Текст книги "Зелёная мантия"

Автор книги: Чарльз де Линт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

5

На склоне горы у Змеиного озера стоял высокий серо-голубой валун – указующий палец скалы, протянутый к небу среди сосен, кедров, кленов, берёз и дубов. Он казался неотделимым от леса и каменного хребта, прорезавшего усыпанную листвой землю, но был старше обоих – уцелевший обломок некой тайны. Над ним лес карабкался к вершине холма густой порослью кустов и старых деревьев; под ним молодой лесок стекал с крутизны, окружая деревушку Новый Волдинг с её полями, и уходил дальше, навстречу Чёрному ручью и дальним землям. Олени чесали молодые рога об этот валун, оставляя на нем бархатистую плёнку. Козы и овцы паслись здесь так часто, что полянка всегда выглядела недавно подстриженным газоном. Но чаще всего на лужайку приходил Томми Даффин, чтобы сыграть скале песню на тростниковой дудочке-флейте. Он играл вечерами, когда спускались сумерки.

Все Даффины – и нынешний Томми, и его отец, и дед – отличались простыми грубыми чертами. У Томми были круглые одутловатые щеки, пустой взгляд и жёсткие нечёсаные волосы, дыбом стоявшие на голове. Но стоило ему достать флейту, все изменялось.

Лицо становилось тоньше, и в глазах вспыхивали огоньки – мерцающие огоньки светлячков, говорившие: я знаю тайну, слушайте её в моей музыке. И куда девался пятнадцатилетний паренёк, живший с матерью во втором от холма домике деревушки?

Во вторник вечером Льюис увидел проходящего мимо Томми и, не вставая со ступеньки, помахал ему рукой. Томми кивнул вполне дружески, хотя глаза его уже смотрели вдаль и он не замедлил шага, направляясь к валуну. Похожий на волка Гаффа пробежал через поле за хижиной Льюиса, кружным путём следуя к той же цели, что и его хозяин.

Льюис все сидел на ступеньке перед домом, слушая песню дрозда и гудение мошкары, а затем – громче и много сладостней – напев флейты Томми.

Деревенские один за другим тянулись к горе Змеиного озера, которую называли холмом Волда, по имени пригорка, оставленного ими в Старом Свете. Первыми прошли Латтены: Уильям и Элла, крепкие, но уже начинающие седеть, рядом их сын Уилли-младший с женой Рэйчел. За ними тесной компанией Альден Мадден, Эмери и Люка Блегг, сестры Хиббут, Дженни и Руфь. Мать Томми, Флора, шла под руку со старой Айли Тичнер, единственной – с тех пор, как прошлой зимой скончался её муж – обитательницей Нового Волдинга, обогнавшей Льюиса годами.

Немного погодя показался Питер Скегланд с женой Гердой и дочерьми Кэйт и Холли. Рядом с девочками Скегланд шагал Мартин Твиди. Его родители, Джордж и Сюзанна, ненамного отстали от молодых. Замыкала процессию Лили Спелкин, которой нынче летом исполнялось шестьдесят три года. Она сохранила девическую стройность и живость и нередко выходила поплясать вместе с молодёжью под весёлую музыку Томми.

«Немного нас осталось, – раздумывал Льюис, догоняя Лили. – Пока ещё живы все семьи, переселившиеся сюда в начале двадцатых, но они вымирают, медленно, но верно. Мы живём долго, но лучше не думать о том времени, когда не останется никого, кто соблюдал старый обычай».

Детей всегда было мало – а за последние десять лет не прибавилось ни одного. И многие ушли из деревни. Из двенадцати хижин, составлявших Новый Волдинг, четыре стоят пустыми. И хватает одного из двух больших бревенчатых амбаров, чтобы укрыть на зиму истаявшее стадо и запасы хлеба. Во всей деревне разрасталось только кладбище.

– Люблю я это время года, – сказала Лили. Льюис не спешил отвечать, и она взяла его под руку. – Ты слишком много думаешь, Льюис. Смотри – состаришься прежде времени.

Льюис вымученно улыбнулся:

– А это уж никуда не годится, правда?

– Вот появится в этом году Джанго, – сказала она ему, – спрошу, не найдётся ли у него для тебя бодрящего чая. Что угодно, лишь бы подстегнуть тебя, Льюис, и заставить оторвать нос от книг да вдохнуть немного свежего воздуха. Помнишь, как мы, бывало, гуляли?

