Текст книги "Город и город"
Автор книги: Чайна Мьевиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Миссис Джири, мне ужасно жаль.
– Ещё бы…
– Миссис Джири, это сделал не я. И не Кещория. Никто из моих сотрудников не имеет к этому отношения. Вы понимаете?
– Брешь? Брешь, Брешь…
– Миссис Джири, ваш муж только что совершил нечто очень серьёзное. Очень серьёзное.
Она была спокойна, если не считать тяжких вздохов.
– Вы меня понимаете? Не случилась ли какая-то ошибка? Разве не ясно мы объяснили систему сдержек и противовесов между Бещелем и Уль-Комой? Вы понимаете, что эта депортация не имеет никакого отношения к нам, что мы совершенно ничего не в силах с этим поделать и что ему, послушайте меня, ему невероятно повезло? В том, что дело ограничилось лишь этим?
Она ничего не сказала.
– В машине у меня сложилось впечатление, что ваш муж не совсем ясно представляет себе, как оно здесь устроено, так что скажите, миссис Джири, не пошло ли что-то не так? Неужели он не понял наших… советов? Как мои люди не увидели, что он уходит? Куда он направлялся?
Вид у неё был такой, словно она может расплакаться, потом она взглянула на своего лежавшего навзничь мужа, и её поза изменилась. Она выпрямилась и что-то сказала ему, чего я не расслышал. Миссис Джири посмотрела на меня.
– Он служил в ВВС, – сказала она. – Думаете, перед вами просто толстый старик? – Она прикоснулась к нему. – Вы никогда не спрашивали нас, кто мог бы это сделать, инспектор. Я не знаю, как это понимать, просто не знаю. Как сказал мой муж, вы что же, думаете, мы не знаем, кто это сделал?
Она стискивала в руках лист бумаги, сворачивала его, разворачивала, не глядя, убрала его в боковой карман сумки, вынула снова.
– Думаете, наша дочь не разговаривала с нами? Лишь-Кома, Истинные граждане, Национальный блок… Махалия боялась, инспектор. Мы ещё не выяснили, кто именно это сделал, и мы не знаем почему, но вы спрашиваете, куда он собирался? Он собирался выяснить. Я говорила ему, что ничего не получится – он не говорит на местном языке, не читает на нём, – но у него имелись адреса, которые мы нашли в Интернете, и разговорник, так что же, я должна была велеть ему не ходить? Не ходить? Я горжусь им. Эти люди ненавидели Махалию многие годы, с тех пор как она впервые сюда приехала.
– Вы распечатали адреса из Интернета?
– Сюда – я имею в виду, в Бещель. Когда она была на конференции. Затем то же самое с другими, в Уль-Коме. Скажете, нет никакой связи? Она знала, что нажила врагов, она сказала нам, что нажила их. Когда она заинтересовалась Оркини, то у неё появились враги. Стала исследовать глубже – врагов стало больше. Все они ненавидели её за то, что она делала. За то, что знала.
– Кто её ненавидел?
– Все они.
– Что она знала?
Она покачала головой и понурилась.
– Муж собирался это расследовать.
Чтобы не попасться на глаза моим сотрудникам, он вылез через окно ванной на первом этаже. Несколько шагов по дороге могли бы быть простым нарушением правил, которые мы для него установили, но он ошибочно перешёл из области штриховки в область альтернативную, ступил во двор, существовавший только в Уль-Коме, и Бреши, которая, должно быть, наблюдала за ним всё время, пришлось его забрать. Я надеялся, что ему не причинили чрезмерных повреждений. Если же да, то я уверен, что никакой врач по возвращении домой не смог бы определить причину его травмы. Что я мог сказать?
– Мне очень жаль, что так случилось, миссис Джири. Вашему мужу не следовало пытаться уклониться от Бреши. Я… Мы с вами на одной стороне.
Она внимательно на меня посмотрела.
– Тогда отпустите нас, – шепнула она после паузы. – Давайте! Мы можем вернуться в город. У нас есть деньги. Мы… мой муж сходит с ума. Ему надо вести поиски. Он просто вернётся. Мы приедем через Венгрию, через Турцию или Армению – есть способы, которыми мы сможем сюда проникнуть, вы же знаете… Мы хотим выяснить, кто это сделал…
– Миссис Джири, за нами сейчас наблюдает Брешь. Прямо сейчас. – Я медленно поднял ладони и развёл их в стороны. – Вы и десяти метров не одолеете. Что, по-вашему, вы можете сделать? Вы не говорите ни по-бещельски, ни по-иллитански. Я… Позвольте мне, миссис Джири. Позвольте мне для вас поработать.
