Текст книги "Наемник"

Автор книги: Чарльз Холдефер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

В завершение Вернон рассказал длинную запутанную историю о том, как его погубил футбольный тотализатор, особенно проигрыш команды Луизианского университета, который представлялся столь же вероятным, как текущая вверх вода; в конце концов подделка моей подписи стала казаться уже почти естественным и единственно возможным для него выходом из ситуации; а теперь его уговорили заключить новое соглашение, по которому ему скостят часть долга и разрешат сделать ставки на новогодние кубковые матчи при условии, что все выигрыши отойдут кредиторам, – при этом известии я чуть не взвыл, настолько очевидными сделались вдруг вся глупость и бессмысленность его сделок. Мне одновременно хотелось завопить на него и никогда больше с ним не разговаривать. Сказать ему что-нибудь, что в системе наших отношений соответствовало бы фразе «Выметайся из моей машины к чертовой матери!» – затем выжать сцепление и дать полный газ. (При этом я прекрасно сознавал, что буду испытывать непреодолимое желание посмотреть в зеркало на исчезающую позади точку. И мучить себя мыслями о ее судьбе.)

– Джордж, мне больше не к кому обратиться. Я не хочу в тюрьму! Представь, что почувствует мама! Я все сделаю, если ты мне поможешь!

Я холодно посмотрел на него. Эта самая точка вызвала бы у меня большее уважение, если бы нашла в себе силы держать рот на замке. В настоящий момент мой брат вел себя в точности как сломавшийся заключенный. Тот самый, кто способен сказать все, что угодно, лишь бы угодить своим мучителям. Но я не хотел видеть Вернона таким. Не хотел иметь его в своей власти. Возможно, это был неизбежный результат его глупости и моей дотошности, но так дело не пойдет. Это предательство всего, что мы с ним вместе знаем, всего, что нас связывает. Потерять эту драгоценную связь бесконечно хуже, чем потерять «Ароматное яблоко». Черт бы побрал это мое право первородства. Или его. Я уже и не понимал, что это значит. Я знал только, что мне нужен мой брат.

* * *

Больной и зеленый, я осторожно, чтобы не занесло, подошел к письменному столу Ника Коффа. На ногах были одолженные у Вернона огромные ботинки. Я чуть наклонился вперед и пожал Нику руку.

Он улыбнулся и нервно моргнул.

– Доброе утро, Джордж. Вижу, ты вернулся в Гарден-Сити.

Я передернулся и пробормотал:

– Каникулы.

Волосы, влажные после душа, щекотали мне сзади шею.

Он явно удивился, увидев меня в своем кабинете, но одновременно словно засиял от облегчения: мне показалось, он готов был обнять меня, если бы не стол. Ник Кофф – хороший банкир и понимает кое-что в риске.

– Как встретил Рождество? – спросил он.

– Спасибо, прекрасно, – ответил я.

– Похоже, Джордж, тебе нужно подписать несколько бумаг!

Было бы здорово, если бы в руке у меня в этот момент оказался пульт дистанционного управления, – я бы с радостью убавил звук на несколько делений. Кроме того, я направил бы его на окно, чтобы смягчить солнечный свет. Мне и прежде случалось испытывать похмелье, но такое жуткое – никогда. Как бы ни злился я временами на Бетани с ее выпивкой, в настоящий момент я ей сочувствовал. Впервые за долгое-долгое время я подумал: бедная Бетани.

– Ручку! – прохрипел я, затем наклонился над столом, подпер себя локтем и, тщательно прицелившись, подписал бумаги в нескольких местах. Вот и все. Все законно. У меня больше ничего нет.

– Спасибо, Джордж. Как семья?

Проведи я в этой комнате с Ником еще минуту, максимум две, я не смог бы притворяться дальше. Начал бы буянить. Или сблевал бы – очень уж противно пахло ковровое покрытие в кабинете. Ник тут совершенно ни при чем, но лучше мне было поскорее убраться отсюда. Его слова догнали меня уже на полпути к двери.

– Должен идти. Спешу. С Новым годом.

