Текст книги "Загадка Ноттинг-Хилла"

Автор книги: Чарлз Уоррен Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

РАЗДЕЛ III

1. Выдержки из дневника миссис Андертон

13 августа 1854 года. Итак, мы наконец обосновались в Ноттинг-Хилле. Джейн над нами посмеивается: мы переехали в город тогда, когда все стремятся уехать из него. Но, на мой взгляд, – и я уверена, что мой милый Уильям со мною согласится, – для нас наступило удивительно приятное время. Бедный Уилли, его все больше задевают эти обвинения со всех сторон. Как его встревожили досужие толки касательно нашей поездки в Дрезден. Завтра ждем нового профессора. Интересно, что он из себя представляет?

14 августа. Вот он какой – новый профессор! Я пребываю в немалом изумлении. Этот невысокий крепыш и есть самый могущественный гипнотизер в Европе! Но все же в нем действительно ощущается мощь; он еще и не начал производить свои гипнотические пассы, как я ощутила жар во всем теле. В нем есть нечто такое, что при ближайшем рассмотрении повергает меня в недоумение. Он явно не такой простой, как кажется, хотя мне пока до конца не ясно – в чем же его загадка?

25 августа. Я вполне довольна. Как только я могла допустить мысль, что барон – обыкновенный! Хотя на первый взгляд внешность его говорит об обратном. Не хотела бы я испортить отношения с такой личностью… Полагаю, он не стал бы испытывать угрызений совести, убив своего обидчика или того, кто стал бы у него на пути. С какой невозмутимостью он разглагольствовал об этих ужасающих экспериментах, проводимых в медицинских учебных заведениях, о тех мучениях, которым подвергаются многострадальные пациенты в больницах. А мой Уилли склонен считать, что все это пустяки, все доктора рассуждают подобным образом, но я чувствую, что этот барон не такой, как прочие представители медицины. Но все же, он влияет на меня благотворно.

1 сентября. Мое состояние продолжает улучшаться, хотя я не могу преодолеть странное чувство по отношению к барону. Несомненно, он человек неординарный. Все кругом замирает от одного лишь его прикосновения; он полностью игнорирует всё, что его окружает. Сегодня утром, когда он пришел, я находилась подле окна. Увидев его, я испытала страх, который трудно было скрыть. Однако мне можно было не беспокоиться понапрасну. Сей джентльмен тихо вошел к нам, а вот там, посередине дороги, вдруг дернулась бедная лошадь. Неужели она могла встретиться взглядом с его невероятными зелеными глазами – иначе, отчего же она так испугалась? Поймать его взгляд непросто; но если все же это происходит!.. Как бы там ни было, этот человек оказывает на меня благотворное воздействие.

11 сентября. Итак, решено. Отныне барон не будет непосредственно со мной заниматься гипнозом. Огорчает это меня или радует? Во всяком случае, я надеюсь, что теперь моему бедному Уильяму перестанут докучать.

13 сентября. Первый день с мадемуазель Розали. Она производит впечатление довольно милой особы. Но несколько странно лежать на софе, когда другой подвергается воздействию гипноза.

15 сентября. Этот новый план начинает для меня проясняться. Полагаю, теперь я ощущаю гипнотическое воздействие еще сильнее, чем прежде, когда я непосредственно находилась под гипнозом. Отныне я испытываю ощущения исключительно приятного характера, никакого дискомфорта. Это так восхитительно. Сегодня я просмотрела мои малвернские записи. Удивительно, поначалу мне не понравилась идея, а теперь я без этого жить не могу.

