Текст книги "Любовь и шпионаж"

Автор книги: Чарльз Вильямсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14. Максина обманывает жениха

– Бог мой, я забыла запереть калитку, и кто-то посторонний проник в сад, – сказала я тихо. – Уж не Рауль ли? Что, если он увидел наши тени на занавеске?

Машинально мы отодвинулись друг от друга, и тут же Ивор сделал успокаивающий жест рукой, указав мне направление света: наши тени не могли упасть на занавеску.

Пока мы так безмолвно стояли, послышался стук в переднюю дверь.

Это стучал Рауль, я была уверена. И еще раз подумала невольно: если бы Ивор приехал на полчаса раньше, я успела бы к этому времени уже спровадить его и спокойно объяснить Раулю все насчет графа. А теперь я не знала, как поступить, чтобы еще более не ухудшить наших взаимоотношений… Я переживала так сильно, что моя всегдашняя способность принимать быстрые решения на сей раз сдала.

– Это Рауль, – сказала я. – Что делать?

– Впустите его и представьте меня ему. Мы ведь незнакомы. Только не показывайте виду, что вы напутаны, вы же актриса! Скажите, что я здесь по важному делу, касающемуся одного вашего друга в Англии, и вынужден был зайти к вам после театра, так как уезжаю из Парижа с первым утренним поездом.

– Бесполезно!

– А почему бы нет? Когда мужчина любит женщину, он верит ей.

– Да, "только не мужчина латинской крови. Он уже был взвинчен – и имел на это право, – когда Орловский наклеветал на меня. К тому же, я не разрешила Раулю проводить меня до дома, сказав, что очень устала и сразу лягу в постель. Разве это не выглядит подозрительным? Нет, нет, я не хочу наносить ему еще один удар! Спрячьтесь, и я впущу его… О, почему же вы стоите как столб и глядите на меня? Идите быстрей в ту комнату! – Я указала ему на дверь в мою спальню. – Вы можете выбраться через окно в сад и тихо уйти, пока мы с Раулем будем разговаривать.

– Если вы так настаиваете, – сказал Ивор. – Но вы неправы. Гораздо лучше было бы…

– Идите, идите, говорю вам! Не спорьте, я знаю лучше! – оборвала я его злым шепотом, подтолкнув к двери.

На этот раз он не возразил и торопливо вышел в соседнюю комнату. Ключ от нее торчал в двери. Я повернула его в замке, выдернула и опустила в вазу с цветками, стоявшую на столике. Сделав это, я выскочила из гостиной в маленькую прихожую-холл и открыла входную дверь.

За дверью стоял Рауль.

Его лицо было смертельно бледным и казалось очень суровым при слабом свете, проникавшем из раскрытой двери холла. Никогда ранее я не видела его таким.

– Я знаю, почему ты здесь, – быстро начала я, прежде чем он заговорил. – Граф Орловский сказал, что предупредил тебя, и я надеялась, что ты придешь… для объяснений…

– Вот поэтому ты и спрашивала, как я поступлю, если ты обманешь меня? – спросил он с горьким упреком в голосе и взгляде.

– Нет! Я вовсе не собиралась обманывать тебя, – ответила я. – И не обманываю сейчас. Если ты любишь меня, ты должен мне верить, Рауль!

Я взяла его за руку. Он не пожал мою, но дал ввести себя в дом.

– Ради Бога, верни мне мою веру в тебя… если можешь, – с усилием произнес он. – Потерять ее – для меня смерть. Я пришел сюда с намерением умереть.

– После того, как убьешь меня? Ты ведь так обещал, не правда ли?

– Возможно. Но я не мог сдержаться и должен был прийти. Если у тебя есть какие-либо объяснения – во имя Неба скажи мне их!

– Ты знаешь меня и знаешь Орловского, и однако нуждаешься в объяснениях? Мало ли, как он мог оклеветать меня!

Этими словами я надеялась обезоружить Рауля, но он был настолько возбужден, что не мог сразу прийти в себя; ревность брала верх над лучшими свойствами его натуры.

