Текст книги "ПЕНРОД И СЭМ"

Автор книги: Бус Таркинтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава XIX
ВДОХНОВЕНИЕ

И Пенрод отправился на поиски.

В это время у Скофилдов не было кошки. Зато у Уильямсов наличествовал великолепный белый представитель семейства кошачьих. Туда-то и направил Пенрод свои стопы.

Его вылазка увенчалась успехом и даже прошла незамеченной болезненно чувствительной женщиной в возрасте пятидесяти трех лет и четырех месяцев.

Однако Пенрод продолжал думать. Он еще не был до конца удовлетворен. Его художественный инстинкт требовал большего. Засунув кошку под перевернутый ящик, он снова опустился в тачку, где уже созрело так много вдохновенных замыслов, и погрузился в размышления. Лицо его было сосредоточенно и тревожно. Так работает над полотном художник, когда знает, что только от него зависит, выйдет ли из-под его кисти шедевр. Мурлыканье кошки совсем не волновало Пенрода. Это он считал в порядке вещей. У молодой и откормленной кошки Сэма был очень хороший характер. Где бы она ни оказалась, она не теряла светских манер и старалась расположиться с комфортом. Единственный недостаток подобных кошек – своего рода аристократизм, заключающийся в чрезмерной самоуверенности. Они и мысли не допускают, что их кто-то может обидеть. Вот почему они иногда слишком бурно реагируют на превратности судьбы. В них нет пессимизма истинных философов.

Кошка миссис Уильямс совсем неплохо себя чувствовала на незнакомом полу и под незнакомым ящиком. Она еще немного помурлыкала, а потом преспокойно уснула. В общем-то, она была по-своему права, словно чувствовала, что вскоре ей придется пустить в ход все свои силы.

Но пока она просто спокойно спала. Ей, наверное, даже и не снилось, что скоро она станет участницей событий, которые полностью изменят ее характер. Да и как она могла предположить, что вскоре станет вспыльчивой и болезненно подозрительной кошкой?

Пенрод тем временем кое-что придумал, но по-прежнему не был уверен, что это лучшее решение проблемы. Он все еще продолжал размышлять, но теперь он одновременно действовал. В конюшне был отсек наподобие чулана. Пенрод слазил туда и извлек на свет обломок зеркала, две кисти и две старых банки, одну с белой краской, другую – с черной. Он внимательно посмотрелся в зеркало, затем, словно нехотя, обмакнул кисть в банку и выкрасил нос черной, как смоль, краской. Он уже было собрался распространить этот цвет на всю нижнюю часть лица, но вдруг рука его замерла, так и не донеся кисть до подбородка.

Его остановил звук, который донесся с улицы. Словно кто-то лупил по железу. И вдруг глаза Пенрода озарились мыслью. Лицо просветлело, черты обрели живость. Он подбежал к двери на улицу и распахнул ее.

– Привет, Верман! – закричал он.

Верман маршировал перед своим домом. Он изображал один целую армию. На шее его висела старая жестяная миска, и он весело барабанил по ней двумя обглоданными костями, которые некогда принадлежали курице. Таким способом Верман боролся с февральской скукой.

– Поди сюда, Верман! – позвал Пенрод. – Я тебе сейчас покажу кое-что. Тебе понравится.

Верман остановился, перестал барабанить и посмотрел на Пенрода. Однако, как ни странно, он не обратил никакого внимания на черный нос, и ни в тот момент, ни позже ничего не сказал об этой странной детали. Он просто привык, что от Пенрода и Сэма Уильямса можно ожидать всего, чего угодно, и выкрашенный нос, по сравнению с другими их затеями, показался ему мелочью, на которую не стоит обращать внимания. Сам же Пенрод просто-напросто забыл, что покрасил нос.

– Иди сюда, Верман! – повторил он.

Верман продолжал смотреть на него, но с места не двигался. Пенрод и раньше приглашал его подойти и на что-нибудь посмотреть, но Верману это не всегда приносило радость. В этой конюшне он иногда попадал в такие ситуации, в которых совсем не хотел очутиться когда-нибудь еще.

