Текст книги "Признание"

Автор книги: Чарльз Тодд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Но у Ратлиджа не оставалось выбора. Почерк оказалось трудно разобрать – буквы лепились вместе и были кривыми; казалось, Уиллет стремился как можно больше уместить на странице. Сначала Ратлиджу показалось, что Уиллет вел дневник, но потом он понял, что перед ним нечто другое. На первой странице было написано: «Глава семнадцатая». За ней шел абзац, описывающий французскую деревню.

Описание оказалось скорее занятным, чем точным, хотя стиль Ратлиджу понравился. В следующем абзаце повествовалось о событиях, о которых шла речь в предыдущей главе; женщина искала какой-то дом. Она нашла его в переулке и немного постояла под дождем, решая, постучать или пройти мимо.

Ее внутренний монолог, пока она решала, что делать, оказался необыкновенно хорош.

Ратлидж поднял голову и спросил у дворецкого:

– Вы об этом знали? Кто-нибудь знал?

– Уиллет жил в отдельной комнате – понимаете, у нас был только один лакей – и проводил здесь почти все свободное время. Особенно по вечерам, если хозяева не принимали гостей или, наоборот, сами куда-то уезжали. Одна горничная даже обвинила его в том, что он, мол, считает себя лучше остальных, задирает нос и не желает общаться с другими слугами, но он объяснил, что любит читать и единственная возможность, когда он может это делать, бывает у него по вечерам.

Ратлидж достал еще одну тетрадь и прочел несколько страниц. Они оказались не так хороши, как то, что было написано в первой тетради. Очевидно, Бен Уиллет пытался написать роман. Во второй тетради заполненными оказались всего семьдесят пять страниц. Рукопись обрывалась кляксой, как будто писатель пришел в негодование от своего опуса и отшвырнул перо.

Он начал писать снова в другой тетради – и снова резко оборвал сочинение. Третья попытка оказалась более удачной; правда, начинающему писателю еще недоставало жизненного опыта для того, чтобы передать на бумаге все, что сложилось у него в голове, – отсюда не совсем точное описание французской деревни, больше похожей на Фарнэм. Впрочем, персонажи оказались вполне глубокими и зрелыми.

Томпсон начал проявлять признаки нетерпения; видимо, ему хотелось возобновить прерванный ужин. Ратлидж нехотя сложил тетради в коробку в том же порядке, в каком достал их, и сказал:

– Пока у меня все. Спасибо!

Томпсон помог ему отнести коробки на место, туда, где они их нашли, и они покинули чердак. После того как Ратлидж вышел, Томпсон выключил свет.

– Он вел дневник, сэр? – спросил Томпсон, явно обеспокоенный тем, что его бывший лакей мог написать что-то неподобающее о хозяевах и других слугах.

– Не совсем, – ответил Ратлидж. – На вашем месте я бы не беспокоился об этих тетрадях. Вреда от них не будет.

– Спасибо, сэр! – Они вернулись в кухню, и Томпсон распрощался с ним. – У меня еще есть дела, требующие моего внимания. Вас проводит Мэри.

Та же горничная, которая открыла ему дверь, проводила его обратно. Через дверь для прислуги они вышли в вестибюль. Ратлидж шагнул через порог и вдохнул душистый ночной воздух. Неожиданно Мэри спросила:

– Вы в самом деле приехали из-за Бена Уиллета?

– Почему вы спрашиваете?

– Я видела его в мае, двадцать девятого, когда мы ездили в Лондон… Он меня не заметил. Я сидела в омнибусе, а он шел по улице. Вид у него был… больной. Тогда я никому ничего не сказала. Решила, что не мое это дело. А сама нет-нет да и думала о нем. Вы не знаете, это его на войне так ранили? А может, он стал пить? Если да, его ни за что не примут обратно.

– Он тяжело болел, – ответил Ратлидж.

– Болел? А сейчас ему стало лучше или он умер? – Видя, что Ратлидж молчит, горничная заключила: – Значит, он не вернется.

– Мне очень жаль, – искренне ответил Ратлидж.

