Текст книги "Италия на рубеже веков"

Автор книги: Цецилия Кин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Профессор Пьеро Пьери, авторитетный специалист по военной истории, в книге «Италия в первой мировой войне» дал интересный анализ расстановки сил по вопросу об участии Италии в войне в правительстве, парламенте и обществе летом 1914 г. В частности, он писал о том, что националисты, у которых была своеобразная идеология («смесь различных доктрин, борьбы за существование, торжества наиболее сильных, позитивизма, идущего от Дарвина и от Спенсера»), с самого начала стояли за участие Италии в войне на стороне ее союзников {157} . Однако правительство приняло решение о нейтралитете и нуждалось в поддержке Джолитти. «Человек из Дронеро» эту поддержку оказал. Он выступил с речью в Кунео. В мемуарах приведен текст телеграммы Саландры (от 11 августа 1914 г.). Саландра благодарил Джолитти от имени правительства и своего лично. Кроче особо подчеркивал, что «самый крупный итальянский государственный деятель, Джолитти, не входивший в правительство, одобрил и поддержал своим авторитетом заявление о нейтралитете». Дело в том, что формально Италия начиная с 1882 г. была союзницей Германии и Австро-Венгрии (Тройственный союз). Но стратегия Джолитти в период его пребывания у власти основывалась на том, чтобы одновременно улучшать отношения и с державами Антанты: Англией, Францией и Россией. Кроче писал даже, что союз с Германией и Австрией длился «скорее по инерции», так как «отношения Италии с Австрией всегда были плохими» {158} . Кроче и другие историки, анализируя этот период, пишут, что Австро-Венгрия и Германия вели подготовку к войне в атмосфере такой секретности, что совершенно не консультировались с Италией. Поэтому Италия имела все основания занять позицию нейтралитета, когда началась первая мировая война. И Италия заняла такую позицию.

 ИТАЛЬЯНСКИЙ ВАРИАНТ ТРАГЕДИИ

На протяжении нескольких десятилетий в итальянской историографии при всем различии методологических позиций существовала тенденция объяснять вступление Италии в первую мировую войну не только и не столько тем, что она вступила в свою империалистическую фазу, сколько проблемами ирредентизма и «мифами Рисорджименто». В последние годы появилась возможность, используя новые, предельно выразительные и прежде недоступные документы, нарисовать более ясную и, так сказать, антиромантическую картину. Соннино принадлежит не слишком удачная, по вошедшая в оборот фраза (позднее ее стал применять и Саландра), смысл которой сводился к тому, что Италия имеет право на «священный эгоизм». Под этим подразумевалась законность колониальных притязаний Италии, ее стремления нагнать упущенное и стать «шестой великой державой» наряду с Англией, Францией, Россией, Германией и Австро-Венгрией.

То обстоятельство, что Италия входила в Тройственный союз, не могло не создавать некоей двусмысленности. Маркиз ди Сан Джулиано был убежденным англофилом, так же как и Соннино, который после смерти маркиза в ноябре 1914 г. стал министром иностранных дел в кабинете Саландры. Соннино, больший консерватор, чем ди Сан Джулиано, был сторонником политики престижа и оказывал большой нажим на колебавшегося Саландру. Как известно, Альбертини тоже был консерватором и англофилом. Поскольку правительство объявило о нейтралитете, Альбертини несколько недель вел себя очень лояльно, хотя с самого начала был убежден, что Италия не должна оставаться в стороне и что ей надлежит выступить на стороне держав Антанты. И все же 27 августа 1914 г. «Коррьере» опубликовала статью своего авторитетного сотрудника Андреа Торре, озаглавленную «Перед лицом великой войны. Ожидание и приготовления». Саландра послал Альбертини огорченное письмо и получил вежливый ответ, но с этого момента «Коррьере делла сера» все энергичнее выступала за участие Италии в войне. Кароччи пишет: «Альбертини одним из первых выступил за интервенцию… Интервенционистская позиция, занятая таким консерватором, как Альбертини, была элементом Исключительной важности, который толкнул Саландру на Принятие великого решения» {159} .

