Текст книги "Изгнание"

Автор книги: Чарльз Паллисер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Воскресенье, 13 декабря, два часа

Пишу в передней гостиной. Слышна возня в дальней части дома, где мама и Бетси готовят завтрак. Дождь надвигается с неспешной неизбежностью, и хотя я пытаюсь быть оптимистичным, все равно знаю, что сегодня не смогу выбраться из этого ужасного старого дома. Не смогу пройти ни дюйма, чтобы не промокнуть насквозь и не поскользнуться в грязи.

Однако возбуждение помогает мне преодолеть себя. Мысленно вернусь в сегодняшнее утро.

Я почти проснулся, было очень рано, когда послышались то громкие, то тихие голоса оживленного спора. Лишь через несколько мгновений я сообразил, что это кричат чайки на карнизе крыши, а значит, погода испортится еще больше.

Маму и сестру я нашел в столовой, где они только что закончили завтрак. Ночью дождя не было, и дорога в церковь обещала быть достаточно сухой.

Поэтому спустя несколько минут респектабельная семья, состоящая из вдовы церковного настоятеля и детей, в самых лучших воскресных нарядах отправилась на молитву.

При дневном свете я увидел, что дом расположен на возвышении, окруженном болотистой местностью. Можно представить его стоящим на острове.

Пока мы шли, случилось странное происшествие. Роскошный экипаж поравнялся с нами, и в нем сидели мистер и миссис Ллойд, которых мама и папа знавали в Торчестере. (У них была дочь приблизительно моего возраста, Люси.) Тем не менее все сделали вид, что не знакомы. Я попытался выяснить, почему, но мама лишь покачала головой.

Колокольню мы увидели раньше, чем добрались до Страттон Певерел и услышали мерный звон колокола. Показалась церковь Якова Меньшего. Я всегда сильно симпатизировал этому святому, хотя не знал о нем ничего, кроме имени.

Мы сели на свои места. Спустя минуту с помпезной важностью вышел священник в сопровождении служек. На нем было трактарианское[1]1
  Трактарианство, оно же Оксфордское движение – возникшее в 1840-х годах движение внутри англиканства за восстановление традиционных аспектов богослужения.


[Закрыть] облачение, в котором он походил на баранью ногу.

Я огляделся. На лучших местах я увидел только Ллойдов и еще одну семью, супругов с детьми.

– Гринакры, – прошептала мама.

Потом тихонько вошла высокая дама и села на огражденную скамью.

Найти семью священника было нетрудно. Миссис Куэнс, женщина крупная, в платье в цветочек, с красным лицом, выдававшим вспыльчивый характер (следую изречению: «Не зли румяных»)[2]2
  Непереводимая игра слов – перейти Рубикон/сердить румяных (cross the rubicon/cross the rubicund.)


[Закрыть].

Рядом сидела пожилая дама, на которую я поначалу не обратил внимания. Конечно же, я заинтересовался дочерьми. Младшая, слегка курносая со сверкающими темными глазами и длинными золотыми волосами, не скрывая любопытства, постоянно оглядывалась. Но ей всего лет четырнадцать или пятнадцать, поэтому не стоит ради нее терять голову.

Сестра ее высокая и тоненькая. Когда она наконец-то оглянулась, я увидел длинное меланхоличное лицо, огромные серые глаза, эффектно выделяющиеся на фоне алебастровой кожи. Движения ее медленные и томные. Я не сводил с нее глаз в течение всей службы, которую ее отец вел неторопливо, словно ломовая лошадь, тянущая телегу, тяжело груженную цитатами. Мне казалось, что она никогда меня не заметит. Но девушка наконец-то повернула голову в мою сторону, и я почувствовал, что покраснел.

Когда мы выходили из церкви, священник стоял на крыльце с женой – безмятежная демонстрация кружев, подбородков и щек, – церемонно пожимая руки удаляющейся паствы. Куэнс произвел на меня впечатление легкой воинственности. Нос у него был массивный, а рот малюсенький, словно съежившийся в испуге перед мощным носом, в то время как глаза казались нерешительными, будто удивленными, зачем они вовсе там оказались.

Когда мама представила меня Куэнсу, священник небрежно кивнул и повернулся к следующему прихожанину.

Но его жена поздоровалась со мной за руку. Казалось, она вот-вот нахмурится, но невидимые нити благопристойности растягивали губы женщины в подобие улыбки. Ее дряблые щеки грузно свисали, а маленькие глаза скрывались в глазницах, будто меткие стрелки, выслеживающие цель.

Дама кивнула, узнав нас, и сказала мне:

– Надеюсь, печальные события не повлияли на ваши планы на будущее. Вы собирались принять духовный сан?