– Не играй со мной! – воскликнул он. – Я не стерплю этого. Ты отослала меня прочь, а сама назначила свидание с Орловским. Ты взяла его в свою коляску…

– Марианна тоже была с нами в коляске. Вот если б я взяла тебя в коляску, я непременно отправила бы ее домой, чтобы нам остаться вдвоем… О, Рауль, неужели ты поверил, что я могу обмануть тебя ради такого человека, как Орловский? Если б я любила его, разве не могла бы стать его невестой, а не твоей? Не думаешь ли ты, что я могу так быстро измениться?

– Я не думаю этого; я вообще не в состоянии думать. Я только чувствую, – возразил он печально.

– Тогда чувствуй, чувствуй, что я люблю тебя, и никого кроме тебя, сейчас и всегда!

– О, Максина! – пробормотал он. – Дурак я или умный, что позволяю себе верить твоим словам?

– Ты очень умный! – отвечала я так твердо, словно и впрямь заслужила доверие, которого требовала от него. – Если ты не будешь верить мне без всяких объяснений и оправданий, я не скажу тебе больше ничего. Но ты должен верить, хотя бы потому, что любишь меня: я читаю это в твоих глазах и благодарю Бога за это. Поэтому расскажу тебе все-все. Граф Алексей Орловский ненавидит меня за то, что я не могу и не хочу любить его, и еще за то, что люблю тебя. Он… – я умолкла на секунду. Дикая мысль вдруг блеснула в моем мозгу: не намекнуть ли Раулю, что Орловский (а не я) мог выкрасть Договор и уничтожить его? Сумей я внушить Раулю эту мысль сейчас, когда его уши открыты для моих объяснений, и он вспомнит мой намек, если пропажа обнаружится; он будет убежден, что это – чудовищная интрига со стороны Орловского… К счастью, я удержалась от этого рокового шага.

Все эти мысли пронеслись в моей голове за одну секунду; думаю, что Рауль даже не заметил паузы. И я продолжала:

– Орловский готов на все, чтобы разлучить меня с тобой. Нет такой подлости, которую он не совершил бы против нас только потому, что я трижды отвергла его домогательства! Он прислал мне в театр письмо, как только ты ушел от меня после первого антракта. И в письме заявил, что я должна уделить ему несколько минут по окончании спектакля, если не хочу нанести ужасный вред тебе, – что-то насчет твоей дипломатической карьеры. Это напугало меня, хотя я и догадывалась, что это блеф. Догадывалась, но все же не была уверена. Скажу тебе честно, дорогой Рауль, я не хотела, чтобы ты знал о нашей встрече с ним, и потому не позволила тебе проводить меня. Я надеялась, что ты не узнаешь и о том, что я разрешила графу Орловскому проехать в коляске некоторое расстояние со мной и Марианной. Я пошла на риск, и случилось то самое, чего я боялась…

– О чем же он говорил с тобой?

– О, просто чепуха, только одни туманные намеки на какую-то большую неприятность, от которой он благодаря своему влиянию в министерстве иностранных дел может тебя спасти… если я буду достаточно благодарна ему…

– Негодяй! – взорвался Рауль, убежденный теперь в моей правоте; его глаза сверкали. – Мерзавец! Я его…

Внезапно он остановился, но я поняла, что он задумал: он собирался послать вызов графу Орловскому. Я должна была немедленно вмешаться!

– Нет, нет, Рауль, – сказала я так, будто он закончил свою фразу, – ты не должен драться с ним на дуэли. Ради меня не должен. Разве не видишь, он как раз этого и добивается? Это – способ нанести мне тяжелый удар. Подумай о скандале на весь Париж, причем на мою бедную голову выльют целое ведро грязных сплетен. Ты сам поймешь это, когда остынешь. Я знаю, ты не трус, ты отличный фехтовальщик, а как стрелок – намного искусней Орловского. Кроме того, право на твоей стороне. Но я боюсь дуэли. Милый мой мальчик, поклянись, что ты не доставишь мне этих мучений!

– Хорошо, – чуть капризно ответил он. – Обещаю тебе это, хотя… о, мое сокровище, чего бы я ни пообещал, лишь бы искупить свою несправедливость к тебе, моему ангелу! Как я рад, что пришел сюда? Знаешь, сначала я не хотел идти, опасался за себя, опасался, что сгоряча натворю глупостей. И все же не смог устоять: что-то толкало меня сюда, несмотря на мое сопротивление. Ты прощаешь меня?

