Текст книги "Бойцовский клуб (перевод А.Амзина)"
Автор книги: Чак Паланик
Жанр:
Контркультура
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 6
Однажды утром, в унитазе плавает медуза – использованный презерватив.
Вот как Тайлер повстречал Марлу.
Я захожу отлить, и вот прямо в окружении пещерных грязных разводов на унитазе – это. Ты интересуешься, о чём думает сперматозоид.
Это?
Это склеп влагалища?
А что там происходит?
Всю ночь мне снилось, как я дрючу Марлу Сингер. Марла Сингер курит свою сигарету. Марла Сингер выкатывает свои глаза. Я просыпаюсь один в своей постели, а дверь Тайлера закрыта. Тайлер никогда не закрывает свою дверь. Всю ночь шёл дождь. Кровля давно пошла пузырями, скрутилась, погнулась, и дождь, когда он идёт, попадает внутрь, и собирается на потолке, и капает с крюка люстры.
Когда идёт дождь, мы выкручиваем предохранители. Всё равно вы не осмелитесь включить свет. В доме, который снимает Тайлер, три этажа и подвал. Мы выносим свечи. Тут есть множество кладовых и альковов, и окна затемнённого стекла на крыльце. В маленькой гостиной – диванчики у окон. Резные лакированные плинтусы высотой в восемнадцать дюймов.
Дождь проникает в дом, и все деревянные вещи набухают и усыхают, и во всём дереве заметны гвозди, в полах и рамах, плинтусах – гвозди вылезли на дюйм и ржавеют.
Везде ржавые гвозди, на которые можно наступить или о которые можно оцарапать локоть, и всего одна ванная комната на семь спален, а теперь ещё – использованный презерватив.
Дом чего-то ожидает – то ли перераспределения по городским районам, то ли окончания исполнения завещания, потом его снесут. Я спросил Тайлера, сколько он тут живёт, и он ответил – шесть месяцев. На заре времён здесь был владелец, собравший за свою долгую жизнь огромные подшивки «Нейшнл Джиогрэфик» и «Ридерз Дайджест». Большие покачивающиеся стопки журналов, которые с каждым дождём становятся всё выше и выше. Тайлер говорит, что последний владелец использовал глянцевую бумагу в качестве конвертов для кокаина. На парадной двери нет замка от полиции или любого другого парня, который захочет вломиться. Здесь девять слоёв обоев, набухающих на стенах столовой: цветочки под полосками под цветочками под птичками под зелёной травкой.
Наш единственный сосед – закрытый магазин по продаже сельскохозяйственной техники, а если перейти через дорогу – склад длиной на целый квартал. Дома мы нашли шкаф с семифутовыми валиками для скатывания камчатых скатертей, чтобы те не мялись. А ещё тут есть холодный, с обивкой из кедра, шкаф для мехов. Плитка в ванной комнате разрисована маленькими цветочками лучше, чем свадебный сервиз, а в унитазе тем временем плавает пользованный презерватив.
Я живу с Тайлером уже месяц.
Я – белые костяшки пальцев Джо.
Тайлер не мог не клюнуть на это. Ведь ночью раньше Тайлер сидел один, вклеивая гениталии в «Белоснежку».
Я даже не могу завоевать внимания Тайлера.
Я – охваченное огнём, бешеное чувство отторжения Джо.
Хуже всего то, что это моя ошибка. Тайлер рассказывает мне, что он пришёл со смены, с банкета, где он работал официантом, и Марла вновь позвонила из отеля «Регент». Вот так вот, сказала Марла. Туннель, свет, увлекающий её вниз по туннелю. Опыт смерти был таким клёвым, и Марла хотела, чтобы я слышал в подробностях, как она отчалит от своего тела и устремится ввысь.
Марла не знала, сможет ли её душа болтать по телефону, но хотела, чтобы хоть кто-то услышал её последний вздох.
Нет, чёрт, нет, Тайлер берёт трубку и всё понимает сикось-накось.
Они ж никогда не встречались, так Тайлер и подумал, что смерть Марлы – плохая штука.
Ни черта подобного.
Это вообще не его дело, но Тайлер звонит в полицию и бежит в отель «Регент».
И теперь, в соответствии со старинным китайским поверьем, о котором мы все узнали при помощи телевизора, Тайлер навсегда ответственен за Марлу, так как спас ей жизнь.