– Да не бойся, Верман, – приободрял Пенрод, который догадывался о причине его нерешительности. – Можешь не сомневаться, Верман, – добавил он, – ничего похожего на прошлый раз не будет. Я придумал для тебя великолепное дело.

Верман перестал колебаться. Теперь он решительно повертел головой.

– Мот, – сказал он.

– Да иди же, Верман, – настаивал Пенрод. – Тебе не будет никакого вреда. Что я тебе, врать буду? Если бы ты знал, что у меня тут такое, ты бы сам стал проситься.

– Мот, – сказал с прежней твердостью Верман. – Я мамуну павица!

Тогда Пенрод попробовал воздействовать на него логикой.

– Послушай, Верман. Я тебя пока прошу только послушать. Это не трудно. Как ты можешь говорить, что не будешь проситься, когда даже не знаешь, что тебе предлагают? Разве человек знает, что хочет и чего не хочет, пока ему не объяснили, что это такое? Правильно? А вдруг ты как раз всю жизнь мечтал о том, что я тебе предложу? Ты же не знаешь. А вдруг, например, и вот так стою, как сейчас, говорю: «Привет, Верман!» – а потом предлагаю подойти, чтобы предложить чем-то заняться, а ты говоришь, что не будешь этого делать, а сам даже не знаешь, что это такое… Ну, какой в этом толк, а? А вдруг я хочу предложить тебе пакетик орехов за пять центов?

До тех пор, пока речь не зашла об орехах, Верман слушал вполуха. Когда же Пенрод упомянул про них, Верман заулыбался и с протянутой рукой подошел к дверям конюшни.

– Вунтонько, – сказал он. – Май кукши ковупать!

– Но, – ответил Пенрод, которого несколько смутила такая бурная реакция, – я же не сказал, что у меня там орехи. Правда? Но я тебе даю честное слово, Верман, что то, что у меня в сарае, это даже лучше орехов. Тем более, что в пакетике за пять центов обычно половина гнилых орехов. А про орехи я сказал, чтобы ты понял…

Но Верман не захотел его слушать дальше. На лице его снова появилось упрямое выражение.

– Мот! – заявил он и собрался уходить.

– Слушай, Верман, – продолжал уговаривать Пенрод. – Ну, что тебе сделается, если ты просто зайдешь и посмотришь, что у меня там есть? А? Это-то ты можешь сделать, а?

Такой оборот дела, показался разумным даже Верману. Кроме того, несмотря на показное равнодушие, он все-таки был заинтригован туманными намеками Пенрода и хотел посмотреть, что «у него там есть». И, хоть он по-прежнему и опасался подвоха, все-таки осторожно ступил в конюшню.

– Смотри! – закричал Пенрод.

Он подбежал к скрепленным и набитым чулкам, дернул за веревку, и дальнейшие свои действия сопроводил пространными комментариями:

– Ну, как тебе нравится эта большая черная змея, а, Верман? Смотри, как она бежит за мной повсюду. А смотри, как она извивается! А? Смотри, вот сейчас она будет выполнять все, что я ей велю. Эй ты, змеина, а ну, ложись! Видал, я ей велел, и она сразу легла, а, Верман? А ну, змеина, извивайся! Видел, как она начала извиваться, Верман?

– Хе-хи-ху! – ответил Верман, и Пенрод сразу понял, что ему понравилась змея.

– Теперь слушай внимательно, Верман! – продолжал Пенрод; он спешил использовать удачный момент. – Я сделал эту змеину специально для тебя. И я тебе ее отдам.

– Хе-хи-ху!

Пенрод помнил о недавней истории с котом. Опасаясь, что Верман может с тех пор питать к ним животным предубеждение, он решил отложить информацию о кошке миссис Уильямс до тех пор, пока не заручится полной поддержкой Вермана.

– Тебе надо только погонять эту змею в разные стороны, – объяснил он. – Я подпилю ручку от грабель, чтобы тебе было удобнее, и ты будешь ею гонять змею и смеяться. Понял, Верман?

– А вунтонько? – спросил Верман. – Май кукиш ковупать! Охохи!

Пенрод понял, что из-за его же неосторожности Верман продолжает надеяться на орехи.

