Текст книги "ПЕНРОД И СЭМ"

Автор книги: Бус Таркинтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава IX
НАГРАДА ЗА МИЛОСЕРДИЕ

– Пенрод, – сказала миссис Скофилд, – Делла пожаловалась, что ты унес хлеб из кухни. Зачем он тебе понадобился.

– Какой хлеб, мама?

– Пожалуй, я больше не пущу тебя сегодня гулять. Ты прекрасно знаешь, если тебе хочется есть…

– Но мне не хотелось есть. Я…

– Это ты мне потом объяснишь, – прервала его миссис Скофилд. – У нас с тобой сегодня целый день впереди.

– У Пенрода похолодело внутри.

– Но я не могу оставаться дома, – сказал он. – Я пригласил Сэма Уильямса, и он придет ко мне.

– Ничего, я позвоню миссис Уильямс.

– Мама! – воскликнул Пенрод исполненным отчаяния голосом. – Мне пришлось отдать этот хлеб! Я дал его несчастному старику. Он был совершенно голодный, и его жена и дети тоже были голодные. Они бы умерли с голоду, если бы не я. Их надо было сразу спасать, и у меня даже времени не было спросить у тебя, мама, можно ли взять этот хлеб. Мне обязательно надо выйти погулять. Сэм придет и…

Миссис Скофилд смягчилась.

Через полчаса Пенрод уже сидел в конюшне и рассказывал Сэму, что произошло во время ленча.

– Хороши бы мы были, – сказал он в заключение, – если бы я не смог целый день выйти из дома!

– Ну, я бы как-нибудь справился с ней, – сказал Сэм. – Я сейчас смотрел на нее. Она опять встала. Наверное, снова есть хочет.

– Этим мы потом займемся, – сказал Пенрод. – Я имел в виду другое. Если бы я остался дома, мы не смогли бы сделать самое главное.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты что, не можешь потерпеть, пока я договорю? – обиженно спросил Пенрод.

– Тогда почему же не договоришь? – спросил, в свою очередь, Сэм столь же обиженным тоном.

Обстановка явно накалялась, и в любой момент мог разгореться один из тех необъяснимых конфликтов, которые были неотъемлемой частью дружбы Пенрода и Сэма.

– Как же я могу договорить, – ответил Пенрод, – когда ты меня все время перебиваешь?

– Вот сейчас я не перебиваю, – возразил Сэм. – Что же ты не скажешь? Я же не пере…

– Нет, перебиваешь! – закричал Пенрод. – Все время перебиваешь! Ты…

На этот раз его перебил не Сэм, а Уайти. Лошадь начала снова как-то странно кашлять. Мальчики моментально переключились на нее и забыли о своих распрях.

– Она, наверное, говорит, что опять хочет есть, – сказал Сэм.

– Если и хочет, придется ей подождать, – сказал Пенрод. – Сперва нам надо заняться более важным делом.

– Каким, Пенрод?

– Вознаграждение, – тихо произнес Пенрод. – Это я и пытался тебе втолковать, если бы ты дал мне…

– Я дал тебе… Я все время тебя просил…

– Нет, не дал… Ты все время…

– И они снова начали препираться. Поскольку никто из них не желал уступать, спор грозил затянуться до бесконечности. В ходе дебатов первоначальный предмет был забыт, и они с жаром начали выяснять, у кого из них «башка варит», а у кого «не варит». Каждый высказывал убеждение, что, если бы у него «башка варила так же плохо», как у приятеля, то он бы счел за лучшее помереть. Вслед за этим обе стороны заявили, что не желают, чтобы их «заговорили до смерти». Они уже были готовы вступить в следующую фазу дебатов, которая, как правило, сопровождалась мерами физического убеждения, но тут Уайти снова кашлянула. Пенрод и Сэм опять умолкли, и, проникнутые самыми добрыми чувствами друг к другу, направились к лошади.

– Мне надо как следует осмотреть ее, – серьезно сказал Пенрод, – надо, наконец, решить все с этим вознаграждением.