Если бы я потратил несколько минут и пошёл бы посмотреть, как помрёт Марла, ничего бы и не произошло.
Тайлер рассказывает мне, как Марла живёт в комнате 8G, на самом верху отеля «Регент», восьмой этаж, и всё это по лестнице, и шумный коридор с приглушённым смехом из телевизора, доносящимся через двери. Каждые несколько секунд кричит актриса или с воплем под градом пуль помирают актёры. Тайлер доходит до конца коридора и прежде, чем он тихонько постучит, рука цвета сливочного масла выпрастывается из комнаты, хватает его за рукав и втаскивает Тайлера внутрь.
Я старательно вчитываюсь в хозяйский «Дайджест».
Даже когда Марла втаскивает Тайлера в комнату, Тайлер слышит визг тормозов и сирены перед парадняком отеля «Регент». А на шкафчике стоит искусственный хрен, сделанный из того же мягкого розового пластика, как и миллионы кукол Барби, и на секунду Тайлер представляет себе миллионы пупсиков, и «Барби», и фаллоимитаторов, отлитых одним и тем же способом и сходящих с одной и той же сборочной линии в Тайване.
Марла смотрит на Тайлера, разглядывающего её фаллоимитатор, а затем выкатывает глаза и говорит: – Не бойся. Тебе это не угрожает.
Марла пихает Тайлера обратно в коридор и говорит, что ей очень жаль, но ему не следовало вызывать полицию, и, вероятно, полицейские уже толпятся внизу.
В коридоре Марла запирает дверь 8G и толкает Тайлера по направлению к лестнице. На лестнице Тайлер и Марла прижимаются к стене, так как навстречу прёт целая толпа полицейских и врачей, спрашивая, которая из этих дверей 8G.
Марла говорит им, что дверь в конце коридора.
Марла орёт полицейским, что девушка, которая живёт в 8G, раньше была мила и обаятельна, но сейчас превратилась в суку и вообще кошмарную тварь. Эта девушка – заразный человеческий отход, она испугана и так боится неверно поступить, что не поступает никак.
– Девушка в 8G утратила веру в себя, – орёт Марла. – Она боялась того, что чем старше она становится, тем меньше и меньше вариантов выбора у неё остаётся.
Марла орёт:
– Удачи!
Полицейские скопились у двери 8G, а Марла и Тайлер бегут в фойе. Сзади ломится полицейский, взывающий к запертой двери: – Позвольте нам помочь вам! Мисс Сингер, у вас есть зачем жить! Впустите нас, Марла, и мы поможем разрешить ваши проблемы!
Марла и Тайлер вылетают на улицу. Тайлер сажает Марлу в такси, и высоко на восьмом этаже отеля замечает тени в комнате Марлы, бегающие то к окнам, то обратно.
И прямо на автостраде, со всеми этими огнями и машинами, на шестиполосной гонке в никуда, Марла говорит Тайлеру, что он не должен позволять ей уснуть всю ночь. Если Марла уснёт, она умрёт.
Многие люди хотят смерти Марлы, сказала она Тайлеру. Эти люди уже мертвы или свихнулись, и по ночам они звонят ей по телефону. Марла может пойти в бар и услышать, как бармен назвал её имя, а когда она поднимает трубку, на том конце провода молчат. Там пусто.
Тайлер и Марла, они почти всю ночь были в соседней с моей комнате. Когда Тайлер проснулся, Марла уже смоталась в отель «Регент».
Я говорю Тайлеру, что Марле Сингер нужен не любовник, а психоаналитик.
Тайлер отвечает:
– Не называй это любовью.
Вот и длинная история превращается в короткую, и теперь Марла собирается похерить ещё одну часть моей жизни. С начала колледжа я завожу друзей. Они женятся. Я теряю друзей.
Здорово.
Мило, говорю.
Тайлер спрашивает, не является ли это проблемой для меня?
Я – сжатые в холодный клубок кишки Джо.
Не, говорю, всё пучком.
Приставь пушку к моей голове и раскрась стены моими мозгами.
Просто здорово, говорю я. Правда.
* * *
Мой босс отсылает меня домой, потому что на моих брюках – сохлая кровь, и я рад до жопы.
