Текст книги "Италия на рубеже веков"

Автор книги: Цецилия Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

В «Тюремных тетрадях» Грамши не раз возвращался к проблеме католического модернизма. Он с горечью писал о том, что лидер светской итальянской культуры Бенедетто Кроче проявил полное равнодушие к разгрому модернистов, и даже – объективно – оказался сотрудником клерикалов в их борьбе против «обновления». Суждения Кроче о модернизме действительно поверхностны и равнодушны. Он с одобрением пишет о том, что итальянское правительство поостереглось поддержать модернистское движение – как потому, что не желало вмешиваться в теологические и философские споры, так и потому, что отлично понимало, что победу одержат не модернисты, а церковная иерархия.

«История Италии…» Кроче – книга во многих отношениях замечательная, но в некоторых ее главах поражает совершенное отсутствие светотеней. Так, Кроче словно ничего не знает, да и знать не хочет, о борьбе и серьезных разногласиях внутри Социалистической партии. Говоря об «эре Джолитти», он рисует поистине идиллическую картину. С одной стороны, либеральному правительству удавалось «поддерживать общественный порядок и обеспечивать авторитет государства». С другой стороны, «либералы шли навстречу интересам масс», Джолитти оказывается не только мудрым государственным деятелем, но также простым и добрым человеком, глубоко сочувствовавшим «страданиям и нуждам неимущих классов». Соответственно Джолитти «испытывал отвращение к эгоизму плутократов и богачей». Что до социалистов, они, по мнению Кроче, были «простыми союзниками либералов» и получали от этого союза гораздо больше выгод, нежели либералы. Характеристика социалистов удивительно односторонняя и глубоко неверная: они, писал Кроче, лишь по тактическим соображениям, не желая лишиться престижа в рабочих массах, не признавали открыто, что их «социализм» ничем не отличается от либерализма и что они давно отказались от марксистского учения, включая концепцию классовой борьбы. И ясно, что такие вопросы, как взаимоотношения социалистов с католиками, Кроче никак не могли интересовать.

А сейчас, немножко отступив от хронологии, расскажем о любопытнейшей книге Ромоло Мурри, вышедшей в 1910 г., – уже после того, как Мурри был отлучен от церкви. Книга называлась: «О Религии, о Церкви и о Государстве, размышления Ромоло Мурри, Депутата Парламента, с особым вниманием к вопросу о взаимоотношениях между Церковью и Государством в итальянской жизни и в законах». Введение: церковь переживает глубокий кризис (подразумевается модернизм), и это находит отражение во всех областях ее мысли и деятельности. Материализм (Мурри имеет в виду позитивизм), который на протяжении десятилетий был философией множества итальянцев, обнаружил «свою поверхностность» и неспособность радикально решать моральные проблемы. Идет большое брожение умов. Церковь осуществляет прямое воздействие на развитие событий в стране – в политической и экономической областях, при проведении выборов. Многие из тех, кто будет читать эту книгу, знают, что автор – «один из так называемых модернистов?» и что у него были «разные трудности с иерархией и с папой», вследствие чего, как они, читатели, могут подумать, он не сможет рассуждать объективно. Однако это неверно. Что касается модернизма, в это понятие входит множество разных сложных вещей: «философия, религия, психология, историческая и филологическая критика». Ко всему этому государство не имеет решительно никакого отношения. Однако оно не может равнодушно относиться к стремлению «демократизировать церковь».

Очень интересны рассуждения Мурри о Льве XIII и о Пие X. Он пишет, что многие никогда не простят Льву XIII энциклики «Рерум новарум», которая «сама по себе не была ничем особенным», но указывала правильное направление. И дальше: «Но, по мнению большинства представителей высшей церковной иерархии, во времена Льва XIII успехи демократии и социализма представляли большую опасность для церкви. Эти люди были невежественны и ненавидели все новое, они восприняли действия, направленные к тому, чтобы изменить социальные институты и законы, как прямую попытку свергнуть власть. Привыкшие к частому общению с синьорами как из старой земельной аристократии, так и из новой промышленной, они, словно эхо, отразили их тревожное беспокойство перед лицом рабочей организации. Следовательно, Пий X должен был политически и социально поправить Льва XIII. Но, будучи человеком скудного ума, лишенным всякой культуры, но обладающим сильной волей, он проделывал это без всякой деликатности и уважения, зачастую почти грубо» {87} .