– И я тоже хочу посмотреть, – согласился Сэм.

Выдав Уайти еще одно ведро воды, они вышли из стойла и уселись в глубокой задумчивости. Им было о чем поразмыслить. Теперь затея с вознаграждением показалась им чересчур сложной, и ни тот ни другой не были уверены, что окажутся в силах воплотить ее. Будь Уайти собакой, кошкой, курицей или даже теленком, который отбился от стада, они бы запросто справились. Но лошадь… Теперь, когда азарт их поуменьшился, они стали испытывать серьезные сомнения. После того, как они «осмотрели Уайти, как следует», энтузиазма у них не прибавилось. Слишком уж большое это было животное, и они не знали, чего от него можно ждать.

От страха они потеряли голову, результатом чего явились благоразумные мысли. В устах Пенрода и Сэма эти мысли звучали довольно-таки дико и сводились к тому, что мальчикам, мол, не стоит связываться с такими опасными животными, как лошади. Смутное предчувствие беды посетило их, и они подумали, что эта история может обернуться для них скверно. Что произойдет – они не знали, равно как и не могли объяснить причину, по которой держали в строжайшей тайне присутствие Уайти в конюшне. Но они начали понимать, что их тайна обладает слишком большими габаритами, и хотя бы поэтому долго сохранить ее не удастся. Словом, они испытывали нечто схожее с тем, что должен испытывать человек, который присвоил себе чужой дом и решил его спрятать.

Тем не менее, вдоволь насомневавшись, мальчики все же решили, что игра стоит свеч, и принялись обсуждать, каким способом смогут получить награду. Они снова стали прикидывать, насколько белые лошади выше в цене по сравнению с гнедыми. В результате оба пришли к выводу, что в обмен на Уайти получат уж никак не меньше «доброй сотни долларов».

Однако, высказав такое суждение вслух, они испытали странное чувство. Что-то тут было не так, и, с одной стороны, они верили, что могут получить такую награду, а с другой – сумма в сто долларов представлялась им попросту фантастической, и никак не укладывалась в их существование. Даже мечтая о том, что в их личное пользование может поступить такое богатство, они словно совершали нечто предосудительное, и сами страшились подобной смелости.

Но Пенрод нашел выход и из этого затруднения. Он предложил изложить требование о награде письменно и поместить объявление в газете. После этого они немного приободрились. Правда, ни тот, ни другой понятия не имели, как давать объявление в газету, но до этого этапа им предстоял еще длинный путь и, решив, что «там будет видно», они начали думать о «существующей сути» объявления. Тут между двумя партнерами возникли разногласия. Тогда Пенрод извлек из своего тайника в опилках два карандаша и бумагу. Один карандаш он вместе с несколькими листами бумаги протянул Сэму, и они оба затихли. Каждый сосредоточенно писал свой текст.

У Пенрода получился лаконичный вариант:

«Вознаграждение

Белая лошадь на улице. Нашли Скофилды и держат в конюшне. Можно увезти за оплату хорошей пищи, которую она съела в ожидании, и нограду сто (зачеркнуто!) двадцат (снова зачеркнуто!) пятнадцат (опять зачеркнуто!) пят (зачеркнуто!) десят долларов».

Сэм допустил некоторые длинноты:

«Найдена лошадь в субботу утром владелец способен получит ее когда обратится в конюшню на заду дома мистера Скофилда. Вы обязаны доказать свою принадлежность к лошади она белая с коричневыми пятнами и хваста на ней нету. У нее имеется хороший уход и питание. Награда начинается сто (зачеркнуто), двадцать (зачеркнуто) с пяти центов и побольше иначе мы ее будем продолжать в заперти».

Ни Пенрод, ни Сэм не поинтересовались творчеством друг друга. Но, несмотря на это, каждый был совершенно уверен, что создал нечто чрезвычайно значительное. Пенрод облегченно вздохнул и тоном, который не раз слышал от отца, сказал:

– Ну, слава Богу! Теперь можно выкинуть это из головы!