Дыра в моей щеке, кажется, вообще не заживает. Я собираюсь работать, а мои подбитые глаза набухли, превратились в чернющие мешки вокруг маленьких дырочек, которых еле хватает, чтобы рассмотреть окружающий мир. До сегодняшнего дня меня раздражало, что я стал настоящим сконцентрированным на своей душе мастером дзен, и никто этого не заметил. Я занимаюсь медитацией ФАКС. Пишу маленькие ХАЙКУ и отсылаю их при помощи ФАКСА. Когда я прохожу по коридору мимо людей на работе, я вижу в них полный ДЗЕН, в каждом из этих маленьких злобных ЛИЦ.
Ты сдаёшь все свои пожитки, свою машину и отправляешься жить в снятый дом в грязном районе, где по ночам ты слышишь Марлу и Тайлера в их комнате, называющих друг друга подтиркой для жопы.
Возьми это, подтирка для жопы.
Сделай это, подтирка для жопы.
Проглоти это. Продолжай, детка.
Просто по контрасту это делает меня маленьким спокойным центром мира.
Я, со своими подбитыми глазами и засохшими кровавыми пятнами на больших широких штанинах, я говорю ПРИВЕТ всем на работе. ПРИВЕТ! Взгляни на меня. ПРИВЕТ! Я такой ДЗЕНЩИК. Это – КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Всё – это ничто и так клёво быть просветлённым. Кем-то вроде меня.
Вздох.
Глянь. За окном. Птица.
Мой босс спросил, моя ли это кровь.
Птичка улетела куда-то вниз. В своём мозгу я пишу маленькое хайку.
Я считаю на пальцах: пять, семь, пять. Кровь, моя ли кровь? Да, говорю. И моя тут есть. Это неверный ответ.
Будто это такое уж важное дело. У меня двое чёрных брюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Минимум. Я хожу в бойцовский клуб. Такие вещи случаются.
– Иди домой, – говорит мой босс. – И переоденься.
Я начинаю думать – не один ли и тот же человек Тайлер и Марла. За исключением большого траха каждую ночь в комнате Марлы.
Они делают это.
Делают это.
Делают это.
Тайлер и Марла никогда не находятся в одной комнате. Я никогда не видел их вместе.
Правда, вы никогда не видели вместе меня и За За Габор, но это не означает, что мы – один человек. Тайлер просто уходит, когда появляется Марла.
Чтобы я мог простирнуть брюки, Тайлер должен показать мне, как варится мыло. Тайлер наверху, а кухня загажена запахом гвоздики и жжённых волос. Марла сидит за кухонным столом, прижигая своё запястье благоухающей сигаретой и называя себя подтиркой для жопы.
– Я принимаю своё гнойное болезненное разложение, – говорит Марла, обращаясь к вишнёвому огоньку на конце сигареты. Марла вкручивает сигарету в мягкую белую плоть. – Гори, ведьма, гори.
Тайлер наверху в моей спальне разглядывает свои зубы в моём зеркале и говорит, что он вырвал для меня место официанта на банкетах, частичная занятость.
– В Прессман-отеле, если ты можешь работать по вечерам, – говорит Тайлер. – Работа укрепит твоё чувство классовой ненависти.
Ага, говорю, что ещё?
– Они заставляют тебя надевать бабочку, – говорит Тайлер. – Всё, что тебе нужно, чтобы там работать, так это белая рубашка и чёрные брюки.
Мыло, Тайлер. Я сказал, нам нужно мыло. Мы должны сделать немного мыла. Надо бы простирнуть мои брюки.
Я держу ноги Тайлера, пока он делает две сотни приседаний.
– Чтобы изготовить мыло, мы должны получить жир.
Тайлер битком набит полезной информацией.
* * *
Кроме времени, когда они трахаются, Марла и Тайлер не находятся в одной комнате. Если Тайлер блуждает неподалёку, Марла игнорирует его. Это семейная традиция, семейная почва. «Большой сон в стиле „Собачьей долины“.
– Даже если кто-то любит тебя до того, что готов спасти твою жизнь, они всё равно кастрируют тебя. – Марла смотрит на меня так, как если бы я был тем, кто её дрючит, и говорит: – Но ты же всё равно всегда выигрываешь, да?
Марла выходит, напевая эту гадкую песню «Кукольная долина».[6]6
dolls – куклы; dogs – собаки.
[Закрыть] Я просто смотрю, как она идёт.
Проходит одна, две, три секунды полной тишины, пока Марла не вышла из комнаты.