Когда мистера Джири погрузили в самолёт, он был по-прежнему без сознания. Миссис Джири смотрела на меня с упрёком и надеждой, и я попытался ещё раз объяснить ей, что я ничего не могу сделать, что мистер Джири сделал это сам.
Других пассажиров было немного. Я гадал, где находится Брешь. Наша компетенция закончится, как только будут закрыты двери самолёта. Миссис Джири мягко поддерживала голову мужа, когда он раскачивался на носилках, в которых мы его несли. Когда чету Джири усаживали на их места, я показал свой значок кому-то из персонала.
– Будьте с ними помягче.
– Депортированные?
– Да. Серьёзно.
Он задрал брови, но кивнул.
Я прошёл туда, где посадили Джири. Миссис Джири не сводила с меня взгляда. Я присел на корточки.
– Миссис Джири. Пожалуйста, передайте своему мужу мои извинения. Он не должен был делать того, что сделал, но я его понимаю. – Я замялся. – Знаете… если бы он знал Бещель лучше, то смог бы, наверное, избежать попадания в Уль-Кому, а тогда Брешь его бы не остановила.
Она просто смотрела.
– Позвольте, я возьму это у вас. – Я встал, взял у неё сумку и положил на полку у неё над головой. – Конечно, как только мы узнаем, что происходит, получим какие-либо наводки, вообще любую информацию, я вам сообщу.
Она так ничего и не говорила. Губы у неё шевелились: она пыталась решить, то ли умолять меня, то ли в чём-то обвинить. Я поклонился на старомодный манер и вышел из самолёта, оставив их обоих.
Вернувшись в здание аэропорта, я достал лист бумаги, который вытащил из бокового кармана сумки, и взглянул на него. Название организации «Истинные граждане», скопированное из Интернета. Той самой, которая, как, должно быть, сказала ему его дочь, её ненавидела и в которую мистер Джири направлялся со своими альтернативными расследованиями. Адрес.
Глава 9
Корви ворчала, но в голосе у неё было больше покорности, чем пыла.
– Что всё это значит, босс? – повторяла она. – Разве Брешь не вызовут с минуты на минуту?
– Да. Действительно, тянут время. Уже всё должно быть готово, не знаю, из-за чего эта задержка.
– Так что за хреновина, сэр? Почему мы так с этим спешим? В ближайшее время за убийцей Махалии будет охотиться Брешь.
Я вёл машину.
– Чёрт. Вы что же, не хотите передавать дело?
– Очень даже хочу.
Итак…
– Я просто хочу сначала кое-что проверить, раз уж нам выпала эта нежданная отсрочка.
Она перестала на меня глазеть, когда мы подъехали к штаб-квартире Истинных граждан. Перед этим я кое-куда позвонил, чтобы проверить адрес: он совпал с тем, что был записан у миссис Джири. Попытался связаться с Шенвоем, моим знакомым, работавшим под прикрытием, но не смог, и полагался на то, что знал и что успел быстро прочесть об ИГ. Корви встала рядом со мной, и я видел, что она держит руку на рукоятке пистолета.
Металлическая дверь, заблокированные окна, но сам дом был – или когда-то был – жилым, а остальная часть улицы таковой и оставалась. Я подумал, не было ли попыток закрыть ИГ по обвинению в несоблюдении зон. Улица с её кажущимися случайными различиями между террасированными и отдельно стоящими зданиями выглядела заштрихованной, но это был сплошной Бещель, изменение стилей – лишь архитектурная причуда, хотя прямо за углом находилась заштрихованная область.
Я слышал, что, по утверждению либералов, это не просто ирония, что близость Уль-Комы даёт ИГ возможность запугивать противника. Конечно, как бы улькомане ни не-видели их, в физической близости они должны были на некотором уровне отмечать фигуры в военизированной форме, участки, проникнутые духом первенства Бещеля. Это, пожалуй, можно было бы счесть чуть ли не брешью, хотя, конечно, неполной.