– Пенрод, а что мы дальше будем делать? – почтительно спросил Сэм, на которого должным образом подействовала заимствованная интонация.

– Не знаю, что собираешься делать ты, – важно ответил Пенрод, – а я лично положу объявление вот сюда. Оно должно быть под рукой, чтобы пустить его в ход сразу, как возникнет нужда.

Он взял коробку из-под сигар, где держал канцелярские принадлежности, и положил туда объявление.

– Тогда и я положу, – сказал Сэм.

После этого коробка с двумя объявлениями была водружена обратно в тайник среди опилок.

– Ну, с этим покончено, – сказал Сэм, невольно подражая интонации друга, и, подобно Пенроду и мистеру Скофилду, глубоко вздохнул.

Теперь, когда, по мнению мальчиков, они наилучшим образом справились с финансовой стороной проблемы, настала пора для другого занятия.

Надо было обеспечить следующую трапезу Уайти. Памятуя об утренних вылазках, одна из которых чуть не обернулась для Пенрода домашним арестом, друзья пришли к выводу, что яблоки, овощи и хлеб следует исключить из лошадиного рациона. И они решили кормить Уайти естественными дарами природы.

– Мы не наберем достаточно травы, чтобы ее накормить, – мрачно сказал Пенрод. – Даже если мы будем трудиться целую неделю подряд, ей все равно этого хватит на один зуб. Сколько мы проползали утром, а ей этого хватило только, чтобы облизнуться. Она взяла траву, вздохнула и будто мы ей ничего не давали. Ветки ей тоже нельзя давать. Мы уже видели, что она с ними делает.

– Знаю! – Сэм вскочил на ноги. – На ветках есть еще много листьев. Давай ее покормим листьями!

– Я же только что сказал про…

– Да я не про ветки, – объяснил Сэм. – Ветки мы оставим деревьям, а листья оборвем и сложим в ведро. Она их будет есть из ведра, понял?

Пенроду этот план понравился, и в течение следующих сорока пяти минут они обдирали листья с нижних веток деревьев. После того, как тщательной обработке подвергли все деревья, которые росли на территории Скофилдов, Уайти, наконец, была обеспечена достаточным количеством корма. Она стал есть, но жевала как бы походя и без того энтузиазма, который охватил ее во время предыдущей трапезы. Что касается кормильцев, то работа по сбору листьев в обычную погоду неизбежно показалась бы им скучной. Но сейчас шел дождь, а на свете, пожалуй, не сыщешь мальчишки, который не любил бы торчать на улице под дождем. Как раз в то время, как они вышли на промысел, дождик усилился, осенние листья набухли, и при каждом прикосновении к ветке сборщиков урожая обильно поливало водой. В общем, они вымокли до нитки.

В конце концов высшие инстанции прознали про их вылазки и на их усмирение была выслана Делла.

– Мистер Пенрод! – выйдя на заднее крыльцо, закричала она, – ваша мама велит вам немедленно идти в дом и переодеваться. Чулки, и ботинки, и вообще все! Вы слышите?

Пенрод был застигнут врасплох. Слова Деллы пришлись ему совсем не по душе, и, выскочив из-под дерева, он побежал не домой, а в конюшню.

– Я сухой, как гренок! – бросил он через плечо.

Делла обиженно удалилась. Однако минуту спустя она появилась снова. Теперь у нее в руках был зонтик. Она открыла его и решительно зашагала к конюшне.

– Она сказала привести вас домой! – закричала она. – И я приведу!

Сэм тоже успел вернуться в конюшню. Они с Пенродом стояли рядом и, не говоря ни слова, наблюдали за грозной поступью Деллы. Она приближалась. Они не стали ждать, когда она совсем приблизится. По-прежнему не обменявшись ни словом, они тихо поднялись на сеновал и ждали, что произойдет дальше.

Они слышали, как Делла подошла к сараю.

