Текст книги "Бойцовский клуб (пер. В. Завгородний)"

Автор книги: Чак Паланик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 5

ОХРАННИК МНЕ ВСЁ ОБЪЯСНИЛ. Багажные рабочие могут не обращать внимания на тикающий багаж. Этот парень из охраны называл багажных рабочих «кидалами». Современные бомбы не тикают. Но если багаж вибрирует, багажные рабочие, «кидалы», должны вызвать полицию.

Так я стал жить у Тайлера. Из-за политики авиалиний касательно вибрирующего багажа.

Когда я летел обратно из Вашингтона, у меня всё было в одной сумке. Когда много путешествуешь, привыкаешь брать с собой одни и те же вещи в каждую поездку. Шесть белых рубашек. Две пары чёрных брюк.

Абсолютный минимум для выживания.

Переносной будильник. Беспроводная электробритва. Зубная щётка. Шесть пар нижнего белья. Шесть пар чёрных носков.

По словам парня из охраны, мой багаж вибрировал на вылете из Вашингтона, так что полиция сняла его с рейса.

У меня всё было в этой сумке. Мой набор для ухода за контактными линзами. Один красный галстук с синими полосами. Один синий галстук с красными полосами. Это деловые полосы, а не как на клубном галстуке. Один чисто красный галстук.

Список всех этих вещей обычно висел у меня дома на внутренней стороне двери спальни.

Дом был квартирой на пятнадцатом этаже высотного дома, похожего на картотечный шкаф для вдов и молодых специалистов.

Рекламная брошюра обещала бетонные пол, потолок и стены в фут толщиной между мной и соседской стереосистемой или телевизором. Фут бетона и кондиционирование воздуха, так что нельзя открыть окна. Так что даже кленовый паркет и выключатели с контролем яркости освещения, и все остальные тысячу семьсот квадратных футов пахли как последнее, что ты готовил, или как твой последний поход в сортир.

Да, ещё там были на кухне столешницы из натурального дерева и низковольтная проводка для освещения.

Фут бетона очень важен, когда твой сосед забыл сменить батарейку в слуховом аппарате и включает футбол на полную громкость. Или когда вулканический взрыв газа и осколков того, что было твоим гостиным гарнитуром и личными вещами, выносит окна от пола до потолка и выплескивает огонь в ночь, чтобы превратить твою – и только твою — квартиру в зияющую чёрную дыру в стене здания.

Такие дела.

Даже мой набор тарелок зелёного стекла ручной работы с небольшими пузырьками и наплывами. С крохотными песчинками, доказывавшими, что они сделаны руками честных простых прилежных тружеников живущих хрен-знает-где. Так вот, даже этот набор тарелок уничтожен взрывом. Шторы от потолка до пола разорваны на клочки и сгорели, разносимые ветром.

С высоты пятнадцати этажей всё это падало, сгорая и разбиваясь, на соседские машины.

В это время я двигался на запад, спал со скоростью 0,83 Маха[43]43
  имеется в виду число Маха, т.е. скорость звука.


[Закрыть] или 455 миль[44]44
  Миля – единица длины в неметрических системах единиц; 1 уставная сухопутная миля = 1,609 км.


[Закрыть] в час. ФБР пыталось разминировать мой багаж в Вашингтоне.

Девять из десяти, сказал охранник, что вибрировала электробритва.

Это была моя беспроводная электробритва.

В других случаях – это вибратор.

Мне это сказал охранник. Это было в моём пункте прибытия. Без багажа, который я должен был бы на такси привезти домой, чтобы обнаружить обгоревшие обрывки своих фланелевых рубашек на земле.

Представь, сказал охранник, что такое по прибытии сказать пассажирке, что её вибратор задержал багаж на восточном берегу. Иногда это – мужчина. Политика авиакомпании – не упоминать собственника в случаях с вибратором. Использовать безличные фразы. «Вибратор». Никогда – «ваш вибратор».

