Текст книги "Социальная революция в эпоху неолита: от Чаеню к Чатал-Гююку"

Автор книги: Брозиус Бернхард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Социальная революция в эпоху неолита: от Чаёню к Чатал–гююку

Углубленный итог исследований представляет Бернхард Брозиус. Итоги его исследования археологических раскопок в Анатолии, точнее, бывшего города Чатал–Гююк, приводят к совершенно однозначному выводу: здесь, в разгар неолита, за 7000 лет до н. э. произошла социальная революция, которая уничтожила все старые господствующие авторитарные и иерархические социальные структуры и породила общество свободы и равенства, существовавшее на протяжении 3000 лет.

Тот, кто станет скептически покачивать головой, должен основательно прочитать глубоко обоснованное исследование об этом, вероятно, первом в человеческой истории свободном обществе. Даже консервативные буржуазные историки и археологи, далекие от любых революционных убеждений, не находят иных объяснений тогдашним общественным изменениям, кроме социальной революции. Хотя текст был опубликован еще в 2004 г., этот факт до сих пор совершенно неизвестен большинству людей. Это неудивительно, учитывая, какой класс общества предоставляет финансовые средства на проведение археологических раскопок и в чьих руках находятся специальные журналы и СМИ. Знание о социальной революции в период неолита может нанести существенный ущерб господствующему классу. Ведь это показывает, что изменить коренным образом общество, устранить паразитов и угнетателей и преодолеть патриархальный раскол общества возможно. Помимо нескольких лет свободы при махновском движении 1917–1921 гг. в Украине и социальной революции 1936 г. в Испании, мы не знаем подобного же события. На протяжении 3 тысяч лет оно кажется почти уникальным. То, что это событие донесено до людей в понятной форме, является заслугой Бернхарда Брозиуса.

С 7000 до 4000 г. до н. э. в Анатолии и регионе Балкан существовало общество равенства, в котором мужчины и женщины пользовались равноправием, а войны были неизвестны. Высокий уровень жизни для всех был снова достигнут лишь много тысячелетий спустя.

В поселении Чатал–Гююк на протяжении более 1000 лет жило до 10 тысяч человек. Археологические находки не только свидетельствуют о развитии эгалитарных общественных структур, но и позволяют получить представление о культурных достижениях свободного общества.

Утопия – наследие далекого прошлого
Открытие высокоразвитой культуры в Анатолии

В 1958 г. британский археолог Джеймс Меллаарт в ходе разведывательной поездки по Южной Анатолии обнаружил холм, образованный слоями поселений каменного века. Археолога поразили его размеры. Поскольку холм расположен на разветвлении дороги, он так и называется: «Холм на развилке» – Чатал–Гююк (илл.1). В 1961 г. Меллаарт приступил к раскопкам, которые (с перерывом в 1964 г.) продолжались до 1965 г. В 1993 г. исследования возобновились. Под руководством британца Иена Ходдера были заложены новые раскопы. Они рассчитаны на срок в 25 лет и являются одним из крупнейших археологических проектов нашего времени (Balter 1998: 1442/2).

Холм состоит из 12 расположенных друг над другом слоев города каменного века, который был обитаем с 7300 до 6100 г. до н. э., то есть, на протяжении 1200 лет без перерыва [1] 1
  Все приведенные даты относятся ко времени до н.э. и взяты в кн.: Thissen 2002.


[Закрыть]. По сегодняшним оценкам, в Чатал–Гююке некоторое время обитали до 10 тысяч человек одновременно (Hodder 1998: 8/1). Поселение никогда не подвергалось разрушению или разграблению, и Мелларта с Ходдером ждало множество великолепно сохранившихся находок.

Хотя Меллаарт был первым, кто нашел город эпохи каменного века, он обнаружил не старейший, не самый «первый» город. Чем дальше проникали археологи в последующие десятилетия в глубины Восточной Анатолии, тем древнее становились культурные центры (илл.1). Наконец, в 1990 г. было обнаружено Халлан–Чеми, пока что старейшее из найденных поселений, в которых длительное время жили оседлые люди (Rosenberg 1999, Rosenberg и Redding 2000). Халлан–Чеми был основан в 10200 г. до н. э.!