Практически Мурри в эти годы уже не играл большой роли, а вскоре вообще сошел с политической сцены. Он умер в 1944 г., незадолго до смерти примирившись с церковью. Но вне зависимости от личной его судьбы «благородная школа Мурри» – неотъемлемая и интересная страница в истории итальянского католического движения.

 «КРАСНОЕ» И «ЧЕРНОЕ»

В период «социалистической монархии» Джолитти развитие итальянской общественной мысли приобретает новые черты, которые только намечались в конце XIX в, Происходит резкое размежевание течений: мы уже говорили о противоречиях внутри Социалистической партии, о схожих процессах внутри католического движения. Чтобы яснее представить себе духовную атмосферу тех лет, необходимо вновь обратиться к Кроче. Хорошо известно то, что писал о нем Грамши: и он лично, и многие другие интеллигенты его поколения, «кто безоговорочно, кто не со всем соглашаясь, участвовал в движении за нравственное и духовное преобразование Италии, начало которому положил Бенедетто Кроче» {88} . Представитель глубоко светской мысли, крупнейший идеолог либерализма, Кроче не протяжении десятилетий боролся против католицизма, но главным его врагом оставалась, как мы уже упоминали, позитивистская философия. Самой большой заслугой Антонио Лабриолы Кроче считал борьбу против позитивизма. Позднее, писал Кроче, наступила новая полоса расцвета «национальной философской традиции» и позитивизм был окончательно вытеснен другими течениями мысли. Интеллигенция как бы освободилась от тяжких пут, духовный горизонт прояснился, опять были раскрыты книги великих философов, античных и современных, «в том числе тех, кого одно время презирали – Фихте и Гегеля». Философия, продолжал Кроче, больше не должна была оправдываться и таиться, она опять вошла в моду. Начали издавать серию «Классики итальянской философии». «Молодые историки… хотя и не оспаривали теорию, уточняли и видоизменяли упрощенное толкование, которое в первое время придавалось историческому материализму» {89} .

Однако, писал Кроче, этот сам по себе положительный расцвет спекулятивной мысли сопровождался «чем-то ненадежным и нездоровым». Условием для продуктивного расцвета философии является «мощное и неподдельное моральное чувство». Между тем «моральное сознание» Европы было больным: вначале рухнула религиозная вера, вслед за ней – вера рационалистическая и просветительская и, наконец, подверглась ожесточенным ударам идеология либерализма – «последняя и самая зрелая религия». К симптомам «морального заболевания Европы» Кроче относил и смутное душевное состояние людей, когда погоня за наслаждениями, авантюрами и завоеваниями, жажда власти смешивались с тревогой, беспокойством и безразличием. В Италии реакция на позитивизм лишь частично развивалась в правильном направлении, ибо возникли разнообразнейшие течения и псевдотечения мысли от «интуитивизма» до «мистицизма и футуризма». Все эти течения независимо от названия в большинстве своем были иррационалистическими.

В «Истории Италии…» Кроче есть две знаменитые главы (шестая и десятая), где речь идет о духовной атмосфере в Италии и очень много автобиографических страниц. При этом Кроче ни разу не употребил слова «я». Вместо этого он пишет: «один ученый», «этот ученый» и т. п. Так, в десятой главе сообщается, что в Неаполе жил «один ученый», который в 1902 г. начал издавать литературно-историко-философский журнал «Ла критика». В этом журнале он решительно выступал против позитивистов, эмпириков и филологов, с одной стороны, против «почти гениев»– мистиков и декадентов – с другой, против старых и против молодых. Затем Кроче пишет о том значении, которое имело опубликование книги «этого ученого» «Эстетика». Идеи, изложенные в этой книге, взволновали умы, проникли в академический мир и произвели большой эффект «в международных сферах науки и мысли». В общем, пишет Кроче, «можно сказать, что это коснулось всего, что конкретно делалось тогда в Италии в области философских и исторических наук, в критике поэзии, изобразительных и музыкальных искусств, в лингвистике, в философии права и экономики, в истории мысли и цивилизации, в спорах по религиозным и педагогическим вопросам». Таким образом, итальянская мысль снова стала активной частью европейской мысли и в некоторых отраслях исследований завоевала для себя «нечто вроде примата».