Я глупо покачал головой и промямлил что-то невнятное. Посчитав меня недоумком, она разочарованно отпустила мою руку. Дама довольно ядовито улыбнулась Эффи и сказала:

– Мисс Шенстоун, с сожалением вынуждена сообщить, что ваша просьба касательно билетов отклонена.

Евфимия, настойчивая девушка, воскликнула:

– Удивлена, что все билеты уже проданы.

– Имеется в виду другое, мисс Шенстоун. Ваша просьба рассмотрена комитетом, и было принято решение о невозможности удовлетворить ее.

Эффи, не знающая латыни, обладала стоическим духом в гораздо большей степени, чем я, поэтому спокойно восприняла ответ женщины.

Потом случилось что-то очень странное. Дама под вуалью теперь стояла за нами. Миссис Куэнс бросила на нее колючий взгляд и, повысив голос, произнесла:

– Вы можете преуспеть, если обратитесь напрямую к лорду Торчестеру. Незнакомка добьется у него гораздо большего, чем жена простого священника.

Я присоединился к маме с сестрой, и мы медленно пошли по гравийной дорожке в сторону ворот, словно уцелевшие ратники с поля боя. Мама слышала каждое слово этой ядовитой тирады и выглядела измученной и раздавленной.

Когда я проходил мимо дочерей священника, та, что помоложе, уронила зонтик. Я подхватил его и подал ей, и девушка с благодарностью мне улыбнулась. Старая дама, сопровождавшая их, сказала:

– Благодарю, молодой человек. Очень любезно с вашей стороны.

(Буквальный смысл: отвратительный самец, как смеешь ты смущать девственную скромность моей подопечной.)

– Надеюсь мой сын ведет себя пристойно, – сказала мама.

(Буквальный смысл: уж не думаешь ли ты, что мой сын пытается приударить за такой бесстыдной девчонкой.)

Пожилая дама повернулась к маме и произнесла в самой почтительной манере:

– Прошу прощения. Я не знала, что этот молодой джентльмен ваш сын.

Это была невысокая пожилая женщина с маленьким круглым пенсне, которое постоянно падало с носа. Она находилась в вечном движении, как мелкое животное, которое во время кормежки постоянно оглядывается по сторонам, высматривая крадущегося хищника. Голова ее всегда настороженно склонена, будто она прислушивается, не приближается ли ястреб-перепелятник (миссис Куэнс!).

Мама с улыбкой протянула руку, и мы все представились друг другу. Пожилая дама оказалась мисс Биттлстоун, а девочек звали Энид (старшая) и Гвиневра.

Словно старая подсадная уточка, мисс Биттлстоун захлопала своими потрепанными крылышками светской беседы и отправилась в полет:

– Я только что говорила юным леди, как замечательно видеть столько новых лиц. – Она улыбнулась Евфимии. – Для девочек было бы полезно обзавестись новыми друзьями.

Гвиневра подняла взор, переглянулась со мной и даже улыбнулась.

В этот момент раздался мужской смех оттуда, где мистер и миссис Ллойд разговаривали с дамой под вуалью. Мама спросила:

– Кто эта дама?

– Миссис Пейтресс. Она вдова.

Мисс Биттлстоун подошла к нам поближе и тихим трагическим голосом, словно не желая, чтобы ее услышали девочки, осторожно добавила:

– Вероятно.

Слово было произнесено с мягкой расчетливостью наемного убийцы, вонзающего кинжал в нежную шею.

Вспомнив, что сказала миссис Куэнс, я спросил:

– Миссис Пейтресс знакома с лордом Торчестером?

Младшая девочка сделала неудачную попытку скрыть усмешку. Пожилая дама с ужасом и раздражением посмотрела на меня:

– Что заставило вас спросить об этом, мастер Шенстоун?

(Мастер?![3]3
  Так в начале XIX века называли школьников в письменном обращении.


[Закрыть] Я уже не школьник.)

Я рассказал о том, что миссис Куэнс упомянула герцога и взглянула на миссис Пейтресс так, словно между ними была какая-то связь.

Голосом, полным сдержанного благоговения, старая дева произнесла:

– Конечно, миссис Куэнс и настоятель знают лорда Торчестера, они присутствовали на обеде в замке.

– Какая честь, – вежливо прошептала мама.

И Энид была среди гостей. Мисс Биттлстоун кивнула в сторону старшей девочки:

– Она была приглашена, когда в замке останавливался племянник герцога. Почтенный мистер Давенант Боргойн. Очаровательный молодой человек.

Юная леди отвернулась, чтобы скрыть румянец от такого комплимента в адрес ее волшебной привлекательности.