29 сентября. Думаю, что вскоре мы сможем полностью обойтись без барона. Уверена, что мы с Розали сами замечательно справимся. До чего же это удивительная вещь – гипноз! Подумать только, лишь прикосновение руки другого человека способно усмирить вашу боль, прибавить вам сил и здоровья. Поистине, если бы я ранее не вела дневник, мне непременно следовало бы делать это теперь, дабы запечатлеть чудодейственное воздействие этого необычайного вида терапии. Сегодня утром я проснулась с тяжелой головой. Мне не хотелось завтракать; резь в глазах, редкий пульс. Бедный Уильям этим был серьезно обеспокоен, и вот входят миниатюрная Розали и барон. Молодая дама кладет мне свою маленькую, сухонькую лапку (чем-то схожую с обезьяньей) на лоб, гипнотизер совершает несколько пассов, и… Головной боли как не бывало, и я велю подать себе какао с тостами.

30 сентября. Пустой день. С утра снова болела голова, и я сидела в ожидании моего маленького смуглого «доброго ангела», когда появился барон, заявив, что Розали сегодня прийти не сможет. Она провела всю ночь с одной умирающей дамой и теперь настолько утомлена, что может, сама того не желая, навредить мне, а не помочь. Бедная девушка, я уверена, она не может быть переутомлена сильнее, чем я. Бесспорно, оказание помощи страждущим должно доставлять ей радость, но какой же дорогой ценой это дается!

1 октября. Розали снова здесь. Головная боль прошла. И вновь все чудесно, как этот осенний солнечный свет за окном. Меня все больше радует эта девушка. Как жаль, что она говорит только по-немецки…

4 октября. Просто удивительно, насколько эта бедная девушка, Розали, овладела моим воображением. Она уже стала сниться мне по ночам.

6 октября. С утра опять болит голова, и записка, что Розали сегодня не придет. Какое досадное совпадение…

12 октября. Кажется, я начинаю понимать, когда бедная Розали не в состоянии приходить ко мне по причине своего переутомления. Сегодня снова болит голова и появилось предчувствие, что Розали не сможет прийти…

20 октября. Итак, барон собирается нас покинуть. Что же, я в самом деле рада такому повороту событий, теперь мы с ним благополучно расстаемся. Сегодня у нас снова в гостях Джейн Морган. Конечно, разговоры о благотворном воздействии гипноза вызывают у нее смех. При этом она не может отрицать факт значительного улучшения моего здоровья; в самом деле, если только не принимать в расчет эти изматывающие головные боли, возникающие всякий раз, когда бедная Розали переутомлена и не в состоянии мне помочь, в остальном я чувствую себя вполне бодро и уверенно.

31 октября. Что-то явно не так между бедной Розали и бароном. У нее заплаканный вид. Такое чувство, видимо, из сострадания, словно это я только что плакала. Сегодняшний эффект от гипнотического сеанса весьма незначительный. Должно быть, мне в какой-то степени передалось угнетенное состояние Розали. До чего же досадно, что она не говорит по-английски, а я не знаю немецкого. Если бы только я могла выяснить, что с ней происходит. Возможно, после отъезда барона она лишится своей работы. Не забыть спросить у него завтра, так ли это?

1 ноября. Нет, он сказал, что обязательно возьмет ее с собой в Германию и надеется, что это «сможет оказать благотворное влияние». Что он имеет в виду? По его словам, Розали чувствует себя вполне сносно, но при этом барон делает какие-то таинственные намеки на некие проблемы у мадемуазель. Как жаль, что я не говорю по-немецки.

3 ноября. По-прежнему эта напряженность в отношениях между бароном и Розали. Несомненно, что-то не так, и она хотела бы это со мной обсудить, но боится барона. Он нас с ней никогда не оставляет наедине, что кажется мне странным. Не забыть попросить завтра Уильяма на какое-то время отвлечь барона, хотя я и не знаю, какой от этого будет прок, коль скоро мы с ней не в состоянии объясниться.