Я оборачиваюсь, и появляется Тайлер.
Тайлер говорит:
– Ну, ты избавился от неё?
Ни звука, ни запаха, Тайлер просто появляется.
– Перво-наперво, – говорит Тайлер и прыгает от двери кухни к холодильнику, и начинает там сосредоточенно рыться. – Мы должны разделить жир.
Кстати, о моём боссе, говорит Тайлер, если я в самом деле злюсь на босса, то могу пойти в почтовое отделение, заполнить карточку о смене адреса и вся его почта будет переправляться в Регби, Северная Дакота.
* * *
Тайлер вытаскивает белые пакеты с замороженной белой фигнёй и выкидывает их в раковину. Я ставлю большую кастрюлю на плиту и заливаю как можно больше воды. Слишком мало воды, – и жир потемнеет, как только отделится сало.
– В этом жире, – говорит Тайлер, – много соли, так что чем больше воды, тем лучше.
Положи жир в воду, доведи воду до кипения.
Тайлер выгребает белую гадость из каждого пакета и пихает в воду, затем погребает пустые пакеты на дне мусорного ведра.
Тайлер говорит:
– Используй хоть чуточку воображения. Вспомни всё это пионерское дерьмо, всё, чему тебя учили в бойскаутах. Вспомни курс химии для старшеклассников.
Трудно представить Тайлера в бойскаутах.
* * *
А ещё я могу, по словам Тайлера, подъехать ночью к дому своего босса и подрубить насос к колонке возле дома. Шланг подцепить к ручному насосу, и закачать туда промышленных красителей. Красный или синий или зелёный, и подождать до утра, чтобы посмотреть на своего босса. А ещё я могу просто сесть в кустах, довести давление до 7.3 атмосфер ручным насосом. И если кто-нибудь спустит воду в унитазе, бачок разнесёт. При десяти атмосферах, если кто-нибудь включит душ, давление заставит насадку сорваться с места и лететь со скоростью пушечного ядра. [7]7
Враньё позорное, ничего не будет.
[Закрыть] Тайлер говорит это для того, чтобы я почувствовал себя лучше. Истина в том, что мне нравится мой босс. Кроме того, я ведь теперь просветлённый. Ну, вы знаете, действую только в стиле Будды. Паук в хризантемах. Алмазная Сутра. Скрижаль Голубой Скалы. Хари Рама, совершенно понятно, Кришна, Кришна. Ясно? Просветлённый.
– Тот факт, что ты воткнул перо себе в зад, – говорит Тайлер, – не делает тебя курицей.
По мере того, как жир разделяется, хороший жир всплывает к поверхности кипящей воды.
О, говорю, так я втыкаю перья в свою задницу.
Как если бы Тайлер с руками, покрытыми сигаретными ожогами, был существом, находящимся на высшей стадии эволюции. Мистер и миссис Подтирки для Жопы. Я успокаиваюсь и превращаюсь в одну из этих индийских коров, которых убивают, потому что они забрели на взлётную полосу.
Приглуши огонь под кастрюлей.
Я помешиваю кипящую воду.
Всё больше и больше жира поднимется, пока вода не покроется жемчужно-радужной плёнкой. Снимите плёнку большой ложкой и отложите в сторону.
Так, говорю, как там Марла?
Тайлер отвечает:
– По крайней мере Марла пытается достичь последней черты.
Я помешиваю кипящую воду.
Продолжай снимать, пока жир не перестанет всплывать. Этот жир мы снимаем с поверхности воды. Хороший чистый жир.
Тайлер говорит, что я совершенно далёк от последней черты. И если я не упаду замертво где-то по пути, я, возможно, буду спасён. Иисус сделал это при помощи распятия. Я не просто должен оставить позади деньги, собственность и знания. Это не отдых по выходным. Я могу бежать от самосовершенствования, и я могу бежать навстречу несчастьям. Я больше не могу играть в это, не подвергая свою жизнь риску.
Это не семинар.
– Если у тебя сдадут нервы прежде, чем ты дойдёшь до последней черты, – говорит Тайлер, – из тебя ничего никогда не получится.
Мы можем возродиться только после несчастья.
– Только после того, как ты всё потеряешь, – говорит Тайлер, – ты сможешь делать всё, что захочешь.
То, что я ощущаю – преждевременное просветление.