– Да, в награду за твое обещание, – улыбнулась я ему, хотя слезы были готовы брызнуть из моих глаз, потому что я была совсем измучена и на грани отчаяния; я сама нуждалась в его прощении!

– Теперь ты снова счастлив? – спросила я.

– Да, счастлив, – ответил он, – хотя по дороге сюда уже не думал, что когда-либо смогу быть счастливым. Даже у твоих ворот… – он вдруг умолк, его лицо изменилось.

Я ждала, что он скажет дальше, и, не дождавшись, спросила, почему он замолчал; мне нужно было знать, что именно произошло возле моих ворот, какой еще удар приготовила мне судьба.

– Что же там случилось?

– Ничего серьезного. Жаль, что проговорился. Я должен был доказать, что полностью верю тебе, и не болтать сгоряча лишнего. Забудем это!

Однако его умалчивание только подлило масло в огонь. Что собирался он сказать? Я даже испугалась своей догадки. Было необходимо выяснить эту тайну, которая впоследствии могла всплыть еще раз и заставить его усомниться во мне…

– Ну-ка, говори! – приказала я. – Тем более, что по твоим словам, «ничего серьезного» не было.

– Должен же я наказать себя за то, что требовал у тебя объяснений насчет Орловского! А теперь еще ты будешь объяснять мне и этот случай, – настаивал бедный Рауль, полный раскаяния. – Видишь ли, тогда мне все казалось в тысячу раз хуже, чем на самом деле. Я смотрел на все сквозь черные очки… А теперь смотрю сквозь розовые.

– А я хочу, чтобы ты смотрел на все своими милыми глазами без всяких очков. И ты обязан сказать мне, о чем сейчас думаешь, ради меня, если не ради себя.

– Хорошо, – сказал он. – Но помни, дорогая, – я уже выбросил это из головы и не буду задавать тебе никаких вопросов. Ну вот, как я уже говорил, я не пошел сюда сразу после того, как увидел Орловского в твоей коляске. Я блуждал по улицам как сумасшедший и думал о Сене.[15]15
  Сена – река в Париже.


[Закрыть]

– О, ты действительно сходил с ума!

– Да, сходил. Но что-то меня удержало, что-то заставило искать тебя. Я бродил там и сям, но с каждым разом все ближе и ближе к твоему дому, словно меня затягивал водоворот. Наконец, я оказался почти напротив твоего дома, на другой стороне улицы. Однако у меня еще не было намерения увидеть тебя, просто я не знал, что мне делать, стоял и обдумывал случившееся…

– Что же дальше?

– Я стоял в углу между какой-то стеной и домом – там, где растет большой платан. Под ним я и остановился, потому что начал накрапывать дождик. Там было темно, туда не доходил свет уличных фонарей, и меня никто не мог заметить…

– Дальше, дальше! – торопила я.

– Я не пробыл там и десяти минут, когда из-за угла поспешно вышел какой-то мужчина. Когда он проходил мимо фонаря, я хоть и не разглядел его лица, но довольно ясно видел фигуру. Мне показалось, что он молод и высок, одет в плащ и серый костюм. Он подошел прямо к твоим воротам и позвонил. Минуту спустя кто-то открыл ему садовую калитку и впустил его во двор. Невольно я сделал шаг вперед, чтобы ворваться следом за ним и посмотреть, что это за человек и кто ему открыл. Но, оказывается, я еще не настолько сошел с ума, чтобы совершить хулиганский поступок, и сдержался. Калитка захлопнулась…

– И это все?