4 ноября. Что за день сегодня выдался! Я довольно сильно утомлена от пережитого, но все же не могу себе позволить лечь спать, пока не запишу все, что считаю необходимым. Начну с того, что сегодня был последний визит Розали. По крайней мере до тех пор, пока они не вернутся обратно с континента, мы вряд ли увидимся. Мне кажется, что Уильям не так уж и огорчен ее отъездом. Милый Уильям! Для меня очевидно, что он испытывает определенную ревность в связи с моей чрезвычайной привязанностью к Розали. В самом деле, это более чем странно: меня так сильно влечет к женщине совершенно иного социального положения. К тому же, мне о ней почти ничего не известно. Полагаю, все дело в гипнозе – очень таинственная вещь. Коль скоро это так, как хорошо, что подобного влияния на меня не оказывает барон собственной персоной. Ах, теперь я начинаю понимать все эти возражения, что казались мне глупыми три или четыре месяца тому назад, до появления Розали. И все же, невзирая на гипноз или что бы там ни было, не думаю, что кому-то стоит опасаться чрезмерной симпатии к барону. Я вполне могу понять тех, кому он внушает страх. Определенно, Розали его боится и, по правде говоря, я тоже немного. В противном случае я бы не потерпела сегодня такого поражения. Нынче был мой последний «сеанс» с участием Розали, и я твердо решила не допустить вмешательства барона в мое общение с ней – я должна была понять, что же происходит. Барон и Розали явились, как обычно, в два часа пополудни. Мне было ясно: нельзя упускать такую возможность, и я попросила моего дорогого Уильяма затаиться в своем кабинете и окликнуть барона, когда тот будет проходить мимо. Я рассчитывала, что Розали станет подниматься по лестнице одна. Но тщетно, барон неотступно следовал рядом с ней, он прикрывал своей массивной фигурой доступ к лестнице. Таким образом, у Розали не было возможности взойти вверх по ступенькам без него. И тогда я – это решение показалось мне правильным – поднялась на верхнюю площадку лестницы и позвала Розали к себе, наверх. Услышав это, барон незамедлительно прервал общение с моим бедным Уильямом и решительно устремился вверх по ступеням, опережая свою спутницу. Это было столь вызывающе, что я с трудом сдержалась. Барон спешил, и мы немедленно приступили к сеансу. По окончании и я, и Розали пытались втянуть их в беседу; я подавала Уильяму знаки с тем, чтобы он каким-то образом отвлек барона. Джейн Морган специально ради этого случая научила меня короткой фразе на немецком, всего два слова, и я повторяла ее про себя снова и снова. Беспокойство мое продолжало нарастать. Уверена, что Розали догадывалась о моих намерениях, у нее был встревоженный вид; мои же нервы были просто на пределе. Но вот барон заявил, что им пора уходить, и они оба встали, намереваясь покинуть наш дом. Уильям готов был отказаться от моей затеи, но, по его словам, я смотрела на него с такой мольбой, что он предпринял еще одну попытку отвлечь внимание барона и попросил его проследовать в кабинет для короткой личной консультации. Он отказался, сославшись на отсутствие времени, при этом добавил, что готов проконсультировать прямо здесь, на месте. Тогда Уильям предложил нам с Розали пройти в соседнюю комнату, барон и это не разрешил. Он заметил, посмеиваясь, что не может в данном случае доверять дамской пунктуальности. Розали может присутствовать при разговоре, все равно она не поймет ни слова. Безусловно, это меня не устраивало, и вот тогда Уильям проявил поразившую меня сообразительность и решимость: он попросту взял барона за лацкан и увлек его в дверной проем, не переставая при этом что-то с жаром нашептывать. Со стороны мужа это была своего рода военная хитрость; сердце мое забилось еще сильнее, и вот я произнесла эти два слова: «Gibst’ was?». На лице Розали явственно отразилось беспокойство, видимо, она была изумлена тем, что я обратилась к ней на немецком языке. Мое же изумление было не меньшим, когда в ответ она заговорила по-английски, с легким акцентом, но все же вполне сносно: «Сделайте вид, что не слушаете. Дело в том, что я…». Внезапно она замолкла, кровь отлила от ее лица; мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я подняла глаза и увидела пристальный взгляд барона. Бедняжка Розали была в страхе; признаться, мне также было не по себе. Так или иначе, больше мы с ней не обмолвились ни словом. В то же мгновение барон буквально оттолкнул от себя моего бедного Уильяма, и они удалились. Вот так оборвалась история моей привязанности к Розали. Я просто уверена – здесь что-то кроется. В самом деле, если она не собиралась поведать мне ничего особенно важного, чего ради ей понадобилось выучить несколько английских слов? Впрочем, не должна же я всю ночь над этим размышлять, стоит ли, право слово. Ведь на часах уж полночь.