– И продолжай помешивать, – говорит Тайлер.
Когда кипячение уже ничего не даёт, и жир не поднимается, вылей кипяток. Вымой кастрюлю и наполни её чистой водой. Я спрашиваю, я хоть близок к последней черте?
– Оттуда, где ты сейчас, – отвечает Тайлер, – ты и узреть не можешь, какова она – последняя черта.
Повторить процесс со снятым жиром. Вытопить в воде. Снимать и снимать.
– Жир, который мы используем, содержит много соли, – говорит Тайлер. – Слишком много соли, и твоё мыло не станет твёрдым.
Кипяти и снимай.
Кипяти и снимай.
Марла вернулась.
Вторая Марла открывает дверь, а Тайлер ушёл, испарился, выбежал из комнаты, исчез.
Тайлер пошёл наверх, или Тайлер спустился в подвал.
Пуф.
* * *
Марла возвращается с канистрой щёлока в хлопьях.
– У них в магазине стопроцентно переработанная туалетная бумага, – говорит Марла. – Худшая работа на свете – перерабатывать туалетную бумагу.
Я беру канистру с щёлоком и ставлю её на стол. Я не произношу ни слова.
– Я могу остаться сегодня вечером? – спрашивает Марла.
Я не отвечаю. Я считаю в моей голове: пять слогов, семь, пять.
Марла спрашивает:
– Что ты готовишь?
Я – Точка Кипения Джо.
Я отвечаю, пшла, просто пшла, только пшла вон. Окей? Или у тебя недостаточно большой кус моей жизни?
Марла хватает меня за рукав и удерживает на месте на секунду, которая требуется для поцелуя в щёку.
– Пожалуйста, позвони мне, – говорит она. – Пожалуйста. Нам нужно поговорить.
Я отвечаю – да, да, да, да, да.
И в тот момент, когда Марла вышла, Тайлер возвращается в комнату.
Быстро, словно цирковой трюк. Мои родители отрабатывали это действие в течение пяти лет.
Я кипячу и снимаю пену, пока Тайлер высвобождает место в холодильнике. Пара больше, чем воздуха, и вода капает с потолка кухни. Сорокаваттная лампа на задней стенке холодильника, что-то яркое, что я не могу разглядеть за пустыми бутылками из-под кетчупа и баночками с маринадами, соленьями и майонезом, какой-то маленький огонёк, идущий изнутри холодильника, и высвечивающий профиль Тайлера ярким светом.
Кипяти и снимай. Кипяти и снимай. Отложи снятый жир в раскрытые пачки из-под молока.
Cо стула, подвинутого к открытому холодильнику, Тайлер наблюдает за тем, как охлаждается жир. В жаре кухни обрывки холодного тумана оседают у холодильника и растекаются озёрами у ног Тайлера.
Как только я наполняю пакет из-под молока жиром, Тайлер ставит его в холодильник.
Я становлюсь на колени рядом с Тайлером перед холодильником, и Тайлер, взяв мои руки, показывает их мне. Линия жизни. Линия любви. Бугорки Венеры и Марса. Холодный туман сгущается вокруг нас, и холодильник освещает ярким светом наши лица.
– Мне нужно, чтобы ты сделал мне ещё одно одолжение, – говорит Тайлер.
Это насчёт Марлы, не так ли?
– Не говори ей обо мне. Никогда. Не говори обо мне за моей спиной. Обещаешь?, – говорит Тайлер.
Я обещаю.
Тайлер говорит:
– Если только ты упомянешь меня при ней, ты никогда меня больше не увидишь.
Я обещаю.
– Обещаешь?
Я обещаю.
Тайлер говорит:
– А теперь запомни: ты трижды обещал.
Слой чего-то жирного и прозрачного собирается на самом верху.
Жир, говорю я, он разделяется.
– Не беспокойся, – отвечает Тайлер. – Прозрачный слой – это глицерин. Ты можешь обратно замешать глицерин, когда делаешь мыло. А можешь и выкинуть.
Тайлер облизывает свои губы и поворачивает мои руки ладонями вниз на своё бедро, прямо на полу его прорезиненного халата.
– Ты можешь смешать глицерин с азотной кислотой, чтобы получить нитроглицерин, – говорит Тайлер.
Я в изумлении открываю рот и повторяю: нитроглицерин.