Чем же все-таки объяснялось первоначальное решение правительства сохранять нейтралитет? Многие историки сходятся на том, что в основе лежало отнюдь не миролюбие, а понимание того факта, что страна по уровню своего социально-экономического развития не смогла бы выдержать испытания большой войны. Известно, что Германия, с одной стороны, и Франция – с другой, самым интенсивным образом старались оказать влияние на итальянское общественное мнение. Этим занимались «дипломаты и деятели культуры, представители различных экономических и политических кругов стран, вовлеченных в войну, – как те, кто уже некоторое время жил в Италии, так и те, кто был туда специально направлен» {160} . Кроме того, тратились огромные суммы на субсидирование (попросту на подкуп) некоторых итальянских газет. Несколько упрощая, можно сказать, что сознательно или бессознательно, но Саландра и другие, принимая решение о нейтралитете Италии, исходили из довольно циничного расчета: держаться в стороне, насколько это окажется возможным, а потом вступить в войну на стороне тех, кому будет обеспечена победа. Или почти  обеспечена, так что Италия сможет изобразить свою роль чуть ли не решающей. Конечно, существовали и оттенки мнений, и психологические факторы, но и цинизма было предостаточно.

Как можно охарактеризовать два противостоящих лагеря: сторонников вступления Италии в войну и сторонников сохранения нейтралитета? К первой группе относятся националисты, которым принадлежит пальма первенства. король, оказывавший давление на Саландру, и три течения, которые Канделоро предлагает классифицировать так: либеральный интервенционизм, демократический интервенционизм и революционный интервенционизм. А к сторонникам нейтралитета – нейтралистам – по этой классификации относятся либералы, католики и социалисты. Это, конечно, несколько схематично.

Начнем с националистов. Мы помним, что в соответствии с теорией «иерархии наций» Италия считалась естественным союзником Германии. Но националисты быстро поняли степень непопулярности Германии и Австро-Венгрии даже в самых шовинистических кругах. И уже 6 августа «Идеа национале» поместила статью члена редколлегии Роберто Форджес Даванцати «Конец Тройственного союза». Смысл заключался в том, что союзники (особенно Австро-Венгрия) часто обманывали Италию и она вынуждена была переориентироваться. Но воевать надо непременно: «Было бы абсурдом воображать, будто наши жизненные интересы можно защитить, оставаясь вне конфликта, ожидая, что победители или побежденные завтрашнего дня, кем бы они ни оказались, согласятся принимать в расчет нас. Политика строится на интересах, но есть некая воодушевляющая ее этика: победители и побежденные будут едины в одном – не признавать никакого права на участие в новом европейском порядке тех, кто не принес никакой жертвы ни кровью, ни деньгами» {161} . Через неделю появляется статья другого члена редколлегии, Франко Копполы, «Австрия нас вынуждает».

Либеральный интервенционизм, естественно, возглавлял Альбертини. Большую роль играл и Д’Аннунцио, которого «Коррьере делла сера» печатала особенно часто: его страстная риторика отвечала распространенным вкусам. Для правого крыла либералов, кроме соображений престижа, серьезное значение имели и внутриполитические вопросы. Опп опасались за судьбу монархии. С одной стороны, боялись «революционной волны», а с другой – воинствующих националистов, которые могли бы выступить против нейтральной монархии. Кроме того, следует учитывать антиджолиттианские настроения этих кругов. Джолитти формально был лишь депутатом, но его имя оставалось символом определенной политической теории.

Что такое демократический интервенционизм? В книге «История итальянских политических партий» Франко Каталано пишет, что в эту категорию надо включить правых реформистов, оказавшихся вне партии после съезда в Реджо-Эмилии и основавших Социалистическую реформистскую партию. 2 октября они проголосовали за резолюцию, призывавшую к участию Италии в войне «во имя защиты свободы народов и во имя мира». Позднее реформисты, радикалы и конституционные демократы провозгласили «необходимость оградить итальянские политические и экономические интересы, освободить земли, остававшиеся во владении Австрии, и способствовать победе Антанты, поскольку она выражает демократическую тенденцию, противостоящую тенденции милитаристской» {162} . Добавим и масонов, которые даже опередили других. Еще 6 сентября великий мастер ложи «Гранде Ориенте» («Великий Восток») Этторе Феррари передал Саландре резолюцию ложи, выступавшей за вступление Италии в войну на стороне Антанты. Аналогичной была позиция журнала «Воче». G позиций демократического интервенционизма выступил и Гаэтано Сальвемини. Для него, как и для многих представителей интеллигенции, Германия и Австро-Венгрия были символами авторитарных и милитаристских режимов. 28 августа Сальвемини писал, что победа этих стран только усилила бы их зловещее влияние. Между тем как «великая лига наций, в которой приняли бы участие Англия, Франция, Россия, Италия и все или почти все малые народы, была бы громадным практическим экспериментом федерации народов».