6 ноября. Как странно! Определенно существует какая-то тайна касательно Розали и барона. Я уверена, что видела их вместе в кэбе сегодня утром, тогда как они планировали переправиться на континент в ночь с субботы на воскресенье и, соответственно, быть в Париже вчера. Получается, они опоздали? В любом случае, за полтора часа вполне можно добраться до Лондонского моста. Если же барон все же опоздал на поезд, он вполне мог посетить нас вчера. Из всего этого следует, что он вместе с Розали уехал сегодня утром. Весьма странно…

7 ноября. Есть ли у кого-либо другой такой супруг, как у меня? Полагаю, вчера он переживал по поводу того, что мое лечение гипнозом прервалось. Тревожилась ли из-за этого я? Как я могла, коль скоро он со мной, мой дорогой муж. Дабы развеять всяческое беспокойство, по инициативе Уильяма мы отправились в «Хеймаркет», там давали «Любопытного», выступали также танцоры из Испании. Право слово, давно я так не смеялась. Я не в восторге от этих буйных танцев, так что мы ушли сразу по окончании короткого фарса «Как вносить арендную плату». Мы с Уильямом славно повеселились, особенно нас позабавили веселые безумства этой маленькой обезьянки по имени Кларк. Райт в «Любопытном» также был бесподобен. Милый Уильям, с его стороны это было так мило, такая чудная затея!

5 декабря. Мы вновь собрались в театр, и вдруг это известие о болезни бедного мистера Мортона. Мой дорогой Уильям, как он добр ко всем. И как целеустремлен. Если затронуты его честь или же душевные струны, едва кто-то другой способен действовать столь же решительно и быстро. Когда поступило упомянутое мною известие, мы собирались выходить из дому, а уже на следующее утро мы были на пути в Неаполь, дабы осуществить необходимый уход за бедным мистером Мортоном.

6 декабря. Никто не может сравниться с моим Уилли. После всей этой суеты, связанной со сборами в дорогу, он, заботясь обо мне, принял решение переждать бурную погоду и повременить с морской переправой на континент. Поскольку Уилли терпеть не может всей этой гостиничной толкотни и я тоже, мы сняли пару уютных комнат. Мы пробудем здесь, пока погода не изменится к лучшему.

9 декабря. Мы по-прежнему здесь. За последние три часа ветер поутих, и мы надеемся, что уже завтра сможем пересечь пролив. Дорогой Уильям пребывает в беспокойстве; я убедила его взять меня на лекцию. Между тем ветер прекратился, и мы стали собираться в путь. Двенадцать часов! Я слышу, как Уильям зовет меня. Я должна сделать запись о мистере… Силы Небесные! Что происходит? Я чувствую себя такой больной… я просто —

2. Свидетельство доктора Ватсона

«Меня зовут Джеймс Ватсон, я врач с тридцатилетним стажем. В 1854 году я практиковал в Дувре. 9 декабря того же года ко мне обратились за срочной помощью, необходимой некой миссис Андертон. Ей стало плохо внезапно, сразу по возвращении с лекции в Таун-Холле. Она посетила это мероприятие вместе со своим мужем. За мной послали прислугу, работавшую в меблированных комнатах, где проживала эта супружеская пара. По дороге служанка сообщила мне, что „леди при смерти, а бедный джентльмен в полном смятении“. По прибытии на место я увидел мистера Андертона, поддерживавшего под руки свою жену. Он был возбужден и кричал: „Бога ради, поторопитесь. Мне кажется, у нее холера!“

[N. В. Далее в показаниях доктора Ватсона речь идет исключительно о симптомах болезни миссис Андертон, что может представлять интерес исключительно для представителей медицины, рядовому читателю они покажутся утомительными. Таким образом, этот абзац можно опустить; укажем только, что симптомы были аналогичны тем, что развиваются при отравлении сурьмой.]