– О, Максина, должен тебе признаться – в моем мозгу стали роиться злые и жестокие мысли. И как же они заставили меня страдать! Я стоял как окаменелый и желал одного и впрямь превратиться в камень, лишь бы не чувствовать этой проклятой душевной боли… Тут только я заметил, что неподалеку от меня, прямо перед твоим домом, стоит чей-то мотор. Может быть, я не обратил бы на него внимания, но две женщины, сидевшие в нем, открыли окошко и довольно громко и возбужденно стали спорить. Одна из них высунула из окна руку и указала на твой дом. Я не мог расслышать их слов, тем более что они спохватились и перешли на тихий разговор, а потом захлопнули окошко и что-то сказали шоферу. Мне не было никакого дела до них, но пока они находились тут, я не мог выйти из своего убежища: я не хотел обнаружить себя и не знал, как поступить. Когда они наконец уехали, я решил, что должен все же увидеть тебя и переговорить с тобой, если это мне удастся. Мне повезло: калитка оказалась незапертой. Я толкнул ее, вошел в сад и увидел, что в твоих окнах горит свет. Значит, ты не легла спать… хотя перед этим уверяла меня, что очень устала. Это мучительно ранило мое сердце. Я подумал, что ты…

– Я знаю, что ты подумал, – перебила я его; мой голос, возможно, слегка дрожал, хотя я изо всех сил старалась выглядеть спокойной. – Ты сказал себе: «Максина открыла какому-то мужчине ворота и впустила его к себе. Сейчас они вдвоем, – я должен застать их вместе». Так?

– Так, – согласился Рауль покорно. – Но ведь я не стал врываться в дом, я постучал. Я вовсе не хотел захватить вас врасплох.

– И ты все еще думаешь, что я, впустив мужчину, спрятала его, когда услыхала твой стук?..

Одну секунду я было хотела рассказать ему все, как советовал мне Ивор. Но я видела, что Рауль волнуется и, рассказывая эту историю, как бы заново переживает ее. И при этом страдает. Мне показалось, что мрачные подозрения заползают обратно в его душу как змеи, несмотря на то, что он старается отогнать их прочь. И я не осмелилась выпустить Ивора из запертой соседней комнаты (если он еще там): он красив, молод, привлекателен во всех отношениях. Если Рауль ревновал меня к Орловскому, зная, что я наотрез отказала ему, то что же почувствует он к Ивору Дандесу, имени которого до сих пор ни разу от меня не слышал? А ведь я приняла его в своем доме ночью! Пожалуй, в теперешнем возбужденном состоянии Рауль не станет слушать никаких объяснений, и мы уже никогда не придем к тому взаимопониманию, которого только что достигли. Начав говорить неправду, я должна была держаться ее до конца…

Мой вопрос: «Не думаешь ли ты, что я впустила и спрятала у себя мужчину?» – был очень смел и рискован, но он помог уладить дело.

– Нет, – сказал он, – я не думаю этого и не хочу думать. И тебе нет надобности объяснять что-либо. Я люблю тебя. И да поможет мне Бог, чтобы я еще раз не потерял к тебе доверия!

Как раз в то время, когда я надеялась, что Ивор уже сумел выбраться через окно в сад, я вдруг услыхала (или мне это показалось?), что из соседней комнаты донесся какой-то слабый шум. Он был еще там!

И вместо того, чтобы широко распахнуть туда дверь и сказать: «Ну, смотри! Поищи-ка здесь мужчину и убедись, что я никого не прячу!» – я громко рассмеялась, словно мне в голову пришла какая-то очень забавная мысль… на самом же деле для того, чтобы заглушить шум, если он еще повторится.

– О, Рауль! – воскликнула я среди смеха, который несказанно удивил его. – Ты отнесся к этому чересчур серьезно. Я тебе тысячу раз благодарна за доверие вопреки очевидным фактам, но в конце концов так ли уж много их против меня? Ты, наверное, считаешь, что я – единственная молодая девушка в этом доме?..

Правда, бедная Марианна уже старушка, но у меня есть еще горничная Тереза двадцати двух лет, очень симпатичная и уже помолвленная: скоро она выходит замуж. (Все это было чистой правдой. Ах, как было приятно говорить ему правду!) Тебе не кажется, что в этот самый момент парочка влюбленных голубков воркует в саду, в старой беседке, увитой плющом? Представь себе, как они испугались и затаили дыхание, когда ты вдруг открыл калитку и пошел по тропинке к дому!

– Прости меня! – пробормотал снова Рауль в глубоком раскаянии.

– Может быть, сходим и посмотрим на них? Или оставим их в покое?

– Конечно, не будем им мешать, ни в коем случае.