Тайлер облизывает свои блестящие влажные губы и целует тыльную сторону моей ладони.
– Ты можешь смешать нитроглицерин с селитрой и опилками, чтобы получить динамит, – говорит Тайлер.
Поцелуй блестит на тыльной стороне моей белой ладони.
Динамит, говорю, и сажусь на корточки.
Тайлер сдирает крышку с канистры с щёлоком.
– Ты можешь взрывать мосты, – говорит Тайлер.
– Ты можешь смешать нитроглицерин с большим количеством азотной кислоты и парафина, если тебе нужна желеобразная взрывчатка, – говорит Тайлер.
– Да ты запросто можешь небоскрёб взорвать, – говорит Тайлер.
Тайлер наклоняет канистру с щёлоком над блестящим влажным поцелуем на тыльной стороне моей ладони.
– Это химический ожог, – говорит Тайлер. – И он хуже сжигания тебя заживо. Хуже сотни сигарет.
Поцелуй блестит на тыльной стороне моей ладони.
– У тебя останется шрам, – говорит Тайлер.
– Имея мыло в избытке, – говорит Тайлер, – ты можешь взорвать весь мир. А теперь вспомни своё обещание.
И Тайлер высыпает щёлок.
Глава 7
Слюна Тайлера убила двух зайцев. Влажный поцелуй на тыльной стороне моей ладони удержал хлопья щёлока, пока они горели на моей коже. Это первый заяц. А второй заяц – тот факт, что щёлок жжётся только в соединении с водой. Или слюной.
– Это химический ожог, – сказал Тайлер. – И он жжёт сильнее, чем что бы то ни было.
Ты можешь использовать щёлок для прочистки засорившихся труб.
Закрой глаза.
Щёлок и вода могут прожечь насквозь алюминиевую кастрюлю.
Смесь щёлока и воды растворяет деревянную ложку.
Как только он соединяется с водой, щёлок разогревается до двухсот градусов и жарит-парит-жжёт тыльную сторону моей ладони, а Тайлер закрывает рукой мои пальцы, наши руки вытягиваются по стрелке моих кровавых брюк, и Тайлер просит внимания, так как это – величайший момент в моей жизни.
– Потому что всё до этого – история, – говорит Тайлер. – И всё после этого – история.
Это величайший момент нашей жизни.
Щёлок приобретает правильную форму тайлерова поцелуя, он – пожарище, клеймо, перегрев атомного реактора на моей ладони, которая сама по себе стала длинной-предлинной дорогой, удалившейся от меня на многие мили. Тайлер говорит, чтобы я вернулся и оставался с ним. Моя ладонь покидает меня, она становится маленькой на горизонте, в самом конце дороги.
Представь, что огонь всё ещё горит, только он сейчас за горизонтом. Зарево. Закат.
– Вернись к боли, – говорит Тайлер.
Это форма направленной медитации, которую используют в группах поддержки.
Даже не думай о слове «боль».
Если направленная медитация работает при раке, она сработает и здесь.
– Посмотри на свою руку, – говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о словах «обжигающий», «плоть», «ткани», «обугленный».
Не слушай свой плач.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии. Закрой свои глаза.
Ты в Ирландии, стоит лето после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе недалеко от замка, где каждый день автобусы выгружают английских и американских туристов, пришедших поцеловать камень Бларни.
– Не закрывайся, – говорит Тайлер. – Мыло и человеческое самопожертвование идут нога в ногу.
Ты покидаешь паб вместе с потоком людей, прохаживаясь по тихим улочкам, утыканным мокрыми автомобилями – только что пролил дождь. Всё говорит за то, что это ночь. Пока ты не добираешься до замка Бларнистоун.
Полы в замке прогнили к чёртовой матери, и ты взбираешься по каменным ступеням – во всё более сгущающуюся тёмноту. Все притихли на время восхождения; это традиция перед маленьким актом сопротивления.
– Послушай меня, – говорит Тайлер. – Открой свои глаза.
– В древности, – говорит Тайлер. – Человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слушай меня. Людей приносили в жертву, а тела сжигали в погребальном костре.
– Ты можешь плакать, – говорит Тайлер. – Можешь пойти к раковине и пустить воду, но главное, ты должен знать, что ты глуп и ты умрёшь. Взгляни на меня.