Миссис Андертон лежала на софе в своей туалетной комнате, полураздетая, и была укрыта двумя или тремя одеялами; видимо, ее лихорадило. В комнате было тепло, но, несмотря на это и на одеяла, ладони и ступни моей пациентки были холодны. Я осведомился у мистера Андертона, отчего его супруга не в постели, на что он ответил, что с ней случился ужасный приступ рвоты, буквально в одно мгновение, им не удалось перенести ее. Практически сразу после моего прибытия приступ повторился, хотя было очевидно, что желудок пациентки практически пуст. Приступы продолжались в течение примерно часа. У больной были налицо признаки спутанного сознания, она страдала от желудочной колики, конечности ее судорожно подергивались. Я незамедлительно распорядился доставить из моего дома переносную ванну, которой пользовалась моя жена, и поместил туда миссис Андертон. Температура воды составляла примерно 36 °C.

Я заблаговременно растворил в воде три четверти фунта горчицы. Затем я отмерил тридцать капель опийной настойки в бокал, наполненный горячей водой с бренди. В тот момент я не проверял интенсивность болезненных симптомов, проявлявшихся непрерывно; они сопровождались резкими болями и выраженным набуханием надчревной области – эпигастрия. Дополнительная порция опиума не дала желаемого эффекта, не помогла также и комбинация синильной кислоты с креозотом. Пациентку извлекли из теплой ванны и с осторожностью уложили в постель. Вскоре после этого у миссис Андертон началось обильное потоотделение, и она продолжала страдать от мучительных спазмов.

[Повествование здесь возобновляется].