Все очень мажорно, но потом возникает горечь: лишь немногие правильно поняли мысли «этого ученого», другие же разрывали эти мысли на части, лишая их первоначального единства. Кроче приводит пример: он создал концепцию «лирической интуиции» для того, чтобы объяснить великую поэзию Данте и Шекспира, живопись Рафаэля и Рембрандта. Но эту концепцию, изложенную в «Эстетике», извратили и свели к «модернистским формулам» для того, чтобы оправдать самый нелепый и декадентский романтизм, или «футуризм», который он, Кроче, «не только осуждал в соответствии со своими взглядами, но и лично ненавидел всем своим существом» {90} .

В молодости Кроче был учеником Антонио Лабрио-лы и, хотя сам по-настоящему никогда марксистом не был и даже принимал участие в «ревизии марксизма» (в частности, Сорель находился под сильнейшим влиянием Кроче), был глубоко предан своему учителю. После смерти Лабриолы в феврале 1904 именно Кроче предпринял и осуществил издание его произведений. И в своей «Истории…» Кроче много писал о нем. Например: «Один философ, Антонио Лабриола, принадлежавший к неаполитанской школе, прежде гегельянец, затем антигегельянец, человек живейшего ума и разнообразных интересов, всегда бывший в курсе всех научных проблем, побуждаемый «отвращением» (так он говорил) «к политической развращенности» и не веривший в германскую «этическую идею государства», перешел около 1885 г. от консерватизма Правой к радикализму, а затем и к социализму. Однако он не переводил эти свои политические убеждения в философский план, ибо в то время не знал произведений Маркса. Но около 1890 г. он открыл Маркса и в своих лекциях по философии истории, которые читал в Римском университете, колеблясь между теориями исторических факторов, этнопсихологии, натуралистической концептуальности о типе лингвистики, начал излагать с убежденностью человека, который наконец после долгих и тщательных исканий обрел свою веру – марксистскую философию истории, «исторический материализм», как его выразил учитель и систематизировал Энгельс…» {91} .

Принято считать, что в начале «эры Джолитти» в итальянской культуре наметились две различные тенденции, два направления. С одной стороны – Кроче, с другой – многочисленные искания и эксперименты, свидетельствовавшие о кризисе буржуазной культуры. Когда возникла аристократическая и антидемократическая концепция «искусства для искусства», социалисты не смогли предложить прогрессивной интеллигенции серьезную и целостную культурную платформу. Кроме того, писатели, группировавшиеся, например, вокруг «Реньо», были активнее, нежели литераторы-социалисты, именно в вопросах культуры. Однако в последние годы некоторые итальянские исследователи оспаривают тезис «Кроче и и анти-Кроче». Так, в 1974 г. вышла книга философа Эудженио Гарэна «Итальянские интеллектуалы XX века». Лейтмотивом ее является протест против «попыток проводить четкие демаркационные линии между белым и черным, противопоставляя рационализм и иррационализм, материализм и идеализм, науку и гуманизм» {92} . Это звучит полемически, но отражает процесс, характерный для итальянской общественной мысли нашего времени.

Но Гарэн смело и во многом по-новому сопоставляет (и противопоставляет) мысль Кроче и Грамши. Он считает необходимым «всерьез вернуться к размышлениям Грамши о роли интеллигенции», а также вновь обратиться к роли Бенедетто Кроче, к его «интеллектуальной гегемонии» и ее причинам. В книге подняты важные вопросы о преемственности и взаимосвязях различных периодов в истории итальянской культуры, включая годы фашизма. Хронологически это за рамками нашей темы, но о книге Гарэна мне хотелось упомянуть главным образом потому, что он ставит важный принципиальный вопрос о недостаточности «морализма». Известно, например, что после краха фашизма Кроче не хотел писать о нем потому, что фашизм вызывал у него чувство отвращения. Кроче называл фашизм «моральной болезнью» и утверждал, что эти 20 лет надо «заключить в скобки». Марксисты, естественно, не могут согласиться с этим: ни один исторический период нельзя «заключить в скобки». П. Тольятти писал, что «когда ошибаются в анализе, то ошибаются в политической ориентации» {93} , и Гарэн, напоминая слова Тольятти, замечает: «То, что не доведен до конца беспристрастный, на всех уровнях, также и в плане культуры, анализ, – серьезная вина нашего послевоенного времени. Сначала были слишком склонны к моралистическим осуждениям в соединении со снисходительными компромиссами. Потом возникла склонность к глобальным риторическим и поверхностным «отвержениям». Со страниц Грамши к нам доносится призыв к беспощадным, но точным и серьезным размышлениям» {94} .