– Впрочем, – продолжала я, – мужчина наверняка уже ускользнул. Но Тереза такая славная девушка, она не станет отпираться…

– Бог с ними! Выгоняй поскорей и меня отсюда – я заслужил это, – ревнивое животное! Ты так утомлена, а я мучаю тебя допросами.

– О, сейчас мне немного лучше, – сказала я. – Конечно, уйти тебе придется, но не сию минуту. Прежде всего я хочу знать, как тебе понравился мой сюрприз?

– Какой сюрприз? – в недоумении спросил Рауль.

– Бриллианты. Что ты испытал при виде их?

– Бриллианты? – переспросил он с глупым видом. – Какие бриллианты?

– Уж не хочешь ли ты сказать, что до сих пор не открывал сумочку, которую я дала тебе в театре?

Рауль выглядел пристыженным.

– Моя бесценная, ради Бога, не считай меня неблагодарным, – сказал он. – Но, выйдя из театра, я встретил Орловского, и он сказал мне… ту ложь. Это зажгло пожар в моем мозгу, я забыл не только о твоем подарке но, обо всем на свете. Вот растяпа!

На этот раз я рассмеялась вполне искренно.

– О, Рауль, Рауль! Нет, ты определенно не создан для нынешнего делового мира! Но ничего, в конце концов, я даже довольна твоей забывчивостью. Теперь мы с тобой можем вместе насладиться тем, что находится в этой маленькой розовой сумочке. Достань ее из кармана и открой!

В этот момент я была почти счастлива, так как знала, что Рауль тоже будет на седьмом небе от счастья.

Его рука нырнула во внутренний карман макинтоша, куда он недавно у меня на глазах положил мою парчовую сумочку…

Но обратно рука не показалась. Она все шарила и шарила за пазухой, ощупывая карман, подкладку… а лицо Рауля медленно наливалось краской.

– Великие Небеса, Максина! – оказал он наконец. – Надеюсь, ты пошутила, сказав, что в этой дурацкой сумке лежало что-то ценное для нас обоих? Ты знаешь, я ее потерял! Не сердись, я почти сходил с ума. В этом кармане у меня лежал также шелковый платок. Я несколько раз вынимал его, вытирал пот со лба, и… не знаю, как и где… выронил…

Мои колени подогнулись, и я рухнула на софу. – Рауль! – пролепетала я чужим, сдавленным голосом. – В этой сумочке находились бриллианты герцогини де Бриансон!

Рассказ Ивора Дандеса

Глава 15. Ивор идет в темноту

Никогда еще не попадал я в такую щекотливую ситуацию, как этой ночью, – быть запертым в спальне женщины далеко за полночь и слышать, как в соседней комнате она всячески убеждает своего ревнивого жениха, что ни один посторонний мужчина не заходил к ней в дом!

Раньше мне не приходилось навещать Максину де Рензи в Париже, хотя во время наших встреч в Лондоне она дала мне свой парижский адрес. И теперь, ощупывая в темноте руками пространство вокруг себя, я пытался отыскать другую дверь или окно, и при этом каждую секунду рисковал выдать свое присутствие, наткнувшись на мебель или уронив какой-нибудь тяжелый предмет.

Я не смел зажечь спичку из боязни, что в соседней гостиной услышат чирканье, и должен был передвигаться так осторожно, как если б шел босиком по битому стеклу. В то же время я знал, что Максина сейчас молит Бога, чтобы я поскорей убрался из ее дома, – да я и сам мечтал об этом.

Только чудом мне удалось, не задев и не опрокинув по дороге стул или вазу с цветами, добраться до следующей двери… увы! она тоже оказалась запертой.

Наконец я нашарил окно и поздравил себя с благополучным разрешением своих тревог. Однако я слишком поторопился радоваться. Комната находилась на первом этаже. Хотя ее окна были расположены довольно высоко над землей, я подумал, что для меня не составит труда выпрыгнуть из окна в сад, но когда я проскользнул за тяжелую гардину, то столкнулся с новым препятствием.

Окно, которое открывалось посередине, как и большинство окон во Франции,[16]16
  В Англии окна открываются обычно снизу вверх.