– О, здесь легко притаиваться, – заворчала она, – но я все равно вас найду. Она сказала, чтобы привести вас, и я…

Но тут ее заглушил кашель. Это был громкий кашель. Он принадлежал явно не человеку, и у Деллы душа ушла в пятки. Мальчики знали, что это всего-навсего кашляет Уайти. Делла не знала ничего, и до мальчиков донесся ее сдавленный крик. Затем они услышали поспешные шаги и догадались, что она приближается к стойлу. Их охватил ужас. Мгновение спустя, конюшня огласилась пронзительным воплем.

– Господи, помилуй! – заорала Делла.

Затем мальчики снова услышали ее крик и удаляющийся топот. Теперь она бежала в обратном направлении. Продолжая истошно вопить, она пересекла двор, влетела на кухню и с шумом захлопнула дверь. Это была катастрофа. Она явно пошла «ябедничать».

Пенрод и Сэм скатились с лестницы и выбежали из конюшни. Они перемахнули через забор и очутились на улице. Потом они добрались до двора Сэма и, не сговариваясь, направились к входу в подвал. Проникнув туда, они забились в самый дальний, темный и сырой угол. Там они и уселись, прислонившись к стене, и их бросало то в жар, то в холод от страха.

Неизвестность – вот что больше всего пугало их. Раньше они мучились неясными опасениями. Теперь опасения начали принимать более или менее реальные формы, но было непонятно, какого рода катастрофа должна разразиться, и томительное ожидание повергало их в ужас. Насколько велики окажутся их прегрешения, какую кару определят им взрослые – этого они не знали. И все-таки им казалось, что скандал достигнет размеров не меньших, чем лошадь. В этом свете планы на вознаграждение, которые еще совсем недавно казались им разумными и обоснованными, сейчас представлялись чуть ли не преступными. Вообще все, что они делали днем, окрасилось для них теперь в иные тона. Они гонялись за лошадью, которая им не принадлежала. Они заманили ее в конюшню, и ведь это тоже можно было расценить так, будто они украли чужую лошадь и спрятали. А потом они, к тому же, украли для украденной лошади еду. Сумеречный свет в окошке подвала Уильямсов напомнил Пенроду об их подвале, набег на который тоже обязательно обнаружат. В качестве правосудия он представил себе Деллу. Она спустится в подвал за овощами, не найдет их там и тут же вспомнит, что он туда спускался. И насчет хлеба тоже выяснится, что он соврал. Оценивая ситуацию, Пенрод пришел к выводу, что его положение хуже, чем у Сэма. Но потом Сэм поставил вопрос о степени их вины перед обществом, и на этом фоне прегрешения перед родственникам стали казаться им детским лепетом.

– Слушай, Пенрод, – сказал Сэм и голос его задрожал. – А что нам будет, если хозяин этой лошади полицейский?

Вопрос Сэма не принес успокоения Пенроду, и он только грустно покачал головой. У него не было слов. Оба мальчика уже почти уверились, что поймали полицейскую лошадь. И теперь катастрофа, которая вот-вот разразится, приняла столь кошмарный размах, что их уже не особенно интересовало мнение родителей. Что там родители с их семейным наказанием, когда им предстоит сесть на скамью подсудимых! И уж, ясное дело, за кражу полицейской лошади их ждет суровая кара. Может быть, их и не повесят, но наверняка посадят в тюрьму. И оба мальчика живо представили себе жуткую камеру с зарешеченными окнами.

В подвале стало совсем темно, и они уже не видели друг друга.

– Наверное, нас уже ждут, – хрипло сказал Сэм. – Знаешь, Пенрод, мне что-то тут не нравится.

– А кому тут может нравиться? – столь же хрипло отозвался из темноты Пенрод.

– Ох! – вздохнул Сэм и добавил со слезами в голосе: – Лучше бы мы никогда в жизни не встречали этой проклятой лошади!