Никогда не говорить, что «ваш вибратор включился». Вибратор спонтанно активировался и создал чрезвычайную ситуацию, которая потребовала эвакуации вашего багажа.

Шёл дождь, когда я проснулся перед встречей в Стэплтоне.

Шёл дождь, когда я проснулся при подлёте к дому.

Стюардесса попросила нас проверить, не оставили ли мы личных вещей на сиденьях. Затем назвала моё имя. Мне следовало встретиться с представителем авиакомпании у ворот.

Я перевёл часы на три часа назад, и было по-прежнему заполночь.

У ворот меня ждал представитель авиакомпании, и с ним – охранник. Они ждали, чтобы сказать: ха-ха, твоя электробритва задержала твой багаж в Вашингтоне.

Охранник называл багажных рабочих «кидалами». Потом он называл их «сумочниками». Он сказал, что могло быть хуже – это ведь, по крайней мере, не вибратор. Затем – наверно, потому что мы оба мужчины, и это был час ночи, – он решил меня развеселить. Он спросил, знаю ли я, как на авиажаргоне называется стюардесса.

«Воздушная подушка».

Похоже было, что парень носит униформу пилота, белую рубашку с маленькими эполетами и голубой галстук.

Мой багаж был «разминирован» и прибудет на следующий день.

Охранник узнал моё имя и адрес, и телефонный номер, и потом он спросил меня, чем отличается рубка пилотов от презерватива[45]45
  очередная сложнопереводимая игра слов. «Cockpit» («рубка») уже содержит слово «cock» («член).


[Закрыть].

В презерватив можно всунуть только один член.

Я поехал домой на последние десять долларов.

Местная полиция тоже задавала много вопросов.

Моя электробритва, которая не была бомбой, была всё ещё в трех часовых зонах от меня.

Что-то, что было бомбой, причем большой бомбой, разнесло вдребезги мои кофейные столики «Njurunda» в форме лимонно-зеленого «инь» и оранжевого «ян», которые составлялись в круг. Ну, теперь они уже были разделены навечно.

Мой диванный гарнитур «Haparanda» с оранжевыми покрывалами, дизайн Erika Pekkari, теперь превратился в хлам.

Я не был единственным рабом инстинкта гнездовья. Люди, которых я знаю, которые раньше сидели в туалете с порнографией, теперь сидят в туалете с каталогами мебели «IKEA».

У нас у всех одинаковые кресла «Johanneshov» в зелёную полоску. Моё загорелось и упало с пятнадцатого этажа в фонтан.

У нас у всех одинаковые бумажные лампы «Rislampa/Har» из проволоки и экологически безопасной неотбеленной бумаги. Мои превратились в конфетти.

Все это время, проведённое в туалете.

Набор ножей «Alle». Нержавеющая сталь. Подходят для посудомоечной машины.

Напольные часы «Vild» из гальванизированной стали – о, мне такие нужны.

Полки «Klipsk» – о, да.

Коробки для шляп «Hemlig». Да.

Улица у моего дома была усеяна обрывками и осколками всего этого.

Покрывала «Mommala», дизайн – Tomas Harila. Доступны следующие расцветки: «орхид», «фуксия», «кобальт», «эбони», «джет», «яичная скорлупа» или «вереск».

Вся моя жизнь ушла на то, чтобы купить это.

Мои столики «Kalix» со специальным лаком, практически не требующим ухода.

Мои составные столы «Steg».

Ты покупаешь мебель. Ты говоришь себе, это последний диван, который мне понадобится в жизни. Покупаешь диван. И на несколько лет ты удовлетворён. Что бы там не произошло, диван у тебя есть.

Потом – правильный набор тарелок.

Потом – совершенная кровать.

Шторы. Ковры.

Потом ты попадаешь в ловушку собственного любимого гнёздышка. Вещи, которыми ты владеешь, начинают владеть тобой.

Пока я не вернулся из аэропорта.

Швейцар выходит из тени, чтобы сказать, что произошел несчастный случай. Полиция была здесь и задавала много вопросов.