Полагаю, что, говоря о «красном» и «черном» в «период Джолитти», мы тоже должны избегать легкого морализирования и поверхностных оценок. Подобно всем другим странам и обществам, итальянское государство и общество развивались и проходили через определенные стадии в соответствии с объективными законами истории. Но во все исторические периоды общественная психология, моральный фактор и личная роль крупных деятелей определяют очень многое. Тольятти настаивал на том, что «фаталистический фактор» в анализе определенного периода и определенной политики неверен, поскольку всегда существует историческая альтернатива. Альтернатива, естественно, предполагает действия людей и те идеи, которыми эти люди руководствуются в своих поступках и решениях. Поэтому для понимания многих фактов надо представлять себе, кто и при каких условиях принимал решения, какие влияния испытывал и кто несет ответственность за те или иные исторические события {95} .

Итак, мы возвращаемся к событиям первого десятилетия XX в. Мы говорили о том, что в 1906 г. была создана первая организация итальянских промышленников. В этой связи упомянем о статье, напечатанной в «Коррьере делла сера» 31 июля 1906 г. Автор статьи – Луиджи Эйнаудп (1874–1961), один из ведущих сотрудников газеты. В будущем, после свержения фашизма, Луиджи Эйнауди станет президентом Итальянской республики, а в начале века он – авторитетный специалист в области экономики. Эйнауди стоял на позициях либеризма, которые итальянский исследователь Гуидо Бальони излагает так: «Позиции либеризма являются основными условиями, на базе которых буржуазия и предпринимательские круги максимально развивают свои способности, свою инициативу, свою богатейшую энергию. Таким образом, эти социальные группы усиливают свою неизменную и естественную роль руководителей в социальном отношении, мозга нации. Эти классы полностью осуществляют такую роль, когда они вынуждены повседневно сталкиваться с проблемами производства, конкуренции, давления со стороны рабочих. Они запасаются опытом, чтобы уметь противостоять зачастую невыполнимым требованиям рабочих масс и их представителей. Важно, как мы знаем, обеспечить этим классам политическую и административную систему, основанную на порядке и на решительной защите традиционных социальных отношений» {96} .

Вполне очевидно, что тезис о «решительной защите традиционных социальных отношений» был отчетливо антиджолиттианским. Что касается позиции газеты в отношении либеризма и протекционизма в целом, то она сложна. Между промышленниками (металлурги и текстильщики), финансировавшими «Коррьере», были разногласия, но Луиджи Альбертини бескомпромиссно проводил в разные периоды ту линию, которую считал правильной.

История итальянской прессы «эры Джолитти» полна сюжетов один другого увлекательнее. В июле 1978 г. по случаю 50-летия со дня смерти «человека из Дронеро» было опубликовано множество материалов, которые в некоторых подробностях дополняют то, что известно из солидных исторических исследований, посвященных периоду «социалистической монархии». В частности, много сведений о взаимоотношениях с ведущими журналистами разных направлений. Всегда интересно, когда сталкиваются сильные, яркие индивидуальности, а кроме противников – Альбертини и Бергамини, были люди, которые верили Джолитти и поддерживали его. Прежде всего это личный друг Джолитти и его постоянный корреспондент Луиджи Ру, а также Альфредо Фрассати. Фрассатп был сначала вице-директором, а потом директором туринской газеты «Стампа». Его называли «критической совестью Джолитти», поскольку «Стампа» поддерживала Джолитти, но с некоторыми оговорками и оттенками мнений.