– Когда-нибудь, – говорит Тайлер, – ты умрёшь, и пока ты этого не знаешь, ты бесполезен для меня.
Ты в Ирландии.
– Можешь плакать, – говорит Тайлер, – но каждая слеза, которая падает на хлопья щёлока на твоей коже, оставит на коже шрам, словно от сигаретного ожога.
Направленная медитация. Ты в Ирландии, стоит первое лето после окончания колледжа, и, возможно, здесь тебе впервые захотелось анархии. Годами раньше, чем ты встретил Тайлера Дердена, раньше, чем ты нассал в твой первый английский крем, ты научился маленьким актам сопротивления.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на верхушке замковой лестницы.
– Мы можем использовать уксус, – говорит Тайлер, – чтобы нейтрализовать ожог, но вначале ты должен сдаться.
После того как сотни людей были принесены в жертву и сожжены, говорит Тайлер, густая белая масса скапливалась вокруг алтаря, устремляясь по склону холма к реке.
Первым делом тебе надо достичь последней черты.
Ты на площадке в замке в Ирландии с бесконечной темнотищей вокруг, и впереди, стоит только руку протянуть, – каменная стена.
– Дождь, – говорит Тайлер, – омывал место для сожжений год за годом, и год за годом палили людей, и дождь пробирался сквозь древесный уголь, чтобы стать щёлоком в смеси с водой, и щёлок объединялся с оплывшим жиром принесённых в жертву людей, и густая белая масса мыла выползала из-под алтаря и устремлялась вниз по склону холма, к реке.
И ирландцы вокруг тебя со своим маленьких актом сопротивления в темноте, они подходят к краю платформы, становятся на самый край перед бесконечной бездной и мочатся.
И люди говорят, вперёд, добавь свою могучую американскую струю, насыщенную, жёлтую, с огромным количеством витаминов. Богатое, дорогое и ненужное.
– Это величайший момент твоей жизни, – говорит Тайлер, – а ты где-то летаешь, пропуская его.
Ты в Ирландии.
О, и ты делаешь это. О, да. Да. И ты чувствуешь запах аммиака и дневной нормы витаминов группы В.
– После тысячи лет убийств и дождя обнаруживалось, – сказал Тайлер, – что в том месте, где мыло попадало в реку, одежда лучше отстирывается.
Я мочусь на камень Бларни.
– Госсди, – говорит Тайлер.
Я мочусь в свои чёрные брюки с засохшей кровью, вид которой мой босс не переваривает.
Ты в снятом доме на Пейпер-стрит.
– Это что-то да значит, – говорит Тайлер.
– Это знак, – говорит Тайлер. Тайлер битком набит полезной информацией.
– Культуры, которые не изобрели мыла, – сказал Тайлер, – использовали собственную мочу и мочу своих собак для того, чтобы отстирывать одежду и мыть голову, потому что там содержится мочевая кислота и аммиак.
И вот запах уксуса, и огонь на твоей ладони, без перерыва горящий в конце длинной дороги, отступает.
* * *
Запах щёлока, обжигающий твои нервные окончания, и больничный тошнотворный запах мочи и уксуса.
– Это было верно – убить всех тех людей, – говорит Тайлер.
Тыльная сторона твоей руки опухла, покраснела – там видна пара губ, точная копия поцелуя Тайлера. А вокруг разбросаны сигаретные ожоги – видать, кто-то плакал.
– Открой глаза, – говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. – Поздравляю, – говорит Тайлер. – Ты на один шаг ближе к последней черте.
– Ты должен понять, – говорит Тайлер, – первое мыло делалось из героев.
Подумай о животных, которых используют для тестирования новых продуктов.
Подумай об обезьянах-космонавтах.
– Без их смерти, их боли, их жертвы, – говорит Тайлер, – у нас бы не было ничего.
* * *
Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает ремень. Когда лифт останавливается, все эти кастрюльки в тележке официанта прекращают греметь и выпускают пахнущий грибами пар к потолку лифта, как только Тайлер снимает крышку.
Тайлер расстёгивает молнию и говорит: – Не смотри на меня, мне никак, когда смотрят.
Сегодня – томатный суп-пюре с cilantro и моллюсками. Кроме нас никто, даже если принюхается, не обнаружит ничего подозрительного.