– Конечно, это она во всем виновата, – согласился Пенрод. – Мы-то сами ничего плохого не делали. Если бы она не сунула свою дурацкую морду к нам в конюшню, вообще бы ничего не случилось. Глупая кляча. Я пошел, Сэм. С меня на сегодня хватит.

– А куда ты собрался, Пенрод? Неужели ты пойдешь домой?

– Конечно, нет! Думаешь, я тронулся?

– Так куда же нам идти?

Неизвестно, как далеко бы зашел Пенрод, отдайся он на волю отчаяния. Но на вопрос Сэма он ответил совершенно твердо:

– Не знаю, как ты, а я решил уйти из города. Я буду идти, пока мне не попадется какая-нибудь ферма. Тогда я скажу, что меня зовут Джорджи и постараюсь остаться там жить.

– Я тоже пойду на ферму, – согласился Сэм. – Только я скажу, что меня зовут Генри.

– Ну, тогда пошли, – деловито сказал Пенрод. – Мы, наверное, еще успеем удрать отсюда.

Но их подстерегал жестокий удар. Когда они хотели выйти из подвала, оказалось, что дверь заперта.

– Бесполезно, – с горечью констатировал Сэм. – Силой ее не открыть. Я уже однажды пробовал. Фанни всегда запирает подвал в пять часов вечера. И как же я забыл? Придется подниматься наверх. Попробуем пройти через дом.

Они тихо поднялись по внутренней лестнице, остановились, прислушались, и, едва дыша от волнения, шагнули в темную прихожую. Сэм схватил Пенрода за рукав. Они остановились, и Сэм прильнул ухом к двери.

Вдруг дверь отворилась. В ярко освещенной библиотеке сидели мама Пенрода и отец Сэма, а мама Сэма как раз открыла дверь.

– Идите сюда, мальчики, – сказала она, – миссис Скофилд тут рассказывает о вас.

Приятели покорно поплелись в комнату. Навстречу им вышла мать Пенрода и подтолкнула сына к горящему камину.

– Постой здесь и посохни, а я пока дорасскажу о вас мистеру и миссис Уильямс, – сказала она. – По-моему, Сэму тоже хорошо постоять около огня, миссис Уильямс. Они оба промокли до нитки. Подумать только, они скрылись именно в тот момент, когда большинство людей предпочитает оставаться на виду! Итак, я продолжаю. Делла рассказала мне, что увидела, и добавила, что соседская кухарка заметила, как они целый день собирали траву и листья для несчастной лошади. И еще она заметила, как они носили яблоки из вашего подвала, промокли насквозь и работали как проклятые. А потом еще они скормили лошади буханку хлеба. И не стыдно тебе, Пенрод! – она засмеялась, но в глазах у нее стояли слезы. – Потом они кормили лошадь картошкой, и салатом, и капустой, и репой из нашего подвала! Видели бы вы, какую они ей соорудили постель из опилок! Когда я обо всем узнала, я тут же позвонила в Лигу защиты животных. Оттуда немедленно приехал человек. Он сказал, что в жизни не видел таких благородных ребят. Оказывается, они уже знали об этой лошади. Они искали ее. Он сказал, что девяносто девять мальчиков из ста наверняка прогнали бы несчастное животное. И еще он сказал, что Пенрод и Сэм – лучшие мальчики в городе.

Мистер Уильямс кашлянул.

– Должен сказать, вы просто молодцы, ребята.

Пенрод и Сэм стояли, скромно потупив головы, и не говорили ни слова.

Глава X
СОВЕСТЬ

Миссис Скофилд три дня не было дома. Она гостила у сестры в Дейтоне, штат Иллинойс. Она прекрасно провела время. Сразу же по приезде она получила телеграмму от мистера Скофилда: « Все хорошо, не волнуйся, веселись». Она с радостью воспользовалась советом мужа и почти не волновалась о своем семействе. Однако, стоило ей сесть в поезд, увозивший ее обратно, как ее начали одолевать муки совести. Теперь она уже корила себя за то, что так беззаботно провела время, а дома, может быть… И тут ее воображение стало рождать на свет случаи, один другого тревожнее. Непременным героем этих сцен был Пенрод. Не тот Пенрод, который существовал в реальности, и даже не тот, каким он представлял себя сам. Нет, это был совсем другой мальчик. Слабый, истерзанный неизлечимыми болезнями, требующий постоянной заботы и неусыпного бдения любящей матери.