[Закрыть] было плотно закрыто и заперто на задвижку. Я медленно, осторожно повернул головку шпингалета и сразу почувствовал, что обе половинки окна основательно заело; они словно склеились одна с другой, возможно, были недавно покрашены, и краска подсохла, а может быть, разбухли от дождя. Во всяком случае, если их начать разъединять, они заявят громкий протест…

После первого предупреждающего скрипа я остановился и прислушался; в соседней комнате Максина рассмеялась и повысила голос, вероятно, для того, чтобы заглушить произведенный мною шум. Это было еще хуже, чем я предполагал, и я не осмелился повторить попытку.

Я еще раз ощупал все вокруг – нельзя ли найти другой путь к бегству, который я, возможно, не заметил в темноте?..

Нет, ничего подходящего не было, окно в спальне было единственным, если не считать еще одного, небольшого, которое, очевидно, вело в комнату горничной и было слишком мало, чтобы пролезть через него.

Вдобавок, мне мешал мой плащ, который я так и не снял, придя к Максине: в тот момент нам было не до этикета. И слава Богу, что так получилось, – снятый плащ мог бы выдать меня!

…Я не знал, что делать. Для Максины было бы гибелью, если б дю Лорье услыхал шум и настоял на том, чтобы открыть дверь, после того, как она с таким трудом заверила его, что в доме нет посторонних.

Возможно, она надеялась, что я уже ушел, но как мог я уйти? Я чувствовал себя как крыса в ловушке, мне стало казаться, что я упакован в тесную коробку без окон и дверей.

Это было неприятное ощущение. Мой лоб покрылся испариной, как в турецкой бане, я стал рассеянно шарить по карманам в поисках носового платка. Но его не было. Вероятно, я оставил его в отеле или на квартире у сыщика Жирара, а может быть, в кэбе. Зато в наружном верхнем кармане пиджака я обнаружил нечто странное. Это был небольшой комочек бумаги, туго сложенный в несколько раз, так плотно, что на ощупь казался почти шариком. И я вспомнил, что этот самый комочек выпал из моего кармана во время обыска в «Елисейском Дворце», был поднят с пола жандармом и вручен мне, а я небрежно засунул его обратно, так как мои мысли были в то время заняты совсем другим.

Возможно, я и сейчас не обратил бы на него внимания, но в эту дьявольскую ночь ничто необычное не должно было оставаться без тщательного рассмотрения. А вдруг в нем что-нибудь завернуто?

Я развернул его, но внутри ничего не оказалось. Это был просто небольшой клочок бумаги. В темноте нельзя было разобрать, что на нем написано, и написано ли вообще что-либо. Поэтому я скомкал его и поспешно запихал обратно в карман, так как в этот самый момент услыхал горестный возглас Максины. Мне показалось, что она произнесла какую-то фразу, из которой я уловил лишь одно слово: бриллианты.

После этого она и дю Лорье о чем-то заговорили так громко и возбужденно, что я подумал: не попытаться ли мне предпринять еще одну атаку на проклятое окно, не рискуя быть услышанным. Но прежде чем я на это решился, голоса умолкли. Хлопнула дверь в соседней комнате, и наступила тишина, прерываемая лишь тяжелыми шагами наверху, над моей головой. Вероятно, это ходила прислуга.

Несколько секунд я стоял тихо, выжидая. Но из гостиной не доносилось ни одного звука, и я решил сделать попытку, пока не поздно.

Я сильно налег на оконные створки, и они подались с таким треском, что, конечно, выдали бы мое присутствие, если б в соседних комнатах находился кто-либо. Но все было тихо, в гостиной не было ни души, и я выпрыгнул из окна прямо на цветочную клумбу с высоты нескольких футов. Затем я обогнул фасад дома, осторожно ступая по мягкой мокрой траве, и уже хотел сделать бесшумный рывок к воротам, как вдруг дверь дома открылась, поток света упал на лужайку.

Я вовремя отпрянул назад в тень и увидел Максину и мужчину в макинтоше, которые медленно пошли по тропинке, молча опустив голову, как будто разглядывая что-то под ногами. Поглощенные этим, они не заметили меня, подошли к воротам, открыли калитку и вышли на улицу, не закрыв калитку за собой; я понял, что они скоро вернутся.