– Ты меня с ума сведешь! – воскликнул он. – Ну кто тебе говорил, что у меня есть орехи? А? Я только сказал например. Если бы у меня, например, были орехи. Значит, ты думаешь, я целый день потратил, чтобы сделать для тебя такую отличную змею, а теперь еще буду платить тебе орехами за то, что ты будешь с ней играть? Не жирно ли будет?

Рука Вермана опустилась.

– А ганай фу-фу, – несколько разочарованно сказал он, и Пенрод понял, что он согласен принять змею и без дополнительной платы.

– Ну, вот и молодчина, Верман. Теперь все нормально. Сейчас я подпилю тебе эту ручку и ты сможешь ей гонять эту змеюгу по кругу. Но сначала надо сделать еще одну вещь. Сейчас я тебе покажу. Это не долго. Всего какая-нибудь минута…

И удивленный Верман увидел, как Пенрод подошел к банке с белой краской и окунул в нее кисть.

– Она не капнет тебе на одежду, Верман, – поспешил успокоить он. – Я только…

Но когда он приблизился с капающей кистью к Верману, тот от удивления перешел к решительной защите.

– Мот! – заявил он и направился к выходу.

– Слушай, Верман, – закричал Пенрод, – я же до тебя даже не дотронулся. И когда дотронусь, тебе тоже больно не будет. Понимаешь, от капельки краски еще никто не умирал. Я только чуть-чуть покрашу тебе лоб. Больше я ничего не буду тебе красить. Ни рук, ничего вообще. Я только хочу…

– Мот! – сказал Верман, который уже находился у самой двери.

– Ты меня с ума сведешь! – застонал Пенрод.

Охваченный отчаянием, он извлек из кармана свои сбережения.

– Ладно, Верман, – уступил он, – если ты иначе не согласен, вот тебе пять центов. Когда все будет позади, ты сможешь пойти и купить на них орехи. Но раз я тебе заплатил, ты теперь должен выполнять все, что я скажу. И еще ты должен дать честное слово, что останешься до самого конца. Даешь?

Глаза у Вермана загорелись. Он вернулся, дал честное слово и выхватил у Пенрода монету. Предвкушая ореховый пир, он зашелся в счастливом смехе.

Пенрод, не откладывая дела в долгий ящик, выкрасил ему лоб и волосы. На это он израсходовал всю краску, которая была в банке.

Затем наш несравненный творец упомянул о кошке миссис Уильямс и объяснил, какие надежды возлагает на это мирное животное, а также на длинную черную змею, Деллу и ее подругу миссис Кален. Верман выслушал его с тревогой, но верность присяге сохранил.

Они откололи чулок с одного конца змеи. Высыпав из него опилки, они проделали в нем четыре дыры, положили туда кошку миссис Уильямс, пропихнули ее в самый мысок чулка, а потом позаботились, чтобы все ее четыре лапы пролезли в отверстия, а голова осталась в мыске чулка. Потом они уплотнили опилками пустоты и снова прикололи чулок к остальному сооружению.

Как постыдно легка роль историка! Сиди себе и халате и в тапочках и пиши: «Враг обрушил несметные полчища…» Перо спокойно двигается но бумаге, а историк сидит в клубах табачного дыма и безмятежно констатирует факты, за которыми стоят ужасающие страдания тех, кто жили и действовали в ту эпоху. Как мелочно, как ничтожно просто констатировать, что Пенроду и Верману удалось заставить длинную черную змею двигаться как бы самостоятельно, а в действительности силами кошки миссис Уильямс! И сколько стояло за этим выдумки, самоотверженности и воли!

Когда они вынули кошку из-под ящика, она была сонной. Не проснулась она до конца и тогда, когда они запихивали ее в чулок. Но когда она поняла, что ее пытаются опустить в какую-то черную бездну, да еще вниз головой, она пробудилась к активной жизни.

Верман растягивал чулок, а Пенрод засовывал туда кошку, однако, несмотря на такие слаженные действия, кошка выгнула спину, оказывала усиленное сопротивление и оставила на обоих мальчиках немало царапин. Правда, минуту спустя она уже находилась в чулке, а опилки отрезали ей путь к бегству.