– Мы все думали, что он вернется после войны. Он даже вещи свои оставил… Вроде как обещал вернуться. Он нам нравился. Знаете, иногда он бывал такой забавный! Ему бы на сцене выступать… Он так замечательно умел всем подражать. – Она прикусила губу. – Мне как-то не верилось, но кто-то мне сказал… кто-то из тех, с кем Нед знался до войны… что он хотел бы жить в Париже. Что он любит Францию. Но ведь он не поселился во Франции, правда? В прошлом году, в мае, я видела его в Лондоне. Своими глазами!

– Кто вам рассказывал про Париж?

– Уильям Невил. Он служил лакеем в соседнем доме с нашим лондонским особняком. С Беном Уиллетом он познакомился в госпитале в последние недели войны. Оттого что в окопах ноги у них постоянно были в сырости, они отморозили себе ноги – это называется «траншейная стопа». Так вот, по его словам, Бен только и говорил, что о Франции; что там все оказалось совсем не так, как он думал. Сказал, будь у него деньги, он бы поселился там после того, как закончится война. Уильям советовал ему выбросить дурь из головы. А Бен ответил: что ж, он поедет в Лондон и проработает там пять лет. А потом вернется во Францию и проверит, хочет ли он еще там жить. Уильям согласился, что так будет разумнее. А Бен засмеялся и ответил: нет, это просто экономическая необходимость.

– Вам он нравился?

– Не то чтобы нравился, – задумчиво ответила Мэри, – но он был славный, если вы понимаете, о чем я. Никогда с ним не было никаких хлопот, никогда никакого беспокойства. Иногда, в выходные, мы ездили в Тетфорд и очень там веселились. Придумывали, что мы – парочка. Потом, через несколько часов, мы возвращались домой, и все…

Ратлидж вполне понял ее. Прислуга живет, повинуясь строгим правилам. Никаких романов, никаких браков, никакого недостойного поведения. И тем не менее слуги тоже люди. Двое молодых людей развлекались как могли, на время забывая о повседневной рутине.

– По словам Томпсона, Уиллет почти все свободное время проводил в своей комнате.

Оглянувшись через плечо, Мэри сказала:

– Ему нравилось читать книги из библиотеки мистера Лоутона. Вообще это не позволялось, но он всегда возвращал их. Поэтому я никому ничего не говорила. И с книгами он обращался очень аккуратно.

– Что за книги он читал?

– Понятия не имею. Знаю, что как-то раз он брал Библию. Я спросила его: «Неужели у тебя нет своего Священного Писания?» А он ответил, что Библии у него никогда не было. Я еще подумала: как странно.

В коридоре за спиной горничной послышались голоса. Она поспешно сказала:

– Я должна идти.

Мэри плотно закрыла дверь и оставила Ратлиджа на крыльце.

Хэмиш сказал: «Не больно-то полезная вышла поездка».

«В некотором смысле очень даже полезная. Теперь нам предстоит выяснить, не из-за болезни ли он вернулся в Англию. А может, он так и жил здесь все время?»

«На что он жил?» – спросил практичный Хэмиш. Хороший вопрос!

Хватало ли ему на жизнь, или для него наступили трудные времена и он решил прибегнуть к шантажу?

Глава 10

Доехав до ворот усадьбы Лоутонов, Ратлидж задумался, что делать: переночевать в Тетфорде или вернуться в Фарнэм. В конце концов он решил вернуться в Лондон.

Ратлидж до сих пор не имел возможности побеседовать с сержантом Гибсоном; если повезет, скоро он выяснит, где живут Уайат Рассел и Синтия Фаррадей.

К тому времени, как он добрался до окраины Лондона, горизонт на востоке окрасили первые неяркие лучи солнца. Ему нужно было заправиться, и он заехал в гараж в нескольких милях по дороге. Пробираясь в город в потоке утренних машин, он следил за тем, как работают поливальщики и как ранние пташки отпирают магазины и конторы. Потом он долго тащился за фургоном молочника, который останавливался у каждой двери. Поэтому до своей квартиры он добрался лишь через полчаса.

Два часа сна, бритье, смена одежды – и он готов был ехать на работу.

Сержанта Гибсона на месте не оказалось. В Сент-Джеймском парке нашли труп, и сержант разыскивал родственников покойного.