Пока мы приближались, они толклись у входа, развалившись, покуривали, выпивали и громко смеялись. Их усилия контролировать улицу были столь неприкрытыми, что с тем же успехом они могли бы мочиться мускусом. Среди них была только одна женщина. Все не сводили с нас глаз. Они перекинулись какими-то словами, и большинство из них неторопливо прошли в здание, оставив нескольких у двери. Те разглядывали нас, затянутые в кожу и деним, а один, несмотря на холод, красовался в майке-борцовке, достойной его телосложения. Культурист, несколько человек с короткой стрижкой, а один имитировал старинную стрижку бещельских аристократов, этакий вычурный маллет [13]13
Маллет– тип причёски (стрижки), при котором волосы подстрижены коротко спереди и по бокам, а сзади остаются длинными.
[Закрыть]. Он опирался на бейсбольную биту – спортивный снаряд не бещельский, но как раз впору для того, чтобы его нельзя было задержать за «хранение оружия с намерением». Кто-то из них обратился вполголоса к обладателю стрижки, быстро забормотал в сотовый телефон, защёлкнул его. Прохожих было немного. Все, конечно, бещельцы, так что могли разглядывать и нас, и команду ИГ, что они и делали, хотя в большинстве своём чуть позже отворачивались.
– Готова? – спросил я.
– Да ну вас, босс, – пробормотала в ответ Корви.
Держатель биты покачал ею, словно от нечего делать.
В нескольких метрах от комитета по приёму я громко сказал по рации:
– У штаб-квартиры ИГ, Гьедарстращ, четыре-одиннадцать, как и планировалось. Связь через час. Код тревоги. Поддержка наготове.
Я быстро отключил рацию, прежде чем оператор мог бы отозваться: «Что вы такое несёте, Борлу?»
– Вам помочь, офицер? – спросил здоровяк.
Один из его приятелей оглядел Корви с ног до головы и непристойно причмокнул.
– Да, мы собираемся войти и задать несколько вопросов.
– Я так не думаю.
Маллет улыбался, но слова эти произнёс Атлет.
– Знаете, мы серьёзно.
– Не так шустро. – Это сказал тип, который звонил, коротко, «под замшу», подстриженный блондин, проталкиваясь перед своим крупным знакомцем. – Ордер на вход и обыск имеется? Нет? Тогда вы внутрь не попадёте.
Я переступил с ноги на ногу.
– Если вам нечего скрывать, зачем держать нас снаружи? – спросила Корви. – У нас к вам несколько вопросов…
Культурист и Маллет рассмеялись.
– Пожалуйста, – сказал Маллет, тряся головой. – Пожалуйста. С кем, по-вашему, вы говорите?
Коротко остриженный тип жестом велел ему замолчать.
– Решим всё здесь, – сказал он.
– Что вы знаете о Бьеле Мар? – спросил я.
На их лицах не отразилось узнавания.
– О Махалии Джири.
На этот раз имя им было знакомо. Телефонист поперхнулся; Маллет зашептался со здоровяком.
– Джири, – сказал Культурист. – Мы читаем газеты.
Он пожал плечами в духе que sera [14]14
«Que Sera, Sera»– «Чему быть, того не миновать» (исп.), популярная песня Джея Ливингстона и Рэя Эванса (1956), представлена в фильме Альфреда Хичкока «Он слишком много знал».
[Закрыть].
– Да. Урок об опасности определённого поведения?
– То есть?
Я по-компанейски прислонился к дверному косяку, заставив Маллета попятиться на шаг-другой. Он снова пробормотал что-то своему другу. Я не расслышал, что именно.
– Никто не поощряет нападений, но мисс Джири, – человек с телефоном произнёс её имя с преувеличенным американским акцентом и встал между нами и всеми остальными, – имела среди патриотов определённую репутацию. Правда, мы о ней какое-то время ничего не слышали. Надеялись, что она смогла каким-то образом прозреть. Кажется, нет. – Он пожал плечами. – Если оклеветать Бещель, он вернётся и укусит.
– Что за клевета? – спросила Корви. – Что вам о ней известно?
– Да ладно, офицер! Взгляните, чем она занималась! Она не была другом Бещеля.
– Точно, – сказал Блондин. – Унифка. Или, того хуже, шпионка.
Мы с Корви переглянулись.