Потом настал момент акробатических трюков. Были минуты, когда обоим мальчикам приходи лось бросаться на живую голову змеи, чтобы удержать ее на месте. Наконец голова была соединена с туловищем, и мальчики убедились, что у этой змеи очень неприятная физиономия. Кроме того, змея не желала успокаиваться. Ее не утихомиривали даже настойчивые попытки мальчиков приласкать «голову», которую они называли «бедненьким котенком» и «славной кошечкой».

В конце концов, им удалось добиться кое-какого успеха. Их «добрая старая змеюга» несколько утихомирилась. Голова уже довольно длительное время находилась на одном месте и, хотя ноги мрачно царапали пол, а изнутри слышались звуки, напоминающие работу механической пилы, ситуацию можно было считать вполне сносной. И именно в этот момент в сарай вошел Герцог, который все еще пребывал в самом игривом расположении духа.

Глава XX
ПРОПАВШИЙ ГОСТЬ

Когда Пенрод прогнал Герцога за угол и вернулся, Верман снял длинную черную змею с потолочной балки. Впрочем, на балку забралась лишь деятельная голова змеи, а туловище свешивалось вниз. Из этого поступка кошки миссис Уильямс мальчики сделали вывод, что она может кое-что видеть сквозь чулок.

– Ну, – сказал Пенрод, – пока мы тут возились, уже стемнело. Пора тебе сделать палку, и приступим к тому, ради чего мы все это проделали.

…Мистер Скофилд привел к обеду старого приятеля. «Старина Джо Гиллинг», – так он представил его миссис Скофилд. Она уже знала из телефонного разговора с мужем, что мистер Гиллинг только сегодня приехал в их город и зашел в контору к бывшему соученику. Они не виделись восемнадцать лет.

Мистер Гиллинг отличался высоким ростом, был одет очень модно, а прическа его являла подлинный шедевр парикмахерского искусства. Однако цвет лица у него был какой-то слишком цветущий, и впоследствии миссис Скофилд даже уверяла, что сразу заметила некоторые странности. Она говорила, что глаза у него все время бегали, словно он что-то искал, движения, как она выразилась, «были какие-то дергающиеся», да и руки все время дрожали.

Ее не удивило, когда он объяснил, что едет не по делам, а подлечиться, потому что со здоровьем у него последнее время неважно.

Мистер Скофилд в ответ рассмеялся и от полноты чувств хлопнул его по спине.

– Осторожно! – подскочив на стуле, крикнул мистер Гиллинг. – Ты что?

– Ничего! – засмеялся мистер Скофилд. – Я просто хлопнул тебя так же, как мы хлопали друг друга, когда были студентами. Зря ты не женишься. С твоими-то деньгами только и делаешь, что путешествуешь из отеля в отель да сидишь в клубах. Неудивительно, что ты стал такой нервный.

– Да никакой я не нервный! – пытался протестовать мистер Гиллинг. – С чего ты взял, что я нервный?

– Нет, тебе обязательно надо жениться, – продолжал мистер Скофилд, – тебе надо, наконец… – тут он осекся, потому что мистер Гиллинг опять подскочил на стуле. – Да что с тобой, Джо?

– Ничего. Я просто испугался… Я решил, что ты снова хлопнешь меня по спине.

– Нет, сейчас я не собирался, – сказал мистер Скофилд и снова захохотал. – Ну, как, обед готов? – спросил он жену. – А где Маргарет и Пенрод?

– Маргарет только что пришла, – ответила миссис Скофилд. – Она сейчас спустится. Пенрод тоже где-то тут.

– Пенрод? – с каким-то нервным любопытством спросил мистер Гиллинг. – А что такое Пенрод?

На этот раз миссис Скофилд тоже засмеялась.

– Пенрод – это наш сын, – объяснил мистер Скофилд. – Внешне он не слишком красив. Но последнее время он довольно хорошо себя ведет. Иногда мы им даже гордимся. Через несколько минут ты его увидишь, старина Джо!

Но случилось так, что даже и нескольких минут не прошло, как старина Джо увидел Пенрода. Только мистер Скофилд закрыл рот, как раздался ужасающий шум. Такого шума даже дом Скофилдов еще не слышал. Шум исходил из кухни. Оттуда же слышались выкрики, в которых можно было уловить слова несомненно ирландского происхождения. Кроме того, оттуда слышались звон металла, бьющейся посуды и лай Герцога.

