Текст книги "Потерять и найти"
Автор книги: Брук Дэвис
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
6:00. Просыпается без будильника. Не открывая глаз, надевает коричневые очки. Смотрит на настенные часы. Ободряюще кивает. Идет в ванную, двигаясь в такт их тиканью. Осторожно обходит тапочки мужа, которые лежат здесь с его смерти.
6:05 – 6:45. Садится на Стул Неверия и измеряет упругость щек, расстояние от груди до живота, трясучесть кожи на руках. Считает «чужеродные» волосинки, старые морщины и новые морщины. Записывает показатели в «Книгу Старости», поглядывая в зеркало и объявляя каждое свое действие вслух.
– Замеряю трясучесть кожи на руках! – кричит она, размахивая рукой и глядя на свое отражение. – Хуже, чем вчера! Как всегда!
6:46. Позволяет себе один раз очень-очень печально вздохнуть.
6:47. Идет в душ. Кричит:
– Я моюсь!
В душе ничего больше не говорит.
7:06. Одевается в один из четырех своих коричневых костюмов.
– Колготки! – кричит она, натягивая их до пупка. – Юбка! Блузка! Туфли!
7:13. Готовит на завтрак яичницу с беконом и поджаренным цельнозерновым хлебом.
7:21. Садится на Стул Дегустации. Режет свой завтрак на маленькие квадратики и проглатывает их один за другим, то и дело выкрикивая:
– Ем бекон!
7:43. Садится на Стул Созерцания. Держится за колени и наблюдает за улицей через дыру в плюще.
– Слишком конопатый! – кричит она на прохожих, вскакивая со стула и тыча в них пальцем. – Слишком азиатский! Слишком лысый! Подтяни штаны! Дурацкие туфли! Слишком много заколок! Тонкие губы! Слишком фиолетовый костюм! Острый нос! Лицо кривое! Острые коленки!
Иногда оскорбления сыплются и в адрес соседских дворов…
– Кусты подстригите! Слишком много цветов! Кривой ящик!
…и даже птиц:
– Слишком веселые! Мало ног!
Слова отскакивают от стен комнаты, становятся все громче и громче. Напоследок Агата выкрикивает одно общее оскорбление, которое, как ей кажется, никогда не производит желаемого впечатления:
– Человечество обречено!
12:15. Обессиленной грудой падает на стул.
12:16. Позволяет себе передохнуть.
12:18. Ланч. Ест сандвич. Режет его не квадратиками, а длинными полосками.
– Разнообразие очень важно! – кричит она и подносит одну полоску ко рту. – Если, конечно, хочешь остаться в своем уме!
12:47. Дневное чаепитие. Чашечка чая с печеньем. Садится в прихожей на Стул Возмущения. Глядит на коричневую стену и кричит:
– Громкие газонокосилки! Горластые соседи!
А иногда, когда в голову больше ничего не приходит…
– Коричневые стены!
Ей нравится возмущаться, потому что в такие секунды она чувствует необъяснимое оживление.
– Мне нравится это чувство! – заявляет Агата стене.
13:32. Прибирается дома…
– Чищу вешалки! Полирую лампочки!
15:27. Садится на Стул Несогласия в гостиной и пишет несколько новых жалоб. Кладет их в коробку, подписанную: «РАЗОСЛАТЬ ПОТОМ». Несколько раз подчеркивает слово «потом», хотя когда это – «потом» – не знает.
16:29. Делает одно из двух: сидит на Стуле Невидимости (закрывает глаза и слушает шипение телевизора) или, гораздо чаще, сидит на Стуле Разочарования и смотрит на тапочки мужа.
17:03. Ужин. Как всегда, жаркое. Поливает мясо, картошку и брокколи мясным соусом.
18:16. Сидит на Стуле Непринужденности. Выпивает чашку горячего супа и смотрит помехи в телевизоре.
20:00. Снимает всю одежду. Туфли! Блузка! Колготки! Аккуратно их вешает.
20:06. Сидит на Стуле Неверия и смотрит на себя в зеркало.
20:12. Надевает ночную сорочку и выключает свет.
Только в темноте Агата снимает свои коричневые очки. Но даже в кровати она укрывается с головой одеялом и крепко зажмуривается. В такие секунды мир будто слишком близко над ней нависает.