Она вспомнила все болезни, которые он перенес, начиная с грудного возраста. Она вспоминала эпизод за эпизодом, в которых бедный мальчик лежал в постели, а рядом находился их семейный врач и открывал свой черный саквояж. Память ее воскресила все части тела Пенрода, на которых хоть раз появлялись царапины, синяки или прочие следы мелких травм, неизбежных у нормального ребенка. Так, отбирая эпизод за эпизодом, в которых не было места ничему радостному и светлому, воображение миссис Скофилд сотворило столь мрачный кинофильм о прошлом Пенрода, что она не на шутку встревожилась за здоровье сына.

Тревога ее все росла и росла, и она, не переставая, корила себя за легкомыслие. Теперь она просто не понимала, как, имея на руках такого больного ребенка, могла решиться уехать из дома на столь долгий срок? И вообще она вдруг подумала, что без ее чуткого руководства все они могут заболеть. И тогда она решила, что если все сложится счастливо и по приезде она застанет бедного Пенрода, и Маргарет, и мистера Скофилда в живых, она уж постарается возместить всем, а бедняжке Пенроду – особенно, ту долю заботы, которую недодала за три дня, проведенные в преступной неге и праздности. Вот почему, когда миссис Скофилд вышла из вагона, лицо ее выражало предельную тревогу за близких.

– Ты правда уверен, что Пенрод сейчас здоров? – в который раз спросила она, когда мистер Скофилд уселся рядом с ней в экипаж, фигурирующий у горожан под именем «вокзального такси».

– Сейчас здоров? – удивился мистер Скофилд. – Да он все время был здоров. Я же уже говорил тебе…

– Мужчины не все замечают, – она недоверчиво покачала головой. – Я вот не уверена, что последнее время он совершенно здоров. Мне кажется, с ним уже два или три месяца не все в порядке. Как он сегодня выглядит?

– Вполне нормально, – задумчиво ответил мистер Скофилд. – Делла мне, правда, сказала, что приходили телефонные мастера. Они угрожали, что пожалуются в полицию, если этот проклятый мальчишка не перестанет лазить на телефонные столбы. Они сказали еще…

– Ну, так и есть! – тут же подхватила миссис Скофилд. – Я же говорила. У него явно не н порядке нервы. Болезнь нервов и толкает его на такие штуки. Он сам на себя не похож.

– Хотел бы я, чтобы он хоть иногда был не похож на себя, – мечтательно произнес мистер Скофилд.

– Когда он похож на себя, – обеспокоенно продолжала миссис Скофилд, которая явно не слышала реплики мужа, – когда он похож на себя, он такой смирный и послушный. Он не лазает по телефонным столбам и вообще ничего такого не делает. А вот перед отъездом я вдруг заметила, что он стал какой-то дерганый. И еще он стал издавать какие-то гортанные звуки. Очень неприятные звуки.

– Ну, из-за этого можешь не волноваться, – успокоил ее мистер Скофилд, – просто Сэм Уильямс умеет квакать, как лягушка, и Пенрод тоже хочет научиться. И я в детстве это освоил. Кванк! Кванк! Нет, видишь, теперь не получается. Поэтому он все время и тренируется. Все мальчики через это проходят.

– Нет, Генри, – резко возразила она. – Ты ничего не понял. У Пенрода совсем не то. У него это от нервов. Пойми, он невольно издает эти противные звуки. Иногда он и лицо начинает кривить. Боюсь, как бы это не повредило его внешности.

– Повредило чему? – не веря своим ушам, спросил мистер Скофилд.

– А что такого? – сказала обиженно миссис Скофилд. – Когда наш мальчик спокоен, он достаточно красив.