Остановимся здесь ненадолго, чтобы ориентировать эти даты во времени. За 800 лет до основания Халлан–Чеми, около 11000 г. до н. э., в Пиренеях еще расписывали стены пещер (Lorblanchet 1997: 268). Через 800 лет после основания Халлан–Чеми, около 9700 г. до н. э., заканчивается ледниковый период (Caspers et al. 1999: 93). Если Халлан–Чеми в Восточной Анатолии открывает эпоху, то самый западный из городов Бейджесултан, основанный в 4600 г. до н. э., закрывает ее (Mellaart 1998: 61). Примерно с 4000 г. до н. э. возникает эксплуататорский класс, который окончательно утверждается в 3000 г. до н. э. С развитием металлического оружия, письменности и государства формируются самые эффективные механизмы угнетения в руках эксплуататорского класса. Бейджесултан, подобно Трое, становится столицей важного «вице–королевства» Хеттской державы (Lloyd 1974:211). Здесь мы возвращаемся в известную нам историю.

Высокоразвитая анатолийская культура простирается, таким образом, в пространстве и во времени между окончанием ледникового периода (Восток) и началом истории (Запад). Лежащие между этими датами 6000 лет как раз и объемлют эпоху неолита, то есть, последней стадии каменного века, при которой люди все еще изготовляли свои орудия трудя не из металла, но уже жили оседло и занимались сельским хозяйством и скотоводством.

Неолит начинается с «неолитической революции». Начнем и мы наше путешествие в прошлое с неолитической революции в местечке по имени Чаёню, далеко на востоке Анатолии (илл.1), за 10 тысяч лет до нашего времени. В Восточной Анатолии находятся корни Чатал–Гююка (Voigt 2000), анатолийской цивилизации и анатолийского коммунизма (Özdogan 1997).

Социальная революция

Понятие «Неолитической революции» было сформулировано в 1936 г. марксистским археологом Гордоном Чайлдом (Patterson 2003: 44) для обозначения перехода от кочевых охоты и собирательства к оседлому образу жизни, связанному с производством средств питания. Термин образован по аналогии с «промышленной революцией», процессом, описанным как революция только в сфере производительных сил (Grünert 1982: 167-169). Однако, как выявилось несколько лет назад, революция производительных сил была связана с настоящей социальной революцией, революционным преобразованием общественных отношений.

В Чаёню в Восточной Анатолии (илл.1) можно ясно проследить различные стадии неолитической революции в последовательной смене слоев поселений. Хотя ни одна из основополагающих инноваций (домостроительство, сельское хозяйство, скотоводство) не возникла в самом Чаёню, временная последовательность прихода новой техники в поселение точно соответствуют той последовательности, в какой она появлялась (пусть и в других местах). Самые нижние слои (8800 – 8500 гг. до н. э.) свидетельствуют о наличии устойчивого оседлого образа жизни на базе охоты и собирательства (Özdogan 1999a: 42-44), в более верхнем слое (около 8000 г. до н. э.) обнаруживаются первые (импортированные) семена (Özdogan 1994: 40/1), еще выше засвидетельствовано наличие первой отары овец ок. 7300 г. до н. э. (Cambel and Braidwood 1983: 164). С наличием оседлости, сельского хозяйства и скотоводства мы имеем вместе все три основополагающие инновации первой стадии неолитической революции производительных сил [2] 2
  Вторая ступень революции производительных сил охватывала одомашнивание последующих видов растений и животных и развитие новых технологий, таких как изготовление керамики и металлов. Но она наступила здесь только после социальной революции.


[Закрыть].

Но этот технический прогресс осуществляется в деструктивном, патриархальном и иерархическом и крайне жестоком обществе. В одном из упомянутых строительных слоев Чаёню, помимо жилых домов и амбаров, имелось еще «особое строение» площадью 8 на 12 метров – большое прямоугольное сооружение без окон, которое было врыто в горный склон и завершало поселение с востока (Schirmer 1990: 378). Перед этим храмом (Özdogan 2002: 254) располагалась прямоугольная площадь размеров в 1500 кв. метров, окаймленная каменными монолитами высотой до 2 метров (Cambel и Braidwood 1983: 162). В целом, сооружение, подавлявшее своей монументальностью.

С северной стороны площадь замыкали 3 больших господских дома с одинаковыми фасадами, ориентацией и с равным расстоянием друг от друга. Эти дома стояли на более высоком постаменте на массивных фундаментах из больших, обтесанных камней и имели тщательно сложенные стены, веранду с каменными лестницами. В этих трех домах концентрировалось общественное богатство: большие блоки из горного хрусталя, каменные скульптуры, раковины из Средиземного моря и даже из Красного (!) моря (Özdogan 1994: 44), а также импортированное оружие высокого качества.

В западной части поселения дома были вполовину меньше, куда худшего качества, без дополнительного украшения, и построены они были не по единому плану. Там были найдены лишь немногие инструменты, необходимые для жизни.