У меня появились опасения: очевидно, моя пациентка отравлена каким-то вредоносным веществом, тем более что все произошло совершенно внезапно, и до этого злополучного момента она чувствовала себя отменно. В этой связи я счел нужным предпринять тщательное обследование на предмет выявления в организме мышьяка и, при содействии мистера Андертона, досконально разузнал, имелись ли в доме какие-либо препараты, содержащие это или другое токсичное вещество, однако ничего похожего обнаружено не было. На тот момент в ходе моей проверки я не выявил ничего такого, что могло бы подтвердить мои подозрения. Проанализировав ситуацию, я пришел к следующему выводу: возможность преднамеренного отравления полностью исключалась. В супружеской преданности мистера Андертона сомневаться не приходилось; что же касается здешних домочадцев, то никто из них не был знаком прежде с моей пациенткой. Помимо всего прочего, необходимо принять во внимание и период времени, прошедший с момента последнего принятия пищи и до начала острого приступа. Миссис Андертон отужинала в шесть часов, а приступ случился в полночь. За это время она съела лишь одно печенье и выпила несколько глотков шерри, разбавленного водой. Я обнаружил бокал с остатками этого напитка на столике в ее будуаре. Я передал это, равно как и остатки печенья, на профессиональный лабораторный анализ. Ничего подозрительного выявлено не было. Я склоняюсь к мнению, что эти болезненные симптомы стали следствием некой естественной, хотя и не установленной причины. Возможно, это результат внезапного переохлаждения организма от ночного воздуха после тепла хорошо прогретого помещения. Правда, следует отметить тот факт, что миссис Андертон никогда не жаловалась на холод во время длительного переезда домой. К тому же этот приступ случился с ней тогда, когда она, уютно устроившись в своей комнатке, делала привычные дневниковые записи. А вот еще одно подозрительное обстоятельство: впоследствии моя пациентка упоминала о выраженном металлическом привкусе во рту. Подобного рода симптом встречается – вкупе с прочими, упомянутыми мною выше, – в результате отравления сурьмой, содержащейся в так называемом рвотном камне. Однако это средство ей никогда не назначали, и она не могла его принять самостоятельно по ошибке. По просьбе мистера Андертона, тем не менее, я представил ему ряд средств, традиционно применяемых в подобных случаях: портвейн, отвар из коры дуба и проч., правда, все они были в равной степени малоэффективны. Ввиду крайне острой формы отравления любые доступные лечебные средства не могли дать желаемого результата – организм пациентки практически сразу их отторгал. Таким образом, я решил отказаться от применения сильнодействующих доз, к которым прибегал прежде, равно как и от каких-либо медицинских препаратов. С учетом острого раздражения надчревной области – эпигастрия – я счел нужным ограничиться методами лечения, приносящими, исходя из моего практического опыта, терапевтический эффект, в частности периодический прием содового раствора по чайной ложке. Насколько мне помнится, это не раз оказывало благотворное воздействие на моих пациентов. В случае с миссис Андертон этот метод также сработал; примерно час спустя после его применения фаза острого приступа миновала. К полудню следующего дня заболевание приняло выраженную форму гастроэнтерита, и я продолжил лечение моей пациентки, используя апробированную в таких случаях методику. Вопреки моим предположениям, симптомы вышеупомянутого недуга также вскоре утихли. При этом миссис Андертон пребывала в состоянии крайнего изнеможения; по ночам она страдала от обильного потоотделения. На этой стадии я предложил ей прием тонизирующих средств и, с известной долей осторожности, назначил укрепляющую диету. Как результат, состояние пациентки стало стабильно улучшаться, хотя потливость по-прежнему оставалась повышенной. По моей рекомендации чета Андертонов в апреле 1855 года покинула Дувр. С тех пор я миссис Андертон не встречал. По моему суждению, единственной причиной этого острого приступа могло быть переохлаждение; подобная гипотеза базируется исключительно на том, что никакой иной причины попросту быть не может».

3. Выдержки из дневника миссис Андертон.

Продолжение

20 января, 1855 года. И вот он снова со мной, мой старый коричневый дружок. Милая старая вещица, до чего она радует глаз! На сегодня – совсем чуть-чуть, просто пару слов, не более. Всего лишь проба пера.

25 января. День рождения моего дражайшего супруга. Хвала Создателю, я снова могу сидеть рядом с моим Уильямом. Как же он был заботлив ко мне в течение этих изнурительных недель, когда я пребывала в сильнейшем смятении. Отчего страдания ожесточают людей? Видит бог, я действительно страдала. В ту ужасную ночь я потеряла всякую надежду остаться в живых. Самым же страшным для меня был этот чудовищный, омерзительный привкус свинца. Слава богу, теперь мне легче, но я все еще очень слаба. Лишь несколько строк в дневнике и уже я ощущаю усталость…

12 февраля. Где мне взять сил! Сегодня мы с моим дорогим Уильямом впервые вышли на прогулку вдоль пирса. Мы еще не добрались до его конца, когда вдруг я почувствовала себя крайне утомленной и была вынуждена присесть. Тем временем бедный Уильям отправился за стулом, чтобы доставить меня домой.