– Да?

– Во всяком случае, красивее многих других, – уверенно заявила миссис Скофилд. – Но вообще-то нет ничего странного, что ты этого не замечаешь. Мы так запустили Пенрода. Его организм нуждается в серьезной поддержке.

– Гром и молния! – пробурчал мистер Скофилд. И ошеломленно добавил: – Это Пенродов-то организм нуждается в поддержке? Да он по-прежнему здоров, как бык!

– Ты глубоко ошибаешься! – строго сказала жена. – Но теперь мы будем внимательнее следить за ним.

– Но почему…

– Я знаю, что говорю. Здоровье Пенрода подорвано, и виноваты в этом мы сами. Мы слишком мало следили за его здоровьем, вот он и стал таким нервным.

И она продолжала рассуждать в том же духе. Чем дольше она говорила, тем сильнее мистер Скофилд убеждался в ее правоте. Да и сама она от многократных повторений лишь укрепилась в своем мнении, и то, что поначалу было не больше, чем плодом воображения, предстало ей в виде неопровержимых фактов. Вот почему, чем ближе «вокзальное такси» подъезжало к знакомому перекрестку, тем большую решимость обретал ее взгляд. Наконец они подъехали к дому. Пенрод вместе с Герцогом выбежал к калитке.

Никогда еще он так не радовался матери. Никогда еще он столь бурно не выражал своих чувств. Позже, за столом, он продемонстрировал великолепный аппетит, и, глядя на сына, мистер Скофилд снова впал в сомнение. Он уже готов был опровергнуть доводы жены, но та опередила его.

– Ты видишь? – тихо, но решительно заявила она. – Ты видишь, как ненормально он ведет себя?

На этот раз Пенрод пробудился от глубокого и спокойного сна среди ночи. Вернее, он не сам пробудился, его разбудили. Он увидел укутанную фигуру, которая склонилась над ним. Он пробурчал что-то неясное и, отвернувшись от распахнутой двери, сквозь которую свет бил прямо в глаза, попытался снова заснуть.

– Пенрод, – тихо окликнула его мать и снова повернула к себе.

– Оставь меня в покое, – пробормотал он.

Он тут же почувствовал, что мать что-то тыкает ему в губы.

– Что это?

Миссис Скофилд проговорила приторно-ласковым голосом:

– Это такая хорошенькая пилюлька, Пенрод.

– Не хочу, – пробормотал он. Он все время лежал с закрытыми глазами и тщетно пытался сохранить бренные останки спасительного сна.

– Ну, будь же умницей, Пенрод, – прошептала мать, – вот тебе стакан вкусной холодной водички, чтобы запить пилюльку. Давай, миленький. Это тебе очень поможет.

И она снова начала проталкивать ему сквозь губы пилюлю. Но Пенрод тут же отдернул голову и инстинктивно выбросил руку вперед.

– Я раздавлю эту пилюлю, – проговорил он, по-прежнему не открывая глаз, – дай мне только добраться до нее, и я ей покажу!

– Пенрод!

– Мама, дай мне поспать, пожалуйста!

– Дам, как только ты примешь эту маленькую пилюлечку.

– Я принял!

– Нет, милый!

– Я принял, – плаксиво настаивал Пенрод. – Ты, перед тем, как я лег, заставила принять меня!

– Ах, ту, – сказала миссис Скофилд, – видишь ли, милый, я подумала, что, пока я не легла, стоит дать тебе еще одну.

– Не хочу я еще одну!

– Надо, миленький.

– Мама, уйди, пожалуйста! Я хочу спать!

– Я не уйду, милый, пока ты не примешь пилюльку.

– Ладно!

Он приподнялся на локте и позволил положить себе в рот пилюлю. Сейчас он бы и не то позволил над собой проделать, только бы ему дали спокойно поспать. Затем он придержал таблетку языком, и, благодаря такому маневру, не проглотил ее даже после того, как выпил полстакана воды. Наконец, ему дали снова лечь.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, милый. Спи, как следует.