Наконец, революционный интервенционизм был представлен сравнительно небольшой, но влиятельной группой. Здесь необходимо небольшое отступление. После съезда в Реджо-Эмилии, когда произошел раскол и правые реформисты были исключены из партии, такой же раскол произошел и внутри профсоюзного движения. Многие члены ВКТ считали ее позиции недостаточно радикальными, и в ноябре 1912 г. в Модене возникла новая организация – Итальянское профсоюзное объединение (УСИ), – объединившая несколько разнородных групп. Когда началась война, 13–14 ноября 1914 г. в Болонье на заседании руководящего совета УСИ один из лидеров организации, Альчесто Де Амбрис, предложил резолюцию, призывающую к вступлению Италии в войну. Представитель анархо-синдикалистов Армандо Борги предложил резолюцию, отстаивающую нейтралитет Италии, и большинство проголосовало за нее. Произошел раскол: анархо-синдикалисты остались в УСИ, а сторонники Де Амбриса и его единомышленника Филиппо Корридони вышли из УСИ и создали новую ассоциацию, отстаивавшую идеи интервенционизма, – Итальянский союз труда.

Прошло всего несколько недель, и эти же люди создали новую политическую группировку – «Революционное фашо интернационального действия». Какова была программа этой группы? Каково было кредо людей, считавших себя революционерами и патриотами? ««Интервенционизм во имя революции» был понятен и типичен в свете итальянской истории. Но в принципиально новых исторических условиях, когда Италия стала уже империалистическим государством, он объективно превращался и не мог не превратиться в орудие итальянского империализма. Это происходило независимо от субъективных устремлений адептов нового политического и идеологического течения. Далеко не все они стали впоследствии фашистами. Но значительная часть из них проделала весь тот путь от революционного интервенционизма к фашизму, символом которого стал Бенито Муссолини» {163} .

Переходим к лагерю нейтралистов. Особенно важна позиция Социалистической партии, но об этом мы будем говорить несколько позже. Что касается других сторонников нейтралитета, то напомним, что Джолитти полностью поддержал решение правительства Саландры о нейтралитете. Естественно, Джолитти никогда не был пацифистом. Однако, как умный, трезвый, и хорошо информированный политик, он считал, что мировая война будет длительной, трудной и что нельзя быть уверенным в ее конечном исходе. «Джолиттизм» отнюдь не был феноменом, исчерпавшим себя. Большинство парламентариев были настроены «джолиттиански», некоторые газеты подчеркнуто ссылались на авторитет Джолитти. Противники боялись «ренессанса», но и они не могли не считаться с его престижем.

Католическая церковь традиционно отстаивает идею пацифизма. Такую позицию занял Пий X. Он скончался 20 августа 1914 г. Новый папа Бенедикт XV в первой же своей энциклике в ноябре 1914 г. осудил войну, заявив, что она вообще оказалась возможной лишь потому, что человечество забыло о христианском учении. Ватикан явно желал, чтобы Италия оставалась вне конфликта. Но внутри католического движения существовали разнообразные позиции. Так, самый в то время авторитетный деятель итальянского католического движения граф Джузеппе Делла Торра, выступая 6 января 1915 г. в Обществе св. Петра в Риме, заявил, что существует абсолютный нейтралитет церкви и нейтралитет католиков, обусловленный правами и интересами, «составляющими духовное достоинство нации».

Теперь обратимся к позиции Социалистической партии. После съезда в Реджо-Эмилии равновесие внутри партии было настолько нарушено, что создалось исключительно тяжелое положение. В этой связи нам придется говорить о Муссолини [21] . Как уже говорилось, он был профессиональным журналистом, сотрудником журнала «Ла соффитта», иногда печатался в таком популярном издании, как «Воче». Мы упоминали вскользь, что он был назначен директором центрального органа Социалистической партии «Аванти!» по предложению самого Костантино Ладзари. На истории с «Аванти!» остановимся сейчас более подробно. В 1979 г. в Милане вышла в свет книга Герардо Боццетти «Муссолини – директор, Аванти!»; в ней собраны любопытные материалы, и она сообщает о множестве фактов, на которые исследователи прежде не обращали внимания, хотя они и интересны.