13 февраля. Сегодня я испытала настоящее потрясение. Я беседовала с доктором Ватсоном. Речь шла о моем вчерашнем внезапном переутомлении, об ослабленном состоянии моего организма, о моей болезни. И вот доктор делает неожиданное заявление: по его мнению, – так ему показалось во время первого визита, – меня кто-то отравил. Я внутренне содрогнулась; д-р Ватсон постарался сменить тему разговора. Однако я уже не могла говорить ни о чем другом и возвращалась к этому предмету вновь и вновь. Я изо всех сил пыталась понять: кто же мог быть заинтересован в том, чтобы меня отравить? Разговор шел своим чередом; внезапно доктор вы-сказал свои опасения вслух: это мог быть Уильям! Мой Уильям, драгоценный мой супруг! О, у меня перехватило дыхание от одной лишь мысли. Сейчас я уже не вспомню, что именно я сказала по этому поводу – совсем немного. А бедный Уильям попробовал обратить все это в шутку и изрек: «Кому еще это может быть выгодно? Что он получил бы? – жалкие 25 000 фунтов. А помимо него, есть лишь благотворительные фонды в Индии, но им зачем это делать, они ведь перестанут существовать, если нас не будет». Я заметила, как он ухватился за эту идею. Мне показалось, что кровь вскипает в моих жилах. А затем этот доктор, – о, как я буду счастлива, когда мы сможем избавиться от его присутствия, – постарался меня убедить в обратном, он вовсе не это имел в виду. «В самом деле, мадам, не стоит об этом задумываться, понимаю, что это, конечно же, невозможно…» и далее в том же духе. В конце концов, не в силах более сдерживать себя, я дала волю слезам и выбежала из комнаты. При одной мысли о моем бедном Уилли я готова разрыдаться вновь. Нет, определенно, на сегодня хватит, больше никаких записей.

15 февраля. Вчера я ничего не записывала в своем дневнике. Не представляю, что может выйти из-под моего пера. Мой бедный Уилли, хотя он и пытался отнестись ко всей этой ситуации с юмором, я ясно видела, как он переживал по поводу этого обвинения. Бог мой, ведь если этот негодный человек обвинил бы моего мужа всерьез, это его бы просто убило. Я знаю точно, Уильям скорее умер бы тысячу раз подряд… Но полно, хватит об этом. Благодарю, Господи, мы скоро покинем это место.

7 апреля. Мы снова дома, хвала Небесам! Но до чего же медленно, очень медленно идет мое выздоровление. Когда же восстановятся силы и я стану такой, как до этой ужасной ночи в Дувре?

3 мая. Итак, мы покидаем Англию на время и отправляемся в Германию на воды. Признаться, я этому рада. А сердце мое – сама не знаю отчего – полно нежности к нашему домику, такому милому, такому уютному. Это чувство схоже с моей сердечной привязанностью к Розали. Бедняжка Розали! Кто знает, где она теперь, да и вернется ли когда-нибудь в наши края. Она мне смогла бы помочь; я размышляю над этим постоянно. Все же, несмотря на теплые чувства, которые я испытываю по отношению к нашему дому, я была бы не прочь на какое-то время его покинуть. Хотелось бы знать, как на меня повлияет смена обстановки. Как бы я хотела избавиться от этой ужасающей испарины по ночам. Это ужасно подтачивает мои силы, и я становлюсь совсем слабой и жалкой. Ах, я бы все отдала, лишь бы вновь воспрянуть духом и телом, позабыть о том, что было.

7 июля. Целы и невредимы в Баден-Бадене. Для большинства курортников из Англии здесь еще не сезон. Тут просто чудесно; я уже чувствую себя значительно лучше.

11 сентября. Я вполне в добром здравии. Сегодня, мирно беседуя с моим милым Уилли, мы вспомнили этого глупца доктора Ватсона. Я впервые заговорила с мужем на эту тему с тех пор, как он столь болезненно отреагировал на предположение доктора. Право, мне следовало бы сдерживать свои эмоции. Как выяснилось сегодня, бедолага доктор допустил грубую профессиональную ошибку на новом месте, куда он отправился практиковать. Результатом этого просчета стала смерть одной пожилой дамы, и теперь д-р Ватсон не сможет продолжать работать в качестве лечащего врача. Вот почему, узнав эту новость, мы с Уильямом вспомнили его рассуждения о моем отравлении. О, сколь отрадно было для меня видеть моего Уильяма вновь спокойным и уравновешенным во время нашей сегодняшней беседы. Он смог преодолеть свою былую нервозность по поводу гипотезы доктора Ватсона. Беседовали мы довольно долго; в итоге мой муж дал мне обещание впредь ни с кем более не обсуждать эту тему.