Фрассати был человеком умным и властным, в чем-то похожим на Луиджи Альбертини. Позитивист, занимающийся общественными науками, он сгруппировал вокруг «Стампы» много молодых интеллектуалов, среди которых до 1902 г. был тот же Эйнауди, который сначала писал и в «Коррьере», но под псевдонимами. Фрассати хотел для Италии сильного и устойчивого правительства. Отчасти под влиянием Гаэтано Моски он с недоверием относился к существовавшей парламентской форме правления. Точнее, не отрицая роли парламента, он выступал против того, чтобы игра сил внутри парламента того или иного созыва могла определять общее направление итальянской политики. Фрассати боялся, что в связи с установкой Джолитти на сотрудничество с социалистами может повториться феномен трансформизма. (Будучи моралистом, он этого никак не желал.) В очень интересной книге «Джолитти» он писал о подробностях их взаимоотношений. Из книги ясно, что вначале «Стампа» поддерживала «человека из Дронеро» довольно уверенно, но изменила свою линию после неудачного опыта «100 дней Соннино».

Политику Джолитти во многом поддерживали и радикалы. Турати издавна был уверен в том, что итальянская демократия «имеет свое историческое предначертание». Это касалось партий Эстремы, в которую, как мы помним, входили и радикалы. Турати находился в тюрьме после майских событий 1898 г., когда погиб на дуэли лидер радикалов Феличе Кавалотти, очень яркий и сильный человек. Именно по инициативе Кавалотти «после гнусностей Криспи» была создана Итальянская лига в защиту свободы, в которую вошли радикалы и социалисты. Турати из тюрьмы отправил текст речи, которую он произнес бы, если бы смог быть на похоронах. Лейтмотив речи – мужество Кавалотти, его темперамент бойца, любовь к свободе. Конец речи многозначителен: «Такова была, друзья, его революционная деятельность – неважно, что уста его не произносили слова «революция» {97} . Имя Кавалотти много раз встречается и в автобиографии Джолитти. Кстати, именно Кавалотти во время банковских скандалов нашел точное определение – «моральный вопрос». Он придавал исключительное значение этическому моменту в политике.

Джолитти писал: «У меня было много контактов с ним, и я смог хорошо узнать Кавалотти. Он был человеком очень живым и талантливым, с горячим характером, очень интересовался проблемами страны. Мои отношения с ним складывались по-разному. Когда я был председателем совета министров, он выступал против меня. Но позднее мы пришли к полному согласию в борьбе против реакции Криспи, точно так же как в борьбе против ди Рудини, когда он занял слишком консервативную позицию. Мне никогда не приходилось жаловаться на Кавалотти, даже когда он выступал против меня, даже нападал яростно, порой переходя все границы. Он всегда был во власти политических страстей, но его поведение никогда не было двусмысленным и нелояльным» {98} .

Кавалотти не дожил до «эры Джолитти», и мы можем только делать предположения о том, как сложилась бы его судьба. Известно, что король хотел, чтобы он вошел в правительство. Одно представляется вероятным, а именно что Кавалотти не поддержал бы политику Джолитти по отношению к католикам: он счел бы ее циничной сделкой. Цинизм – подходящее слово, мы об этом будем еще говорить. После роспуска «Опера деи конгресси» и расправы с модернистами Ватикан явно взял курс на подавление всего, что могло бы показаться даже намеком на вольнодумство. Можно было бы подумать (так считал Мурри), что Пий X хочет перечеркнуть деятельность своего предшественника, который как-никак был папой «социальных энциклик». Пий X словно хотел остановить движение времени: никакой автономии, никаких координационных центров, ничего даже отдаленно напоминающего «католическую партию». Однако осуществлять этот жесткий курс, не наталкиваясь на те или иные формы сопротивления, было нелегко. Между понтификатами Пия IX в Пия X пролегла целая историческая эпоха, и, несмотря на антимодернистские энциклики Пия X, времена «Силлабуса» миновали. Нельзя было успешно соревноваться с социалистами, упорно цепляясь за устаревшие, консервативные, абстрактные идеи. Конечно, можно было расправляться с модернистами, включать книги в индекс, отлучать от церкви – все это делали. Но тем не менее были представители очень смелой католической мысли. Были и люди, занимавшие скорее «центристскую» позицию, но все-таки не хотевшие безоговорочно и слепо повиноваться Ватикану.