– Так кто же? – спросил я. – К чему вы больше склоняетесь?
– Она не была… – сказала Корви.
Мы оба замялись.
Они оставались в дверях и даже не препирались больше с нами. Маллет, казалось, намеревался что-то возразить в ответ на мои провокации, но Культурист сказал: «Оставь, Кащос», – и тот замолчал и только смотрел на нас из-за спины здоровяка, а другой заспорил с ними вполголоса, и они отошли ещё на несколько шагов, но по-прежнему смотрели на меня. Я попытался позвонить Шенвою, но тот не был рядом со своим защищённым от прослушивания телефоном. Мне пришло в голову, что он мог (я ведь не знал, какое у него задание) даже находиться в доме, рядом с которым я стоял.
– Инспектор Борлу, – раздался голос позади нас.
За нашей машиной остановился элегантный чёрный автомобиль, и кто-то шёл к нам, оставив дверцу водителя открытой. Слегка за пятьдесят, осанистый, я бы сказал, с острым, морщинистым лицом. На нём был приличный тёмный костюм без галстука. Остававшиеся волосы были седыми и коротко остриженными.
– Инспектор, – снова сказал он. – Вам пора уходить.
Я задрал бровь.
– Конечно, конечно, – сказал я. – Только, простите… кто, ради всего святого, вы такой?
– Харкад Гощ. Адвокат Истинных граждан Бещеля.
У нескольких человек бандитской внешности при этом сделался испуганный вид.
– Потрясающе, – прошептала Корви.
Я демонстративно осмотрел Гоща: он производил впечатление высокооплачиваемого.
– Просто проезжали мимо? – спросил я. – Или вам позвонили?
Я подмигнул Телефонисту, который пожал плечами. Довольно дружелюбно.
– Полагаю, у вас нет прямой линии с этими ослами, так через кого к вам обратились? Замолвили словечко Сьедру? Кто вам звонил?
Он поднял бровь.
– Позвольте мне угадать, зачем вы здесь, инспектор.
– Минутку, Гощ… Откуда вы знаете, кто я?
– Позвольте мне угадать – вы здесь задаёте вопросы о Махалии Джири.
– Совершенно верно. Никто из ваших парней не кажется слишком удручённым её смертью. И, однако, они плачевно невежественны насчёт её занятий: упорствуют в заблуждении, что она была унификационисткой, чему унифы очень сильно посмеялись бы. Никогда не слышали об Оркини? И, позвольте мне повторить, откуда вы знаете моё имя?
– Инспектор, вы действительно собираетесь терять время? Оркини? Как бы Джири ни хотелось это раскручивать, какой бы глупой ни намеревалась прикинуться, какие бы тупые сноски ни собиралась вставлять в свои статьи, всё, чем она занималась, было направлено на подрыв Бещеля. Этот народ не игрушка, инспектор. Понимаете меня? Либо Джири была глупа, транжиря время на бабкины сказки, которые умудряются быть одновременно бессмысленными и оскорбительными, либо она была не глупа, и вся эта работа о тайном бессилии Бещеля была предпринята совсем для других целей. В конце концов, Уль-Кома, кажется, была для неё более благоприятна?
– Вы что, шутите? Куда вы клоните? Что Махалия делала вид, что занимается Оркини? Она была врагом Бещеля? Уль-комской шпионкой?..
Гощ подошёл ко мне ближе. Подал знак ИГам, которые попятились в своё укреплённое здание и наполовину закрыли дверь, выжидая и наблюдая.
– Инспектор, у вас нет ордера. Ступайте. Если вы собираетесь настаивать на своём, позвольте мне, повинуясь своему долгу, изложить следующее: продолжите применять этот подход, и я буду жаловаться вашему начальству о притеснении, вспомним, абсолютно законной организации ИГБ.
Я выжидал. Он хотел сказать что-то ещё.
– И спросите себя, что вы заключили бы о ком-то, кто приезжает сюда в Бещель; начинает исследования по теме, долго и справедливо игнорируемой серьёзными учёными и основывающейся на бесполезности и слабости Бещеля; наживает, что неудивительно, врагов на каждом шагу, уезжает, а затем едет прямиком в Уль-Кому. После чего так или иначе, о чём вы, кажется, не знаете, потихоньку подбирается к тому, что всегда было совершенно неубедительной ареной для исследований. Она не занималась Оркини в течение многих лет – с тем же успехом могла бы признать, что всё это было обманом, ради бога! Она работает на едва ли не самых спорных проуль-комских раскопках прошлого века. Думаю ли я, что есть основания считать её мотивы, инспектор, подозрительными? Да, я так думаю.