Когда Ратлидж, наконец, увидел его на лестнице и окликнул, сержант вскинул голову и сказал:

– Вас все время спрашивает старший суперинтендент.

– Вы передали ему, что я в Эссексе и связаться со мной невозможно?

– Да, сэр, передал. Учтите, старик не обрадовался. Кстати, я нашел сведения, которые вы просили. Бумага лежит у меня на столе. Я занесу ее вам, как только доложу о том, что мне удалось выяснить по сегодняшнему делу.

Ратлидж прекрасно знал Гибсона и понимал, что не стоит брать у него бумагу с адресом самостоятельно. Их отношения всегда были непростыми, еще с тех пор, как Ратлидж вернулся на работу в Скотленд-Ярд. Объединяло их только одно: острая неприязнь к старшему суперинтенденту. Гибсон, как правило, старался все делать начальнику назло. А вернейший способ досадить Боулсу – оказывать помощь Ратлиджу. Однако помогать сержант соглашался лишь на собственных условиях.

Ратлидж зашел к себе в кабинет и закрыл дверь. Ночная поездка утомила его. Он немного постоял у окна, невидящим взором оглядывая улицу и вспоминая все, что ему удалось узнать о Бене Уиллете.

Не было ничего удивительного в том, что Бен чувствовал себя чужаком в родной деревне. Место лакея стало для него всего лишь началом, первым шагом.

С чего он вдруг решил стать писателем? Конечно, он очень любил читать. Но что подхлестнуло его воображение, что подсказало ему: я тоже смогу? Может быть, он начал писать от скуки, но вскоре понял, что нашел свое призвание? Или, как в те выходные в Тетфорде, его писательство стало еще одним способом бегства от жизни, которая, как он считал, ему не подходит?

Ну а Париж – еще один способ бегства?

После войны в Париже собралась большая колония писателей, поэтов, музыкантов и художников. Многие из них побывали на фронте. Одни никак не могли успокоиться и нуждались в том, чего не могли найти дома. Другие были так растеряны, что и не пытались ничего искать. Были и такие, которые искали ответы на свои вопросы на дне бутылки – и, как правило, испытывали разочарование. Успех ждал немногих. Как жил Уиллет?

Услышав стук, Ратлидж обернулся и увидел сержанта Гибсона. Тот вошел и тихо закрыл за собой дверь.

– Старикашка Боулс вышел на тропу войны, – сообщил он. – Оказывается, у покойника, которого нашли в парке, большие связи.

Боулс всегда нюхом чуял удачные для себя возможности. Сам не обладавший полезными связями, он все время ждал своего звездного часа. Однако надежда часто обманывала его, и он еще долго потом злился на окружающих.

Гибсон протянул Ратлиджу лист бумаги:

– Вот все, что мне удалось найти. Правда, и времени вы мне дали мало.

Ратлидж взял листок и пробежал глазами каракули Гибсона.

– Уайат Рассел находится в психиатрической клинике?! Военные травмы?

– Так мне сказал Макдоналд из военного министерства.

Ратлидж готов был ко всему, но такого не предвидел. Он стал читать дальше.

– Ага, Синтия Фаррадей… Молодец, Гибсон!

Он вспомнил вырезку с фотографией мисс Фаррадей на выставке цветов. Любому фотографу приятно снимать хорошенькую девушку, которая любуется роскошными цветами. А ей, похоже, понравилось сниматься. Не тогда ли она ездила в столицу с Харолдом Финли? А потом миссис Рассел увидела в газете фотографию своей воспитанницы и, скорее всего, положила конец таким поездкам.

– У меня будет для вас еще одно поручение. Постарайтесь выяснить, к каким лондонским врачам обращался Бенджамин Уиллет последние полгода по поводу неоперабельного рака желудка. В конце мая он был в Лондоне. И за две недели до того тоже. Других сведений у меня нет.

Сержант записал просьбу Ратлиджа.

– Что-нибудь еще?

– Да. Свяжитесь с полицией Тилбери и попросите их подобрать в архиве все материалы по делу об исчезновении миссис Элизабет Рассел в августе четырнадцатого года.

– Где мне потом вас найти?