И в те спокойные мгновения между сном и явью, когда сознание еще не спит, но уже не бодрствует, примерно в полдесятого – Агата позволяет себе почувствовать одиночество.
Но сегодня в 10:36 все изменилось6:00. Проснулась. Нащупала свои коричневые очки.
6:05 – 6:45. Сидела на Стуле Неверия, крича:
– Считаю морщины! Вот этой на колене раньше не было!
Записала в свою книгу: «Новая «колинка» – в графе «Количество морщин».
6:47. Зашла в душ:
– Включаю воду!
7:06. – Колготки! Юбка! Блузка! Туфли!
7:22. – Ем яичницу!
7:56. Села на Стул Созерцания.
– Машина в неположенном месте!
8:30. – Цветы не растут!
9:16. – Грязный тротуар!
10:12. – Шлем – это не украшение!
10:36. Мимо медленно проехала полицейская машина.
– Такого раньше не было! – заметила Агата.
10:42. Та же полицейская машина проехала в обратную сторону.
– Такого тоже!
10:47. По улице пробежала маленькая девочка с кудрявыми рыжими волосами. Открыв ворота, она забежала к Агате во двор и спряталась за оградой.
– Чего? – крикнула Агата.
10:48. Мимо вновь проехала полицейская машина. Девочка опустила голову, прижалась к кирпичной стене и посмотрела на Агату.
– Чего? – закричала Агата.
10:49. Девочка выглянула из-за ограды и оглядела улицу. Потом снова посмотрела на Агату, покинула двор, перешла дорогу и двинулась по дорожке к дому напротив. Девочка подергала ручку двери, достала из-под коврика ключ, опять оглядела улицу и скрылась в доме.
10:50. – Чего? – крикнула Агата.
Она следила за этим домом. Три месяца назад она видела, как к нему подъехала «скорая» с выключенной мигалкой. Из дома вынесли носилки, накрытые белой простыней, и под ней Агата различила очертания человека. Вскоре к тому дому потянулась вся улица: соседи несли свою жалостливую еду, и на лбах у них было написано: «Как же хорошо, что это случилось не с нами!»
Позже она видела, как вереница машин привозит к дому цветы. Видела, как мать тает на глазах.
– Поешьте то, что вам принесли! – как-то раз крикнула ей Агата.
Она видела девочку. Та была совсем еще ребенком.
– Я не буду вам докучать! – сидя на Стуле Созерцания, заявила Агата. – Так вам будет лучше! – Она скрестила руки на груди. – Уж поверьте!
Поэтому, увидев девочку снова, Агата вспомнила, что отец ее мертв, а мать уехала. Агата видела ту два дня назад: смотрела ей прямо в глаза через дыру в плюще и оконное стекло. Видела, как она кладет в багажник чемодан. Видела в ее глазах что-то, похожее на мольбу. Будто они спрашивали: «Разве можно состариться и не впустить печаль в свою жизнь?..»
Агата почувствовала дрожь во всем теле.
Она не понимала, в чем дело, но знала: что-то случится.
– Что-то случится! – повторяла она. – Что-то не так!
Агата прильнула к стеклу, наблюдая, как мама и дочка садятся в машину и уезжают.
И все яснее понимала: что-то случится.
11:37. Агата старалась не думать о возвращении девочки. Она попыталась забыть о ее матери и о том, что машина так и не вернулась. Она силилась сосредоточиться на домах других соседей.
– Лужайка неровная! – кричала она. – Много сорняков! Уродливая собака! Много детей! И все они уродливые!
Но потом дверь через дорогу приоткрылась. На пороге возникла девочка. Агата наблюдала, как она переходит дорогу, открывает ее ворота и идет по подъездной дорожке.
– Чего? – крикнула Агата.
Девочка постучала во входную дверь, сжимая в руке лист бумаги.
– Нет, спасибо! – крикнула в окно Агата. – У меня и своих хватает!
Девочка исчезла и вскоре вернулась, размахивая пластмассовой корзиной. Поставив корзину под окном, девочка забралась на нее и теперь стояла лицом к лицу с Агатой.
– Что это такое? – спросила девочка, показав ей лист бумаги.