Я страстно желал удрать, но опасность столкнуться с ними лицом к лицу была слишком велика. Поэтому я стал ждать – и хорошо сделал, так как через три или четыре минуты они появились вновь; вероятно, они не отходили далеко и, конечно, увидели бы, как я выхожу из ворот.

– Это какое-то колдовство! – сказала Максина. Она и ее возлюбленный прошли в трех ярдах от того места, где я стоял, притаившись за большим кустом.

Ответа дю Лорье я не расслышал, но голос его звучал угнетенно, подавленно. Как видно, они потеряли какую-то важную вещь, без всякой надежды отыскать ее. Мне было интересно знать, что случилось, и в то же время было жаль Максину: ко всем ее несчастьям на нее навалилась еще какая-то новая беда! Но единственное, чем я мог бы помочь Максине в данный момент, – это удалиться отсюда как можно быстрей.

Дождь уже перестал. Максина и дю Лорье оставили калитку незапертой, и я, наконец, мог облегченно вздохнуть, очутившись по ту сторону забора.

Я поспешил уйти с этой стороны улицы, чтобы случайно не столкнуться с дю Лорье, который, несомненно, вскоре последует за мной.

Моей первой мыслью было немедленно вернуться в отель, где Жирар, возможно, ждет меня с новостями. Я уже готовился окликнуть кэб, еле ползущий невдалеке, как вдруг вспомнил о том мятом клочке бумаги, который выпал при обыске из моего наружного кармана и который я сунул обратно туда же. Меня охватило желание тотчас же взглянуть на него при свете уличного газового фонаря. Почему-то подумалось: «Не в нем ли скрыта разгадка тайны?..»

Я достал его, развернул, тщательно разгладил на ладони. Это был обычный листок, вырванный из блокнота и густо исписанный с обеих сторон карандашом. Почерк был неровный, как будто писали в кэбе, омнибусе или поезде, и читался с трудом. Я не смог разобрать слова при свете фонаря, поэтому достал спички и, загородив огонек ладонью от ветра, зажигая спичку за спичкой, начал читать странное, неожиданное послание:

«Сэр, я очень сильно рискую, но должен написать вам. Это мой единственный шанс. Я доверяюсь вам, вы настоящий джентльмен и спасли мою жизнь, когда вскочили в купе следом за теми двумя молодчиками, которые собирались вытряхнуть вас из поезда. Когда я их увидел, то сразу понял, что мне крышка, но вы спутали их карты. Я – честный человек, помощник лондонского ювелира, и вез с собой весьма ценные ювелирные изделия для нашего парижского клиента. Я знал, что это будет рисковая поездка, но не думал, что негодяи так скоро застукают меня. Если б не вы, они бы ограбили меня и ухлопали прямо в поезде, будьте уверены. Но я знаю, сэр, что вы такой же порядочный благородный джентльмен, как и я. Я знаю ваше имя, потому что недавно видел вашу фотографию в газете.

В молодости я работал в цирке фокусником-иллюзионистом, это мне потом весьма пригодилось в нашем ювелирном деле, так как нам постоянно приходится иметь бизнес с мошенниками, за ними нужен глаз да глаз, да еще ловкость рук. И когда на сходнях началась паника, я воспользовался ею, чтобы перепрятать свои ценности в ваш карман. А у вас взял вашу вещь, не то вы сразу заметили бы мою уловку, подняли шум и сами оказались в опасности: эти негодяи не задумались бы укокошить нас обоих. Сэр, в нашем пакете, были не деньги, а какие-то деловые бумаги. Если они вам очень нужны, то принесите мне сегодня мои ценности, чтобы я мог отдать их нашему клиенту, а я верну вам ваши бумаги. Это будет честная сделка, верно? Вот видите, как я вам доверяю! Я знаю, сэр, что вы не обманете и отдадите мне мою вещь, как благородный человек. Приходите поскорей в дом 218 на улице Филь Соваж, авеню Лотар, верхний этаж, налево по коридору, последняя комната. Скажите консьержу, что вам нужен мосье Буше. Ради Бога, не подведите меня, умоляю вас! Ю. М.»