Мы упоминали о том, как был создан Итальянский католический избирательный союз. Строго говоря, эта идея обсуждалась еще до циркуляра статс-секретаря Ватикана кардинала Мерри дель Валь о роспуске «Опера деи конгресси». Но идея нравилась далеко не всем; в частности, против нее был настроен Медолаго Албани, председатель Второй секции, единственной, сохранившейся после роспуска «Опера». Против был настроен также видный деятель католического профсоюзного движения Николо Реццара, да и многие другие. Де Роза пишет, что Итальянский католический избирательн ей союз «родился плохо, а умер еще хуже». Были страшные споры из-за устава, были взаимные подозрения, амбиции и противоречия. Крестными отцами Католического избирательного Союза были Филиппо Меда и Филиппо Криспольти, видный деятель движения, человек совершенно иной ориентации, чем молодые христианские демократы. Правда, он называл приверженцев Пагануцци «античниками», а сторонников Мурри – «современными людьми», но сам был сверхортодоксом.

Не вдаваясь в подробности, замет ш, что союз просуществовал недолго. Пий X назначил триумвират во главе с Джузеппе Тониоло для разработки устава различных католических организаций, которые должны были быть основаны вместо «Опера деи конгресси». Создание этого триумвирата фактически блокировало попытку Филиппо Меды создать автономный политический центр католиков. Считается установленным, что именно таким центром Меда хотел сделать Католический избирательный союз. Ничего не вышло, но мы читаем в книге Де Розы: «Как бы то ни было, остается фактом, что попытка Меды была первой серьезной попыткой создать политический организм, основанный католиками, но аконфессиональный, в годы, предшествовавшие основанию Партито пополаре (Народная партия Италии. – Ц. К .) {99} .

Триумвират разработал уставы трех союзов (народного, экономического и избирательного), которые должны были действовать обособленно один от другого и подчиняться церковной иерархии. Тексты обсуждались на специальном совещании во Флоренции, все они носили явный отпечаток мышления и стиля Тониоло. Католический историк Акилле Ардиго патетически пишет, что Тониоло «не терял надежды, продолжал верить в свои идеи насчет взаимоотношений мирян с иерархией, взаимоотношений, остающихся традиционными по форме, если не по существу. Конечно, во всем этом было много мечтательного, расплывчатого, но были также мужество и вера в возможность продолжения католического движения в социальном плане и в плане научных исследований» {100} . Ардиго, вероятно, прав, рисуя человеческий портрет Тониоло, но Де Роза не оставляет сомнений в том, что на совещании во Флоренции «кончились последние иллюзии христианских демократов насчет возможностей католической деятельности».

В создавшемся положении большую роль стали играть личные взгляды и поведение отдельных епископов. Так, епископ Бергамо, уже упоминавшийся Джакомо Мария Радини Тедески, вел себя решительно и независимо, когда осенью 1909 г. в Бергамо вспыхнула забастовка, длившаяся с 21 сентября по 8 ноября. Организатором забастовки был Николо Реццара, началась она из-за увольнения вице-председателя местной католической Рабочей лиги. Забастовка в Бергамо – первая проведенная католиками забастовка, вошедшая в анналы итальянского рабочего движения. Епископ, энергично поддержавший бастовавших, говорил, что ему достаточно всегда держать перед собой Евангелие и энциклику «Рерум новарум». Были и другие прелаты, которые поддерживали рабочее движение.

После роспуска «Опера деи конгресси» и до того, как дон Стурцо в 1919 г. основал свою партию, итальянские католики собрались на конгресс только один раз, в ноябре 1910 г. в Модене. Обсуждались вопросы создания католических организаций. Председательствовал маркиз Филиппо Криспольти. Предполагалось, что в Модене будет возобновлена традиция проведения католических конгрессов. Началось чтением доклада Тониоло, потом выступил Реццара, после забастовки пользовавшийся большим авторитетом. Были приведены цифры, доказывавшие, что социалисты сильно опережают католиков в профессиональном движении. Произошло резкое размежевание сил. Руководство конгресса, а также Реццара призывали к умеренности. Но образовалось сильное левое крыло, в которое вошли доп Стурцо и Гуидо Мильоли, которому суждено было впоследствии сыграть большую роль в развитии католического движения. Мильоли высмеял программу, в которой говорилось, что католические организации должны прежде всего заниматься физическим воспитанием трудящихся, затем их моральным воспитанием и уж потом их экономическим положением.