Агата сощурилась.
– Если скажу, ты от меня отстанешь?
Девочка кивнула.
– Это план маршрута.
– А что это?
– Бумажка, в которой говорится, куда поедет человек. Это имя твоей мамы здесь написано?
Девочка снова кивнула.
– Два дня назад она уехала в Мельбурн. – Агата замолчала. – А через шесть дней поедет в Америку. – Они смотрели друг на друга через стекло. – А теперь уходи.
На следующий день7:43. Девочка стояла у окна в доме напротив и наблюдала за Агатой. Они уставились друг на друга. В глазах девочки читался вопрос вроде: «А как это – стареть?»
8:07. Агата завесила окно наволочкой, чтобы не видеть девочку.
9:13. В окно кто-то постучал. Агата подпрыгнула от неожиданности.
– Я есть хочу, – послышался тихий голосок.
Агата сделала погромче шипение в телевизоре. Ш-ш-ш-ш-ш-ш.
12:15. Агата сняла с окна наволочку. Девочка снова смотрела в окно из дома напротив, только теперь сидя.
15:27. Агата попыталась написать пару жалоб, но на ум ей пришло только: «Дорогая мамаша девочки из соседнего дома! Ты что о себе возомнила?»
16:16. Девочка продолжала смотреть на Агату в окно. Агата не могла сосредоточиться. Она думала только о лице ее матери, о ее беспечном поступке…
А потом она, не отдавая себе отчета в том, что делает, пошла в прихожую, расталкивая письма, и открыла дверь. В руках Агата держала блюдце с чашкой и парой печений.
Свежий ветер подул ей в лицо и объял все ее тело. Ох, она уже давно позабыла это чувство!.. Он проникал сквозь колготки и щекотал ноги.
Дыхание сбилось.
– Раньше такого не было!
Сорняки во дворе у Агаты были одного с ней роста. Они приветствовали ее, словно толпа истощавших бедняков.
– Вы от меня ничего не получите! – крикнула Агата, продираясь сквозь них локтями.
Агата остановилась в воротах и огляделась.
– Слишком много трещин в асфальте! – выкрикнула она. – Перехожу дорогу! Слишком расфуфыренная ограда! Поосторожнее, машина, я из-за тебя останавливаться не буду! А это совсем несложно! Ногами двигать, да и только! Я уже миллион раз это делала! Раз уж у меня есть ноги – можно ими и пользоваться!
Агата пошла по дорожке к дому напротив и постучала в дверь. Открыла девочка.
– Здравствуйте, – сказала она.
Агата протянула ей тарелку с печеньем и чашку чая. Девочка посмотрела на угощение.
– Ну? – поторопила ее Агата.
Девочка взяла печенье, но на чашку внимания не обратила.
– Позвонила своей маме?
Девочка принялась жевать печенье, не поднимая взгляда.
– У нее выключен телефон.
– Ну, позвони другим родственникам. – Агата посмотрела на чашку и сделала глоток. – Есть они у тебя?
– Моя тетя живет на востоке, – отозвалась девочка. – В Мельбурне.
По сравнению с ней Агата чувствовала себя огромной. Разве сама она была когда-нибудь такой маленькой?
– Но мама говорит, что нам с ней больше никто не нужен.
– Ах вот как! А тете звонить ты не пробовала?
– Я не знаю ее номер.
– А телефонной книжки у тебя нет?
– Она у мамы в телефоне.
– Посмотри в справочнике!
– Каком справочнике?
– Как ее зовут?
– Джуди.
– Какая Джуди?
– Тетя Джуди.
– Тетя Джуди! Из Мельбурна! – Агата развернулась и пошла обратно по дорожке, размахивая руками и расплескивая чай в стакане. – И что мне теперь делать?
Девочка ее догнала.
– У меня папа умер.
– Ну и… – Агата обернулась. – У меня тоже! – и через силу глотнула чай.
– Когда?
– Шестьдесят лет назад!
– А мой только три месяца.
– Это тебе не соревнование! И вообще! Я без своего живу гораздо дольше! Так что вот!..
– А что было у него на похоронах?
– Что это еще за вопрос такой?
– Мама не пустила меня на папины похороны.
– Ну и правильно сделала!
– А почему вы все время кричите?