– Утром я буду в Лондоне, а потом отправлюсь в ту оксфордширскую клинику, где лечится Рассел. Днем, наверное, вернусь в Эссекс. Мне нужно пойти на похороны.

– Если хотите уехать, сэр, сейчас самое время, – предупредил Гибсон. – Иначе вас снимут с грейвсендского трупа и перебросят на сент-джеймское убийство.

Все правильно… Человек, которого выловили из Темзы, никакими полезными связями не обладал. Боулса заботило одно: как бы утереть нос конкуренту.

– Спасибо за добрый совет, – улыбнулся Ратлидж и потянулся за шляпой.

Ему удалось выйти из здания, не столкнувшись с Боулсом. Он поехал в Челси; совсем недалеко от того места, куда ему было нужно, жила Мередит Ченнинг. Но она, насколько ему было известно, еще не возвращалась в Англию, и он постарался объехать ее дом стороной. Чем меньше напоминаний о ней, тем лучше, твердил он себе. С глаз долой, из сердца вон.

Хэмиш презрительно хмыкнул: «Можешь сколько хочешь повторять одно и то же, все без толку!»

Ратлидж сделал вид, что не услышал Хэмиша. Но он понимал, что Хэмиш прав. Последние недели в душе у него царило полное смятение.

Вскоре он отыскал нужный дом. Квартал считался вполне респектабельным, и дом тоже был красивым; такой вполне подходил женщине вроде Синтии Фаррадей. И по размеру в самый раз. Не слишком тесный, но в то же время и не слишком просторный. Для его содержания не требуется целая армия прислуги. Ратлидж вспомнил чьи-то слова: дом достался Синтии в наследство от покойных родителей.

Он подошел к двери и с радостным изумлением увидел дверной молоток в форме орхидеи. Ратлидж постучал и стал ждать. Ему открыла горничная и осведомилась о цели его прихода.

– Мистер Ратлидж – к мисс Фаррадей, – лаконично ответил он.

Очевидно, горничной не дали указания немедленно выпроводить человека с такой фамилией. Она попросила подождать в холле, а сама пошла посмотреть, дома ли мисс Фаррадей.

Ратлидж послушно стал ждать.

Сбоку от двери он увидел столик, а над ним неплохую акварель с изображением болот. У противоположной стены стояло зеркало в позолоченной раме; в нем отражались и столик, и картина. Он подумал: наверное, Синтия Фаррадей не лгала, когда сказала, что ей нравятся болота возле «Берега».

Через несколько минут открылась дверь, и к нему вышла сама мисс Фаррадей.

– Значит, вы все-таки нашли меня, – сказала она, радостно улыбаясь. – Ну а что дом, «Берег»? Он продается?

– Не знаю. Инспектор Ратлидж, Скотленд-Ярд, – ответил Ратлидж. – Кажется, ваша горничная не расслышала, как я представился.

Синтия удивленно приоткрыла рот, закрыла его и сказала:

– В моей гостиной нам будет удобнее. – Развернувшись, она направилась к двери, из которой вышла, не оглядываясь, чтобы проверить, идет он за ней или нет.

Она привела Ратлиджа в светлую комнату, обставленную в лиловых, кремовых и абрикосовых тонах, очень женственную и оригинальную. Он нашел, что комната очень идет хозяйке. Закрыв за гостем дверь, она жестом указала на два стула у окна, откуда открывался вид на садик за домом.

Усевшись напротив, она сказала:

– Скотленд-Ярд… А меня вы заставили поверить в то, что вы – адвокат Уайата.

– А вы заставили меня поверить, что приехали в закрытый дом потому, что хотите его купить.

– Туше! Зачем вы следили за мной, когда я возвращалась в Лондон? Не могу понять, где вы меня подкараулили. И тогда не знала, что мне делать – радоваться или злиться.

Ратлидж втайне обрадовался. Значит, она не заметила, как он следил за ней у частного причала, когда она возвращала катер.

– Ваша фотография то и дело появляется в самых неожиданных местах. Во-первых, ее нашли у мертвеца.

Синтия вдруг насторожилась.

– У мертвеца? – Видно было, что вопрос дался ей с трудом. – Не у Уайата?