Доп Стурцо говорил о необходимости иметь точную программу и тактику. Он допускал возможность предвыборных блоков с демократическими партиями. Де Роза пишет, что Стурцо, Мильоли и их единомышленники «придали конгрессу полемический, стремительный и горячий ритм». Комментируя работы конгресса, «Стампа» писала 16 ноября 1910 г., что благодаря выступлениям этих ораторов казалось, будто приверженцы Мурри вернулись в лоно матери-церкви, которая их приняла. По Филиппо Криспольти официально заявил, как намерен держаться Ватикан по отношению к католикам: «В Италии никогда не будет автономной католической партии или христианско-демократической партии, которая не признавала бы интересов церкви как суверенного духовного института в гражданском обществе». И подчеркнул: «Это будет непреложным и необходимым условием, с которым обязаны считаться в Италии католики, организованные политически или примкнувшие к партиям» {101} .

Тем не менее левые католики, практически находившиеся в оппозиции к официальной линии, не считали себя побежденными. Стурцо хладнокровно заявил, что конгресс в Модене был полезным: по крайней мере можно было проверить, появилось ли нечто новое. Нет, в общем. не появилось. Во всяком случае, стало ясно, что ставить вопрос о создании католической партии пока невозможно. Однако, понятие «пока» растяжимо. В историческом плане это может быть скоро. На самом деле от конгресса в Модене до создания Партито пополаре оставалось еще (или всего) 9 лет. Но это были тяжелые годы.

 НАКАНУНЕ ВЕЛИКОЙ КАТАСТРОФЫ

Трудные годы, трудные времена действительно приближались. Джолитти, без сомнения, действовал в соответствии с долгосрочной стратегией: он делал ставку на то, что либеральный реформизм и социалистический реформизм смогут найти основу для сотрудничества. Однако к концу первого десятилетия XX в. классовые и политические противоречия обострились. Итальянский капитализм вступил в новую фазу, стали возникать тресты и картели, устанавливались связи между аграриями, промышленниками и банковским капиталом. Связи эти были и раньше, но не столь тесные, процессы развивались очень быстро. Промышленная буржуазия значительно окрепла. Буржуазия, вначале словно оглушенная силой и размахом забастовочного движения, перешла в контрнаступление. Это в равной и, пожалуй, в еще большей степени относится к аграрной буржуазии, ибо классовые столкновения в деревне зачастую носили еще более острый характер, чем в городе. В общем, возникли напряженность и ожесточение, в сравнении с которыми атмосфера начала века могла казаться почти идиллической.

В конце 1908 – начале 1909 г. правительство подвергалось такой непрерывной критике слева и справа, что Джолитти счел целесообразным просить короле о роспуске. парламента и проведении досрочных выборов» Они состоялись в марте 1909 г. и ознаменовались значительным успехом левых партий, прежде всего социалистов. Было избрано и много депутатов-католиков: неофициальная, уклончивая формула 1904 г. «избирающие, но не избираемые» не могла оставаться в силе, католики уже не ограничивались пассивным правом опустить бюллетень в урну, они хотели участвовать в управлении государством. Большинство вновь избранных депутатов-католиков примкнуло к правому крылу парламента.

После выборов 1909 г. Джолитти решил ориентироваться на «левых» и осенью внес в парламент несколько демократических законопроектов Так, он предлагал снизить налог на сахар и ввести прогрессивно возрастающий налог на землю, строения и движимое имущество. Все консервативные депутаты восстали против законопроекта, а со стороны партий Эстремы Джолитти не получил той поддержки, на какую мог как будто рассчитывать. 9 декабря 1909 г. кабинет ушел в отставку. Так окончился период «долгого министерства Джолитти». Это одна из загадочных страниц в итальянской политической летописи. Сам Джолитти заявляет, что ушел потому, что правые выступили против его политики: «Проект встретил оппозицию со стороны всех итальянских консерваторов, которые отступали в политическом плане, но тем энергичнее защищали свои экономические позиции. Дискуссия сразу оказалась не слишком благоприятной, а избранная (парламентом. – Ц. К.)  комиссия была в большинстве своем враждебной. Тогда – это было в декабре – возглавляемое мной правительство вручило заявление о своей отставке» {102} .