Холодный воздух снаружи немного привел меня в чувство. Захотелось опуститься на колени и сполоснуть лицо из ледяной лужи, но я вовремя опомнился. Проезжавшая мимо машина приветственно гуднула, но я так и не понял, кто это был – слишком долго поднимал голову. Пожалуйста, Бетани, не отпускай меня! Я изо всех сил цеплялся за парковочный счетчик. Я ей так и не позвонил.

* * *

Первым делом я отправился в закусочную Хэлсли, выпил несколько чашек кофе и съел половинку пончика, чтобы хоть немного собраться. Подумал: не самое удачное время для звонка. Если я правильно запомнил, Доктор собирался взять Бетани и детей в утренний «обход» – навещать пожилых прихожан, слишком дряхлых, чтобы выходить на улицу в такой мороз. Он считал, что старикам полезно иногда посмотреть на детей и побыть в их обществе. Наверное, сейчас они уже вышли из дому. Я достал телефонную карточку и небрежно смахнул ею со стойки какие-то крошки. Затем поднялся, направился к таксофону и отстучал на кнопках номер штаб-квартиры «ПостКо» в Мэриленде и свой служебный номер.

Существует система, при помощи которой мы можем переключать звонки на любую точку в мире. С учетом разницы во времени я вполне мог застать Берти на месте. Должно быть, он уже вернулся с Омеги.

– Маккаллистер слушает.

(Он, разумеется, видел, что звонок из «ПостКо», и ответил официально.)

– Привет, это Джордж.

– Мистер Джордж! С Рождеством тебя хреновым и с Новым годом, кол тебе в задницу!

– Ага, тебя тоже. Послушай. Я звоню, чтобы сообщить: у нас обнаружилось незаконченное дело. Я решил, что тебе следует знать. Может быть, ты попробуешь разобраться, не дожидаясь моего возвращения.

– М-м-м-м-м.

Конечно, разговор шел по линии «ПостКо», но даже здесь особенно вдаваться в подробности не стоило. Поэтому я сказал:

– Речь идет о кодовом слове за тридцатое ноября.

(Иногда в разговорах мы обозначали заключенных по дате их доставки на Омегу; дату эту мы обязаны были проставлять в шапке рапорта после каждого допроса, поэтому запомнить ее не составляло труда, а для постороннего такая ссылка была еще менее понятной, чем № 4141.)

– Нет, с этим закончено, Джордж.

– Я так не думаю. Тебе, очень возможно, стоит уточнить один момент.

– Я точно знаю. Школа распущена, идиот!

Клик.

* * *

Она не видела, куда я сунул ножницы, хотя не меньше трех раз, должно быть, спросила меня:

– Билеты ты взял? А паспорта?

– Конечно, все под контролем.

– Такое впечатление, что ты спишь на ходу.

Мы все совершенно вымотались, собираясь уезжать и пытаясь впихнуть в свой багаж рождественские подарки Кристофера и Джинни. Мне пришлось лишний раз съездить в город и купить еще одну сумку. Перед той поездкой я спросил Бетани, не привезти ли ей из города бутылочку.

– Ты же не хочешь, чтоб я пила, – удивилась она.

– Послушай, если я сам привезу тебе бутылочку, это будет лучше, чем прятать выпивку от меня. Вот и все.

– А мне не нужно. Я справляюсь лучше, чем ты думаешь. И не так уж много я от тебя прятала.

– Рад слышать.

– Должно быть, ты чувствуешь себя виноватым, – заметила она. – Иначе ни за что не предложил бы подобную вещь. Что произошло в Гарден-Сити?

– Я же рассказывал. Прекрати так на меня смотреть. Господи, ну и Рождество выдалось.

Она знала только, что у Вернона с «Вигглз» возникли финансовые трудности и что я ездил туда поддержать брата. Я намекнул на азартные игры, но не признался, что подписал документы на передачу «Ароматного яблока». Когда Бетани узнала, что я не видел ни Джулии, ни детей, она, естественно, обратила все свои подозрения на Вернона. Она решила, что он связался с другой женщиной и попал в переделку; кобелем был, кобелем и остался, опять сперма ударила в голову. (После эпизода с Мисси ван Дюссельдорп она относилась к моему брату без малейшей симпатии.) Если Бетани и заподозрила меня в чем-то, то лишь в недостаточной откровенности; она решила, что я покрываю его выкрутасы. Похоже, никаких подозрений по поводу моей спермы у нее не возникло. В данном случае это меня вполне устраивало.