– А почему ты шепчешь?
– Я не шепчу.
– А я не кричу! – Агата собралась было перейти дорогу, но вдруг замерла. Оглядела дом напротив. Снова нехотя глотнула чай. – Это я там живу?
Девочка кивнула.
– Но он… – Агата замолчала.
Именно таких домов боятся дети. Именно на такие дома взрослые смотрят с жалостью и пренебрежением.
Агата опять поглядела на девочку.
– Ты уверена?
Девочка снова кивнула.
– Вы поможете мне найти мою маму? – спросила она.
– Конечно, нет! – воскликнула Агата. – У меня дел невпроворот! Я очень занята! Иди в полицию!
– Не могу. Мне хотят дать новых родителей.
– Иди домой! – Агата двинулась к своему дому. – И еще раз позвони своей матери!
18:16. Села на Стул Непринужденности. Выпила кружку горячего супа и уткнулась в телевизор.
18:24. Помехи стали походить на лицо девочки.
18:25. Вылила остатки супа в раковину.
18:26. Сняла всю одежду. Туфли. Блузка. Колготки. Повесила их.
18:31. Села на Стул Неверия и посмотрела на себя в зеркало.
18:33. Ее лицо превратилось в лицо девочки.
Случайно смахнула часы с полки и разбила вдребезги о кафель.
18:33–18:45. Смотрела на разбитые часы.
18:46. Надела ночную сорочку и выключила свет.
И на следующий день5:36. Агата постучала в дом к девочке и вручила ей тарелку жаркого с картофелем и брокколи.
– Спасибо, – поблагодарила девочка и тут же принялась есть руками.
– Ты чего творишь?
– В каком смысле? – Девочка уже перепачкала лицо мясным соусом.
– Ты же еще маленькая! Ты должна гулять! Играть! А не сидеть у окна!
– Но вы сидите.
– Я старая! И мне можно! Могу делать, что хочу! Со старостью приходит свобода!.. Записывай скорее! Это важно! Потом пригодится!
– Я прячусь.
– От кого?
– От Хелен. И Стэна. И от своих новых мамы и папы. И от полиции.
Агата уставилась на нее в упор.
– Ты чего натворила?
– Не знаю, – сказала девочка и вдруг заплакала.
20:12. Агата надела ночную сорочку и выключила свет. Направляясь к кровати, споткнулась обо что-то мягкое. Включила свет.
20:13. Пнула тапочки мужа. Они пролетели через всю комнату.
20:14. Включила свет в ванной и посмотрела на себя в зеркало. Снова то странное чувство. Поднимается в горле…
– Это она мне внушила!
И на следующий день6:00. Агата решила: с меня хватит!
7:43. Собрала в сумку все самое необходимое. «Книгу Старости». Две пары наручных часов и одни настольные из шкафа. Запасное белье. Две блузки. Немного печенья. Банкую супа. Жалобную книгу.
8:12. Застегнулась на все пуговицы и крепко прижала сумку к себе.
Постучала в дом напротив.
– Ты маме еще раз звонила? – спросила Агата, когда девочка открыла дверь.
– У нее опять выключен телефон. – Девочка опустила взгляд.
– Ну, это первый признак, что звонишь ты по адресу!..
Девочка заметила у Агаты сумку.
– А куда это вы идете?
– …ничего, будешь звонить ей всю дорогу! Она так легко не отделается!
– Вы меня хотите куда-то отвести?
– Я ни на какие ваши самолеты не сяду, даже не заикайся!
– Прошу прощения?
– И в полицию не пойду! Знаем-знаем, что они делают с теми, кто живет в таких вот домах! – Агата махнула рукой на свой дом. – С такими, как я! Запрут в какой-нибудь психушке со всякими трясущимися стариками!
Девочка растерянно стояла на месте.
– Ну что ты стоишь? Собирайся.
Девочка ненадолго исчезла, а потом появилась с рюкзаком.
– Все, что ли?
Подняв с земли какую-то длинную пластмассовую штуковину, девочка кивнула.
– Это еще что такое? – спросила Агата.
Девочка прижала штуковину к груди.
– Нога.
– О господи. Ну, пошли уже! Мы едем в Мельбурн!
Карл-который-печатает-вслепую
У Карла не было ни компьютера, ни печатной машинки, ни даже клавиатуры. Он печатал на крышках мусорных баков, на головах у детей, у себя на ногах и в воздухе. Прежде чем задать вопрос, он всегда набирал его пальцами, чтобы убедиться, что и правда хочет его задать.
В уединении собственного дома, еще до того, как съехался с сыном, Карл рисовал клавиатуры на журнальных столиках, на стенах, даже в душе. Ему нравилось, как двигаются его руки, как пальцы пускаются в пляс.
В детстве он наблюдал за пальцами матери, а позже – за пальцами Еви. Они отскакивали от кнопок, как капли дождя от горячего асфальта. И вскоре изгиб искривленного женского пальца казался ему таким же изящным и привлекательным, как изгиб женской ступни или шеи.
* * *
Прощаясь с отцом в доме престарелых, сын Карла сказал:
– Скоро увидимся, пап, – и поцеловал его в щеку.
Почувствовав прикосновение его колючей щеки, Карл вдруг осознал, что сын уже бреется. Уму непостижимо! Не успел он моргнуть, вздохнуть и научиться ползать – а жизнь уже пролетела! И вот он в окружении стариков, которые и до туалета дойти-то не могут!
Карл встал у окна и посмотрел вслед сыну, идущему по стоянке.
Ох уж этот мальчик… В каждом его движении читались неуверенность, осторожность. Пятка – пальцы, пятка – пальцы.
«И когда это он начал так ходить?» – размышлял Карл.
Еви всегда двигалась легко и непредсказуемо, как соль, сыпавшаяся из солонки. Их сын же обдумывал каждый свой шаг, точно направлялся к чему-то страшному и неизведанному. Пятка – пальцы, пятка – пальцы.
* * *
Все это затеяла его невестка Эми.
– Я каждый вечер иду домой и мысленно готовлюсь увидеть в кресле труп! – услышал Карл как-то ночью сквозь тонкую стену, которая отделяла его спальню от спальни сына.
Невестка Карла была маленькой худощавой женщиной, чей парфюм всегда заходил в комнату первым.
– Но это же мой отец, – ответил его сын Скотт.
– А я твоя жена! – Эми на секунду замолчала. – Ты же помнишь, что доктор сказал про мое давление.
Повисла долгая пауза, и Карл лежал в кровати, держа руки по швам, словно ждал, что в него выстрелят из пушки.
– Ладно, – сказал наконец его сын.
Карл сжал пальцы.
– Я с ним поговорю.
Карл повернул голову набок и прижался щекой к подушке. Сощурился, глядя во тьму.
– Еви, – прошептал он и протянул руку с опущенной вниз ладонью.
Он касался воздуха, представляя, что касается ее тела. Представлял, что ее нос касается его собственного, представлял ее дыхание на своем лице, ее руку у себя на спине.
– Еви, – произнес он снова, потому что только это слово приходило ему на ум.
Он положил руку на подушку и закрыл глаза.
Утром, когда Скотт и Эми начали собираться на работу, Карл уже сидел за обеденным столом с собранной сумкой. Он надел шляпу и перчатки, которые когда-то надевал за рулем.
– Пап, – начал было Скотт и вдруг замер на пороге кухни.
Карл прочистил горло.
– Мне пора съезжать, – сказал он, стуча пальцами по столу.
Скотт подвинул стул и сел рядом с ним. Карл молчал, переплетя пальцы. Скотт осторожно накрыл их ладонью. Карл провел по ней пальцем и подумал: «Эту руку создал я».
* * *
Карл сидел на краю своей кровати. В комнате находились еще четверо мужчин – совсем бледные, почти под цвет стен. Они лежали в своих кроватях, скучающе разинув рты, и с заметным усилием моргали.
– Ну, – сказал Карл вслух. – Вот и все.
В дверях показалась медсестра и окинула его взглядом.
– Распаковываться будете, мой милый?
– Конечно, – ответил он. – Только осмотрюсь немного.
Медсестра улыбнулась. У нее была красивая улыбка.
– Осмотритесь-осмотритесь, – она оперлась о дверной косяк. – Но через час будем ужинать. – Медсестра подмигнула и, развернувшись на каблуках, тряхнула на прощание хвостиком. Карл смотрел, как ее бедра покачиваются из стороны в сторону.
Было еще светло, когда Карл вышел в коридор и отправился на ужин в столовую. Часы на стене показывали половину пятого. Вскоре перед ним уже стояла тарелка с неопознанным блюдом, и он опять подумал: «Ну, вот и все».
Не снимая шляпы и перчаток, он сидел за длинным столом, какие показывают в картинах про тюрьмы. Виляющая бедрами медсестра подсела к нему и, заглянув в глаза, взяла за руку.
– Все хорошо, мой милый? – спросила она.
Давненько на него не смотрели с таким вниманием. Карл закрыл глаза, запоминая это мгновение. У нее были темные волосы, темные глаза и бледная кожа. Она такая чистая…
«В другое время, в другом месте, – думал он, – я бы ее поцеловал».
Вот бы уткнуться лицом ей в грудь… Жизнь стала бы терпимей.
Вместо этого он посмотрел на девушку своими старческими глазами.
– Да, – сказал он, печатая слова у нее на руке. – Спасибо.
По сравнению с ее телом, его собственное казалось ему жалким – старое и высохшее. Но медсестра смотрела на него с такой добротой, что он обо всем забывал.
Потом она встала и пошла прочь, все так же покачивая бедрами, а Карл сидел, разглядывал что-то, отдаленно похожее на гороховое пюре, и размышлял о том, как она могла бы покачиваться у него на коленях, прямо здесь, на этом стуле, у всех на глазах. Никто бы ничего даже не понял.
И тоскливо впихивая в себя и через силу глотая раздавленный горох, он думал: «Я никогда не делаю то, чего хочу».
Вот что Карл знает о том, как печатать вслепуюКогда Карл был еще маленьким мальчиком с большими планами, он иногда притворялся, что плохо себя чувствует, лишь бы пойти с мамой на работу.
Она трудилась в просторном кабинете, где рядами сидели наборщицы. Карл забирался к ней под стул и, едва касаясь головой сиденья, смотрел на ее красивые прямые ноги. Они были так упрямо и крепко сжаты, что, казалось, их не разъединить даже ломом. Но в округлости ее голеней читалась нежность… Карл до сих пор помнил эти смутные очертания матери: ее ноги, пальцы, отражение в зеркале.
Женщины казались ему таинственными существами, которых впору держать в витрине или вешать на стены. Сидя под стулом у матери, он закрывал глаза и прислушивался к громкому и безжалостному стуку печатных машинок. Хорошенькие женщины вокруг сидели неподвижно, и только их пальцы сражались с клавишами.
Для Карла все стало меняться, когда он узнал, как это – «печатать вслепую». Он вдруг понял, что женщинам вовсе необязательно смотреть на свои пляшущие пальцы, и от этой мысли испытал необъяснимое волнение. Он не понимал собственных ощущений, до тех пор, пока не встретил Еви.
Годы спустя, после первого дня в училище, Карл сидел за кухонным столом, опустив кончики пальцев в миску со льдом. Они покраснели и припухли, но боль эта была приятной и отдавалась во всей руке, будто что-то пыталось проникнуть под кожу. Карлу это чувство нравилось.
Он решительно двигал пальцами и впервые в жизни чувствовал себя сильным. Клавиши летали по странице: бам-бам-бам! – будто он наносил удары кулаками. Ему нравились обещания чистого листа: сначала он – ничто, а потом становится чем-то. Карлу казалось, что и сам он может чем-то стать.
Дни напролет он наполнял страницы бессмысленными предложениями о кошках, собаках и всякой чепухе. Но печатал он усердно, словно это были самые важные слова на свете.
По ночам ему снились упражнения для наборщиков. По утрам, в ванной, он закрывал глаза, хватал душевую лейку и напевал в нее буквы в том порядке, как они шли на печатной машинке. Вода стекала по лицу, и, пока он пел, перед глазами у него зажигались клавиши с буквами.
Карл любил смотреть, как пальцы скользят по клавишам. И создавая слова, предложения, он чувствовал себя красивым. Конечно, печатать – не то что играть на музыкальных инструментах или писать картины, но для Карла это было так же значимо и даже больше.