Потом дверь в библиотеку распахнулась, и миссис Кален, пулей пролетев сквозь всю комнату, во мгновение ока скрылась за противоположной дверью. По пятам за ней следовал мальчик с черным, как уголь, носом, а у него под ногами извивалась ужасающая черная змея, у которой лапы торчали прямо из головы. Змея вела себя в полном соответствии с рассказами миссис Кален. Она шипела, а сопровождал ее маленький черный чертенок с блестящим белым лбом и еще более блестящими белыми волосами, который гнал ее вперед рукояткой от грабель. Герцог, видимо, еще не до конца согревшийся от купания, делал все, что от него зависело, чтобы змея двигалась быстрее. Вслед за процессией в дверь библиотеки влетело несколько предметов, относящихся к кухонной утвари.

Длинная черная змея зацепилась за ножку стола, который располагался в центре комнаты. Тут голова чудовища развила бурную деятельность. Послышались звуки рвущейся ткани, затем скрежет когтей. Вдруг голова змеи отделилась от туловища, несколько раз перевернулась в воздухе и рассыпалась на три составные части – чулки, опилки и обезумевшую кошку. Она двигалась с невероятной скоростью, от ярости уши у нее прижались к голове. Она пронеслась вокруг комнаты, вылетела через дверь в кухню, а из кухни сквозь дверь, которую спасающаяся Делла в панике забыла закрыть, попала на улицу, оттуда – во двор, а потом – все дальше и дальше от дома Скофилдов.

Чертенок с белой и блестящей головой, узрев, что попал в общество взрослых белых людей, тут же повернулся и последовал по стопам кошки миссис Уильямс. Он устремился навстречу вольной природе. Герцог и миссис Кален, бежавшие впереди Вермана, тоже куда-то исчезли. В библиотеке теперь остались только Пенрод, который сильно опасался возмездия, да останки чудовища.

– А где? – немного спустя спросила миссис Скофилд. Она изумленно посмотрела вокруг: – Где же…

– Что «где»? – раздраженно спросил мистер Скофилд. – Что ты имеешь в виду?

После всего, что он сказал Пенроду, который в данный момент находился в ванной и предпринимал тщетные попытки хоть немного отмыть от черной краски нос, мистер Скофилд до того разнервничался, что у него даже слегка сел голос.

– Что ты все повторяешь «где, где, где»? – снова спросил мистер Скофилд. – Не понимаю, что ты имеешь в виду?

– Где твой соученик? – воскликнула миссис Скофилд. – Куда делся мистер Гиллинг?

Только тут мистер Скофилд увидел, что приятеля действительно нет.

– Правда! – воскликнул он. – Где же старина Джо?

Тут в разговор вмешалась Маргарет.

– Вы имеете в виду того высокого бледного мужчину, который пришел к нам в гости?

– Бледного? Ну, нет! – возразил отец. – Он Пыл красный, как…

– Когда я его увидела, он был бледный, – сказала Маргарет, – он был в пальто и шляпе и возился с замком входной двери. Но не успела и спуститься, как он уже отворил дверь и ушел. Я не смогла ему ни слова сказать. Он так торопился. Наверное, вы просто не заметили во всей этой суматохе, как он вышел из комнаты.

Миссис Скофилд повернулась к мужу.

– Я думала, он останется обедать! – громко сказала она.

Мистер Скофилд удивленно покачал головой. Потом, поразмыслив, чем можно объяснить странный поступок старины Джо, он добавил:

– Раньше он не злоупотреблял спиртным.

Миссис Скофилд кивнула со строгим выражением лица.

– Надеюсь, это происшествие пойдет ему на пользу.

– Я тоже надеюсь, – согласился супруг, – я буду рад, если он образумится. Но Пенрода это не спасет!

Глава XXI
БОЛЬШАЯ МЕЧТА

По пути из Воскресной школы домой Пенрод заметил, что в конце улицы показался духовой оркестр. Музыканты возвращались с похорон. Видимо, стремясь развлечь себя после скорбной церемонии, они наигрывали сейчас мелодию из «Веселой вдовы».