– Он пригласил Энид на обед, – торжествующе сказала старуха.

– Хотя он не мог взять ее за руку, – лукаво вставила младшая сестра. – И не мог танцевать.

– Бедный юноша, – согласилась пожилая дама. – С ним недавно случилось большое несчастье. Он хромал, и рука его была на подвязке. Очень романтично! Он смотрелся так, будто только что с триумфом вернулся с великой битвы.

Мисс Биттлстоун вдруг побледнела. Я проследил ее взгляд и увидел, что миссис Куэнс смотрит на нее со зловещей усмешкой. Быстро откланявшись, пожилая дама умчалась прочь, уводя за собой девочек.

Когда они вышли за пределы слышимости, Евфимия сказала:

– Какая злая старая сплетница эта женщина. Что миссис Пейтресс ей сделала, чтобы так пачкать ее имя, предполагая, что она вовсе не вдова, и намекая на непристойную связь с герцогом?

– Таинственная вдова, – сказал я.

– Почему ты везде ищешь таинственность? – возмутилась сестра. – Почему у тебя все обязательно должно превратиться в захватывающую историю бульварного сорта?

– Ясно, что Ллойды не верят наветам мисс Биттлстоун, – успокаивающе произнесла мама.

– Или же ссора миссис Пейтресс и миссис Куэнс помогла ей подружиться с ними, – предположила Евфимия.

Я добавил:

– В таком случае нам надо лишь знать, с кем поссориться, и успех в обществе обеспечен. Похоже, мы движемся в верном направлении.

Евфимия повернулась ко мне и сказала:

– Ты все превращаешь в шутку. Однажды шутки выйдут тебе боком.

* * *

Я пытался услышать имя «Вилли» или нечто похожее. Ничего. И я не заметил мужчину, реально подходящего на роль на ухажера сестры. Конечно же, это не помощник священника. Зная сестру, думаю, что Эффи претендует на нечто большее, чем простой церковный служка – одноклеточное клерикального типа.

Половина восьмого

Просидел дома весь день. Мне бы прогуляться, исследовать местность, но помешал нескончаемый дождь.

Вижу таинственное повсюду. Ничего не надо придумывать. Оно вокруг меня:

№ 1. Каковы обстоятельства смерти отца и почему мама так сильно не хочет об этом говорить?

№ 2. Кто такой Вилли (или Вильям) и почему мама его ждала в воскресенье вечером?

№ 3. Для чего прошлым вечером Эффи так нарядилась, и что она делала на улице под дождем?

№ 4. И почему ей так сильно хочется пойти на бал, несмотря на дальность и дороговизну?

№ 5. Почему мадам Куэнс не дала ей билета, а Ллойды делают вид, что не знают нас?

* * *

Энид. Что за восхитительное существо. Нежные черты в обрамлении темных волос. Светлые глаза из-под длинных ресниц. Она окружена флером томной меланхолии.

* * *

Когда мы закончили обед, я нелестно отозвался о качестве трапезы, и матушка сказала:

– Я наняла кое-кого, чтобы позаботиться об этом.

– Кухарку? – воскликнул я.

Мама кивнула.

– Надеюсь, она приедет, когда привезут твой багаж.

– Этого не случится, пока дороги не станут проходимы, – сказал я.

Возможно, мой тон меня выдал, потому что Евфимия спросила:

– Что такого драгоценного в твоем багаже?

– Только мои книги и флейта.

– Отсутствие книг делает тебя таким ершистым? Если не можешь быть более сдержанным, почему бы тебе не остановиться где-нибудь в другом месте?

– Я тут не остановился, – сказал я. – Я здесь живу.

Она продолжила, словно ничего не слышала:

– У тебя в Кембридже есть друзья? Если так, то почему бы не погостить у них?

– Конечно, есть, – сказал я. – Некоторые очень близкие, потому что мне важно не количество, а качество друзей.

Она нахмурилась, и я понял, что попал в точку.

– У тебя в Торчестере тоже было много друзей, Евфимия, – примиряюще произнесла мама.

– Как же, помню! Народное ополчение, – сказал я. – Старшие лейтенанты Мод и Сесилия, а еще Люсинда?

Мама предупредительно посмотрела на меня.

– А что я такого сказал? Ты виделась с ними с тех пор, как переехала сюда?

– Мы слишком далеко, Ричард, – сказала мама.

Я заметил, что Эффи раздражалась все больше и больше, но какой-то дьявольский дух заставил меня дразнить ее:

– Что? Не виделась даже с Мод?