Льюис кивнул. Бывало, когда ещё жива была его жена Вера, до того, как уехал и не вернулся сын Эдмонд, до того, как он понял: то, что так долго связывало их, кончается. И муж Лили, Джевон, был тогда ещё жив, и в деревне не стало ещё так тихо.

Теперь Новый Волдинг был полон не жизнью – воспоминаниями. Посёлок все больше казался заброшенным. Музыка Томми позволяла забыть – но только пока она звучала. Она была бессильна привлечь в селение новую кровь. И старинная тайна, обитавшая здесь, казалась уже не такой глубокой. И некому было сдержать тёмную свору псов. И настанет день, уже совсем скоро, когда…

– Льюис!

Лили воткнула ему в бок острый локоток, вернув к настоящему, но он все же успел додумать последнюю мысль: настанет день, когда все закончится.

– То, что мы чувствуем, – проговорила Лили, – то, что отдаём, так же важно, как то, что мы берём. Уж тебе не следовало бы об этом забывать – сам же мне говорил.

Льюис кивнул. Музыка звучала не в пустыне и не для одного слушателя. Она связывала их с тайной. И в каждом, кто слышал мелодию, она отражала лишь то, что уже было в нем прежде.

– Ты права, Лили, – сказал Льюис, подхватывая её под локоть. – Я все забываю – а ведь это так просто.

Лили поцеловала его в сухую морщинистую щеку, потом потянула за руку.

– Идём, Льюис. Что-то такое сегодня в воздухе, и, кажется, я хочу танцевать.

Льюис улыбнулся ей. Рука об руку они поспешили вслед за другими, увлекаемыми музыкой флейты к поляне у валуна. На лужайку вышел только Томми. Остальные стояли и сидели полукругом среди деревьев и глядели, как он играет. Последний луч дневного света упал на музыканта, и на один ослепительный миг Томми словно засиял. Его дыхание будило в тростнике восторженные звуки. Они задыхались, будто спешили навстречу наступающей ночи. Когда совсем стемнело, флейта заиграла джигу.

Сестры Хиббут – обеим уже за пятьдесят – первыми вышли в круг деревьев. Они двигались в такт музыке, и седеющие волосы Дженни рассыпались по плечам, когда она подстраивалась к старшей сестре, не столь лёгкой в движениях. За ними выскочили Кэйт и Холли Скегланд, обе юные и прыткие, хотя ещё по-детски неуклюжие. Лили оставила Льюиса и тоже вышла на луг.

Смотревшим из-за деревьев чудилось, что на поляне под музыку флейты пляшут не только эти пятеро. Над травой мелькали лёгкие, прозрачные фигурки отчаянных плясунов, двигавшихся с волшебным изяществом. Это был майский танец, срывавший прохладные серебристые лунные яблоки, а не яркие солнечные плоды.

Льюис искал и нашёл среди мельтешащих плясунов извивающуюся фигурку ночной гостьи. Её кошачьи движения вызывали в памяти резвящуюся рысь и были не менее игривы. Мартин Твиди оставил старших и бросился в круг, схватил за руки сестрёнок Кэйт и Холли и закружился с ними. Душа Льюиса наполнялась радостью. Жизнь возвращалась. И тут беззаботная плясовая сменилась горьковато-сладким напевом.

Призрачные фигурки растаяли вместе с джигой. Танцоры вернулись к сидящим под деревьями – но не все. Льюис заметил, как одна тень скользнула в кустарник за валуном. Вздохи флейты становились все тише. Замерли все звуки ночи, и только флейта звучала под огромным звёздным небом. И когда переливы мелодии потянулись к звёздам, на поляну вступил олень.

Большой олень, ростом с невысокую лошадку, с царственной короной рогов – три верхних отростка и три боковых – надо лбом, к загривку и в стороны. Его шкура отливала красным, как у оленей шотландских нагорий. Местные белохвостые олени были темнее. Гаффа, лежавший у ног Томми, озадаченно разглядывал огромного зверя, который, словно новорождённый оленёнок, не имел запаха. Беззвучно переступая копытцами, олень вышел на середину поляны и повернулся к флейтисту. Томми доиграл мелодию, и в спустившейся тишине они смотрели друг на друга.

«Вот где она живёт, – думал Льюис. – В олене. Тайна, приходящая в мир на зов флейты. Волшебство, которое манит людей в холмы Аркадии, в чернолесье Европы, по тропам английских бардов, в леса Восточного побережья Америки. Какой бы облик она ни принимала, это все та же тайна, за которой следовали наши предки, пересекая Атлантику. Тайна, покинувшая берега Европы, ушедшая на запад и увлёкшая нас за собой.

В музыке Томми – только память об этом создании. Он – волшебство и поэзия, музыка и чары. Его рога – древо жизни, его глаза – красота мира».

Таким он виделся Льюису – царственный олень, призванный извне музыкой Томми и звучавшими в ней воспоминаниями. Таким он виделся Льюису, живущему среди книжных стен, пробежавшему взглядом тысячи страниц. Другие видели в нем иное. Для них олень был чудом, даром ночи и музыки. Как будто музыка Томми обрела зримый образ.

И тут издалека донёсся новый звук. Нестройный лай собак. Олень поднялся на дыбы, вознося рога к небу. На мгновение людям показалось, что на поляне стоит человек, с головой, увенчанной рогами. Но зверь одним прыжком пересёк поляну и беззвучно нырнул в лес. Лай приближался, пока Томми не поднёс к губам флейту и не заиграл новую мелодию – дикую и яростную, как крик трубы. Ещё не замерла последняя нота, а лай уже смолк, сменившись привычным шумом ночного леса.

Льюис закрыл глаза. Его била дрожь. А когда он взглянул на валун, то не увидел ни Томми, ни его пса. Скоро разойдутся и остальные. Они уже уходили – по одному или компаниями, как пришли. Стояла Лили, и в её глазах был вопрос, но Льюис покачал головой. Только оставшись один, он повернулся спиной к поляне и побрёл к хижине.

Он не умел, как другие, принимать жизнь такой как есть. Его тревожили вопросы там, где другие не нуждались ни в вопросах, ни в ответах. Что вызвало оленя? Чем отличалась эта ночь от тех ночей, когда он не появлялся? Ведь Томми играл одну и ту же мелодию.

В книгах ответа не было. И некого было спросить. Не ответит ни флейта Томми, ни чудесное создание, вызванное ею в эту ночь. Он вспомнил ночную гостью, блеск её чуть раскосых зелёных глаз. Он знал – в ней был ответ. Но при ней он не умел задать нужного вопроса. Для неё «Почему?» было всегда «Почему бы и нет?». Льюису этого было мало.

Дома он зажёг лампу, положил на колени «найденную» гостьей книгу и стал ждать, когда заскребутся в дверь и раздастся весёлое: «Глянь-ка, Льюис!» Но когда она пришла, он не заговорил об олене, о музыке Томми, о том, кто или что она такое, а просто раскрыл книгу и прочёл ей ещё несколько глав. А когда она снова ушла, канула в ту же ночь, что поглотила оленя, он был ничуть не ближе к разгадке, чем до её прихода.

6

Валенти ещё засветло вышел из дому и запер за собой входную дверь. Мухи к вечеру почти пропали, зато полно было москитов. Он подумал, не вернуться ли за репеллентом, но решил не тратить время. Хотелось устроиться до темноты, чтобы можно было разглядеть всякого, кто вздумает появиться, а самому остаться незамеченным. Если за домом Трежуров наблюдал тот, кто выслеживал самого Тони, в первые недели он станет являться еженощно.

Валенти решил тогда, что его выследила fratel-lanza, но нападения не последовало, так что эту мысль он оставил. Однако выяснить, что двигало тайным наблюдателем, он так и не сумел. Скорей всего, простое любопытство. Это существо во многом напоминало дикое животное. Ему ни разу не удалось разглядеть гостя, а когда Тони всерьёз попытался его выследить, тот исчез и больше не появлялся.

Валенти порой задумывался, не было ли связи между ночным визитёром и долетавшей из леса музыкой. Думал он и о том, слышна ли эта музыка кому-нибудь ещё. Он не обзавёлся приятелями, которых можно было бы расспросить об этом. Не хватало ещё, чтобы соседи болтали, будто он слышит голоса. И так достаточно было сплетён, когда он, вместо обычных двухнедельных побывок, однажды остался здесь жить. Те разговоры давно улеглись, и слава богу.

И все же размышления о ночной музыке не оставляли его. Мелодия то и дело всплывала в памяти – особенно зимой, когда звучала реже. Невидимый музыкант предпочитал весну – весну и долгие летние вечера. К осени музыкальные вечера становились реже, а после Хеллоуина и вовсе прекращались. Большую часть воспоминаний Валенти носил как тяжёлый груз, но при мысли о лесной мелодии ему всегда становилось легче.

Он свернул направо от дороги и лесом добрался до опушки, куда выходила задняя дверь дома. Там остановился, разглядывая усадьбу. Справа от него обветшавшие сараи отбрасывали длинные тени. В окнах дома виднелись силуэты обитателей. Вокруг гудела мошкара. Сумерки быстро сгущались, очертания дома и амбаров сперва превратились в выпуклые рельефы на темнеющем небе, а потом утонули в чернильной темноте. Солнце задержалось на минуту над деревьями – и скрылось. В воздухе висели чистые запахи весенней ночи.

Валенти подошёл поближе к дому – и замер, склонив голову. Тень звука… она колебалась в темноте, задыхающаяся низкая мелодия, прекрасная до боли в груди. Пальцы Валенти, сжимавшие набалдашник трости, побелели на костяшках. Тони медленно опустился на землю. Сегодня музыка звучала по-иному.

Услышь меня, – звала она его, – найди меня.

Прислонившись щекой к грубой коре дерева, он слушал. Ни на что другое у него не осталось сил.

* * *

В спальне, выходящей окнами на задний двор, прилежно трудилась Али. Она решила расставить книги по алфавиту. Пакуя вещи, девочка запихнула их в коробки как попало и теперь расплачивалась за свою небрежность. Дошла только до буквы «С» и никак не могла разобраться с Томасом Барнетом Сваном. Куда-то подевалась «Волчья зима». Она все обыскала, но так и не нашла пропажу. А ведь из всего Свана только «Волчья зима» и осталась нечитанной. Перед отъездом из Оттавы Али удалось достать почти новый томик в букинистической лавке.

«Вечная беда с переездами, – рассуждала она про себя. – Каждый раз хоть одна-две книги да теряются – и чаще всего вторая часть какой-нибудь трилогии либо те, которых никак не достать – вот вроде этого Свана». В досаде она села у окна и уставилась сквозь занавеску в непроглядную темноту. Лёгкий ветерок холодил ей щеку.

В её маленьком «Сони» крутилась кассета с венгерским чардашем в исполнении Джона Овчарека. Ещё один повод маме для беспокойства – слишком уж вкусы дочери совпадали с её собственными и расходились с предпочтениями сверстников. Али давно поняла, что успокаивать Френки бесполезно. Мама всегда найдёт, о чем волноваться.

Запись кончилась, и Али сняла наушники. Отцепила плеер от пояса и вместе с наушниками положила на тумбочку у кровати. Она собиралась снова заняться книгами – может, Сван потом найдётся, – когда откуда-то возникла музыка.

Не из стерео на первом этаже – мать к вечеру прилегла вздремнуть. И других домов поблизости нет. Так откуда же она доносится? И какая музыка! Отдалённая, тихая, но такая близкая, что кажется, можно коснуться её рукой. Слушая, Али почувствовала, как что-то шевельнулось в ней, просыпаясь. Она сидела неподвижно, пока не занемело тело. Тогда девочка встала, спустилась вниз и вышла в кухонную дверь. Ей хотелось послушать, как звучит эта музыка снаружи.

* * *

Если Валенти редко видел сны, то с Френки дело обстояло иначе. Её ночи были бесконечным кинофестивалем. Сны шли один за другим без перерыва. Не хватало только титров.

Сновидения были такими живыми, что она иногда переносила память о них и разбуженные ими чувства в дневную жизнь. Увидит во сне, как Али её чем-то ужасно обидела, и, проснувшись, все утро не разговаривает с бедняжкой. Али, золотое сердечко, все понимала и старалась в такое время не попадаться под руку, но Френки от этого только больше чувствовала себя виноватой.

Она вовсе не собиралась так крепко засыпать после обеда, но диванчик просто заманил её и усыпил насильно. «Вот что творит свежий воздух», – сонно думала Френки, чувствуя, как тяжелеют веки и её уносит быстрое течение. Дремота становилась все глубже. Она подкатилась к мягкой спинке, глазные яблоки под веками задвигались. Френки снился сон.

Бесформенный мир сгустился в знакомые стены. Она стояла в прихожей нового дома. Наверху кто-то шагал – слишком тяжело для Али, но ведь она знала, что, кроме Али, там некому быть. А потолок содрогался от тяжёлых ударов. Закусив губу, Френки шагнула к лестнице. Поднимаясь, она по-прежнему слышала, как кто-то шумно расхаживает по комнатам второго этажа. Добралась до площадки, но там было пусто. Шум раздавался из спальни Али. Что она там вытворяет? Мебель двигает?

Френки вошла в коридор и тут уголком глаза уловила какое-то движение. Что такое?.. Что-то напоминающее человечка-марионетку карабкалось по чердачной лесенке.

В изумлении разинув рот, Френки дёрнулась вслед исчезающей фигурке. Кошка? Или енот? Зверёк забрался в дом, услышал, как я подхожу… Только это был не зверёк. Двигался неловко, а фигура человеческая, только маленькая. Будто обезьянку смастерили из палочек.

Она мгновенно развернулась, когда из комнаты Али раздался тяжёлый удар. «Ну посмотри, что натворил!» – сердито выкрикнул голос дочери.

«Я схожу с ума», – подумала Френки. Она резко шагнула вперёд, распахнула дверь спальни и оказалась лицом к лицу с огромным оленем.

* * *

За минуту до того, как послышался скрип двери, Валенти заметил, что поднимается ветер. Ровно зашуршали листья и переживший зиму сухой бурьян. За годы уличной жизни у Валенти выработалось шестое чувство. Под этим ветром, под колдовскую музыку ночной флейты, он ощутил, как тревожное предчувствие холодит спину. И тут дверь на крыльцо открылась, и он разглядел выходящую из дома девочку.

Она остановилась, склонив голову. Музыка. Она тоже слышит, понял Валенти. Он уже готов был окликнуть её, но все то же чувство охотника остановило его. Что-то… Что-то было не так…

Когда он увидел беззвучно выступающего из-за деревьев оленя – зверь прошёл всего в полудюжине ярдов от него, – у Валенти пересохло во рту. Это было чудо. Кровь барабанчиками забилась в висках, когда огромный олень медленно прошествовал через лужайку. Туда, где стояла Али. Возможно, учуяв человека, животное метнётся в лес? Но может и напасть. Валенти начал подниматься на ноги, когда из ветвей над его головой прозвучал тихий голос:

– Не шевелись.

Он поднял голову. В луче света из окна спальни Али блеснули раскосые глаза. «Madonnamia!» – выдохнул Тони. Слова слетели с губ сухим шелестом.

Теперь он не сумел бы пошевелиться, даже если бы захотел. Что сделали с ним эти глаза? Парализовали, украли голос. Владелица глаз по-кошачьи мягко приземлилась совсем рядом с ним. Курчавые волосы выбивались из-под широких обвисших полей шляпы, обрамляя узкое лисье личико.

«Да это же девочка!» – удивился он. Обычная девчонка. Только глаза не детские. Старые глаза, вмещающие всю мудрость мира.

– Гляди, – сказала девочка. Уселась и обернулась к лужайке. Олень уже подходил к Али.

* * *

Олень вышел из леса на лужайку. Али задохнулась и вздрогнула – сперва от восторга, а через мгновенье, сообразив, что зверь с каждым шагом ближе, – от испуга.

«Ой, а если бросится!» Она попятилась, но олень уже стоял над ней и бежать было поздно.

– Хороший м-мальчик, – выговорила она, проглотив комок в горле. – Хороший… Не бойся…

Олень склонил голову, качнул рогами и вдруг оглянулся на пятно света, падавшего из верхнего окна. Али не хотелось терять его из виду, но и она невольно покосилась на светлый квадрат.

* * *

Френки уставилась на оленя. Он был совсем рядом, и в ярком свете видна каждая деталь: широкий чёрный нос, светлые волоски над губами, рыжеватая шерсть на лбу, влажные глаза, огромные рога, поднимающиеся к самому потолку спальни Али… Али!

Олень не двигался. С чердака слышались шорохи, словно там металась, цокая коготками по доскам, дюжина крыс или белок. Френки подняла взгляд и шагнула назад. Мелькнула мысль: «Я схожу с ума!»

Она помнила, что голос Али доносился из спальни. Кого-то она бранила. Оленя? «О господи, пусть это будет сон! Пусть я проснусь». Суетливая беготня на чердаке продолжалась, шажки звучали громче, будто крысы или белки… или человечки из палочек?, будто они пустились в пляс. Френки захлестнула безумная паника, перед которой все прежние страхи казались пустяками. Из груди вырвался отчаянный крик:

– Али-и-и-и!