Пенрод в восторге остановился. Нельзя сказать, чтобы он слишком любил музыку. Но духовой оркестр представлялся ему восхитительным зрелищем.

Музыканты шествовали вниз по улице, и золото их аксельбантов блестело на солнце, а трубы переливались медным огнем. Огромная басовая труба особенно поразила воображение Пенрода. Она изгибалась кольцами, подобно удаву. А из ее раструба, похожего на гигантский таз для варенья, неслись громоподобные звуки.

Впереди оркестра шагал дирижер. Форма его Пенроду бесспорно нравилась. Но все-таки в глазах мальчика дирижер сильно уступал трубачам. Пенроду вообще было не особенно ясно, зачем требуется дирижер. Не очень-то разделял Пенрод и глубокое почтение Сэма к тамбурмажору. Конечно, барабаны, флейты и мелкие трубы были сами по себе ничего. Но, ни они сами, ни люди, на них игравшие, не шли ни в какое сравнение с маленьким человеком, который дул в большую трубу. Труба сияла так ярко! Медные отблески ее, казалось, озаряли своими лучами весь мир.

А человек! Маленький пожилой человек, вышагивая со сдержанным мужеством, нес в руках это блестящее чудо. Он дул в трубу так, словно для него это не составляло никакого труда, а рука его легонько касалась клапанов. Но какие оглушающе-насыщенные звуки вырывались при этом наружу!

Так, любуясь маленьким трубачом, Пенрод постигал, сколь велик человек, подчинивший себе природу.

Наш герой погрузился в мечты. Перед мысленным его взором проносились сцены, одна пышнее другой. Вот он, облаченный в благородные одеяния трубача, марширует с трубою по городу. Толпа приветствует его криками и рукоплещет, но рев его верной трубы заглушает все звуки вокруг. Вот он уже верхом на коне ведет дикие орды в сражение. И снова ликует толпа. И Марджори Джонс восторженно машет ему рукой. А вот Пенрод сидит с любимой трубой дома в библиотеке. Сестра, и мать, и отец заслушались его игрой. Когда труба, наконец, смолкает, они хором обращаются к скромному исполнителю:

– О, Пенрод, где научился ты так прекрасно играть?

Итак, Пенрод больше не сомневался: ему необходимо заиметь эту потрясающую трубу и научиться играть на ней. Вряд ли наш герой себе отдавал отчет: мечта его стара, как мир. Она снедала и будет снедать всех мальчиков на свете. Ибо не существует среди них такого, который бы не мечтал поднять самый оглушающий шум в мире.

Когда оркестр поравнялся с ним, Пенрод принялся отбивать ритм каблуком ботинка. Затем, стараясь держаться как можно ближе к трубачу, пошел с музыкантами в ногу. С ним вместе к оркестру пристало еще несколько мальчиков. Пенрод с ними не был знаком. Да и намерения этих мальчишек не отличались серьезностью. Они бежали вприпрыжку, их лица раскраснелись от возбуждения. То были низменные натуры. Их чувства не восходили до великой мечты. Оркестр для них – всего лишь сиюминутное развлечение, о котором они забудут тотчас же, как музыканты скроются в конце улицы. Пенрод, напротив, был всецело захвачен стихией басовой трубы. Он глаз не отрывал от нее. Временами он даже сам пытался подражать ее звукам. Тогда из чрева его вырывалось что-то вроде тигриного рыка, а пальцы перебирали воображаемые клавиши.

Но вот музыканты перестали играть. Толпа мальчишек разом повернула назад. Пенрод же по-прежнему маршировал рядом с маленьким трубачом. Он так и не покинул его до тех самых пор, пока музыканты не поднялись по ступеням какого-то солидного здания и не скрылись за дверью.

Пенрод еще немного полюбовался каменной лестницей, затем со вздохом повернул к дому.

На обратном пути он снова маршировал в ногу с никому не видимым духовым оркестром. Прохожие оглядывались на него. Сам того не замечая, герой наш внезапно разражался трубными звуками, и тогда пальцы его, которые он держал на уровне живота, принимались за работу на невидимых миру клавишах.

Образ большой медной трубы стойко запечатлелся у Пенрода в памяти. Этот образ не уступал оригиналу ни звучностью, ни размерами. Пенрод мог бы неточно запомнить или просто забыть множество других вещей, но большая, сияющая начищенной медью, изогнутая труба так явственно виделась ему, словно он и впрямь держал ее в руках. Как раз подходя к дому, Пенрод размышлял о том, что если уж у тебя есть такая большая труба, и ты играешь на ней, никто не сможет тебя не заметить или, например, не услышать.

И за ужином мысли о трубе не оставляли Пенрода. Время от времени он вдруг принимался рычать. Мистера Скофилда-старшего это повергало в ярость. Он считал, что сын нарочно мешает ему говорить.

Наконец, он велел сыну ложиться спать. Тот встал и, наигрывая нечто походное, парадным маршем поднялся по лестнице в спальню. Улегшись в постель, он продолжал тихонько трубить. Мать погасила ему свет и спустилась к мистеру Скофилду в библиотеку. Прошло минут сорок, когда Маргарет, чья комната граничила со спальней Пенрода, вздрогнула от жизнеутверждающих трубных звуков.

– Пенрод! – закричала сестра. – Если ты сейчас же не прекратишь, я позову папу!

Торжественный марш затих. Теперь Пенрод «исполнял» какую-то едва слышную мелодию.

Маргарет вздохнула спокойно. Это бурчание не мешало ей писать письма.

Утром Пенрод, едва открыв глаза, тоскливо насупился. Так бывало всегда, когда впереди маячили тяготы учебного дня. Однако пятью минутами позже он вспомнил о том, что произошло вчера. Лицо его озарила улыбка, и он затрубил. Весь день в школе, и потом по дороге домой, и дома Пенрод занимался математикой. Ни разу в жизни он еще не посвящал столько времени сей точной науке. Он лихорадочно считал, сколько потребуется сдать тряпок и металлолома, чтобы выручить деньги на покупку заветной трубы. Ученым педантам, которые составляют нуднейшие задачники для школ, есть тут над чем задуматься.

Пенрод продолжал считать до следующего дня. К счастью, на другой день выяснилось, что дядя Джо едет мимо их города в Неваду, и завтра они всей семьей пойдут на вокзал, чтобы с ним повидаться. Пенрода это известие обрадовало сразу по двум причинам. Во-первых, поезд прибывал на вокзал во время занятий, и мальчику разрешили не ходить в школу. Кроме того, дядя Джо виделся с племянником не часто, однако, когда это случалось, Пенрод неизменно получал от него деньги. От одного воспоминания об этом у него перехватило дыхание. Главное, дядя всегда вручал ему деньги незаметно от взрослых, и никто не мог проследить потом, как он их тратит. В прошлый раз он получил от дяди серебряный доллар. Если и завтра… О дальнейшем Пенрод даже не решался подумать.

На другой день, в два тридцать пять поезд остановился на станции. Дядя Джо выскочил на платформу и бурно приветствовал родственников. Без восемнадцати три дядя уже двигался в сторону Невады и махал на прощанье рукой с площадки последнего вагона. Как раз перед тем, как сесть в поезд, он незаметно опустил в карман племяннику целых два доллара.

Без семи минут три Пенрод уже открывал дверь самого большого музыкального магазина в их городе. Рослый блондин-продавец показался Пенроду похожим на графа. «Граф-продавец» изящно оперся на крышку полированного рояля. Поначалу Пенрод оробел. Но сумма в два доллара придала ему уверенности в себе.

– Я хотел бы поглядеть вон ту большую трубу, которая у вас на витрине, – обратился он к надменному продавцу.

– Вот и прекрасно. Гляди, сколько хочешь, – ответил тот, но с места не сдвинулся.

– Но я ведь просил…

Какая-то, еще не совсем ясная, мысль мелькнула в голове у Пенрода, и он осекся.

– Я просил… – снова попробовал начать он, и тут мысль, так встревожившая его, внезапно обрела ясность. – Я хотел узнать, сколько…

– Что, сколько? – переспросил «продавец-граф».

– Сколько… стоит… труба… – с трудом произнес мальчик.

– Наверное, вообще она стоит дорого, – отвечал продавец. – Но мы просим вполне умеренную сумму. Всего восемьдесят пять долларов.

