дуэль? Сен-Жермен с кем-то дрался? Ему угрожала опасность?

– Тогда все кончилось миром. А сейчас, представьте себе, – продолжал Сен-Себастьян, – противник ваш мертв. Любопытно, не правда ли? Мир так трагичен. Не могу только сообразить, какая вам выгода от кончины мальчишки? Поверьте, я много о том размышлял.– Он осекся в притворном смущении.– Тысяча извинений, графиня! Я думаю вслух – и делаюсь неучтив.

Он отвесил глубочайший поклон, затем еще раз взглянул на Сен-Жермена.

– Вы должны извинить меня, граф, но, признаюсь, я был удивлен. Боврэ описывал мне вас по-другому. Мне почему-то казалось, что вы не очень-то расположены, а может быть, даже и не способны защищать свою честь.

Сен-Жермен, склонив голову, произнес с любезной улыбкой:

– Удивляюсь, сколько выводов делают люди на основании россказней всяких болванов, барон.

– И то правда, – согласился Сен-Себастьян и поднес к носу платок, словно бы ощутив скверный запах. Глаза его сошлись в щелочки, он отвесил всем общий поклон и, повернувшись, проследовал дальше.

Робер де Монталье взглянул на сестру. В лице его не было ни кровинки.

– Что происходит, Клодия? Как он осмелился здесь появиться? Вы же знаете мои обстоятельства? Это что – заговор против меня?

Графине хотелось кричать.

– Я ничего не знала, Робер! Поверь! Жервез пригласил его сам. Я не подозревала…

– Его появление – знак! Страшный знак, предвещающий нам несчастье! Он прикоснулся к моей дочери, Клодия! Он ее осквернил! Он оскверняет все, чего ни коснется!

Вспышка гнева прошла, плечи маркиза поникли, и стало заметно, что руки его дрожат.

– Матерь Божия, это моя вина! Что я наделал!

– Все не так плохо, батюшка, все не так уж и плохо.– Мадлен бросилась к де Монталье, ее душили слезы.– Не позволяйте этому ужасному человеку испортить мой праздник! – Она умоляюще посмотрела на Сен-Жермена.– Помогите мне, граф! Успокойте отца, он страшно расстроен…

Пристальный взгляд человека в черном остановился на лице девушки, но что в нем таилось, прочесть было нельзя.

– Ну-ну, Мадлен, успокойтесь! – Граф обратился к маркизу.– Я должен идти к музыкантам. Не хотите ли прогуляться со мной?

– Нет, благодарю вас, – холодно ответил маркиз. Сен-Жермен отреагировал на это спокойной улыбкой.

– Пойдемте, де Монталье. Когда вам еще представится случай познакомиться с великим Омбразаличе? В мире мало кастратов, способных соперничать с ним.

Робер де Монталье словно его не слышал. Он стоял как истукан, что-то обдумывая, потом схватил Мадлен за руки и возбужденно заговорил:

– Ты не понимаешь, что я наделал! Я должен был запретить тебе ехать в Париж. Почему я поддался на твои уговоры? Я ведь знал об опасности. Ты понимаешь, я знал! Знал, но притворялся, что ее словно бы не существует. А Сен-Себастьян почуял поживу, иначе зачем бы он заявился сюда? Зачем он здесь, если не ради тебя?

Лицо Мадлен исказила гримаса испуга.

– Замолчите, сейчас не время, – гневно зашептала она, отталкивая отца.– Нечего поверять всему свету наши семейные тайны! Позже у нас найдется минутка все это обсудить.

Маркиз, ошеломленный таким отпором, смолк, и его молчанием тут же воспользовались. Сен-Жермен деликатно тронул де Монталье за плечо.

– Маркиз, ваша дочь совершенно права. Вещи, о которых вы говорите, приличнее обсуждать с глазу на глаз. Идемте и взглянем-таки на музыкантов. А потом я, возможно, вам что-нибудь подскажу.

Маркиз сделал шаг в сторону и раздраженно бросил:

– Вы – человек посторонний. И ничего не можете знать о наших делах!

– Однако, надеюсь, вы меня просветите, – граф улыбнулся, увлекая маркиза к библиотеке.– А пока, умоляю вас, оставьте волнения, если не ради себя, то ради собственной дочери, – добавил он, открывая тяжелую дверь.