Полиция считает, что это мог быть газ. Может быть, погас пилотный огонёк на водонагревателе, или горелка была неплотно закрыта, пропуская газ. Газ поднимался к потолку, и газ заполнял квартиру от потолка до пола в каждой комнате. Тысяча семьсот квадратных футов с высокими потолками. Газ должен был заполнить каждую комнату. Когда все комнаты были заполнены до самого пола, включился компрессор в основании холодильника.

Детонация.

Окна от пола до потолка в алюминиевых рамах вылетели, и диваны и лампы и тарелки и горящие простыни и школьные альбомы и дипломы и телефон выброшены взрывом. Всё вылетело с пятнадцатого этажа в языке пламени.

Нет, только не мой холодильник! Я собрал целые полки разных сортов горчицы, от каменно-твёрдой до традиционной английской. У меня было четырнадцать приправ к салату с разными вкусами и без содержания жиров. Семь сортов каперсов.

Да, знаю, знаю. Дом полон приправ, а еды – никакой.

Швейцар прочищает нос, и что-то громко шлёпается в его носовой платок, как бейсбольный мяч в перчатку.

Вы можете подняться на пятнадцатый этаж, говорит швейцар, но никто не имеет права входить в квартиру. Распоряжение полиции.

Полиция спрашивала, была ли у меня бывшая подружка, которая могла бы хотеть сделать это. Или может быть, у меня есть враги, имеющие доступ к динамиту.

Туда незачем подниматься, говорит швейцар. Остались только бетонные стены.

Полиция не исключает поджог. Никто не чувствовал запаха газа.

Швейцар поднимает бровь. Этот парень проводил время, флиртуя с медсестрами и няньками, которые работали на верхнем этаже и ожидали в вестибюле, пока их развезут по домам. Три года я живу здесь, и три года швейцар сидит и читает свой «Ellery Queen»[46]46
  американский журнал – альманах детективных историй.


[Закрыть] каждый вечер, когда я перекладываю из руки в руку сумки и пакеты, чтобы открыть дверь и войти.

Швейцар поднимает бровь и рассказывает, как некоторые люди уезжают в длительную поездку и оставляют горящую свечу, длинную горящую свечу посреди большой лужи бензина. Так поступают люди с финансовыми трудностями. Люди, которые ищут выхода.

Я прошу воспользоваться телефоном в вестибюле.

Многие молодые люди пытаются произвести впечатление на мир, покупая слишком много вещей, говорит швейцар.

Я звоню Тайлеру.

Телефон звонит в арендованном Тайлером доме на Paper Street[47]47
  (англ.) Бумажная улица.


[Закрыть].

Тайлер, пожалуйста, спаси меня.

Телефон звонит.

Многие молодые люди не знают, чего они на самом деле хотят, говорит швейцар, прикасаясь к моему плечу.

Тайлер, пожалуйста, спаси меня.

Телефон звонит.

Молодые люди думают, что им нужен весь мир.

Спаси меня от шведской мебели.

Спаси меня от прикладного искусства.

Телефон звонит.

И Тайлер, наконец, отвечает.

Сначала не можешь понять, чего хочешь, говорит швейцар, а в конце не можешь уже ничего.

Пусть я не буду цельным.

Пусть я не буду значимым.

Пусть я не буду совершенным.

Спаси меня, Тайлер, от цельности и совершенства.

Мы с Тайлером договорились встретиться в баре.

Швейцар спросил, по какому номеру полиция может меня найти.

Все ещё шел дождь. Моя «Audi» всё ещё была припаркована на стоянке, но в ветровом стекле торчал галогенный торшер «Dakapo».

Мы с Тайлером встретились и выпили пива. И Тайлер сказал, да, я могу пожить у него. Но я должен оказать ему одну услугу.

На следующий день должен прибыть мой багаж с абсолютным минимумом. Шесть рубашек, шесть пар нижнего белья.