А чувство вины? Разумеется, и по многим разным поводам, но я сам не знал, как к этому отнестись. Все было так сложно. Ну трахнул Денизу, но это было одноразовое событие, да и закончилось не самым лучшим образом; помог Вернону, для него это был последний рубеж обороны, нас он полностью разорил; вообще, поездка в Гарден-Сити ассоциировалась для меня с предательством и тайным сговором за спиной Бетани. И все же чувство вины смешивалось во мне с другими эмоциями, – я был рад, что поехал. Да, рад. Пережитое в родном городе вернуло мне самого себя, и не только в смысле секса. Из всех событий секс был самым незначительным – более того, единственным, с которым можно было и не спешить. Остальные события, как оказалось, были неотложными. Может, человеку поумнее меня не обязательно делать глупости, чтобы чему-то научиться. Может, ребенку не обязательно трогать горячую плиту. Но за время этой короткой поездки со мной что-то произошло. Разговор с Денизой заставил меня вновь прислушаться к себе самому. Я слишком долго считал, что если не вижу ответа, то это значит, что истина более жестока, чем мне хочется, и лежит глубже, к тому же не на виду. Но теперь, оглядываясь на свои действия и мысли, я чувствовал себя так, будто пытался воспользоваться незаслуженной привилегией. Слова отдавали пустым пафосом. Читая Денизе лекцию, я сам вел себя как наивный сосунок. Но – и это самое главное – вместо обиды и разочарования я чувствовал облегчение.

Потому что теперь я мог оставить притворство. Мне больше никогда не придется так думать. Точно так же, после первоначального шока от слов Вернона, когда гнев начал немного стихать и я занял место в самолете, чтобы вернуться к Бетани и детям, я вдруг понял, что чувствую себя свободнее, легче. Часть моей жизни, связанная с родным городом и садом, от начала до конца представляла собой борьбу и длилась так долго только потому, что я был хозяином. Я возвел сохранение семейного бизнеса в добродетель. Теперь, одним росчерком пера, я отдал все. Жестоко, но эффективно. Теперь я свободен!

Да, Джордж свободен! Может быть, все дело в недосыпе, но я с трудом удерживался от слез. И понял к тому же, что это отнюдь не слезы печали и сожаления. Внезапно я понял, что у меня хватит решимости уйти из «ПостКо» и навсегда порвать с Гарден-Сити. Для детей это тоже будет благом. Я не буду навязывать им это наследие. Я сделаю Кристофера и Джинни новыми людьми, пусть они будут лучше нас. Я всегда считал себя достаточно умным человеком. Способным на большее. Такое впечатление, что я поддался на уговоры окружающих и согласился забыть об этом. Да, теперь я обрел свободу. Ни Дениза, ни Вернон не подозревали, какую они оба оказали мне услугу.

На пути в аэропорт дети вели себя образцово. Стояла хорошая погода, в воздухе кружили редкие снежинки, горизонт был практически чист. Я обдумывал следующие шаги. У меня горел желудок и дрожали пальцы – но не от нервов, а из-за огромного количества кофе, выпитого, чтобы не заснуть. Я твердо решил оставить работу в «ПостКо», но хотел все же написать подробный рапорт о № 4141. Путь это будет мой последний рапорт изнутри организации, где невозможно поставить под сомнение уровень допуска написавшего его человека или законность получения информации. Если я не напишу такого рапорта, кто напишет? Уж точно не Берти. Кроме меня, некому.

Но, кроме всего прочего, нужно быть практичным. Я человек семейный и ответственный. Именно поэтому я собирался вернуться на остров один, закончить с этим делом и подать в отставку. Бетани ничего не знала о моих планах, объясняться было еще слишком рано – но после ухода из фирмы было бы глупо и страшно дорого везти жену и детей обратно в Америку за свой счет. Особенно если учесть, что в Гарден-Сити у нас больше не было никаких активов. Нет, пришло время Джорджу проявить инициативу и тщательно все спланировать.