Это ее лучшая подруга. По крайней мере, была. Красотка, и ужасно соблазнительная с такими ослепительными глазами и неуловимой улыбкой. Она дочь архидьякона Витакер-Смита. Богатый отец ее избаловал, и Мод привыкла получать все, что захочет. Наверное, ее высокомерные манеры раздражают сестру. Несколько раз я бывал у них в доме вместе с Эффи, и они, не умолкая, говорили о нарядах и женихах. Там был еще младший брат, его имени я не запомнил, но он талантливый музыкант, и приходил к нам в дом, чтобы заниматься пением с отцом, а потом стал петь в кафедральном хоре. Когда я узнал, что его отослали на учебу в школу, то подумал, что он станет ее ненавидеть так же, как я, поскольку брат казался тихим, задумчивым мальчиком, который не сможет вписаться в такое разбитное место, как Харроу. Персеваль! Вот как его звали. Сдается мне, что Мод и Эффи слишком похожи, чтобы дружить долго.

– О, замолчи, пожалуйста! – воскликнула Эффи. – Ты здесь никому не нужен. Почему бы тебе просто не уехать?

– Эффи, Эффи, – взмолилась мама.

– Нам и без него живется несладко… Нет, не могу больше. Я застряла здесь, и у меня ничего не осталось.

– У тебя есть музыка, – сказала мама. – Тебе надо прилежно заниматься, и обретешь уверенность и покой.

– Ненавижу музыку! – воскликнула Эффи. – Я ее ненавижу.

Она встала и выбежала из комнаты. Минуту спустя мы услышали, как она сердито взбежала вверх по лестнице.

Я с изумлением взглянул на маму.

– Полагаю, она была в предвкушении бала и собиралась повидаться со всеми своими подругами, – сказал я.

– Ричард, пожалуйста, никогда больше не упоминай при ней Мод.

– Ага! – заметил я. – Значит, они поссорились?

Мать не ответила, и все стало еще запутаннее. Почему Эффи так сильно хотелось поехать на бал? Девушки постоянно ссорятся из-за своих кавалеров.

Мы с мамой перешли в гостиную, и, сев на старый диван, она принялась за вязание. Шел дождь. Я чувствовал себя скверно, на душе было мрачно, словно меня загнали в угол. Хотелось бродить по полям, чтобы в лицо дул чистый прохладный ветер. Взялся было за книгу, но через некоторое время мы снова заговорили.

Она вспомнила разные истории о папе, которые мне так нравились в детстве. В раннем возрасте унаследовав от своего отца приличное состояние, он потратил его с невероятной щедростью. Однажды папа устроил пышный бал и заказал в Лондоне огромный торт-мороженое, но тот растаял, едва его привезли, и пол покрылся липкой жидкостью, поэтому танцоры скользили и падали в разные стороны.

Потом мама рассказала историю, какой я никогда от нее не слышал. Один из наших предков, живший в этом самом доме, влюбился в соседскую девушку, но ее родители не позволили им жениться. Поэтому однажды ночью он привел подругу в дом. Братья девушки ворвались и убили его. Мама закончила так:

– Говорят, она сошла с ума и ушла в болота, где ее поглотила топь. И говорят еще, что по ночам она все еще бродит по берегу.

– Это прекрасная легенда, но, уверен, в ней ни слова правды.

– Возможно, – сказала она, – однако у двери в дальней гостиной имеется красное пятно, якобы от крови, пролитой юношей.

Конечно, мы тотчас отправились, чтобы найти это пятно. Позади нас вдруг появилась Евфимия.

– Чем вы заняты? – спросила она, усмехнувшись полуиронично, полупримирительно.

На обратном пути в гостиную пришлось рассказать историю ей.

Бетси принесла чайник и тарелку с круглыми серыми штуковинами, которые, по ее утверждению, были печеньем. Все снова вернулось на круги своя.

* * *

Только что вспомнил, что Люси Ллойд была дерзкой маленькой девчонкой с рыже-золотыми кудрями, ниспадающими ей на спину.

* * *

Думаю о том, как мама склонила голову над пятном, внимательно разглядывая его, словно надеясь увидеть какое-то послание от своего предка. Тогда я заметил, что ее волосы стали совсем седые. События последних недель ее сильно подкосили. Исчезла легкость в походке.

* * *

Одиннадцать часов

За обедом сестра начала говорить об отце и о том, какую утрату понесла не только наша семья, но и церковь:

– Папу уважали все прихожане. И более того, я уверена, что его любили.

Я непроизвольно посмотрел на сестру. Уверен, что отца уважали коллеги и простой люд, но, боюсь, мало кто из них любил его. Церковный регент его просто ненавидел, и я помню, как однажды он почти крикнул: «Этого человека я даже близко не подпущу к моим хористам!»