– Нет. Из Темзы выловили Бена Уиллета, – прямо ответил Ратлидж.

Кровь отхлынула у нее от лица. Чуть помедлив, она сказала:

– Не знаю такого.

– Отрицать бесполезно. Он-то вас знал прекрасно. На стене в его комнате в Тетфорде висела ваша фотография, вырезанная из газеты или журнала.

– Не помню, чтобы моя фотография появлялась в газете.

– Вы любовались орхидеями.

В ее глазах полыхнул гнев.

– Меня тогда сфотографировали случайно! Я не позировала для снимка!

– Почему тогда ваш дверной молоток сделан в форме орхидеи?

– Владелец орхидей, получивших приз… тех самых, которыми я любовалась… прислал мне его после того, как увидел фотографию.

– Расследуя обстоятельства гибели Уиллета, я поехал в Тетфорд, к неким Лоутонам, у которых он служил лакеем. Скажите, это вы нашли ему место? Не могу представить другого человека, который обладал бы нужными связями или хотел бы помочь ему.

Чутье его не подвело.

– Вас это не касается! – отрезала Синтия.

– А когда в мае он приехал в Лондон к врачу, он заходил к вам сказать, что умирает?

Синтия Фаррадей заморгала, не в силах скрыть непроизвольные слезы.

– Почему вы принимали в нем такое участие? У вас был роман или…

Она сухо обрезала его:

– Ну ладно, так и быть. Я давала ему книги. Однажды он увидел, как я читаю, и спросил, где я взяла книгу.

– Где это происходило? И когда?

– По-моему, в тринадцатом году. Я сидела в лодке и читала. Причалила у тихого островка, где мне никто не мешал. Зачиталась и заснула… Он увидел, что я лежу на дне лодки, и страшно перепугался – решил, что я заболела. Его страх показался мне забавным. Мы с ним немного поговорили, а потом я отдала ему книгу. Роман какого-то американского писателя. Мне показалось, он обрадовался. Мы встречались еще несколько раз, и он всегда возвращал книги, которые я ему давала, и делился впечатлениями о прочитанном. Для молодого человека, который учился в простой деревенской школе, он оказался на удивление умен. Я спросила, чем он думает заниматься, и он рассказал, что хочет пойти в услужение в какой-нибудь хороший дом. Вряд ли он тогда представлял, какие обязанности у лакея. Тем не менее он очень следил за собой – и за одеждой, и за речью. И я обещала написать Лоутонам. Я ходила в школу вместе с Роуз Лоутон и не сомневалась, что они тепло отнесутся к парню, независимо от того, примут они его на службу или нет. И все же мне показалось, что будет приличнее, если в письме, в котором я спрошу, не нужен ли им лакей, я представлюсь миссис Рассел… – Она улыбнулась при этом воспоминании. – Оказалось, предыдущий лакей Лоутонов скончался от осложнений после кори, которой он заразился от детишек Лоутонов. Мне пришлось поклясться – но как будто я миссис Рассел, учтите, – что Бен переболел всеми детскими болезнями. На самом деле я, конечно, понятия не имела, болел он ими или нет. Во всяком случае, они предложили ему место. На прощание я подарила ему несколько книг, понимая, что купить их ему не по карману.

Вот почему Уиллет, уходя на войну, заботливо сложил книги в коробку.

– Значит, потом он служил у ваших знакомых долго и счастливо?

– Конечно нет! Потом началась война. Она многое изменила для всех нас.

– Вы переписывались с ним, когда он служил в Тетфорде? Или позже, когда он жил во Франции?

– Нет. Он стал моим добрым делом. Вот и все. Я не принимала его близко к сердцу.

– Когда вы с ним снова увиделись?

– Ах… После войны. Более того, сразу после ее окончания. Он выходил из здания вокзала Виктория и сразу узнал меня. А я его не узнала. Он вырос, возмужал. Почти не напоминал того деревенского парня в отцовской плоскодонке. Даже усики отрастил. Я повела его выпить чаю, и он рассказал, что хочет стать писателем. А я подарила ему пятьдесят фунтов и велела прислать экземпляр его первой книги. Так он и сделал. Прислал мне томик военных мемуаров. Насколько я поняла, его книга не пользовалась таким уж большим успехом. Но он очень ею гордился. Вторая его книга оказалась намного лучше первой. Тогда уже я стала гордиться им. – Она отвернулась, посмотрела в окно, а потом спросила: – Он покончил с собой? Из-за болезни – или по какой-то другой причине?