В аэропорту я сказал им:

– Почему бы вам не присесть здесь на минутку. Я хочу убедиться, что все эти километры учтут нам в программе скидок для часто летающих пассажиров.

Прежде чем она успела ответить, я унесся прочь и растворился в толпе отпускников. Отыскал мужской туалет и вошел. Место оказалось оживленным – постоянно занятые писсуары и парни с растопыренными пальцами возле ревущих сушилок. Я прошел дальше, отыскал пустую кабинку и вошел.

Оказавшись за закрытой дверью, я достал их билеты и паспорт Бетани, куда были вписаны и имена детей. Затем вытащил ножницы и приступил к работе.

Работа оказалась еще та – особенно толстая обложка паспорта и фотография, закатанная в пластик. Ножницы, естественно, были туповаты. Я сидел на унитазе и кромсал бумаги, прислушиваясь одновременно к шуму сушилок и объявлениям по громкой связи, к пронзительной музыке и шуму воды. Разрезая фотографию Бетани, я почувствовал странную боль. Я делаю это и ради тебя тоже.

Я зашел так далеко, что хода назад уже не было, – ведь невозможно собрать клочки и восстановить документы в первоначальном виде. Уничтожать паспорт противозаконно: я теперь был нарушителем на собственной территории.

– Начинается регистрация на рейс номер 204…

Я заторопился. Паспорт и остатки авиабилетов отправились частью в унитаз, частью в корзинку для бумаг и мусорный контейнер возле экспресс-кафе. Я старался разбросать их как можно шире.

– Наконец-то! – встретила меня Бетани. Кристофер раскрашивал что-то в школьной прописи, Джинни скакала на одной ножке, изобретая какую-то собственную игру на разноцветных плитках пола. – Ты что, не слышал объявления? Что тебя задержало?

– У нас проблема.

– А? Как это?

– Мне так жаль! Я двадцать раз, не меньше, перерыл свою сумку. Когда я подошел к стойке, оказалось, что у меня нет билетов. Так и не смог найти.

– Что?

Бетани повторила это несколько раз, и достаточно громко. На нас начали оборачиваться. Кристофер отложил прописи и внимательно наблюдал за нами; Джинни тоже среагировала на тон и выражение лиц, замерла и скуксилась; она часто так делала перед тем, как заплакать.

Нет, я не могу припомнить в точности, куда положил билеты и паспорт. Может быть, они остались в доме. Или в арендованной машине. Или, может, я оставил их на стойке заправочной станции? Мы перебрали все возможности. Время шло. Мы даже не зарегистрировались. Скоро на наш рейс начнется посадка.

Наступил решительный момент.

– Солнышко, мне нужно вовремя явиться на работу. Меня ждут. Мне так жаль! Тебе и детям придется прилететь попозже, когда сможете. Только не пытайтесь сегодня уехать обратно. Переночуйте в отеле.

– Можно подумать, у меня есть выбор. – Бетани сказала как плюнула.

Да, расставание вышло такое, что гордиться мне было решительно нечем. Но это все, что я сумел придумать в сложившихся обстоятельствах.

– Не плачь, малышка. – Я опустился на колени перед Джинни. – Тебе здесь будет хорошо. Это хорошее место. Безопасное. Мы скоро увидимся.

Я знал, что Бетани наблюдает за нами и прислушивается, и старался вовсю. Необходимо было качественно сыграть роль – особенно там, куда я направлялся.

Сторож брату моему

Когда я, спотыкаясь под тяжестью шерстяного свитера и зимнего пальто в руках, щурясь на яркое солнце и радостные пальмы вокруг, спустился по трапу самолета, первое, что я сделал, – это чихнул. Затем еще раз. И еще.