Я говорю, поторопись, и кидаю взгляд через плечо – на Тайлера, который уже вытащил на полдюйма своё хозяйство. На это смешно смотреть – будто высоченный слон в белой рубашке официанта и галстуке-бабочке пьёт суп маленьким хоботом.
Тайлер говорит:
– Я же сказал – не смотри.
Дверь лифта, которая находится передо мной, имеет маленькое окошко, которое позволяет мне понять, что творится в служебном банкетном коридоре. Если учесть, что мы остановили лифт меж этажами, мой обзор находится на уровне таракана, ползущего по зелёному линолеуму, и отсюда на уровне таракана зелёный коридор вытягивается в никуда, где в полуоткрытых дверях титаны и их жёны пьют вёдра шампанского, и на каждой – бриллиантов больше, чем я могу осознать.
На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда проходила рождественская вечеринка Юристов из Эмпайр Стейт Билдинг, я поднатужился и навалил в их апельсиновый мусс.
На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и перданул в целую тележку «Boccone Dolce» для чаепития Молодёжной Лиги.
Тайлер знает, как хорошо меренги впитывают запах.
На уровне таракана мы можем слышать пленённую арфистку, извлекающую музыку для титанов, поднимающих вилки с барашком, каждый кусочек размером с поросёнка, в рот, похожий на Стоунхендж с его глыбами.
Я говорю, – да поехали уже.
Тайлер отвечает:
– Я не могу.
Если суп остынет, они отошлют его обратно.
Гиганты, они отошлют что-нибудь обратно на кухню и без всякой видимой причины. Они просто хотят посмотреть, как ты бегаешь вокруг них за их же деньги. На обедах, похожих на этот, они знают, что чаевые уже включены в счёт, так что обращаются они с тобой, как с говном. А мы на самом деле ничего на кухню не возвращаем. Подвинь на тарелке «Пом Паризьён» и спаржу под голландским соусом, подай другому, и всё в полном порядке.
Ну, говорю, просто Ниагара. Река Нил. В школе мы все думали, что если ты положишь чью-нибудь руку в тазик с тёплой водой, то он обмочится в кровати.
Тайлер говорит:
– Ой.
За моей спиной Тайлер говорит:
– О, да. Уф, я это почти сделал. О, да. Да.
За полуоткрытыми дверьми в бальных комнатах за коридором обслуги мелькают золотые, и чёрные, и красные платья, такие же монументальные, как бархатный занавес в Старом Театре на Бродвее. Сейчас и снова – пары седанов «Кадиллак» с салоном чёрной кожи, а там, где ветровое стекло, у них шнурки. А на пути этих самых кадиллаков город, небоскрёбы, – и всё куплено и перевязано красной ленточкой.
Не слишком увлекайся, говорю я.
Тайлер и я, мы превратились в партизан – террористов сферы обслуживания. Подрывники званых обедов. Отель обслуживает званые обеды, и когда кто-нибудь хочет есть, они достают еду, и вино, и пряности, и посуду, и официантов. Они делают всю работу и представляют счёт. И так как они знают, что уже дали тебе чаевые, то обращаются ровно как с тараканом.
Однажды Тайлер обслуживал званый обед. Это случилось как раз в то время, когда Тайлер превратился в официанта-ренегата. Это был его первый званый обед, Тайлер подавал рыбу в прозрачно-белом стеклянном доме, который, казалось, плавал над городом на своих стальных ногах, упирающихся в склон холма. И пока Тайлер соскребал спагетти с тарелок, хозяйка ворвалась в кухню, держа в дрожащих руках обрывок бумаги, развевающийся, словно флаг. Щёлкая зубами, мадам спросила, не видел ли кто кого-нибудь из гостей, спускавшихся по коридору, ведущему к спальным покоям? Особенно кого-нибудь из женщин? Или хозяина?
В кухне Тайлер, Альберт, Лен и Джерри, моющие тарелки и складывающие их в стопки, и повар Лесли, украшающий артишоки, фаршированные креветками и escargots, чесночным маслом.
– Нам не полагается заходить в эту часть дома, – говорит Тайлер.
Мы пришли через гараж. Всё, что мы могли видеть – гараж, кухня и столовая.
Хозяин встаёт за спиной жены в дверном проёме и вырывает кусочек бумаги из её трясущейся руки.
– Мы с этим разберёмся, – говорит он.
– Как я могу обвинять этих людей, – говорит мадам, – если я не знаю, кто это сделал?