Корви смотрела на него с открытым ртом.
– Чёрт, босс, вы были правы, – сказала она, не понижая голоса. – Они помешанные.
Он посмотрел на неё холодно.
– Откуда бы вам всё это знать, господин Гощ? – спросил я. – Об её работе?
– Об её исследованиях? Пожалуйста. Здесь даже не надо рыться в газетах, ведь темы диссертаций и материалы конференций не являются государственными секретами, Борлу. Есть такая вещь, Интернет называется. Вам стоило бы попробовать.
– И…
– Просто ступайте, – сказал он. – Передавайте привет Гадлему. Вам нужна работа, инспектор? Нет, это не угроза, это вопрос. Нужна ли вам работа? Хотели бы сохранить ту, что у вас есть? Вы это серьёзно, инспектор Откуда Вы Знаете Моё Имя?
Он рассмеялся.
– Вы что же, думаете, что это там, – он ткнул пальнём в сторону здания, – сходятся все концы?
– Вот уж нет, – сказал я. – Вам кое-кто позвонил.
– Теперь идите.
– Какую газету вы читали? – спросил я, повысив голос.
По-прежнему глядя на Гоща, я повернул голову, показывая, что обращаюсь к тем, кто стоял в дверном проёме.
– Здоровяк? Стриженый?
– Ну всё, хватит, – сказал стриженный «под замшу» тип.
Культурист ляпнул:
– Чего?
– Ты сказал, что прочёл о ней в газете. В какой именно? Насколько я знаю, настоящего её имени ещё никто не упоминал. Когда я смотрел газеты, она по-прежнему была Фуланой Деталь. Видимо, читаю не лучшую прессу. Так что мне лучше читать?
Бормотание, смех.
– Я подбираю по крохе здесь и там.
Гощ не велел ему замолчать.
– Кто знает, где я об этом слышал?
Из этого мало что можно было извлечь. Информация просачивается быстро, в том числе из предположительно закрытых комитетов, и, возможно, её имя вышло наружу и даже было где-то опубликовано, хотя я этого не видел, – а если не вышло, то выйдет в ближайшее время.
– А что вам лучше читать? «Глас копья», конечно! – Он помахал экземпляром газеты ИГ.
– Что ж, всё это очень интересно, – сказал я. – Вы все так хорошо информированы. Думаю, мне, замороченному бедолаге, будет облегчением сбыть это с рук. Наверное, мне это просто не по силам. Как вы говорите, у меня нет правильных бумаг, чтобы задавать правильные вопросы. Конечно, представителям Бреши никаких документов не требуется. Они могут спросить всё, что угодно, у кого захотят.
Это заставило их замолчать. Я смотрел на них – на Культуриста, Маллета, Телефониста и адвоката – ещё несколько секунд, прежде чем двинулся, сопровождаемый Корви.
– Что за мерзкая куча уродов!
– Да ладно, – сказал я. – Мы просто удили рыбку. Чуточку нагло. Хотя я и не ожидал, что меня отшлёпают, как шкодливого мальчишку.
– Что это было?.. Откуда он знал, кто вы? И вся эта чушь с угрозами в ваш адрес…
– Не знаю. Может, это всерьёз. Может, он смог бы осложнить мне жизнь, если бы стал копать. Но скоро это перестанет быть моей проблемой.
– По-моему, я об этом слышала, – сказала она. – О связях, я хочу сказать. Все знают, ИГ – это уличные бойцы Блока националистов, поэтому он должен знать Сьедра. Как вы сказали, здесь, наверно, сработала цепочка: они звонят Сьедру, а тот звонит этому.
Я ничего не сказал.
– Наверняка. Может, и о Махалии они тоже слышали от него. Но настолько ли Сьедр глуп, чтобы скармливать нас ИГ?
– Ваши же слова – туп, как дерево.
– Ну да, да, но зачем ему?
– Он задира.
– Точно. Все они такие – так политика и устроена. Так что, может, да, именно это и происходит: он бахвалится, чтобы вас отпугнуть.