Такая смена климата у меня неизменно выливается в простуду. Ужасно неудобно и странно. Последнюю пару недель я жил среди настоящей зимы, температура опускалась до минус двадцати градусов и даже ниже, но никаких отрицательных последствий это не вызывало. Но здесь, среди лавовых скал, излучающих настоящий жар, под заставляющим щуриться ярким солнцем я вдруг замерз. У Доктора, в суете сборов и прощаний, я так и не сумел наверстать ту бессонную ночь в Гарден-Сити. Я давно отвык от подобных излишеств и не мог уже, как в прежние времена, прыгать каучуковым мячиком. В результате какой-то спящий вирус вырвался на свободу и пошел гулять, стремительно размножаясь. Во время перелетов я был настолько занят невеселыми мыслями, что почти не мог спать. К моменту получения багажа в аэропорту острова – технически на следующий день – мои зубы уже вовсю стучали.

– Знаете, вы не слишком хорошо выглядите, – сказал капрал Уилсон, которому было поручено встретить меня. – А вы что, прилетели без семьи?

– Со мной все в порядке. – Но не успел я договорить, как все тело сотряс очередной чих, такой жестокий и внезапный, что я даже не успел поднять руку и прикрыть рот. Вылетевший изо рта сгусточек слизи прилип к борту микроавтобуса. – Планы изменились.

– Доброго здоровьечка! – сказал Уилсон. Он, однако, не заметил комочка слизи, поскольку переходил в этот момент на водительскую сторону. Выворачивая со стоянки, он спросил: – Ну как? Приятно провели Рождество?

Ответить я не успел. Сзади неожиданно раздался вой, заставивший меня буквально подскочить на месте.

– Что за?.. – Я обернулся и заметил на заднем сиденье клетку для перевозки животных. – Господи, – сказал я. – Что случилось с Руди?

Уилсон с несчастным видом объяснил:

– В первый день он насрал у меня под кроватью. Серьезная заявка, мне кажется. Все время, пока вас не было, он меня едва замечал. К концу отношения вроде немного наладились, но сегодня он снова насрал под моей кроватью. Такое впечатление, что он знал, что вы возвращаетесь, и спешил закончить начатое.

– Это совпадение.

– Поверьте, я очень рад, что вы наконец вернулись.

Он вел машину, а я закрыл глаза и прислушался к себе.

В горле саднило все сильней.

Уилсон высадил нас возле коттеджа, и я отдал ему бутылку виски и видеоигры, которые он просил привезти из Штатов. Капрал Уилсон поражал меня. Когда я был в его возрасте и служил за границей, меня тянуло смотреть по телику спортивные передачи и откровенный секс, как сейчас делают троглы. А Уилсону, кажется, вполне хватает игровых программ. И среди молодежи много таких. Не взрослеют они, что ли.

Я внес клетку в дом и отпер. Руди меховой молнией метнулся наружу, затем остановился и с упреком оглянулся на меня.

– Привет, приятель, – сказал я ему. – С Новым годом. Кис-кис?

Он отвел взгляд и бесшумно скользнул прочь, не оглядываясь на меня больше. Стоило открыть окна, чтобы выгнать застоявшийся воздух, как я снова расчихался. Попутно я обнаружил муравьиную тропу, которая поднималась вертикально по стенке и дальше поворачивала вдоль потолка. Но с муравьями я разберусь позже. Пока можно прилечь ненадолго, прежде чем начинать писать рапорт по № 4141, время есть. Я рывком открыл чемодан и обнаружил, что он полон игрушек. Вот черт! В суете отъезда ярлычки перепутались, и вместо своих вещей я притащил с собой рождественские подарки детей. Я устало стащил ботинки и отпихнул их подальше. Позвоню Бетани через минутку… чуть позже… только не сейчас…

* * *

Болезнь, конечно, дело малоприятное, но в данном случае я получил удобный предлог не ехать сразу на Омегу к Берти, а реализовать собственный план. Я дотащился до клиники, получил рецепт и трехдневный отпуск по болезни, затем дотащился обратно до коттеджа и завалился болеть.