– Откровенно говоря, его убили.

– Бена Уиллета?! – Она развернулась к нему; в ее глазах он увидел ужас. – Нет! Должно быть, это какая-то ошибка!

– Если хотите, могу показать вам фотографию трупа.

Синтию передернуло.

– Нет! Прошу вас, не надо!

– Когда вы в последний раз получали от него весточку? Синтия явно еще не привыкла к мысли о том, что его убили, но все же встала и подошла к маленькому письменному столу. Порывшись в выдвижном ящике, достала оттуда почтовую открытку и передала Ратлиджу.

Бен Уиллет прислал ей открытку с видом Парижа, выполненным сепией: уличное кафе, мимо которого проезжали экипажи. Несколько человек сидели на тротуаре за крошечными столиками. Перевернув открытку, Ратлидж прочел короткое послание:

«Я хочу повидаться с отцом, а потом возвращаюсь в Париж, чтобы закончить последнюю книгу. Там все началось. Там пусть и закончится. Больше я вам не напишу, но позабочусь о том, чтобы вам прислали экземпляр, когда книга выйдет. Спасибо за веру в меня».

Подписано было просто: «Уиллет».

Марка и штемпель были не французскими. Открытку отправили из Лондона, дня за три до того, как отправителя убили. И до Фарнэма Уиллет так и не добрался.

– Вы приехали в «Берег», чтобы поискать его? Вы в течение многих лет изображали для него Господа. Наверное, решили, что он вернется домой умирать, а насчет Парижа он солгал?

– Пожалуйста, не грубите. На то, чтобы приехать в «Берег», у меня имелись свои причины.

– Вы совершили поездку на катере в то место, где раньше привязывали лодку и читали в камышах?

– А если и да, то что? Я скучала по другой жизни. Но не по нему.

– Вы знали, что несколько недель назад, когда он еще был в Лондоне, он заходил в Скотленд-Ярд? Сказал, что хочет признаться в убийстве.

– В убийстве? О чем вы говорите? – насторожилась Синтия. – Что еще он натворил?

– Он сказал, что его зовут Уайат Рассел и что он умирает от рака. И что ему хочется перед смертью очистить свою совесть. Поэтому он признался, что совершил убийство. Я спросил, кого он убил, и он ответил: Джастина Фаулера.

После того как Синтия передала ему открытку, она не села снова на стул, но осталась стоять у окна. Приложив руку ко лбу, она принялась мерить комнату шагами, явно взволнованная.

– Зачем ему это понадобилось? Он ведь почти не знал Джастина! И потом, зачем он назвался Уайатом? Нет, должно быть, вы ошибаетесь… или обманываете меня.

– Есть предположение, что морфий, который ему кололи от боли, мог стать причиной галлюцинаций.

– Нет! Я по-прежнему отказываюсь вам верить.

– Я и сам не знал, как расценить его признание. Поэтому попросил его пообедать со мной. Мы поехали в ресторан при отеле «Мальборо». И у меня не возникло ни малейших сомнений в том, что передо мной – Уайат Рассел. Его маскарад был совершенен. А теперь я спрашиваю себя: зачем ему понадобилось выдавать себя за другого и признаваться в убийстве?

– Даже если то, что вы говорите, правда – а я ни на йоту не верю в то, что такое возможно, – откуда Бен вообще мог знать об убийстве? По-моему, он не возвращался в Эссекс после войны. Он не мог ничего видеть. А если бы и видел, то, конечно, во всем признался бы мне. Все как-то бессмысленно!

– Вы ведь сами сказали, что во время войны не переписывались с ним. Считали, что выполнили свой долг. Почему он должен был чувствовать необходимость рассказать вам о Расселе? Зачем ему вас расстраивать?

Синтия Фаррадей глубоко вздохнула, силясь успокоиться.