– От чего отпугнуть?
– Напугать, я хотела сказать. Не «от» чего-то, а просто. Они прирождённые бандиты, эти ребятки.
– Кто знает? Может, у него есть что таить, а может, и нет. Признаюсь, мне по душе мысль о том, что Брешь будет охотиться за ним и его прихвостнями. Когда наконец последует вызов.
– Да. Я просто подумала, что вы, кажется… Мы до сих пор что-то ищем, я прикинула, уж не хотите ли вы… Не ожидала выжать из этого что-то ещё. В смысле – мы же просто ждём. Комитета…
– Ждём, – сказал я. – Что ж. Знаете… Хорошо будет сплавить это дело, Махалии нужна именно Брешь. Но пока мы его ещё не сплавили. Чем больше мы сможем им передать, тем лучше, по-моему…
Это было спорным утверждением.
Глубокий вдох, выдох. Прежде чем мы вернулись в штаб-квартиру, я остановился и купил нам кофе в каком-то новом заведении. Американский кофе, к отвращению Корви.
– Я думала, вам нравится ай тёрко, – сказала она, принюхиваясь.
– Да, мне нравится ай тёрко, но ещё сильнее мне наплевать, какой именно вливать в себя кофе.
Глава 10
На следующий день я прибыл на службу рано утром, но не успел ни сориентироваться, ни к чему-либо подготовиться.
– Тьяд, тебя требует эль жеф, – сказала Цура из-за стола дежурного, не успел я войти.
– Чёрт, – сказал я. – Уже пришёл?
Я прикрылся ладонью и прошептал:
– Отвернись, отвернись, Цура. Когда я прибыл, ты выходила в туалет. Ты меня не видела.
– Да ладно, Тьяд.
Она махнула на меня рукой и прикрыла глаза. Но на моём столе лежала записка. «НЕМЕДЛЕННО ко мне». Я воздел очи горе. Хитро. Пришли он это сообщение на электронную или голосовую почту, я мог бы утверждать, что ничего не знал о нём в течение нескольких часов. Теперь мне не отвертеться.
– Сэр?
Я постучал и просунул голову в дверь. При этом я обдумывал способы объяснить свой визит к Истинным гражданам. Я надеялся, что Корви не окажется слишком лояльной или честной и свалит вину на меня, если сама получила за это выволочку.
– Я вам нужен?
Гадлем взглянул на меня поверх края чашки, жестом указал мне войти и сесть.
– Слышал о Джири, – сказал он. – Что случилось?
– Да, сэр. Это… это была оплошность.
Я не пытался с ними связаться. Я не знал, поняла ли миссис Джири, куда пропала её бумага.
– По-моему, они просто, знаете ли, обезумели, вот и сделали глупость…
– Глупость с кучей предварительного планирования. Самая организованная спонтанная глупость, о которой мне когда-либо приходилось слышать. Они собираются подавать жалобу? Ждать ли мне нахлобучки из американского посольства?
– Не знаю. Было бы несколько дерзко, если бы они подали. Им не на что сослаться.
Они совершили брешь. Это печально и просто. Он кивнул, вздохнул и протянул мне два сжатых кулака.
– Хорошая новость или плохая? – спросил он.
– Э-э… плохая.
– Нет, сначала вы получите хорошую новость. – Он потряс левой рукой, театрально раскрыл ладонь и заговорил так, словно оглашал приговор: – Хорошая новость состоит в том, что у меня для вас имеется чрезвычайно интригующее дело.
Я ждал.
– Плохая новость. – Он раскрыл правую руку и ударил ею об стол с неподдельной злостью. – Плохая новость, инспектор Борлу, состоит в том, что это то же самое дело, над которым вы уже работаете.
– … Сэр? Я не понимаю…
– Что ж, нет так нет, инспектор, а кто среди нас понимает? Кому из нас, бедных смертных, такое понимание дано? Вы по-прежнему занимаетесь этим делом.
Он развернул письмо и покрутил передо мной. Я увидел штампы и тиснёные символы над текстом.
– Весточка от Комитета по надзору. Их официальный ответ. Вы помните, та маленькая формальность? Они не передают дело Махалии Джири. Они отказываются вызывать Брешь.
Я с силой откинулся на спинку стула.
– Что? Что? Какого чёрта?..