Просыпаясь время от времени, я садился в постели и принимался стучать по клавиатуре лэптопа; кашлял и, несмотря на жару, постоянно пил горячий чай. По эту сторону экватора стояло лето. Есть не хотелось, аппетит вызывали почему-то только сухие крекеры. Я старательно писал рапорт о том, что на самом деле произошло с № 4141. Я хотел рассказать все до конца: как он умер и как мы вынуждены были избавиться от тела, потому что заключенный не был зарегистрирован. Очевидно, начальство Берти было уже в курсе (тот факт, что заключенный не был зарегистрирован, вовсе не означает, что его местонахождение никто не отслеживал, скорее наоборот); но в «ПостКо» ничего не знали; получалось, что я как контрактор – лицо, ответственное не только перед другим ведомством, но и перед собственным начальством, – не выполнил своих обязанностей. Кроме того, существовала еще проблема Зизу (или Зиззу?). Предположение о том, что элементарная путаница, примитивная орфографическая ошибка может до такой степени скомпрометировать наши спецслужбы, казалось совершенно нелепым, но не упомянуть о нем тоже было бы непрофессионально. На всякий случай.

Но задача оказалась неожиданно сложной – и не только потому, что у меня начался жар и потные дрожащие пальцы неуклюже скользили по клавишам. Буквы на экране разбегались перед глазами, как муравьи на стене в гостиной. С этими муравьями тоже проблема, я никак не мог придумать, что с ними делать. Первым делом я вытащил пылесос и всех их собрал, но двадцать минут спустя муравьи были на месте, все так же струились вверх по стене и затем вдоль потолка. Их движение казалось очень целеустремленным, только цель оставалась загадкой. Мне в лихорадке представлялось, что каждый раз это были одни и те же муравьи и что бороться с ними бесполезно, что бы я ни делал. От Руди не было никакой помощи. Он на муравьев даже не смотрел, предпочитал делать вид, что ничего не происходит. Я знал, что он притворяется, потому что, когда он перешагивал через них, его лапы с неповторимым изяществом поднимались чуть выше, чем обычно, чтобы не коснуться ненароком. Так что я оставил муравьев заниматься таинственными муравьиными делами, а сам провел день в постели; время от времени я задремывал, и тогда они мне снились; целые толпы муравьев проносились передо мной в бесконечном хороводе. Один раз я проснулся с криком: показалось, что у меня в постели муравьи. Но это всего лишь скринсейвер начал выписывать на экране компьютера свои бесконечные петли.

На второй день к вечеру я был близок к отчаянию; даже те предложения, которые мне удалось выжать и привести в грамматически корректную форму, выглядели совершенно неубедительно – не в последнюю очередь именно из-за корректной формы. Мне, разумеется, вовсе не хотелось попадать в неприятности или, скажем, считаться убийцей (я подчеркивал, что это был несчастный случай); я хотел рассказать правду, развязаться с этой работой, вернуться к семье – и все. Вести достойную жизнь. Пользоваться свободой. Но задача, которую я перед собой поставил, вынуждала записать, что

«устный допрос заключенного № 4141 был прекращен из-за вероятного сердечного приступа (см. рапорт № 42а). Медицинский персонал после осмотра признал заключенного № 4141 мертвым. Ответственный медицинский работник не потребовал проведения вскрытия».

Задача оказалась непосильной. В моем профессиональном языке просто не оказалось слов, которыми можно было бы поведать полную правду.

Один раз мне послышался стук в дверь, но, когда я выбрался наконец из постели и доплелся до двери, там никого не оказалось. Я высунулся на улицу и посмотрел в обе стороны. Нет – в пределах видимости ни души. Я запер дверь и поплелся обратно в спальню. Этот случай меня немного встревожил. У меня что, бред начинается?

В следующий раз, услышав стук в дверь, я некоторое время колебался. Даже без термометра я понимал, что у меня жар. Может быть, как раз сейчас температура поднимается. Я моргнул и почувствовал жжение в веках. Прежде чем вылезать из постели, потянулся и сжал коленку, а затем с минуту разглядывал свое стеганое одеяло в голубую клетку. Нет, я не сплю. Все вокруг вполне реально. Так что уши, скорее всего, меня не обманывают.

Я медленно плелся к двери, опасаясь, что за ней окажется Берти. Вот уж кого мне не хотелось в этот момент видеть! Я вообще не хотел ни с кем разговаривать, пока не закончу рапорт и не отправлю его в штаб-квартиру «ПостКо».