Здесь, пьяный в баре, где никто на нас не смотрит, и никому до нас нет дела, я спрашиваю Тайлера, что он хочет, чтобы я сделал.

Тайлер говорит: я хочу, чтобы ты ударил меня изо всех сил.

Глава 6

ВТОРОЙ КАДР МОЕЙ ПРЕЗЕНТАЦИИ ДЛЯ «MICROSOFT». Я чувствую вкус крови и сглатываю.

Мой босс не знает материала, но не позволит мне провести презентацию с подбитым глазом и лицом, распухшим от шрамов внутри рта. Шрамы на внутренней стороне щеки открылись, я это чувствую языком. Я продолжаю сглатывать кровь. Мой босс ведет презентацию по моему сценарию, а я управляю проектором, скрытый в темном углу комнаты.

Мои губы влажные от крови. Я пытаюсь слизать её с губ. Когда включается свет, я поворачиваюсь к консультантам Элен, Уолтеру, Норберту и Линде из «Microsoft» и говорю: спасибо за ваш визит. Мой рот блестит от крови. Кровь растекается в щелях между зубами.

Ты можешь проглотить больше пинты[48]48
  Пинта – единица объема и емкости в различных странах; здесь: американская пинта = 1/8 американского галлона = 0,473 л.


[Закрыть] крови, пока тебя не стошнит.

Бойцовский клуб – завтра. И я не пропущу его.

Перед презентацией Уолтер из «Microsoft» улыбнулся своей широкой белозубой улыбкой, как с рекламы стоматологических услуг. Белоснежная улыбка на загорелом лице цвета картофельных чипсов, поджаренных на барбекю. Уолтер пожал мою руку своей мягкой белой рукой с перстнем-печаткой.

Уолтер сказал: страшно подумать, что стало с тем, другим парнем.

Первое правило бойцовского клуба: ты не говоришь о бойцовском клубе.

Я сказал Уолтеру, что я упал.

Я сам это с собой сделал.

Перед презентацией, когда я сидел напротив босса, рассказывая ему, какой момент в сценарии соответствует какому слайду, и где нужно запустить видеофрагмент, он спросил: во что ты ввязываешься каждый уикенд?

Я просто не хочу умирать без единого шрама, ответил я. Сейчас не важно иметь прекрасное тело. Вы же видели эти коллекционные машины пятидесятых годов, которые до сих пор как будто только сошли с конвейера. Бред какой, а?

Второе правило бойцовского клуба: ты не говоришь о бойцовском клубе.

Может быть, во время обеда официант подойдет к твоему столику. И у официанта будут чёрные круги вокруг глаз как у гигантской панды. Это после бойцовского клуба, где ты видел его голову прижатой к бетонному полу коленом двухсотфунтового грузчика. Он всаживал кулак твоему официанту в переносицу снова и снова, с глухими звуками, которые были слышны даже сквозь рёв толпы. И так – пока официант не смог вдохнуть и, брызгая кровью, крикнуть: стоп!

Но ты ничего не скажешь, потому что бойцовский клуб существует только в часы между началом и концом бойцовского клуба.

Ты видишь парня, который работает в копировальном центре. Он не может запомнить, как подшивать заказы, или какого цвета бирки крепить к пакетам с копиями. Но месяц назад ты видел его в клубе, и он был богом на десять минут, когда сбил с ног банкира вдвое больше себя и бил его, пока тот не крикнул «стоп».

Это третье правило бойцовского клуба: когда кто-то сдаётся, или теряет сознание, даже если он притворяется – бой окончен.

Каждый раз, когда ты видишь этого парня, ты не можешь сказать ему, как хорошо он сражался.

Бои идут только один на один. Только один бой за раз. Никаких рубашек, никакой обуви. Бои будут продолжаться столько, сколько будет нужно. Это – остальные правила бойцовского клуба.

Люди в бойцовском клубе – это не те же люди, что в остальном мире. Даже если ты скажешь парню в копировальном центре, что он хорошо сражался, ты будешь говорить не с тем человеком.