– Да, м…

После того, как она ушла, Пенрод в полусне продолжал сосать сладкую оболочку пилюли. Потом он почувствовал горечь. Мысленно упрекнув аптекаря в жадности. Пенрод избавился от целебной части пилюли. Пилюля тихонько стукнулась о стену и, не произведя больше шума, упала на пол. Немного погодя Пенрод снова заснул.

Потом Пенроду приснился Сэм Уильямс. Он зачем-то прижигал Пенроду ноги раскаленной кочергой.

– Прекрати! – строго приказал Пенрод, и звук собственного голоса разбудил его.

Открыв глаза, он снова увидел мать, которая склонилась над ним.

– Это только горячая грелка, дорогой, – объяснила она, орудуя под одеялом. – Перестань корчиться, Пенрод! Положи ноги на грелку.

Но он продолжал избегать грелки, и миссис Скофилд пододвинула ее к нему.

– Ой! – заорал он и начал корчиться от боли. – Ты что, сварить меня решила?

– Пенрод…

– О, Боже! – взмолился он. – Дай мне поспать хоть минутку, мама!

– Тебе вредно, когда у тебя холодные ноги, милый!

– Они были не холодные! Не нужно мне никакой грелки! Ой, горя…

– Пенрод, – твердо сказала миссис Скофилд, – приложи ноги к грелке. Она не такая уж горячая.

– Не такая? – возразил он. – Тебе что, хочется, чтобы я совсем обжег себе ноги? Мама! Дай мне поспать, пожалуйста!

– Сперва приложи…

Ее перебил стон, который донесся из глубины его существа.

– Хорошо, я сделаю это! Пускай горят! – изрек Пенрод голосом отверженного.

Миссис Скофилд увидела, что он слегка прикоснулся пяткой к грелке.

– Нет, Пенрод, надо положить на грелку обе ноги!

Он содрогнулся, но исполнил и это.

– Ну вот. Теперь молодец. Так и держи. Это тебе полезно. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, мама!

Она вышла и тихо затворила за собой дверь. После этого нижняя часть тела Пенрода приподнялась и переадресовала грелку полу. Пенрод проделал все очень быстро и совершенно бесшумно, и это позволяет сказать, что он обошелся с грелкой не менее ловко, чем с пилюлей. Потом он погрузился в объятия сна, в коих, на этот раз, сумел продержаться до самого завтрака.

Он опоздал в школу и попал в неприятное положение. Учительница требовала, чтобы он объяснил, в чем дело, а Пенрод молчал. Молчание – не всегда золото, и Пенроду представился случай убедиться в этом на личном опыте. Когда ему определяли меру наказания, ему вменили в вину не только то, что он опоздал, но и то, что он не пожелал объяснять причину. А Пенрод был такой сонный, что обычно богатое воображение оставило его, и он не мог придумать ни одной сколько-нибудь путной причины. Результат не замедлил сказаться, и обычная неприязнь к школе в этот день переросла у Пенрода в настоящую ненависть.

– Я им покажу! – шептал он про себя, когда некоторое время спустя сел, наконец, за парту. И он представил себе, как он отомстит «им». Он вообразил себе толпу, которую возглавляла мисс Спенс. Около нее стояли лучшие ученики, которые никогда не опаздывали. За ними выстроились ученики похуже. Но и лучшие, и худшие, и сама мисс Спенс сейчас трепетали перед Пенродом Скофилдом. А он гарцевал на вороном коне и отдавал этим людям отрывистые команды.

– Выйти вперед! – кричал он. – А теперь, – отдавал он команду другим кавалеристам, – поставьте их так, чтобы, при малейшем неповиновении, лошади отдавили им ноги.

И, сидя в своем чудесном седле, он наблюдал за поверженными рядами бывших своих мучителей. Ибо настал для них час расплаты, и они должны были убедиться, что имеют дело с самим Пенродом Скофилдом!