Я открыл дверь.

– Так вы действительно здесь!

На пороге стояла мисс Бриз в мягкой зеленой широкополой шляпе и с сумочкой, которую она крепко сжимала обеими руками и держала перед собой.

Я стоял, ухватившись одной рукой за косяк, и непонимающе моргал; мгновение спустя я сообразил запахнуть халат и прохрипел:

– Да, это я.

– Я слышала, вы больны, а ваша семья пока осталась в Америке. Мне сказала Салли Уилсон. Могу я войти?

Я отступил от двери, и она ворвалась в дом.

– Как вы себя чувствуете? Жаль, что не особенно хорошо. Когда человек один, болеть особенно неприятно. О! Взгляните! У вас муравьи!

– Да, я знаю.

– Поразительные существа. Мы могли бы многому у них научиться.

Я кивнул с таким видом, словно всерьез собирался посвятить остаток жизни изучению муравьев.

– Когда ждете своих? – поинтересовалась она.

– Может, недели через три, а может, и позже.

– Вот это да!

Мисс Бриз полезла в сумочку, а я тем временем коротко пересказал ей последний разговор с Бетани. Я позвонил ей утром, перед походом в клинику. Она и дети вернулись к Доктору. Ей пришлось ехать за сто тридцать километров только для того, чтобы сделать новые фотографии на паспорт; теперь она заполняет анкеты, отправит в ближайшие дни, но неизвестно, сколько времени потребуется на их обработку.

– Такое впечатление, – сказала Бетани, – что все мы здесь застряли в какой-то петле времени. Мы могли бы поехать к Дебби, чтобы хоть как-то сменить обстановку, но здесь сейчас сильные снегопады. Как у тебя там дела, Джордж?

Я рассказал ей правду, или по крайней мере часть правды. Сказал, что возникли проблемы с работой. Может быть, я вернусь в Штаты раньше, чем она и дети успеют ко мне приехать. Тогда им не придется сюда лететь. По завершении текущего проекта я собираюсь уйти из «ПостКо».

– О, Джордж! Ты правда хочешь уйти? Это было бы так здорово! Такое облегчение! Теперь даже Гарден-Сити кажется мне неплохим местом.

– Не обязательно снова ехать в Гарден-Сити. Я думал о том, чтобы попробовать устроиться еще где-нибудь, на новом месте. Где захочешь.

– О, милый, почему мы раньше об этом не говорили?

Даже простое упоминание о том, чтобы уехать с острова и не возвращаться в Гарден-Сити, произвело немедленный благотворный эффект. Казалось, от ее энтузиазма раскалились телефонные провода.

– Куда угодно? – спросила она. – Ты уверен?

– Денег, конечно, станет меньше, – добавил я.

– О, мы прекрасно справимся, – нисколько не огорчилась она. – Мы начнем все сначала. Что ты думаешь о Колорадо? Там очень красивые места. Если бы мы продали собственность в Гарден-Сити, то могли бы неплохо устроиться на новом месте.

– М-м-м, посмотрим, – сказал я ей. – В Колорадо и правда красиво.

Мисс Бриз протянула мне видеокассету:

– Простите, что побеспокоила, но я пришла, чтобы отдать кассету с видеозаписью Кристофера.

– Видеозапись? Очень мило с вашей стороны, но с этим можно было подождать до его возвращения.

Осенью дети в школе ставили шутливые исторические сценки, и в одной из них Кристофер прыгал по сцене с мечом, этакий лорд Нельсон в коротких штанишках.

– Ну, вообще-то нельзя. Я уезжаю с острова, поэтому и хотела отдать теперь.

Я упал в кресло и только потом сообразил, что следовало предложить ей сесть. Она ходила по комнате. Я махнул рукой, предлагая ей кушетку, и сказал:

– Пожалуйста! Вы уезжаете? Какая неожиданность! В середине учебного года?

Мое замечание было спонтанным, но прозвучало как упрек. Мисс Бриз присела на краешек кушетки и чуть придвинулась.