– Должно быть, у него помутился рассудок… Я знала, что он болен, но не настолько же! Вы не понимаете. Когда мы с ним познакомились, от Бена пахло рыбой; не было для него другого будущего, кроме как идти в рыбаки. Уайат почти не обращал на него внимания, разве что вежливо кивал при встрече. А я обратила. И кое-что предприняла для того, чтобы ему помочь.

– Если его признание – неправда, тогда где Джастин Фаулер? Выяснив, что он жив и здоров, мы сможем со спокойной душой закрыть дело.

Немного помолчав, Синтия тихо ответила:

– Хотелось бы мне знать!

– Они ссорились – Фаулер и Рассел?

– Если и ссорились, то до войны.

– Иногда вражда не проходит с годами.

– Зато, – язвительно возразила она, – уходит причина вражды!

– Вы смогли уехать оттуда только потому, что миссис Рассел пропала.

Она вздрогнула.

– Когда я впервые попала в «Берег», болота меня пугали. Мне не нравилось, как ветер шелестит в камышах. Чудились какие-то шорохи… Бывало, я не спала, лежала у открытого окна и все боялась, что когда-нибудь расслышу, о чем шепчутся травы, и пойму, что они говорят обо мне. Через несколько недель я привыкла к шорохам и шепоту и перестала обращать на них внимание. Но когда пропала тетя Элизабет, как-то ночью мне приснилось, что зловещие шептуны пришли за ней. Они позвали ее на реку. Я ничего никому не сказала о своем сне, но именно поэтому я тогда так быстро уехала. Кроме того, мне не хотелось оставаться дома одной, без Уайата и Джастина. Они оба были так уверены в том, что влюблены в меня! Если бы в окрестностях «Берега» жила еще одна девушка, они бы на меня и внимания не обратили. Но других девушек рядом не оказалось… Так я во второй раз лишилась дома.

– Возможно ли, чтобы Уайат Рассел убил свою мать? Вам не казалось, что ее исчезновение – его рук дело?

– О боже! – воскликнула Синтия и так резко села, словно под ней вдруг подогнулись колени. – Нет! – Она посмотрела на Ратлиджа в упор. – Должна заметить, даже для полицейского у вас извращенная фантазия.

Ратлидж мрачно улыбнулся:

– За годы службы я повидал такого, что никаких фантазий не надо.

– Да… наверное.

– После того, что вы сейчас рассказали, странно, почему вас так влечет в «Берег».

– Я любила сам дом. Я бы вышла за Уайата только ради того, чтобы стать там хозяйкой. Но мысль о том, что придется жить с ним всю жизнь, была для меня невыносима. Даже как плата за «Берег».

– А деньги играли какую-то роль в ваших отношениях? – напрямик спросил Ратлидж. – Не из-за ваших ли денег Рассел так хотел жениться на вас? А потом вы ему отказали, и он решил как можно раньше вступить в права наследования…

Нахмурившись, Синтия Фаррадей ответила:

– Родители неплохо обеспечили меня; я не бедствую. Но Расселы в моих деньгах не нуждались. Кроме того, мой капитал находился под опекой до тех пор, пока мне не исполнилось двадцать пять лет – чтобы оградить меня от охотников за богатым приданым. Во всяком случае, так мне сказали адвокаты. Все считали, что к двадцати пяти годам я наверняка уже не буду наивной дурочкой и не сбегу с учителем танцев.

Ратлидж улыбнулся:

– Многих ли учителей танцев вы знали?

– Ни одного. Потому-то я и подумала, что в Лондоне мне будет лучше. Говорили, что там полным-полно учителей танцев.

– Что стало с Джастином Фаулером после войны?

– Вы ведь служите в Скотленд-Ярде, – парировала она, словно вдруг ей надоело отвечать на его вопросы. – Уверена, вы найдете его и без моей помощи. – Она подошла к двери и широко распахнула ее. – Меня вы ведь нашли.

Ратлидж встал.

– Где выход, вы знаете. До свидания, инспектор!

Выходя из дома, он не знал, что думать о Синтии Фаррадей. Она напоминала ртуть. Только кажется, что удалось поймать ее, как она ускользает – уклончивая и соблазнительная.

«И смертельно опасная?» – предположил Хэмиш.