Тот, кто я есть в бойцовском клубе, – не тот же, кого знает мой босс.

После ночи в бойцовском клубе всё вокруг тебя звучит на полгромкости. Ничто не трогает тебя. Твоё слово – закон. И даже если другие нарушают его или оспаривают – даже это не трогает тебя.

В обычном мире я – координатор отзывов компании в рубашке и галстуке, сидящий в темноте с полным ртом крови и сменяющий слайды, пока мой босс рассказывает людям из «Microsoft», как он выбирает определённый оттенок синего для иконки.

Первым бойцовским клубом были мы с Тайлером, избивающие друг друга.

Когда-то я приходил домой в ярости от того, что моя жизнь не укладывается в мой пятилетний план. И тогда я полировал мебель или копался в машине. В один прекрасный день я был бы мёртв, без единого шрама, и после меня бы остались прекрасная машина и замечательная квартира. Действительно замечательные до тех пор, пока не осела бы пыль, или пока не объявился бы новый хозяин. Ничто не вечно. Даже Мона Лиза разрушается.

После бойцовского клуба я могу пошатать языком половину зубов во рту.

Может быть, самосовершенствование – это не ответ.

Тайлер никогда не знал своего отца.

Может быть, саморазрушение — это ответ.

Мы с Тайлером всё ещё ходим в бойцовский клуб. Бойцовский клуб теперь находится в подвале бара, после того, как бар закрывается в субботу вечером. И каждую неделю я прихожу, и в нем всё больше людей.

Тайлер выходит под единственную лампу в центре темного бетонного подвала. Он видит свет, отражённый в глубине полусотни пар глаз. Первое, что говорит Тайлер, это: первое правило бойцовского клуба – вы не говорите о бойцовском клубе.

Второе правило бойцовского клуба, говорит Тайлер, вы не говорите о бойцовском клубе.

Я знал своего отца шесть лет. Но я не помню ничего. Мой отец создаёт новую семью в новом городе каждые шесть лет. Это не похоже на семью, скорее – на создание филиалов.

Ты видишь в бойцовском клубе поколение мужчин, взращённых женщинами.

Тайлер стоит под единственной лампой в полуночной тьме подвала, полного людей. Тайлер оглашает остальные правила. Бои идут только один на один. Только один бой за раз. Никаких рубашек, никакой обуви. Бои будут продолжаться столько, сколько будет нужно.

И седьмое правило, говорит Тайлер. Если это твоя первая ночь в бойцовском клубе – ты должен драться.

Бойцовский клуб – это не футбол в телевизоре. Это не то, что смотреть на людей, находящихся от тебя за полмира, избивающих друг друга живьём через спутник с двухминутной задержкой, с рекламой каждые десять минут, с паузой для идентификации станции. После того, как ты побывал в бойцовском клубе, смотреть футбол по телевизору – всё равно, что смотреть порнографию вместо того, чтобы как следует трахнуться.

Бойцовский клуб становится причиной того, чтобы ходить в спортзал, стричь волосы и ногти. Спортзалы, в которые ты ходишь, наполнены парнями, старающимися походить на мужчин. Как если бы быть мужчиной означало выглядеть как сказал скульптор или дизайнер.

Как говорит Тайлер, даже яйцо может назвать себя крутым.

Мой отец никогда не ходил в колледж, так что было действительно важно, чтобы в колледж ходил я. После колледжа я позвонил ему по межгороду и спросил: что теперь?

Мой отец не знал.

Когда я нашёл работу, когда мне было двадцать пять, межгород, я спросил: что теперь?

Мой отец не знал. Так что он сказал: женись.

Я как тридцатилетний мальчик. Я спрашиваю себя: другая женщина – это тот ответ, который мне нужен?

То, что происходит в бойцовском клубе, не выразишь словами.

Некоторым парням нужна драка каждую неделю. На этой неделе Тайлер сказал, что только первые пятьдесят войдут внутрь, и всё. Не больше.