– Я прекрасно сознаю свою ответственность перед детьми, мистер Янг. Все уже решено. Меня заменит миссис Да Силва, и я уверена, что она прекрасно справится. А дошкольниками будет заниматься ее помощница. Так что и для Джинни все прекрасно устроится.

От ее резко изменившегося тона я почувствовал себя как провинившийся школьник. Я выпрямился на кушетке и постарался более тщательно подбирать слова.

– О, миссис Да Силва прекрасно справится, я в этом не сомневаюсь. Я вполне доверяю вашей оценке. Просто дело в том, что Кристофер к вам особенно привязан. Я уверен, вы это знаете. Он будет расстроен.

Она положила видеокассету на журнальный столик.

– Я тоже привязана к Кристоферу. Но ничего не поделаешь.

Она выбрала одно из немногих незахламленных мест. Я оглянулся вокруг и попытался увидеть комнату ее глазами. Мало того что сам я был небрит и одет в мятый халат на голое тело, практически все свободные поверхности были заставлены грязной посудой и завалены бумагами. Я извинился:

– Простите за беспорядок. Я был слишком болен, чтобы разобраться, – и откашлялся, чтобы подчеркнуть сказанное.

– Кашель действительно плохой, – сказала она. – Могу я чем-нибудь помочь? Может быть, сходить за покупками?

Я отказался, желая поскорее избавиться от нее. Она поднялась и добавила, направляясь к двери:

– И поблагодарите Кристофера за милое стихотворение, которое он написал для меня на Рождество.

– Он написал для вас стихотворение?

– Да. Скажите ему, что мне очень жаль уезжать не попрощавшись с ним. Скажите, что мне приходится оставлять здесь много нужных вещей, но его стихотворение я возьму с собой.

Было приятно услышать, что мой сын сделал что-то правильное. Но какая-то часть меня ощутила укол ревности. Это правда, хотя звучит, конечно, нелепо.

Мне Кристофер подарил на Рождество крупный кусок лавы. Мы тогда все по очереди разворачивали подарки, найденные под елкой.

– Вот, папа, – сказал он и принес мне сверток неправильной формы, упакованный в жатую бумагу. – Это тебе!

Скотч не выдержал, и не успел я развязать ленточку, как бумага разъехалась и содержимое с грохотом вывалилось на ковер. Хорошо не на ногу. Я нагнулся за подарком и обнаружил, что к камню приклеена улыбка из морской раковины, лохматые брови из ершиков для курительной трубки и маленькие красные камешки-глаза.

– О, так это человек, – сказал я, узнав один из школьных проектов мисс Бриз. – Спасибо, Кристофер.

– Это не просто человек, – возразил он. – Посмотри внимательно!

– Он очень хороший, – согласился я. – Мистер Лавовая Голова.

Но этого Кристоферу было мало. Он продолжал вертеться рядом со мной, упрашивая взглянуть повнимательнее. Похоже, я должен был заметить еще что-то, но понятия не имел, куда он клонит. Я видел в подарке только детскую поделку со школьных уроков труда. Или, если напрячь воображение, грубый тотем. Может быть, это идол отсталой религии какого-то недокормленного и выродившегося народа, который проводит свои дни, долбая друг друга по голове каменными головами, – конечно, в свободное от поклонения им время. Откуда мне знать?

– Ну? Неужели не видишь? – настаивал Кристофер.

Я прочистил горло и, изображая удовольствие от подарка, поднял его над головой, чтобы все могли полюбоваться.

– Чудесно, не правда ли?

Кристофер прикусил губу, немного поколебался и наконец выпалил:

– Это же ты!

Все засмеялись, но Кристофер не обращал внимания.

– Я?

– Ну да… посмотри на форму! На нос! А это видишь? Я перебрал целую кучу камней, пока не нашел этот. Видишь?

– Ну да, пожалуй, – солгал я.

Ну хорошо: может быть, мне не хватает художественного видения. Но если бы Кристофер написал для меня стихотворение, я, вероятно, сумел бы разобраться в словах. Такой подарок не вышел бы за пределы моего понимания.

Я спросил мисс Бриз: