Текст книги "Потерять и найти"

Автор книги: Брук Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Агата Панта

7:43. Зашла за девочкой. Вместе с ней отправилась к автобусной станции.

7:53. Мимо прошел паренек – весь в прыщах, со скобками на зубах и шапкой набекрень.

– Небось только и мечтает порукоблудствовать, – задев его плечом, сказала Агата.

– Что? – Паренек оглянулся. Он так отчаянно прижимал к уху телефон, будто держался за спасательный круг.

– Что ты там болтаешь по этой штуковине? – спросила она. – О чем вам, детям, вообще говорить? «Фред, вчера ночью я не обмочился!»?

Паренек покачал головой.

– Вы сумасшедшая, дамочка! – выдал он и пошел дальше.

– В мое время никаких подростков не было! – выкрикнула Агата, глядя ему в затылок. – Детьми мы были только до двух лет, а потом сразу становились взрослыми! – Она повернулась к девочке. – Это он сумасшедший.

8:06. Пришли на автобусную станцию.

– А что такое «рукоблудствовать»? – спросила девочка.

– Это то, что мальчишки делают со скуки! – ответила Агата.

– А девочки?

– Что – девочки? Мальчишки себя трогают, а девчонки готовятся к тому, как их будут трогать мальчишки. Вот так вот! Это жизнь. Мотай на ус!

8:07. Нашли на станции таксофон. Девочка позвонила своей маме.

– Телефон еще выключен, – сказала она.

8:09. Купили билеты на автобус.

– Два в Калгурли! – попросила Агата у женщины на кассе.

– Шестьдесят четыре доллара, – ответила та.

– Что? – крикнула Агата.

– Шестьдесят четыре доллара, – повторила женщина.

– Сколько? – спросила Агата.

– Шестьдесят. Четыре. Доллара.

– Потом мне все вернешь! – бросила Агата девочке.

– У меня нет денег, – пробормотала она.

– Ничего. Пойдешь работать.

– Мне только семь.

– Я знаю!

– У меня папа умер.

– Что ты заладила? – буркнула Агата. – У меня тоже.

8:13. Агата оглядела станцию.

– Зачем так много бутылок? – спросила она у девочки.

У стен стояли четыре автомата с прохладительными напитками.

– В мое время продавали только молоко и два вида шипучки – черную и желтую! Да и то черт знает из чего ее делали. Главное, у нее был хоть какой-то вкус. И зачем сто разных видов обычной воды? – Агата сощурилась, разглядывая один из автоматов. – И что это еще за «Витаминизированная вода»?

Девочка пожала плечами.

– В мое время, – продолжала Агата, – мы были счастливы, если в воде не было сточной грязи!

8:24. Рядом с Агатой сел светловолосый мальчик и принялся ее разглядывать.

– Чего вылупился?

Мальчик не шевелился.

– Люди не любят, когда на них пялятся. Кошки тоже. Я с детства это уяснила. Записывай, что я говорю! Кошки и люди не любят, когда на них пялятся. Найди ручку!

8:36. На стене висел плакат, на котором женщина держала табличку: «Старость подождет!» Агата встала перед этой женщиной с видом ковбоя, который пришел стреляться. Светловолосый мальчик по-прежнему не сводил с Агаты глаз.

– Старость – это не выбор! – выкрикнула она ему в лицо.

Мальчик залился слезами, а его мать смерила Агату гневным взглядом.

– А что скрывать-то? – Агата пожала плечами и снова села.

– Это не наш автобус? – спросила девочка.

Агата посмотрела в окно и увидела длинную очередь у автобуса, на котором значилось: «Калгурли».

– Ой, – сказала Агата. А потом разрешила себе один раз тяжело вздохнуть.

Милли Бёрд

Иногда, когда Милли водила свои сапожки погулять в парк недалеко от дома, на пляж или по магазинам, она придумывала Бродячие стишки.

Вот мимо пробежала мускулистая парочка, обронив два слова («Он сказал…»); вот еще три слова потеряла мама с малышом в коляске («Хочешь свою куколку?»); вот одно словечко упало у бабушки с дедушкой, которые так друг за друга держались, будто сами сейчас упадут («…особенно…»); а вот и едва одетая девочка в наушниках и огромных солнечных очках, усердно потрясывая толстенными ногами, оставила за собой тишину («…»). Усердие этой девочки тоже станет частью стишка.

Он сказал

Хочешь свою куколку?

Особенно

…

В автобусе до Калгурли Милли тоже решила сложить стишок. Она ходила туда-сюда по проходу, водя пальчиками по спинкам сидений.

Тебе нравится

Только двадцать

Женились в церкви?

Боже мой!

Милли нравилось, как слова иногда сталкиваются друг с другом, а иногда легко становятся рядом. Ей нравилась неожиданность. Нравилось, что о стишках никто не знал, и даже она очень скоро их забывала. Бродячие стишки жили всего несколько мгновений.

Автобус мчался вперед, а мимо проносились деревья, кусты и дома. Дорога была длинной и прямой, и казалось, что в самом конце она срывается в пропасть, уходит в небо, в космос, во Вселенную, во что-то, в ничто и во всё.

Трава блестела в солнечном свете, и небо было красным, как огонь. И вдруг у Милли заболел живот, заболело все, потому что она вспомнила о кануне Первого дня ожидания. Она села возле Агаты и попыталась мысленно передать маме сообщение.

«Если голова может отрываться и улетать в прошлое, – размышляла Милли, – почему бы ей не полетать и в другие места?»

И она принялась повторять про себя: «ПРОСТИМАМПРОСТИМАМПРОСТИМАМ».

В соседнем ряду мама кормила малыша, а папа над ними суетился. У Милли потянуло в животе. Она посмотрела на Агату.

– А у вас есть семья, Агата Панта?

– Не суй нос, куда не надо!

– А кто самый главный по семьям? – спросила Милли.

– Что? – нахмурилась Агата. – Не знаю. Наверное, правительство.

– А можно самому себе сделать семью, если ты свою потерял?

На.

Всякий.

Пожарный.

– Тебе нельзя! Тебе же четыре года!

– Семь.

– Одно и то же. Ты не сможешь забеременеть!

– Почему?

– У тебя должны начаться… начаться… – Агата сглотнула. – К тебе должен гость прийти. Женский. Женский гость.

– Гость? Из правительства?

– Ну нет, конечно!

– А откуда?

– Ниоткуда!

– А почему тогда гость?

– Так говорят!

– Кто?

Агата шумно вздохнула.

– Сдаюсь! Гость из правительства. Он приходит к тебе домой и делает тебя женщиной!

Разглядывая кормившую ребенка женщину, Милли наклонилась к Агате и прошептала:

– А такие штуковины мне тоже принесут? Я себе такие не хочу.

– Это ты сейчас так говоришь! Сначала не хочешь, потом захочешь, а когда доживешь до моего возраста и они станут длиннющими, пожелаешь сдохнуть!

Папа в соседнем ряду склонился над своей женой.

– Можно потише? – прошипел он Агате, приложив палец к губам и кивнув на младенца.

– Нет! – крикнула Агата.

– Эй! – отозвался водитель автобуса. – Сбавьте там громкость!

Агата откинулась на сиденье и скрестила руки на груди. Милли принялась барабанить пальцами по подлокотнику.

– А кем вы хотели стать, когда вырастете? – шепотом спросила она у Агаты.

– Какая разница? – шепотом крикнула Агата.

– Мне интересно.

– Ладно! Я хотела стать высокой! И счастливой! Хотела стать медсестрой! Хотела набор винных бокалов! Не каких-нибудь там королевских, но хороших! И все! Разве это много? Но ничем я не стала! Ничего не получила! Потому что сам ты ничего не решаешь! Все решает жизнь!

– А вы хотели замуж?

– Никто не хочет замуж! Но все всё равно выходят!

Милли беспокойно заерзала на сиденье. Водитель автобуса посмотрел на них в зеркало.

– А вы и ваш муж сильно-пресильно друг друга любили? – шепотом поинтересовалась Милли.

– Что еще за вопросы, приставучка?

– Вы будете моей Четвертой точкой? – спросила девочка.

– Что? – выкрикнула Агата.

– Ш-ш-ш! – зашипел папа.

– Ладно-ладно, – сказала Агата и кивнула на Милли. – Если что, это она сумасшедшая.

Вот что еще Милли знает наверняка

В мире есть куча разных слов, но это вовсе не значит, что все их можно говорить. Это правило нигде не записано, но все о нем откуда-то знают. Все, кроме Милли. Какие-то слова говорить можно, а какие-то нельзя – и все тут!

Вот, к примеру, то, что совершенно точно никому нельзя говорить:

– И насколько вы жирный?

– А у вас в штанах член?

– Какие похороны вы хотите, когда умрете?

Как-то вечером, когда мама, ползая на коленях, мыла пол в ванной, Милли спросила:

– Мам, а какие ты хочешь похороны, когда умрешь?

Мама выпрямилась так резко, будто кто-то потянул ее за волосы. Милли отступила на шаг.

– Сегодня в школе лопнул шарик, Джордж испугался и заплакал, а Клэр засмеялась. А все остальные просто удивились. И я хочу, чтобы у меня на похоронах тоже все так удивились. Чтобы сердце у всех забилось быстро и чтобы все вспомнили, что оно еще бьется. Поэтому я хочу, чтобы ты взяла шарик, и чтобы папа взял шарик, и чтобы вы их в разное время лопнули.

Мама не отвечала.

– Ладно? – прибавила Милли.

– Иди к себе, – наконец сказала та.

Милли послушно пошла в свою комнату и села на ковер. Потом пальцами рисовала на нем узоры, лежала, свесив голову с кровати, и смотрела на перевернутый мир за окном. И все в этом мире казалось каким-то свободным…

Когда в комнату вошел папа, Милли разглядывала свои узоры на ковре – крошечные дорожки для крошечных людей.

– Почему, пап? – спросила она.

Папа взял ее на руки, и она обхватила его за живот ногами, совсем как раньше, когда была еще малышкой.

– Правило такое, – ответил папа. – Об этом не говорят.

– А кто это сказал?

Он пожал плечами.

– Бог?

– Но Бог все время всех убивает. Так мама говорит.

– Ну, значит, кто-то другой. Тот же, кто запрещает смеяться и тыкать в людей пальцами или появляться на почте без штанов. Все правила придумывает один парень. А мы должны их соблюдать. Поняла?

– Мне он не нравится, – вздохнула Милли.

Папа засмеялся.

– Он никому не нравится.

Несколько недель спустя Милли сидела на зеленом пластмассовом стуле в сарае у соседей. Она запомнила цвет стула, потому что, сидя на нем, пускала в голову только зеленые мысли. Трава. Деревья. Лягушки. Мусорное ведро. Диван. Странная штука, которая иногда бывает у папы между зубов. Камень на кольце вон у той тетеньки. Вон та банка. Школьный пенал.

Здесь были папа и мама Милли и все их соседи. Папа и остальные дяденьки были в шарфах и с банками пива. Свою банку папа держал в чехле с картой Австралии на одной стороне и тетенькой в купальнике на другой.

Все дяденьки очень громко обсуждали голы, какие-то периоды и квадраты, полунападающих, крайних нападающих и судей. И все эти слова сопровождались другими словами, которые обычно говорить запрещалось, но сегодня почему-то нет. Вроде «долбаный», и «дерьмо», и «Что это еще за придурок?», и «Какого черта? Этот ублюдок смеется, что ли?»

Другие тетеньки и мама ходили туда-сюда с тарелками, полными еды, кружились вокруг мужей в медленном танце и приговаривали:

– Ты смотри, как он со мной разговаривает! – И: – Хочешь подливки, милый? – И: – Эй! Руки прочь!

Папа говорил громко, мама много улыбалась, и оба вели себя не так, как обычно. Дети на улице кричали:

– Ты во́да! – И: – Ты сжульничал! – И: – Я с тобой больше не дружу!

А Милли сидела на своем зеленом стуле и думала: «Сельдерей. Огурец. Соус из авокадо». И ей снова показалось, что здесь, в сарае у соседей, есть какие-то правила, о которых не знает только она. Правила того, как дяденьки, тетеньки и дети должны вести себя друг с другом. Правила, по которым дяденьки сидят в сарае перед телевизором, тетеньки – между ними, а дети бегают на улице.

По телевизору показывали больших дяденек в одинаковой одежде. Они выстроились в ряд и шевелили губами, повторяя: «Радуйтесь, все австралийцы…», а камера кружила над огромным, точно ненастоящим полем.

– Будь я сейчас там, я бы умер от счастья! – громко произнес папа.

Он засмеялся, и остальные дяденьки засмеялись тоже, но в голове у Милли все еще эхом отдавался его голос. Те самые запретные слова, будто камешки на воде, подскакивали над всеми другими.

И Милли спросила у своих резиновых сапог:

– Разве можно умереть от счастья?

Карл-который-печатает-вслепую

До того как заболеть, Еви работала в дневную смену в универмаге. Как-то вечером, за ужином, она спросила:

– Ты никогда не мечтал остаться в универмаге на ночь?

– Конечно, мечтал, – ответил Карл.

– Надо как-нибудь попробовать, – заметила Еви. – Можно спрятаться в мужской примерочной, пока там будут все закрывать. Их никогда никто не проверяет. – Она заговорщицки улыбнулась. – В нашем городе мужчины не ходят по примерочным.

Потом они по очереди придумывали, что будут делать, когда воплотят задуманное.

– Попрыгаем на кровати, – предложила Еви.

– Съедим весь шоколад, – выдал Карл.

– А я перепробую всю помаду.

– Тебе не нужна помада, солнышко.

– Попечатаем на дорогущих компьютерах.

– Ты не умеешь работать на компьютере.

– Его необязательно включать.

– А я поотрываю с клавиатур все буквы и сложу из них тебе любовное послание.

– Ох, милый, мы же не дикари.

– Кто знает. Может, там мы ими станем.

В их разговорах об универмаге, казалось, родились новые Карл и Еви. Но их мечты так и не стали явью, потому что говорить они любили, а делать – нет, и их обоих это устраивало.

* * *

Когда Карл-который-печатает-вслепую сбежал из дома престарелых, он направился прямиком в универмаг и подождал, пока его откроют. Затем сел в кафе и обхватил кофе обеими руками. От этого ему становилось спокойнее.

Карл наблюдал за людьми. И у всех было будущее, была жизнь, были любимые люди. И ему казалось, что сам он парит над остальным миром и что таких чувств ему больше не дано будет познать. А потом, в половине пятого, он спрятался в одной из мужских примерочных и притаился.

Все сработало точно так, как говорила Еви, и с тех пор Карл проводил здесь каждую ночь. Когда выключали свет, он выходил из примерочной и на долгие часы забирался в одну из кроватей в мебельном отделе. Каждое утро проходил по берегу полтора километра до ближайшего лагеря отдыхающих, забегал в душ, мылся и возвращался в универмаг.

Днем он сидел в кафе, смотрел на свой кофе и думал: «Есть шоколад, прыгать на кровати, складывать тебе любовные послания». А потом, когда часы били половину пятого, Карл начинал все сначала.

Он прожил здесь почти три недели и обеспечил себе терпимое существование. Никто его не узнавал. Никто, судя по всему, не искал. Иногда ему, правда, мешал Стэн – невысокий молчаливый охранник со злобным лицом, которого Карл помнил еще со времен Еви. Но, как выяснилось, Стэн охранял почти весь город, а в универмаге бывал только один-два раза в неделю. Да и то в эти дни он почти все время сидел у себя в кабинете и пересматривал передачи восьмидесятых.

Карлу уже начинало казаться, что он может прожить здесь до конца своих дней; и это было бы здорово. У него под рукой имелось все необходимое, и уходить он не собирался. А потом появилась Просто Милли, все стало интересно и сложно, и у него родилась надежда.

В первую ночь, когда она пришла, он остановился за стойками с одеждой для беременных и наблюдал за тем, как она смотрит в окно. Карл видел, как Милли возвращается в отдел нижнего белья, и именно тогда решил, что должен о ней позаботиться.

На вторую ночь Карл следил за девочкой из-за Мэнни и размышлял, как бы заговорить с ней, не напугав. Но тут притопал Стэн, и Карл, разволновавшись, бросил Мэнни ему под ноги. Он хотел всего-то отвлечь охранника, чтобы Милли успела сбежать, но случайно отправил его на пару минут в отключку.

Тогда Милли со всех ног бросилась прочь, а Карл тем временем огляделся: Стэн ничком распластался по полу, а на голове у него лежал Мэнни. И Карл подумал: «Надо признать, Стэн, ты тот еще болван».

* * *

Однако пробраться в универмаг днем оказалось не так-то просто. Особенно теперь, когда Карла разыскивали. Люди знали, как он выглядит, – спасибо тем дурацким плакатам!.. К тому же надо думать и о Мэнни.

Как поступил бы Бренсон Спайк?..

Карл принес Мэнни к автобусной станции, спрятал за большим мусорным баком.

– Я скоро вернусь, – пообещал Карл.

Он прикрыл манекен своим фиолетовым пиджаком и ободряюще похлопал по плечу. Затем зашел в магазин «Все по доллару», купил очки и новую шляпу и уверенно отправился в универмаг – спина прямая, взгляд решительный.

Но никто даже не взглянул на Карла, и его это возмутило. Столько стараний, и все зря! Охранник не заметил его, когда он прошел мимо. Хелен не заметила, когда села за соседний столик в кафе. Секретарша из полицейского участка – когда всего в паре метров от него выбирала себе журнал. Никто его не искал. Никто не видел. А если и видел, то просто не обращал внимания.

Он никому не нужен.

Поздно вечером, после закрытия, убедившись, что Стэна нигде нет и что Милли не прячется в отделе нижнего белья или за горшками в кафе, Карл взял отвертку и оторвал дефисы со всех оставшихся клавиатур, какие только смог найти.

– Видишь, Еви? – сказал он. – Я дикарь.

Он разложил клавиши на прилавке в кафе и расставил их так, чтобы получились слова «Я ЗДЕСЬ». В детском отделе он нашел мел и на доске с меню тоже написал: «Я ЗДЕСЬ». Потом сдвинул столы и из солонок и перечниц сделал надпись: «Я ЗДЕСЬ».

Кабинет охранника в дальнем конце универмага оказался открыт, и Карл заглянул в каждый ящик, пытаясь найти хоть что-нибудь, что подсказало бы, где сейчас Милли. Ничего.

Где же она? Нашли ли ее? Что с ней сделали? Сев на стол, Карл потер лицо ладонями. И увидел перед собой совершенно белую стену. Он достал маркер и аккуратно вывел: «Туточки был Карл-который-печатает-вслепую». Буквы получились большие и округлые.

Утром он прошел почти километр до автобусной станции и проведал Мэнни.

– Ты как? – спросил Карл, приподняв пиджак. – Потерпи еще чуть-чуть, пока я ищу Милли.

Мэнни был в порядке, только разве что слегка взмок от утренней влажности.

– Нам нужен план.

Карл выглянул из-за угла здания и увидел стоянку с длинными местами для автобусов. Один автобус как раз закрыл двери и с урчанием ожил. В его окнах виднелись лица пассажиров: кто-то прижимался носом к стеклу, кто-то смотрел прямо перед собой. Автобус начал разворачиваться, а Карл одно за другим разглядывал лица пассажиров, будто фотографировал их глазами.

«Разыскивается, – думал он. – Пропал человек».

Вдруг в заднем окне автобуса он увидел лист бумаги, приклеенный изнутри: «Я ЗДЕСЬ МАМ».

– Милли? – выдохнул Карл.

И, когда автобус тронулся, поднимаясь по холму, – еще взволнованнее:

– Милли!

Стянув пиджак, он потряс Мэнни за плечи:

– Мэнни, Милли вон в том автобусе!

Карл сгреб маненкен под мышку и поспешил на станцию.

– Извините, – прохрипел он, подходя к кассе. – Куда едет вон тот автобус?

Дамочка за прилавком даже не посмотрела на него.

– В Калгурли, – ответила она, глядя в экран своего компьютера.

– Отлично. А туда едет еще какой-нибудь автобус?

– Конечно.

– Замечательно! Тогда один биле…

– Завтра в это же время.

Карл вздохнул и, опустив голову, коснулся лбом прилавка.

– Извините-ка, сэр, – сказала дамочка.

Он посмотрел на нее, и она наконец тоже на него посмотрела.

– Не надо так делать, сэр. – Она мягко отодвинула его от прилавка, достала тряпку и протерла то самое место, которого касался его лоб.

* * *

Карл стоял на тротуаре через дорогу от автобусной станции. Он держал манекен под мышкой и пытался понять, что же делать дальше. Вдруг возле него остановилась машина. Светловолосый паренек выглянул из пассажирского окна.

– Вы что, автобус пропустили, сэр? – спросил он.

Его брови озабоченно вздернулись вверх. Карлу он сразу понравился.

– Да, – ответил Карл.

Парень кивнул на манекен.

– Вас куда-нибудь подбросить, приятели?

Вдалеке, за холмом, послышался приглушенный звук полицейской машины.

– Да, – быстро отозвался Карл. Он повернулся к холму спиной и сгорбился, будто надеясь, что так его никто не увидит. Затем наклонился и посмотрел в окно машины на водителя. За рулем сидела светловолосая девушка со спокойным лицом.

– Мы едем на восток. – Она улыбнулась. Ее улыбка могла бы оживить мертвеца.

– О! – воскликнул Карл. – Мне нужно в Калгурли.

Ее совершенные молодые ножки сверкали и поблескивали из-под руля.

– Э-э, сэр, – сказал парень. – Ваша, э-э, штуковина, сэр…

– Ой! – Карл вдруг понял, что Мэнни бодает его в лицо. – Извините, пожалуйста. – Карл потряс манекен и скорчил рожу. – Он живо-о-о-ой!

Но ни парень, ни его спутница шутку не поняли.

Полицейская машина тем временем приближалась. Она была уже в паре сотен метров от них. Карл пригнулся.

– У вас все хорошо, сэр? – Парень снова высунулся в окно.

Карл согнулся в три погибели у сточной канавы. Ему нравилось, что паренек называет его сэром. Прямо как на примерке костюма в дорогом магазине.

– Да, спасибо, – он выглянул из-за машины.

Полиция проехала мимо.

– Просто потерял равновесие.

Карлу вдруг понравилось быть старым: никто почему-то не подозревал его во лжи. Такое вот предубеждение насчет стариков – все считают их невинными, как дети. И Карл был не против. Хоть какое-то справедливое вознаграждение за то, что ты столько лет прожил на этом свете.

Вскоре полиция скрылась из виду. Карл встал, отряхнулся, подмигнул девушке и улыбнулся пареньку.

– Мы любим друг друга, – признался тот. – Только водительских прав у нас нет.

Карл заметил наклейку с буквой «У» на лобовом стекле.

– Понятно, – кивнул он. – Все круто. – И прибавил: – Я не против.

Он внимательно посмотрел на лица молодых людей, пытаясь понять, в ходу ли у них еще слово «круто», но так и не понял.

Девушка перегнулась через колени своего ухажера.

– Если хотите, мы с радостью подбросим вас до Калгурли.

Карл кивнул и указал на заднее сиденье:

– Местечко найдется?

* * *

Устроившись на заднем сиденье машины, Карл старался не думать о блестящих ногах девушки. По одну сторону от него расположился Мэнни, пристегнутый ремнем, по другую – коробки с измельчителем и хлебопечкой.

Карл подался вперед и положил руки на спинки передних кресел. Боковые стекла были опущены, и оба подростка сидели, высунув руки наружу и болтая ими на ветру.

Да, этим двоим было невдомек, что ждет их впереди. Им еще столько всего предстояло узнать!.. Помнил ли Карл тот самый миг, когда вдруг понял, что совсем ничего не знает о жизни? Нет. Он осознавал это постепенно, в течение многих лет, будто потихоньку таял. Тут ему вспомнился «Волшебник страны Оз»: «Я таю!»

Девушка улыбнулась Карлу в зеркало заднего вида.

– Ремень.

Карл откинулся на сиденье, пытаясь вести себя по-свойски. Он вспомнил о Бренсоне Спайке.

– Знаете, – начал он, – когда я был в вашем возрасте, ремней вообще не существовало. – Карл пристегнулся. – Все эти предосторожности – тот еще бред. Как считаете?

– Ого, сэр! – паренек повернулся к Карлу и уставился на него такими круглыми глазами, будто наткнулся на древний город. – Не было ремней? Сколько ж, получается, вам… ну…

«Сэров» в его словах становилось все меньше.

– Вы, наверное, и пьяными никогда не водили? – спросил Карл надменно.

– Нет, сэр. Не пью.

– Он будет нейрохирургом, – вставила девушка.

– Ага. – Парень пожал плечами. Выражение лица у него было глуповатое.

– У моего малыша такая уверенная рука.

Тот поднял руку у себя перед глазами.

– Надеюсь, – сказал он.

Карлу парень нравился все меньше.

– Вот так вот, – продолжил Карл, обхватив руками Мэнни и измельчитель. – Я постоянно ездил пьяным. Даже легавые были в курсе.

Он чувствовал, что Мэнни смотрит на него краем глаза, будто знает, что все это вранье.

– А чем вы занимались, сэр? – спросил парень.

– Чем я занимался?

– Ну, работали кем.

Прошедшее время.

– Я… э-э… – Карл попытался придумать что-нибудь впечатляющее.

– А кто это у вас там? – спросила девушка, разглядывая Мэнни в зеркале.

Она избавила Карла от неловкости.

– Это что, какая-то странная, ну… секс-игрушка? – Слово «секс» она произнесла шепотом. – Если что, мы вас не осуждаем.

– Ага, – поддакнул паренек, игриво шевеля бровями. – Не осуждаем. У всех свои причуды.

Ох, как же Карлу хотелось, чтобы это была «какая-то-странная-ну-секс-игрушка»…

– Да, – выпалил он, прежде чем понял, что говорит. – Секс. И все такое. Много всякого.

– Ого, – сказал парень.

Он повернулся к Мэнни и принялся его разглядывать, словно пытаясь понять, как они с Карлом это делают.

– Но со взрослыми, – поспешно прибавил Карл. – С очень старыми взрослыми.

– Нам это тоже нравится, – заметила девушка. – Ну, вы поняли. Это.

– А что у вас с руками? – спросил парень.

– А что с ними?

– Да, что это с ними? Почему они так дрожат? Вы на чем-то сидите, да?

Карл посмотрел на свое сиденье.

– На чем-то сижу?

– Да все нормально! Вы поэтому в Калгурли едете? Хотите оттянуться?

– Оттянуться? Это как? – Карл ничего не понимал и на секунду замер, стараясь собраться с мыслями.

Он повернул голову и посмотрел в заднее окно. Смолянисто-черная дорога вылетала у них из-под колес, как бесконечно длинная лента из кармана у фокусника. Карл глянул на измельчитель и хлебопечку и подумал, что, должно быть, приятно вместе с кем-нибудь пользоваться такими приборами. Что может быть лучше, чем начать новую жизнь с измельченных овощей и горячего хлеба?

– На том автобусе кое-кто уехал, – признался Карл. – Мне нужно их догнать.

Девушка с любопытством оглядела его в зеркале.

– Ваша любимая?

Карл подумал и ответил:

– В каком-то смысле.

– Ах, – вздохнула та. – Старческая любовь – это так мило! – Она повернулась к своему ухажеру. – Мы должны догнать этот автобус. – И к Карлу: – Мы вас довезем. Вы такой милый!

«Милый?» – подумал Карл. Он не понял, комплимент это или оскорбление.

– Вы женаты, сэр? – спросил парень.

– Да. То есть нет. Все сложно.

– А почему? Где ваша жена?

Карл посмотрел на свои пальцы. «Я рядом, Еви», – напечатал он у себя на коленях.

– На кладбище, – ответил он.

– А… – протянул парень. – То есть она…

– Там. Да.

– Ой, – он снова посмотрел на Карла. – Простите, сэр. Мне жаль.

– Ты такой воспитанный, малыш, – сказала девушка.

Она уставилась на своего парня, и машину стало косить влево.

– Э… – Карл указал на дорогу.

– Нет, это ты воспитанная, – заметил паренек. – Ты, моя малышка.

Девушка остановила машину у обочины, коснулась его лица руками и, с отчаянием глядя ему в глаза, прошептала:

– Не умирай. Не смей умирать.

– Не умру. – Паренек приобнял ее за плечи. – Обещаю.

– Скажи полностью, – она сжала его лицо. – Скажи: «Я никогда не умру».

– Я никогда не умру.

Он умрет, хотел заметить Карл, а подростки тем временем уже целовались с таким жаром, как их, вероятно, научили кинокартины: повисли друг на друге – хватались за руки, тянули за одежду и волосы, кусали губы, будто пытались вывернуть один другого наизнанку. И останавливаться они не собирались. Карл вдруг вспомнил, как любят говорить о дожде сельские жители: «Сейчас начнется!» – и пробормотал:

– Я, наверное… Мы пока выйдем. Подышать.

Подростки его не слышали. А может, и слышали, но им было все равно. Паренек уже снимал футболку… Интересно, а у всех молодых сейчас такие мышцы?

– Мы будем… – Карл кивнул наружу. – Я оставлю вас…

Он не мог отвести глаз от груди паренька. Невероятно. Как в кино.

– …оставлю…

Карл коснулся собственной груди в том месте, где когда-то могли быть такие мышцы. А были ли они у него вообще?

– …наедине.

Карл потянулся через Мэнни и открыл дверь, потом вытолкнул его наружу и вывалился следом. Он тихонько закрыл дверь, будто боялся разбудить спящих детей. Затем поднял Мэнни и потащил к ближайшему дереву.

Прислонив манекен к стволу, Карл встал рядом. По обе стороны от дороги росли невысокие одинокие эвкалипты, а из красной земли тут и там торчали пучки травы – редкие, как усики у подростка.

– Вот пижон! – вздохнул Карл и, оттянув ворот рубашки, посмотрел на свою грудь.

Он чувствовал на себе внимательный взгляд Мэнни.

– Не надо так на меня смотреть. – Карл оперся о ствол дерева. – И прости за… Ну… секс-игрушку. – Последние слова он почему-то тоже произнес шепотом. – Я бы никогда… – он пожал плечами и скрестил руки на груди. – Я даже не знаю, как это делается.

От машины доносились приглушенные звуки. Они становились все громче.

– Да что они знают о любви, Мэнни? – спросил Карл.

Машина громко и часто загудела, и несколько розовых и серых какаду неподалеку вспорхнули в небо.

* * *

Привалившись к дереву и крепко обнимая единственную ногу Мэнни, Карл уснул. Его разбудили хлопки дверей и чье-то хихиканье.

– Сэр? – позвал паренек.

– Скорее, Мэнни! – неожиданно воскликнул Карл. – Притворись мертвым!

Он рухнул на землю, и гравий больно вонзился ему в затылок.

«Не волнуйся, Мэнни, – напечатал Карл у манекена на ноге. – Будет весело. Им понравится».

Карл сквозь ресницы наблюдал за приближающимися подростками. Парень шлепнул девушку пониже спины. Она подпрыгнула на месте и с притворной досадой пригрозила ему пальцем.

– Сэр? – паренек навис над Карлом и загородил ему солнечный свет.

Вокруг потемнело, и Карл почувствовал толчок в плечо.

– Сэр, – повторил паренек. – Мы готовы.

Он схватил Карла за плечи и потряс.

– Сэр, вставайте.

Карл не шевелился.

– Он что… того? – ахнула девушка.

– Сэр… – Парень вдруг шлепнул Карла по лицу. – Вставайте уже!

Карл ощутил его дыхание у себя на щеке.

– Ты убил его! – принялась причитать девушка, то и дело срываясь на крик. – Тупой ты придурок! Я знала, что однажды ты кого-нибудь прикончишь!

– Я его не трогал! – воскликнул парень.

– Не нужно было подбирать такого древнего старика! Я же сказала, что он слишком старый!

Карла от этих слов начало слегка трясти.

– Заткнись, тупая стерва! – выкрикнул парень. – Дай подумать! Я не могу думать, пока ты жужжишь над ухом!

Она принялась бить его, молотить кулаками по груди, но он даже не поморщился. Супермен какой-то.

– Что нам с телом-то делать? – спросила девушка.

– Закопаем его, – ответил паренек и потянул Карла за ногу.

Тут Карлу стало неловко, и он открыл глаза. Растопырив пальцы на обеих руках, он помахал подросткам, как машут гости в камеру на телепередачах.

– Сюрприз? – сказал он с сомнением.

Парень бросил его ноги и закричал, девушка тоже заорала. Карл не помнил, чтобы кто-то так его пугался. Он улыбнулся и, чуть поморщившись от боли в костях, поднялся на ноги.

– Шутка такая, поняли? – он повертелся, чуть пританцовывая.

Весь оставшийся путь они провели в напряженном молчании. Карл пытался завести разговор – поболтать о семьях, погоде и автомобилях – но безуспешно. Потом он принялся читать надписи на указателях и дорожных знаках:

– До Калгурли сто километров – чуть-чуть осталось! Уступите дорогу! Перегон скота!

Он указывал на птиц в небе и на сбитых животных, отмечал новые кустарники и все время говорил с восторгом, стараясь привлечь внимание подростков. Потом решил попробовать по-другому.

– Скажите, – начал он, – сколько вы знаете Мертвых Созданий?

– Прощу прощения? – удивилась девушка.

Карл прочистил горло.

– Ну… У вас умирал кто-нибудь из близких?

– Какая вам разница? – спросил паренек. – Вы что, нас убить хотите?

– Нет! Конечно, нет! Просто спрашиваю. Вот доживете до моего возраста, и все, кого вы любите, уже умрут.

Девушка остановила машину у обочины и вышла.

– Я в туалет, – бросила она. – И чтоб когда вернусь, никто тут не притворялся трупаком, поняли? Или я вас лично прикончу! – Она захлопнула дверь и скрылась в кустах.