На прошлой неделе я вызвал одного парня, и мы попали в список сражающихся. У него, наверное, была тяжёлая неделя. Он зажал руками мою шею «полным нельсоном» и бил моей головой о бетонный пол, пока мои зубы не разорвали щёку изнутри, а глаз не заплыл и не закровоточил. Когда я смог выговорить «стоп», я посмотрел на пол, и там остался кровавый отпечаток половины моего лица.

Тайлер стоял рядом со мной, мы оба смотрели вниз на большое кровавое «О» моего рта и кровавое пятно на месте глаза, смотрящее на нас с пола.

Круто, сказал Тайлер.

Я пожал парню руку и сказал: хороший бой.

А парень сказал: как насчёт следующей недели?

Я попытался усмехнуться и сказал: посмотри на меня. Как насчёт следующего месяца?

Нигде ты не жив так, как в бойцовском клубе. Когда ты и твой противник в круге света. Когда все вокруг смотрят на тебя. В бойцовском клубе не важно, выиграл ты или проиграл бой. Это не выразишь в словах. Да и дело не в словах.

Когда человек приходит в бойцовский клуб в первый раз, его задница – как ломоть белого хлеба. Когда ты видишь его же через полгода, он как будто изваян из дерева. Он знает, что может справиться с чем угодно.

Тяжёлое дыхание и шум бойцовского клуба напоминают о спортзалах. Но в клубе дело не в том, чтобы хорошо выглядеть. Истерические крики – как в сектантской церкви. Когда ты просыпаешься утром в воскресенье, ты чувствуешь себя спасённым.

После последнего боя мой противник вытирал пол, пока я звонил в страховую компанию перед визитом в больницу.

В больнице Тайлер сказал врачам, что я упал.

Иногда Тайлер говорил за меня.

Я сам это с собой сделал.

Снаружи вставало солнце.

Ты не говоришь о бойцовском клубе потому, что, кроме пяти часов с двух до семи в воскресенье ночью, бойцовского клуба не существует.

Когда мы с Тайлером изобрели бойцовский клуб, ни один из нас никогда раньше не дрался. Если ты никогда не дрался, ты не знаешь. Ты не знаешь, что такое боль. Ты не знаешь, что ты можешь сделать с другим.

Я был первым, кого Тайлер решился попросить. Мы оба напились в баре, где никому до нас не было дела. Тайлер сказал: я хочу, чтобы ты оказал мне одну услугу.

Я хочу, чтобы ты ударил меня изо всех сил.

Я не хотел, но Тайлер мне всё объяснил. Он объяснил, что не хочет умирать без единого шрама. Что устал смотреть на бои профессионалов. Что хочет больше узнать о себе.

О саморазрушении.

В тот момент моя жизнь казалась такой наполненной. Может быть, действительно нужно разрушить всё, чтобы сделать себя чем-то лучшим.

Я оглянулся вокруг и сказал, ладно. Ладно, сказал я, только снаружи, на стоянке.

Мы вышли наружу. Я спросил у Тайлера, хочет ли он, чтобы я ударил его в лицо или в живот.

Тайлер сказал: удиви меня.

Я сказал, что я никогда никого не бил.

А Тайлер сказал: вот сейчас самое время.

Я сказал: закрой глаза.

Нет, ответил Тайлер.

Как любой в свой первый вечер в бойцовском клубе, я набрал побольше воздуха, размахнулся и ударил Тайлера в челюсть, как во всех ковбойских фильмах. Мой кулак попал Тайлеру в шею.

Ой, сказал я, извини, это не считается. Я попробую ещё раз.

А Тайлер сказал, что это ещё как считается. И ударил меня прямо в центр груди, как боксёрская перчатка на пружине в субботнем утреннем мультике, так что я отлетел назад и ударился о стоявшую машину.

Мы так и стояли там. Тайлер потирал шею, а я держался за грудь. Мы оба понимали, что двигаемся куда-то, где никогда до этого не были. Как кот и мышонок в мультике, мы всё ещё были живы, и хотели знать, как далеко можем зайти, оставаясь в живых.

Тайлер сказал: круто.

Я сказал: ударь меня ещё раз.

Тайлер сказал: нет, ты ударь меня.

Я ударил его прямо по уху, как-то по-девчоночьи размахнувшись. А Тайлер с разворота попал мне ногой прямо в желудок.

То, что произошло дальше, не выразишь в словах. Но бар закрылся, и люди вышли из него, и кричали вокруг нас на стоянке.

Вместо Тайлера, я почувствовал, что, наконец, могу добраться до всего в моей жизни, что шло не так. До одежды, которая возвращалась из прачечной со сломанными пуговицами. До банка, который утверждал, что у меня превышен кредит на сотни долларов. До работы, где мой босс садится за мой компьютер и лезет, куда его не просят. До Марлы Сингер, которая украла мои группы поддержки.

Когда драка закончилась, ничто не было решено, но ничто и не имело значения.

Первый раз мы дрались в воскресенье вечером. Тайлер не брился все выходные, так что костяшки пальцев у меня были счёсаны о его щетину. Мы лежали на стоянке, смотря в небо на единственную звезду, пробивавшуюся сквозь свет фонарей. Я спросил Тайлера, с чем он сражался.

Тайлер сказал, что со своим отцом.

Может быть, нам не нужен отец, чтобы чувствовать себя полноценными.

Нет ничего личного в том, с кем сражаешься в бойцовском клубе. Ты сражаешься, чтобы сражаться.

Ты не должен говорить о бойцовском клубе. Но мы говорили. И в следующие недели люди встречались на этой стоянке после закрытия бара. А когда похолодало, другой бар предложил этот подвал, где мы встречаемся сейчас.

Когда встречается бойцовский клуб, Тайлер оглашает правила, которые мы с ним придумали.

Большинство из вас, говорит Тайлер, сейчас здесь потому, что кто-то нарушил правила. Кто-то сказал вам о бойцовском клубе. Вам лучше прекратить говорить о клубе, или можете открыть другой бойцовский клуб. Потому что на следующей неделе вы будете вносить свои имена в список, и только первые пятьдесят в списке войдут внутрь. Если ты вошёл, и если ты хочешь сражаться – тогда решай, с кем. Если ты не хочешь сражаться, то есть другие, которые хотят, а тебе, наверное, лучше остаться дома.

Если это твоя первая ночь в бойцовском клубе, говорит Тайлер, ты должен драться.

Большинство приходит в бойцовский клуб из-за чего-то, чего они слишком боятся, чтобы сразиться с ним. После нескольких боёв они боятся уже намного меньше.

Многие лучшие друзья встретились впервые в бойцовском клубе.

Теперь я прихожу на встречи и конференции и вижу там знакомые лица. Экономисты, менеджеры, адвокаты со сломанными носами, синяками под глазами, шрамами на лице, опухшими челюстями. Это тихие молодые люди, которые слушают, пока не настало время решать.

Мы киваем друг другу.

Потом мой босс меня спросит, откуда я знаю так много этих людей.

По его словам, в бизнесе всё меньше джентльменов и всё больше бандитов.

Презентация продолжается.

Уолтер из «Microsoft» ловит мой взгляд. Это молодой парень с прекрасными зубами и отличной кожей. У него работа, о которой стоит написать в журнал выпускников колледжа. Ты знаешь, что он слишком молод, чтобы участвовать в какой-нибудь войне. Если его родители и не развелись, то его отца всё равно никогда не было дома. И вот он смотрит на мое лицо – половина чисто выбрита, половина изуродована шрамом и скрывается в темноте. У меня на губах блестит кровь.

Может быть, Уолтер думает о вегетарианском пикнике, на котором был на прошлых выходных. Или о разрушающемся озоновом слое. Или о том, как важно прекратить эксперименты над животными.

Хотя – нет. Вряд ли.