Боццетти начинает книгу фразой: «Завоевание «Аванти!» представляет для Муссолини важнейший этап на пути к власти; без этого он потонул бы в провинциальном болоте». Исследование начинается сентябрем 1910 г., т. е. временем, когда молодой честолюбец Муссолини жил в Форли и начал выпускать свой еженедельник «Лотта ди классе». Накануне XI съезда Социалистической партии, о котором мы писали, шли оживленные споры насчет того, должна ли «Аванти!» по-прежнему выходить в Риме, либо целесообразнее перевести газету в Милан, «самый пролетарский город Италии». Все в то время признавали, что «Аванти!» переживает кризис. И вот Боццетти цитирует две статьи Муссолини в «Лотта ди классе». Муссолини использует дискуссию для ядовитых нападок на руководителей ИСП, и в частности на директора «Аванти!» Биссолати, которого он причисляет к тем журналистам, которые обладают безошибочным умением «убивать газеты». Боццетти пишет, что ему кажется странным, почему никто до сих пор не заметил, что еще накануне XI съезда партии Муссолини вполне очевидно поставил своей главной целью захватить «Аванти!». Может быть, потому, что тогда он был еще «почти никем» и сам писал о себе как об «одиночке» и знал, что производит на многих людей странное впечатление. В книге Боццетти приводится свидетельство социалиста и масона Микеле Терцаги, который впервые увидел Муссолини на XI съезде, услышал его речь и спросил Ладзари, что это за странный тип. Ладзари будто бы ответил: «Он сумасшедший, но он нам нужен, потому что дает нам пятьсот голосов провинции Форли» {164} . Впрочем, Муссолини правилось, что его называли сумасшедшим, и он не без кокетства писал об этом в «Лотта ди классе».

После съезда в Реджо-Эмилии на посту директора «Аванти!» оказался Джованни Баччи. Сам Баччи отказывался от назначения, все понимали, что он останется в газете недолго. Финансовое положение «Аванти!» уже было очень тяжелым, префект Милана телеграфно сообщает Джолитти о том, что у «Аванти!» нет денег, чтобы платить заработную плату своему персоналу, начинаются даже разговоры о том, что газету, возможно, придется закрыть. Муссолини, как уже сказано, на съезде в Реджо-Эмилии был избран в состав руководства партии. Однако нет никаких документов, показывающих, что он в это время как-либо высказывался: вероятно, ждал естественного развития событий, краха Баччи и исполнения своего страстного желания заполучить в свои руки центральный орган партии.

В нашем рассказе возникает новый персонаж – Паоло Валера (1850–1926), интерес к которому в Италии вновь пробудился в середине 60-х годов. Это был человек ярко одаренный, умный, саркастичный, дерзкий, анархического склада, обладавший отличным пером и редкостным темпераментом, гарибальдиец в самой ранней юности, писатель, политический журналист, революционер (вначале анархист, потом социалист), мастер памфлетов, дуэлянт, позер, участник литературного движения 70-х годов прошлого века Валера органически вписывается в панораму своего времени как характерный представитель богемы, с одинаковой страстностью занимавшийся политикой, авантюрами и искусством. Нас он интересует в связи с Муссолини. Родом из очень бедной семьи, самоучка, Валера был бунтовщиком по природе. Судя по известным материалам, он был очень талантлив, но было в нем и нечто двусмысленное.

У нас нет возможности подробно рассказать о дружбе и вражде Валеры, о том, как его арестовывали, как он возвращался, основывал журналы, которые большей частью скоро проваливались, писал под самыми экзотическими псевдонимами вроде «Иуда Искариот» Его отлично знали деятели политики и культуры, он был личностью, его роман «Ла фолла» («Толпа») хвалил Эмиль Золя. В 1901 г. он стал издавать еженедельник под тем же названием, но длилось это всего три года. Среди сотрудников еженедельника был и молодой Муссолини. После съезда в Реджо-Эмилии еженедельник неожиданно воскрес, и в первом же номере в статье Валеры «Я провозглашаю интервью шедевром» появился панегирик, посвященный Бенито Муссолини, который «разгромил правых реформистов» и т. д. 11 августа 1912 г. в журнале Валеры выступил и сам Муссолини под псевдонимом Homme qui cherche [22] . Статья вызвала скандал, так как автор утверждал, что все сотрудники «Аванти!» отнюдь не «идеалисты», а преследуют корыстные цели. Это было частью довольно грязной интриги.