Да, как я и предполагал, это писал мне мой «альбинос». Послание изобиловало ошибками, а «Ю. М.», очевидно, должно было означать «ювелирный мастер». Эту записку он, по всей вероятности, нацарапал в поезде, а в Париже, на вокзале Гар дю Пор, незаметно сунул мне в карман, когда при расставании подошел ко мне почти вплотную.

…Я закричал бы от радости, если б не был так взбешен на себя за то, что раньше не уделил внимания этому жалкому клочку бумаги, который несколько раз держал в руках! Поэтому я обуздал свой восторг, назвал себя трижды идиотом, и, если б не боязнь встретиться с дю Лорье (я не знал, ушел он от Максины или все еще там), вихрем помчался бы к ней сообщить отрадную новость. Но в сложившихся обстоятельствах я не рискнул сделать это, так как вместо благодарности мог заслужить проклятие Максины; кроме того, было бы неплохо сперва самому проверить, насколько все это реально, дабы избежать потом горького разочарования и нового краха наших надежд.

Лучше всего – получить Договор обратно сейчас же, не откладывая ни на минуту. Что же касается сыщика, который, возможно, ждет меня в отеле – пусть подождет! Теперь это уже не имеет значения. Как только я получу Договор в свои руки, я немедленно передам Максине весточку об этом – короткую записку, пару осторожных строк. Хотя уже около двух часов ночи, Максина наверняка не будет спать.

Кэб, который десять минут назад медленно двигался вдоль улицы, уже исчез из виду, а другой не появлялся. Я быстро, почти бегом пошел по улице, надеясь встретить где-нибудь за углом свободный экипаж или мотор. Однако был уже такой поздний час, что в этом тихом районе Парижа даже на стоянке не было ни одного наемного экипажа.

Наконец, я решил пройти весь путь пешком. Мне хорошо была известна авеню Лотар, но улицы Филь Соваж я не знал и даже никогда не слыхал о ней. Скорей всего, она пересекала авеню Лотар и, следовательно, находилась на расстоянии одной мили отсюда; быстрым шагом я мог добраться до нее за полчаса.

Несколько минут больше или меньше не составляли разницы, поскольку «Ю. М.» безусловно ждет моего прихода с нетерпением; теперь меня больше всего тревожило, как отнесется он к тому, что я не смогу вручить ему бриллианты в обмен на Договор.

Разумеется, я не верил, что Ю. М. был ювелирным мастером: ведь Максина поведала мне историю с бриллиантами, украденными у дю Лорье на пути в Амстердам. Я ничуть не сомневался, что человек, которого мне довелось защитить в поезде, был исключительно ловким вором-международником, «освободившим» беспечного дипломата от ожерелья герцогини. По версии, которую я разработал, идя на Филь Соваж, – «альбиносу» помогали в краже его соучастники, и он задумал их провести, ускользнув в Лондон, чтобы не делиться с ними добычей. Преследуемый ими, страшась возмездия, он переезжал из города в город, не желая расставаться с бриллиантами, и наконец решил бежать из Англии, где атмосфера стала для него чересчур горячей. Он заказал отдельное купе первого класса в дуврском поезде и занял его с комплектом спортивных принадлежностей (очевидно, желая выдать себя за игрока в крокет или гольф). Но, к своему ужасу, увидел вдруг своих бывших компаньонов – тех самых, от которых убегал, – отпирающих дверь его купе железнодорожным ключом!..

Все это было только предположением, потому что, по моим наблюдениям, его попутчики ни разу даже не пытались заговорить с ним за все время нашей поездки. Однако эта моя версия разъясняла многое, что до сих пор оставалось загадкой, и делала правдоподобным поведение альбиноса, который в отчаянии предпочел доверить свое сокровище незнакомцу (зная его лишь «по фотографии в газете»), нежели отдать тем, кого он обманул.

Я решил употребить всю силу дипломатии, чтобы выманить у Ю. М. мой зеленый футляр с Договором прежде, чем он поймет, что уже никогда не увидит своего футляра с бриллиантами. Мысленно я начертал себе план действия еще до того, как пришел на авеню Лотар, где довольно быстро нашел Рю де ля Филь Соваж, паршивую, слабо освещенную улочку, странное название которой («Дикая») вполне соответствовало ее виду. Я вспомнил, что этот парижский район всегда имел дурную славу, здесь гнездились нищета и преступность…