Он монотонно проговорил:
– Ньисему от лица комитета ставит нас в известность, что они рассмотрели представленные доказательства и пришли к выводу, что нет достаточных улик, чтобы предположить, будто имела место какая-либо брешь.
– Чушь! – Я уже стоял. – Вы видели моё досье, сэр, знаете, что именно я им передал, знаете, что нет никакого способа объявить это не брешью. Что они сказали? Каковы их доводы? Они сделали разбивку голосования? Кто подписал письмо?
– Они не обязаны излагать какие-либо доводы.
Он покачал головой, с отвращением глядя на бумагу, которую держал кончиками пальцев, как пинцетом.
– Будь оно проклято! Кто-то пытается… Сэр, это смешно. Нам надо вызвать Брешь. Они единственные, кто сможет… Как я буду расследовать это дерьмо? Я бещельский полицейский, вот и всё. Здесь происходит чёрт знает что.
– Ладно, Борлу. Как я уже сказал, они не обязаны излагать какие-либо доводы, но, несомненно, предвидя нечто подобное нашему вежливому удивлению, они всё-таки включили примечание и вложение. В соответствии с этим властным письмецом вопрос не в вашей презентации. Так что утешайтесь тем, что, каким бы неуклюжим вы ни были, вы их более или менее убедили, что дело связано с брешью. А произошло, объясняют они, вот что: как часть их «рутинного расследования», – озвученные им кавычки походили на птичьи когти, – всплыла дополнительная информация. Из проруби.
Гадлем порылся среди хлама у себя на столе и бросил что-то мне. Это оказалась видеокассета. Он указал на видеомагнитофон в углу кабинета.
Появилось изображение, скудное, сепийных оттенков, крапчатое от помех. Звука не было. Над показаниями даты и времени через экран по диагонали сновали автомобили в постоянном, но не слишком сильном трафике, между колоннами и стенами зданий.
– И что это я смотрю?
Я разобрал время и дату: немного за полночь, пару недель назад. Накануне обнаружения тела Махалии Джири.
– Что это такое?
Несколько автомобилей ускорились, понеслись огромными рывками. Гадлем размахивал рукой в плохо темперированной игре, дирижируя быстро перематывающимся изображением с помощью пульта, как будто это был полицейский жезл. Он проскочил через несколько минут записи.
– Где это? Картинка – дерьмо.
– Намного меньшее дерьмо, чем если бы была нашей, вот в чём дело, – сказал он. – Вот мы где. В глубокой ночи. Где мы, Борлу? Детектируйте, детектив. Смотрите вправо.
Проехал красный автомобиль, автомобиль серый, старый грузовик, затем – «Привет! Voila!» – вскричал Гадлем – грязно-белый фургон. Он прополз от правого нижнего к левому верхнему углу картинки, к какому-то туннелю, остановился, возможно, на невидимый сигнал светофора, и выехал за экран и с глаз долой.
Я ждал объяснений.
– Обратите внимание на пятна, – сказал он. Он перематывал вперёд, снова пуская машинки в пляс. – Они нам кое-что подсказали. Через час с мелочью. Привет!
Он нажал на воспроизведение, и появилась одна, две, три другие машины, затем белый фургон – должно быть, тот же самый, – двигаясь в обратном направлении, назад, откуда приехал. На этот раз угол наклона маленькой камеры позволил захватить его передние номерные знаки.
Он проехал слишком быстро, я не успел их разглядеть. Я стал нажимать на кнопки, встроенные в видеомагнитофон, сначала отбросив фургон назад, в поле зрения, затем проведя его на несколько метров вперёд и остановив. Это вам не DVD, приостановленная запись представляла собой мешанину призрачных линий и потрескиваний, запинающийся фургон на самом деле не остановился, но подрагивал, как какой-нибудь озабоченный электрон между двумя точками пространства. Я не мог чётко прочитать номер на пластине, но в большинстве мест то, что я видел, казалось одной из пары возможностей – vyeили bye, zsecили kho, 7 или 1 и так далее. Я достал записную книжку и перелистал её.
– Идёт по следу, – бормотал Гадлем. – На что-то напал. У него что-то есть, дамы и господа.
Назад через страницы и дни. Я остановился.
– Какая-то лампочка, я вижу её, она старается включиться, осветить всю ситуацию…
– Чёрт, – сказал я.