Как ни удивительно, именно такой честный и искренний человек, как Ладзари, во время заседаний руководства партии 8–10 ноября 1912 г. предложил назначить Муссолини директором «Аванти!». Муссолини неплохо сыграл роль, и его чуть ли не просили занять этот пост: он вначале отказывался. В первое время реформисты не были встревожены назначением Муссолини: они были убеждены, что руководство партии, возглавляемой таким человеком, как Ладзари, сможет заставить Муссолини действовать в соответствии с принципами и традициями ИСП. Тревес и другие видные реформисты хотели во что бы то ни стало продолжать сотрудничество в газете. Но Муссолини начал с того, что решительно отстранил этих авторов. Нападки на левых реформистов, вначале осторожные, становились все откровеннее и грубее, в них сквозила личная ненависть.

Оперившись, Муссолини стал выступать не только против реформистов, но и против своих товарищей по фракции, которые, видимо, казались ему недостаточно «непримиримыми». Стал вполне очевидным антидемократический характер всего мышления Муссолини. 15 апреля 1913 г. «Аванти!» вынуждена была напечатать статью одного из самых популярных партийных лидеров, Серрати, который писал: «Имеет ли какой-нибудь смысл самое дело подготовки революции, начатое «Аванти!» под руководством Муссолини? Я этого не думаю. Мне почти хочется сказать, что это приносит обратный результат» {165} . Полемизировать с Серрати было труднее, чем с реформистами. но Муссолини колебался недолго и заявил, что статья «целиком ревизионистская». Критическое отношение к Муссолини крепло, но все-таки его продолжали поддерживать, особенно доверял ему Ладзари.

Почему все-таки так происходило? Прежде всего надо исходить из обстановки в стране. Продолжались перемены, изменялась сама структура рабочего класса. В крупных промышленных центрах промышленные рабочие были уже не вчерашними крестьянами или ремесленниками, а настоящими пролетариями. Реформистская линия, во всяком случае такая, какой она была выработана в первом десятилетии века, не поспевала за требованиями жизни. Но после съезда в Реджо-Эмилии реформисты, потерпев поражение, не хотели нарушать единство партии и вели себя вполне лояльно. Кроме того, им казалось, что «революционное большинство» – это некий гибрид, который долго не продержится. И все-таки революционная фразеология преобладала.

Тревес писал однажды, что существуют «революционеры-реформисты» и «революционеры-революционеры», образцом которых является Бенито Муссолини. Это звучало иронически, подразумевалось, что директор «Аванти!» является наследником так называемого катастрофического революционаризма. Под звучащим несколько странно эпитетом подразумевалась теория, что революция обязательно предполагает «большую кровь». Но линия «непримиримых социалистов» в Италии была абстрактной, массам не предлагались практически осуществимые цели. Кроме того, «внутри руководства (партии. – Ц. К.)  сосуществовали две линии, две стратегии, два умонастроения, находившие свое выражение в Серрати и Ладзари, с одной стороны, и в Муссолини – с другой» {166} . Добавим, что многие «непримиримые» не верили «пи в какие догмы, даже в догмы научного социализма», и что теоретический уровень всего течения был очень невысок.

В ноябре 1913 г. Муссолини основал собственный, совершенно персональный журнал «Утопия», выходивший, как в то время и «Аванти!», в Милане. Иметь свой журнал – это повышало личный престиж Муссолини в мире культуры. Он как бы становился в один ряд со многими другими общественными деятелями разной ориентации от Турати до Преццолини или Коррадини, располагавшими своими журналами. Кроме того, если в «Аванти!» Муссолини вынужден был все-таки считаться с общепартийной линией, здесь у него были совершенно развязаны руки.

В апреле 1914 г. в Анконе состоялся XIV съезд Социалистической партии. Были оглашены обнадеживающие цифры: число членов партии удвоилось, тираж «Аванти!» казался почти сенсационным. Турати был тяжело болен, и Ладзари адресовал ему прочувствованный привет. Съезд прошел без ярких событий и столкновений, но ознаменовался успехом Муссолини, который одержал победу по всем главным пунктам повестки дня.