Крик матери вернул Али из оцепенения, она перевела взгляд от светлого пятна на траве обратно к оленю – но лужайка была пуста. Девочка осталась одна. Так что же?.. Мама снова вскрикнула, и Али бросилась в дом.

* * *

Валенти моргнул. Вот только что он стоял на лужайке, загораживая Али, а вот его нет, а Али мчится к дому. Он обернулся к незваной собеседнице и обнаружил, что её тоже нет.

Флейта смолкла. Залаяли собаки. И тут Валенти заметил, что олень не растворился в воздухе, а скрылся за углом дома и теперь длинными лёгкими прыжками летит к лесу. Следом метнулись длинные приземистые тени.

То были псы. «Здоровенные псы», – подумалось Валенти. На миг ему привиделись не собаки, преследующие оленя, а люди в длинных монашеских одеяниях. Валенти сморгнул – и вот уже свора собак исчезает за деревьями, только что укрывшими оленя.

Валенти утёр лоб рукавом. Иисусе! Что же это здесь творится? Да он сходит с ума. Он поднял взгляд на длинную ветку, с которой спрыгнула зеленоглазая девчонка, потом нагнулся к тому месту, где она сидела.

А может, ничего и не было? Олень, музыка, девчонка… Он неуклюже поднялся на ноги, покачал головой. Будто очнулся после долгого бреда. Оглянулся на дом, подумал, не постучаться ли, спросить, все ли в порядке. Кажется, там кто-то кричал…

* * *

«Приснилось», – с облегчением подумала Френки, пробудившись от собственного крика. Олень у Али в комнате, человечки из сучков, или кто там ещё, шныряющие на чердаке… Она как раз села на диване, когда в комнату влетела Али.

– Мама! – выкрикнула она и остановилась. – Мама?..

– Со мной все в порядке, – заверила Френки. – Приснилось…

– Не про…

– Не про тебя, – успокоила её Френки. – Иди сюда, обними маму.

Али плюхнулась на диван рядом с Френки и прижалась к ней.

– Ух, как жалко, что ты не видела! – начала она. – Там на лужайке такой оленище с такими рогами…

– Такой большой олень, – автоматически поправила мать.

– Ну, пусть. Но ты бы видела! Такой здоровущий.

— Я видела.

– Но ты же сказала…

Френки рассмеялась:

– Знаю. Я сказала, что видела сон. И мне приснилось, что ты прячешь у себя в комнате здоровущего оленя. Я открыла дверь, а он стоит и смотрит на меня.

– Ну и дела, – протянула Али.

– И не говори, детка. Да ещё одновременно.

– А музыку ты слышала?

– Музыку? Какую музыку?

– Вроде твоей записи Джорджа Земфира – помнишь, флейта Пана. Только без оркестра и не такая сложная. Более… первобытная.

Френки подняла бровь:

– Первобытная?

Али рассмеялась.

– Нет, правда. Я услышала из комнаты и вышла во двор выяснить, где играют, а тут олень, и я про все забыла. Нет, правда, это было что-то!

– Ну, я-то спала, – сказала Френки, крепче прижимая к себе дочь, – и если и слышала какую-то музыку, это наверняка была тема из «Экзорциста» или что-нибудь в том же роде. Очень уж страшный сон.

– Я тоже испугалась. Такой был большой…

– Мне-то можешь не рассказывать. – Они переглянулись и расхохотались. – Послушал бы нас кто, – сказала Френки. – Можно подумать, мы обе и вправду видели оленя… Пойду поставлю чайник. Хочешь чаю?

Али кивнула и вместе с матерью прошла на кухню. Что-то её тревожило. Вспомнилось, как быстро он… исчез. Она только на секунду отвернулась, а его уже нет…

* * *

Кричали или не кричали, Валенти решил, что на сегодня загадок хватит. Через несколько минут он увидел в окно, как мать с дочерью отправились на кухню. С матерью Али он ещё не познакомился, и в случае чего ему совсем не хотелось объяснять ей, что он делал ночью у её дома, так что лучше всего отправиться восвояси.

Кроме того, ему было над чем поразмыслить. Валенти хотел сначала разобраться, что он видел на самом деле, а что просто привиделось, а потом уж открывать рот. Почём знать, может, и Али на лужайке ему тоже померещилась. Оглядевшись напоследок, он напрямик через лес пошёл к дому. Ветер, поднявшийся перед явлением оленя, улёгся, и москиты вернулись. «Кошмарная ночка, – думал Тони, – ничего не скажешь».