10 октября. Вот мы и вернулись наконец в наш милый домик. Я вновь чувствую себя бодрой и окрепшей, как в прошлом году в это же время. А мой дорогой Уильям, он так счастлив. Мне кажется, гроза миновала. Это не должно повториться вновь, уповаю на Господа нашего.

30 октября. Сегодняшний день был полон событий. Все утро мы провели на выставке в Хрустальном дворце, а как только вернулись, к нам явился не кто иной, как барон Р** собственной персоной! Мы не виделись с ним почти год, и он ничуть не изменился. Не думаю, что этот низкорослый, широкоплечий человек с непроницаемым розовым лицом, крупными белыми руками, удивительно огромными зелеными глазами (взгляд его поймать непросто, а уж если вам это удастся, то непременно возникнет желание отвести глаза) вообще способен когда-либо измениться. Боюсь, я была с ним не слишком любезна, а мне следовало бы, ведь барон столько сделал для меня. Однако же теперь, когда я с ним вновь повстречалась, у меня все похолодело внутри. Мой дорогой Уильям это заметил и спросил, здорова ли я. В ответ я рассмеялась и сказала: «Все хорошо, просто кто-то прошел по моей могиле». Я заметила, как на мгновение губы барона побелели, и я встретилась с ним взглядом; казалось, эти ужасные глаза пронизывали меня насквозь. Все это было действительно молниеносно, и вот уже наш визитер заговорил выразительно и спокойно, как если бы ничто его не потревожило. Итак, Розали исчезла. В этом нет сомнений, но что же с ней произошло, не представляю. Могу предположить, что бедная девушка очень необдуманно вышла замуж. Не исключено, что именно по этой причине они в прошлом году уехали вдвоем. Надобно признать, что барон намекал на что-то более зловещее, однако открыто объясниться он не пожелал. Сомневаюсь, что кто-либо в силах принудить этого человека сказать более, чем он сам того пожелает. Бедная Розали, надеюсь, она не попала в беду.

1 ноября. Еще один визит барона. Он зашел к нам попрощаться перед тем, как отбыть… к своей супруге! Как странно, что до сей поры мы не знали о ее существовании. Я не могу взять в толк: женился ли он после отъезда из этих мест в прошлом году, или же давно был женат? Поистине, это таинственная личность, и сейчас ему доставляет особое наслаждение изъясняться загадками. При этом сам барон не удовлетворился скудной информацией с нашей стороны. Я полагала, что он ни за что не станет выпытывать у меня и моего бедного Уильяма подробности, касающиеся моего недуга. В конце концов именно я, а не мой муж, поведала барону о нелепом предположении этого доктора Ватсона. Пожалуй, я не сожалею об этой откровенности с моей стороны. Напротив, я испытала большое облегчение, когда барон столь твердо выразил свое мнение относи-тельно абсурдности гипотезы д-ра Ватсона. Уверена, что Уильям, услышав это, испытал те же чувства, что и я. Между тем барон весьма категорично высказался об опасности распространения подобных домыслов. Обратившись непосредственно к моему дорогому Уилли, барон особо подчеркнул важность сохранения конфиденциальности в этой ситуации. Я знаю, что мой супруг в любом случае не стал бы распространяться на эту тему при посторонних, но это общение с бароном прибавило ему уверенности.

3 апреля. День выдался просто чудесный, но я утомлена. До чего же было прекрасно в Ричмонде; мы с Вилли замечательно провели время в парке. Но я так устала, клонит ко сну. Ни слова более.

5 апреля. Еще один дивный день. Все утро мы прогуливались по Холланд-парку, а вечером музицировали в нашей милой маленькой гостиной. Как же было чудесно… Боже! Опять этот ужасный привкус свинца – мне так дурно…