В новое руководство были избраны Ладзари, Серрати, Муссолини, Барберис и др. Комментируя итоги съезда, «Утопия» лицемерно писала: «Социализм – это идея, революция. Следовательно, социалистическая партия может быть только идеалистической и революционной. Она должна стремиться к реализации высшей идеи, потому что идея существует как нечто платоническое, в атмосфере, по должна воплощаться в истории». В июне 1914 г. должны были состояться муниципальные выборы. Социалисты, как обычно, проводили агитацию и обсуждали кандидатуры. В первое воскресенье июня в стране по традиции проводился День статута. В Анконе старый анархист Эррико Малатеста, издававший еженедельник «Волонта» («Воля»), и директор органа «непримиримых республиканцев» «Лючиферо» («Люцифер») Пьетро Ненни призывали провести в противовес Дню статута антимилитаристские демонстрации. Демонстрации действительно прошли во многих городах, но наиболее крупная состоялась в Анконе, там полиция стреляла в толпу, были убитые.

В городе вспыхнула забастовка, сначала стихийная, затем официально провозглашенная Палатой труда. Все партии Эстремы и синдикаты были застигнуты врасплох. Волнения охватили всю страну, продолжались семь дней и вошли в историю под названием «Красная неделя». Они показали боевой дух и готовность к самопожертвованию народных масс, по одновременно и отсутствие четких лозунгов, организованности, руководства. «Красной педеле» посвящено немало исследований, из которых видно, как много было несогласованности. Так, когда ВКТ приняла решение прекратить забастовку, Малатеста не поверил и призвал народ к революции. Однако революция не состоялась, Филиппо Корридони и несколько рабочих были арестованы. «Красная неделя» была одновременно и апогеем стихийного протеста пролетариата, и проявлением слабости итальянского рабочего движения.

Не успели стихнуть волнения, как произошло убийстве в Сараеве и Европа оказалась на пороге войны. 26 июля 1914 г., сразу после того, как Австро-Венгрия объявила о частичной мобилизации, в «Аванти!» была помещена статья «Долой войну!», вполне соответствовавшая линии Социалистического Интернационала, лозунгом которого был абсолютный нейтралитет. 30 июля Социалистическая партия обратилась ко всем итальянским рабочим с призывом быть готовыми действовать. Подобно тому как правящие круги уже вступивших в войну стран делали все, чтобы склонить Италию к участию в войне, представители французских и немецких социалистов, чьи партии изменили принципам Интернационала, пытались склонить итальянских социалистов на свою сторону, но тщетно: Итальянская социалистическая партия держалась твердо.

Между тем в стране шло сильное брожение. Многие итальянские исследователи возлагают наибольшую долю ответственности за вступление Италии в войну на «демократических» и «революционных» интервенционистов (по классификации Канделоро) и называют имя Биссолати, «в котором было что-то от пророческого порыва Мадзини», хотя сам Биссолати был человеком сдержанным. Заметим кстати, что на съезде в Реджо-Эмилии, зная, что его неминуемо исключат из партии, Биссолати заявил, что сожалеет о том, что в апреле 1911 г. он и другие социалисты отказались войти в правительство, ибо, если бы они стали министрами, не было бы Ливийской войны. Он сказал: «Мы находились перед лицом национализма, который по сути своей является реакционной силой, использующей национальное чувство в своих собственных целях… Не следовало давать монополию на патриотизм тем, кто был очень заинтересован в том. чтобы отбросить, откинуть в сторону наше влияние, чтобы добиться осуществления своих империалистических мечтаний за рубежом и внутри страны» {167} .

Раджоньери считал, что главную роль в пропаганде за вступление Италии в войну играли не «демократические» или «революционные» интервенционисты, а националисты, которые были куда активнее и организованнее и располагали большими денежными средствами. Может быть, Раджоньери прав, считая, что националисты шли в авангарде интервенционистского движения. Во всяком случае, они «кричали больше всех». Всю осень, а потом зиму 1914/15 г. они организовывали демонстрации, агитируя за вступление в войну. А в лагере нейтралистов дела обстояли плохо. Республиканцы еще 11 августа стали создавать специальные комитеты и вести переговоры с французами. За ними последовали радикалы.