– Восемьдесят пять, – отрешенно проговорил Пенрод, – а…

И он умолк. Слишком уж разительным был контраст между двумя долларами, счастливым обладателем которых Пенрод стал после встречи с дядей Джо, и ценой заветной трубы. По мере того, как он переваривал слова продавца, между ним и трубой разверзалась пропасть. Ибо восемьдесят пять долларов были для Пенрода суммой не более осязаемой, чем восемьдесят пять миллионов.

– Может, ты хочешь, чтобы я отложил эту трубу для тебя? – несколько любезней, чем прежде, проговорил продавец. – Ты можешь пока прицениться к трубам в других магазинах, а наша тебя подождет.

– Откладывать, наверное, не стоит, – покраснев, прошептал Пенрод.

Он принялся с таким усердием ковырять пол магазина носком ботинка, словно собирался прорыть подкоп. Потом он с не меньшим усердием помассировал шею и, стараясь придать голосу небрежную интонацию, произнес:

– Не всю же жизнь мне стоять тут. Пожалуй, мне уже пора по делам.

– Время – деньги, Верно я говорю? – откликнулся продавец.

Пенрод остановился. В тоне продавца ему послышалась издевка. Но он был настолько придавлен неудачей с трубой, что даже не нашел слов, чтобы поставить на место обидчика. Он потоптался у выхода и открыл дверь.

– А то я тебе могу пока завернуть трубу, – снова раздался голос «продавца-графа».

На этот раз Пенрод уже ясно понял, что над ним издеваются. Но слов для ответа так и не находилось, и он вышел на улицу.

Лишь десятью минутами позже, уже приближаясь к дому, Пенрод резко обернулся и повел с воображаемым продавцом такую беседу:

– Вы смеете это утверждать про меня? Ну, тогда я скажу вам, сэр, что вы глупы вдвойне!

Пенроду стало чуть легче. Он даже пошел быстрее. Но разочарование все же не проходило. Рано или поздно у каждого в жизни наступает момент, когда сумма в восемьдесят пять долларов нанесет серьезную душевную травму. Пенрод переживал свою восьмидесятипятидолларовую трагедию сейчас. Он был настолько подавлен, что даже забыл о двух долларах, которые лежали в кармане его пиджака. Он миновал целых две аптеки, даже не обратив на это внимания. Ни газировки, ни мороженого сейчас для Пенрода просто не существовало. Да и могут ли они что-нибудь значить, если жизнь в мгновение ока утратила смысл, и идеал оказался недостижимым?

Дома Пенрод выждал, пока Делла спустилась в подвал за продуктами, и отправился в кладовку. Порывшись там минут пять, он вынес металлическую воронку, в обществе которой и удалился в сарай. Здесь он развернул эксперимент, который вполне мог лечь в основу трагедии.

Отыскав обрезок шланга, он вставил в один его конец воронку. Затем он скрутил шланг в два кольца и укрепил веревкой, чтобы кольца не распрямились. Когда сооружение было готово, Пенрод принялся изо всех сил дуть в другой конец шланга.

Он все сделал правильно. И «трубу» свою держал так же, как маленький человек из оркестра, и губы сложил ничуть не хуже. Но, сколько он ни дул, из воронки лишь летела слюна. Звука не получалось. Пенрод не отчаивался. Он наполнил легкие воздухом и задул так, что потемнело в глазах. «Труба» молчала. В растущем организме всегда кроются дополнительные резервы. Пенрод отыскал их. Теперь он дул еще сильнее. Лицо посинело, глаза выпучились, словно его кто-то душил. Вполне вероятно, Пенрод сейчас мог с успехом заменить насос средней мощности.

Ноги его дрожали от напряжения. Тогда, не переставая дуть, Пенрод опустился в тачку. Собрав волю в кулак, он продолжал упражнения минут десять. Но из воронки слышались лишь хрипы, которые издавала надорванная грудная клетка Пенрода.

Наконец он сдался. Поглядев на свою поделку, он с большим сожалением признал, что она и внешне на трубу совсем не походит. Ни один мальчик старше девяти лет ни за что не поверил бы, что это большая медная труба из оркестра! Пенрод бросил воронку со шлангом на пол и обессиленно раскинулся в тачке.