Я встретился взглядом с мамой, и мне показалось, что она удивлена словам Эффи так же, как и я.

* * *

За два с половиной месяца моего отсутствия сестра сильно повзрослела. Она теперь настоящая женщина. Кажется, даже пополнела. Но черты ее лица стали мягче, хотя нрав не улучшился.

В конце ужина мы остались за столом, пили чай, и я попросил маму рассказать все.

– Дело в деньгах, Ричард, – сказала она. – Теперь у нас очень маленький доход.

– Но ты же получишь папино пособие?

– Пособия не будет, – мрачно произнесла она. – Чтобы выплатить долги отца, пришлось все продать.

– Что ты имеешь в виду?

– Всем занимался мистер Боддингтон.

Мама слишком доверчива. Этот тип выжимает из своих клиентов целые состояния.

Я спросил:

– Тогда на что мы будем жить?

– Ни на что, кроме моей собственной ежегодной ренты.

Сотня фунтов! Около восьмой части папиного жалованья! Как на это прожить?

– Ты сказала, что пришлось продать все, – сказал я. – Но пианино ты все же оставила.

– Я купила его на аукционе, – xолодно произнесла Эффи. – На свои собственные деньги.

– Был аукцион?

Тайком от мамы Евфимия бросила на меня хмурый взгляд и покачала головой.

Мама произнесла:

– Но я хочу сказать кое-что, Ричард. Дядя Томас намекнул, что предложит тебе работу, как только ты получишь диплом.

Ужасная перспектива! Не успел я избежать смертного приговора отца, видевшего меня священником, как приходится иметь дело с его братом, приговорившим меня к пожизненной торговле! Невыносимо! Мне решительно захотелось сменить тему.

– Ты сказала, что мы бедны, но нанимаешь кухарку! – воскликнул я.

– Ненадолго, – сказала мама. – Она только научит Бетси готовить.

(Легче научить ее летать, иронизирую я мысленно.)

– Не больше двух недель, – сказал я.

– Кто ты такой, чтобы так говорить? – возмутилась Эффи. – Ты ведешь себя надменно и уверенно, но ты всего лишь школьник. Следующие два года будешь жить на подачки дяди Томаса, а я скоро найду работу и стану независимой.

– Евфимия ищет место гувернантки, – сказала мама.

– Об этом надо было посоветоваться со мной, – ответил я. – Моя сестра – гувернантка! Какое унижение. Теперь я глава семьи.

Евфимия фыркнула.

– Не думаю, что можешь им быть, пока тебе не исполнится двадцать один год, – произнесла мама. – К тому времени ты получишь диплом и будешь работать у дяди Томаса. У него нет детей, поэтому однажды…

Увидев мое лицо, она замолчала.

– Ричард, – сказала мать, – мы с сестрой зависим от тебя. Я хочу, чтобы Евфимия удачно вышла замуж, хочу гордиться тобой и убедиться в том, что ты устроился в жизни. И что я буду рядом и смогу разделить вашу радость.

– Мама, – начал я, – должен сообщить что-то важное. Три года до получения диплома – слишком долго. В колледже я говорил о своем будущем.

Она выглядела такой заинтересованной, что я не смог сказать правду и просто сообщил:

– Мы обсудили возможность окончания колледжа раньше срока.

Она улыбнулась и сказала:

– Это совпадает с предложением Томаса.

Я отвернулся и уставился в лицо сестры. Оно похоже на горный водоем в сумерках. Если смотреть в него, то не видно ничего, кроме черной поверхности и собственного отражения.

* * *

Эффи упражняется на пианино ради собственного удовольствия или чтобы повысить шансы получить работу? Она играет и размеренные «гувернантские» пьески, и грохочущего Бетховена со всевозможными вывертами, себе на радость.

Час ночи

Не могу не думать об Энид. Все время возвращаюсь к тому моменту, когда в церкви наши глаза встретились и она так застенчиво отвернула головку.

Два часа

Западный ветер усиливается, и, уверен, завтра он принесет дождь. Чувствую, как поднимаются черные испарения. O, taedium vitae![4]4
  Скука жизни (лат.)


[Закрыть] Если бы только мой багаж был здесь.

Четверть четвертого

Пока я писал, несколько минут назад раздался звук, похожий на плач от боли. Я взял свечу и вышел в коридор. Ничего. Проходя по коридору на первом этаже, кажется, услышал шепот, но, думаю, это был ветер.

Я поднялся по задней лестнице и обнаружил маленькую комнатку с узкой кроватью, накрытой одеялом. Странно.