– Воистину чёрт.
– Это он. Это фургон Хуруща.
– Да, это, как вы говорите, фургон Микаэла Хуруща.
Автомобиль, в который было уложено тело Махалии и из которого оно было выброшено. Я посмотрел на время на изображении. В фургоне на экране почти наверняка находилась мёртвая Махалия.
– Господи, – сказал я. – Кто это нашёл? Что это такое?
Гадлем вздохнул и потёр глаза.
– Подождите, подождите.
Я поднял руку. Посмотрел на письмо из Комитета по надзору, которым Гадлем обмахивался, как веером.
– Это угол Связующего зала, – сказал я. – Чёрт возьми. Это Связующий зал. А это фургон Хуруща, который едет из Бещеля в Уль-Кому и возвращается снова. Законно.
– Браво, – сказал Гадлем, как усталый ведущий игрового шоу. – Браво, браво, чтоб вам, браво!
В рамках, сообщили нам – и к чему, сказал я Гадлему, мы ещё вернёмся, – рутинных расследований, проводимых в связи с любым вызовом Бреши, были изучены записи камер видеонаблюдения за ту ночь, о которой шла речь. Это было неубедительно. Дело настолько явно представлялось связанным с брешью, что ни у кого не было оснований так усердно корпеть над многими часами записей. Кроме того, старые камеры с бещельской стороны Связующего зала не дали бы достаточно чётких картинок для идентификации машины – эти записи были извне, из системы видеонаблюдения какого-нибудь банка, где их реквизировал некий следователь.
С помощью фотографий, предоставленных инспектором Борлу и его командой, услышали мы, было установлено, что один из автомобилей, проходивших через официальный контрольно-пропускной пункт в Связующем зале, из Бещеля в Уль-Кому и обратно, был тем, в котором вывезли тело умершей. Соответственно, несмотря на то что было совершено чудовищное преступление, которое надлежит расследовать в срочном порядке, перенос тела от места убийства, по-видимому, случившегося в Уль-Коме, на место выброса в Бещеле не был, по сути, сопряжён с брешью. Переезд из города в город был законным. Соответственно, не имелось оснований для вызова Бреши. Никакой бреши проделано не было.
Это такой род юридической ситуации, на который иностранцы реагируют с понятным недоумением. Контрабанда, настаивают они, к примеру. Контрабанда является брешью, да? По самой своей сути, да? Однако нет.
Брешь располагает полномочиями, которые трудно представить, но её вызов происходит при совершенно точных обстоятельствах. Это не сам переход из одного города в другой, даже не переход с контрабандой – это способ перехода. Бросьте кошку, кокаин или оружие из бещельского окна через заштрихованный двор в уль-комский сад, чтобы это подобрал ваш сообщник, – вот это и есть брешь, и Брешь заберёт вас, и это всё равно останется брешью, бросай вы хлеб или перья. Украсть ядерное оружие и тайно пронести его с собой через Связующий зал, когда переходите, но переходите именно через саму эту границу? В этом официальном контрольно-пропускном пункте, где города встречаются друг с другом? При этом совершается множество преступлений, но они не являются брешью.
Сама по себе контрабанда не есть брешь, хотя большинство брешей проделываются в целях контрабанды. Однако самые сметливые деятели всегда стремятся к правильному пересечению, они глубоко уважают границы городов, поэтому, будучи пойманными, они сталкиваются только с законами того или иного города или обоих городов, но не с силой Бреши. Возможно, Брешь учитывает подробности этих преступлений, коль скоро совершена брешь, все правонарушения в Уль-Коме, Бещеле или обоих, но если так, то лишь потому, что преступления эти являются функциями бреши, единственного нарушения, караемого Брешью, экзистенциального неуважения к границам Уль-Комы и Бещеля.
Угон фургона и выброс трупа в Бещеле были незаконны. Ужасное убийство в Уль-Коме – тоже. Но то, что мы полагали особой трансгрессивной связью между этими событиями, никогда не имело места. Весь проезд представлялся скрупулёзно законным, осуществлённым через официальные каналы, и все документы были на месте. Даже если разрешения были подделаны, пересечение границ в Связующем зале превращало это в вопрос о незаконном въезде, а не о бреши. Такое преступление могло произойти в любой стране. Бреши не было.