Возвращаемся к тому, что происходило в Социалистической партии. Она обратилась к народу с антивоенным манифестом и послала свою делегацию в Лугано для выработки совместных действий с швейцарскими социалистами. В делегацию входили Ладзари, Турати, Серрати и др Входил и Муссолини, но он не поехал. «Аванти!» проводила линию партии, и еще 25 сентября в статье «Слово пролетариату» Муссолини демагогически нападал на тех, кто хотел бы втянуть итальянский народ в войну. О том, что произошло потом, написаны многие десятки книг не только итальянскими исследователями, но и историками других стран. Все, кто занимается проблемами фашизма и неофашизма, неизбежно начинают с анализа того, что произошло в октябре 1914 г., когда Муссолини написал для «Аванти!» статью «От абсолютного нейтралитета к нейтралитету активному и действенному». Статья появилась 18 октября 1914 г. и была несомненным доказательством перехода Муссолини на сторону интервенционистов. Она вызвала настоящий шок. Мы не станем сейчас подробно говорить обо всем, что произошло потом, о заседаниях руководства партии, когда Муссолини требовал, чтобы все признали правильность его позиции, о том, как Ладзари предупреждал его, что он вступает на гибельный путь, и о том, как Муссолини ваявил, что уходит с поста директора «Аванти!». Он сделал свой выбор.

В эти недели шла подготовка к открытию новой газеты Муссолини «Пополо д’Италия» («Народ Италии»), Мы говорили о Паоло Валере. Он был очень близок к Муссолини, поэтому выберем из массы материалов его воспоминания «Разрыв произошел на последней встрече в Болонье», – Валера имел в виду заседание руководства партии, когда Муссолини заявил о своем уходе из «Аванти!». Дальше – подробности о новой газете, финансировании, выборе названия. Наконец Валера описывает собрание миланской организации 24 ноября 1914 г. (первый номер «Пополо д’Италия» вышел 15 ноября). На этом собрании, где социалисты кричали: «Иуда! Предатель!», Муссолини не только уверял, что он остается революционером, он также угрожал: «Заявляю вам, что с этого момента у меня не будет снисхождения, не будет никакой жалости по отношению ко всем тем, кто в эту трагическую минуту не говорит ни слова, потому что боится, что их освистают или будут кричать; «Долой!» Не будет ни снисхождения, ни жалости к тем, кто молчит, к лицемерам, к трусам». Это было концом.

Есть десятки версий относительно обстоятельств и причин ренегатства Муссолини – причин идеологических и психологических. Одна из них мне кажется интересной. В 1975 г. вышла книга Эмилио Джентиле «Истоки фашистской идеологии», где, в частности, рассматриваются идеологические посылки перехода Муссолини от социализма к интервенционизму. Приведем их с небольшими сокращениями: «…идея политики, субъективно понимаемой как искусство, т. с. как личная интуиция, позволяющая угадывать подходящие обстоятельства, которые можно моделировать по воле политика, а объективно являющейся простым применением силы или столкновением интересов и амоиций: сведение идей к мифам… т. е. к инструментам, пригодным для того, чтобы возбуждать страсти толпы, завоевать ее доверие и толкать ее к действиям; презрение к массам; представление об истории как о цикле иерархий, аристократий, элит – энергичных и волевых меньшинств; возможность социальных революций, осуществляемых великими вождями, которые предстают как новые люди, не подвластные общим моральным нормам; пессимизм и скептическое отношение к гуманитарным, моральным и социальным ценностям…» {168} .

Мне кажется, что Джентиле удалось в этой синтетической форме изложить некоторые характерные черты того, что итальянские исследователи часто называют «муссолинизмом», а не просто «фашизмом».

Все мы слишком хорошо знаем, какую зловещую роль предстояло сыграть Бенито Муссолини в послевоенной истории Италии. За рамками настоящей книги – анализ обстоятельств, при которых он пришел к власти, социальных сил, на которые он ориентировался, тех влиятельных групп, которые находились за кулисами и манипулировали будущим «дуче» и его чернорубашечниками в своих классовых интересах. «Черное двадцатилетие фашизма» оставило глубокий след в истории современной Италии: до сих пор интеллигенция старшего и среднего поколения вынуждена сводить моральные счеты со своим прошлым.