Если уже архитектура и обнаруженные сокровища свидетельствуют о неравном распределении богатства и власти, то одна особенная находка прямо доказывает наличие частной собственности на средства производства. Все сырье, необходимое для производство орудий труда и добываемое путем торговли с далеко отстоявшими местностями – кремень и обсидиан – были обнаружены исключительно в домах, расположенных возле храма. Там они были сложены блоками, тяжестью до 5 кг. (Стоит упомянуть, что готовые изделия весят всего 4 г.!). Но никаких следов отходов, возникающих при обработке камня, никаких следов какой‑либо производственной деятельности. Диаметрально противоположной была ситуация в бедных кварталах на Западе. Здесь не было обнаружено сырья, но на улицах валялись отходы от обработки кремня и обсидиана. Все это означает, что имелась небольшая группа людей, которая имела богатства, не работая, и большая группа людей, которая работала, но не владела богатствами: существовали классы! Такое положение дел в концентрированном виде изложено у Мехмета и Асли Ёздогана (1989: 72-74) и, почти в форме классового анализа, у Дэвиса (1998).

Характерно, что и это – древнейшее из известных нам – классовое общество предстает перед нами как патриархальное (Hauptmann 1991: 161/3, 2002: 266f, Özdogan 1999b: 234/2) и резко деструктивное. Похожие на вырытые в горе пещеры, мрачные храмы служили для поддержания власти в очевидно жестко организованном обществе (Özdogan 1994: 43, Özdogan 1999b: 231) путем открытого террора – с помощью человеческих жертвоприношений. В храмах всех слоев проливались целые потоки крови, о чем свидетельствует толстая корка на обнаруженных кинжалах, жертвенных камнях и в специально проложенных отводных шахтах (Schirmer 1983: 466f и сноска 5, см. также 475, Schirmer 1990: 382, 384, Hole 2000: 200 и далее). Анализ на гемоглобин подтвердил, что речь идет о человеческой крови (Loy и Wood 1989, Wood 1998). В кладовых одного из этих храмов лежали черепа более 70 человек и части скелетов более чем 400 различных людей (Özdogan и Özdogan 1989: 71/2), «уложенные в штабеля до краев» (Schirmer 1990: 382). В других поселениях Восточной Анатолии ситуация была схожей [3] 3
  О человеческих жертвоприношениях см.: Hauptmann 1991, Hauptmann 1991/92: 22, Zick 1992; оформеобществасм., например: Özdogan и Özdogan 1998, Rosenberg 1999, Rosenberg и Redding 2000, Hole 2000.


[Закрыть].

Однако в то время как в других частях Земли развитие такого классового общества продолжалось и дальше (ср. параллели с культурами Центральной Америки), в Восточной Анатолии история приняла совсем другой оборот.

В один прекрасный день 9200 лет назад в Чаёню господские дома на северной стороне большой площади были сожжены, причем так быстро, что владельцы не успели спасти свои богатства (Davis 1998: 259/2, 260/2). Храм был снесен и сожжен, даже пол был выкорчеван (Schirmer 1983: 467, 1990: 384), каменные столбы вокруг площади повалены, а самые крупные из них разбиты на куски (Özdogan и Özdogan 1989: 74, Özdogan 1999a: рис.41, рис. 42). Сама площадь, за которой до этого в течение 1000 лет ухаживали, содержа в полной чистоте, была переделана в место сброса отходов со всего поселения (Özdogan и Özdogan 1989: 72/1, Özdogan 1997: 15). После короткого и хаотического переходного периода начался снос всех домов. Трущобы на Западе исчезли навсегда, а всего лишь в нескольких шагах от места, где сгорели руины господских домов, стоял теперь новый Чаёню. Новые дома по размерам были сравнимы со старыми господскими домами ( Schirmer 1988: 148 и далее), но плохо построенных домов или хижин больше не было (см. последовательные планы сооружений в: Özdogan 1999a: рис.35, рис.46, рис.47). Во всех домах жители работали (Özdogan 1999a: 53/1), и любые указания на социальные различия были стерты (Özdogan 1999a: рис.47, рис.50, см. также: Schirmer 1988: 148 и далее).

После научной документации этих находок 1989 г., руководитель раскопок в Чаёню, Мехмет Ёздоган смог в 1997 г. исключить вторжение чужеземных народов, войну, эпидемии и природные катастрофы и пришел к выводу, что единственной причиной этой перемены мог быть только социальный переворот (Özdogan 1997: 13-17, 33, подтверждено в: Özdogan 1999b: 232/2, Özdogan 2000: 167 и сноска 7).

Но революционерам той далекой эпохи удалось не только стряхнуть тысячелетнее, кровавое и эксплуататорское господство. Им удалось, более того, найти, сформулировать и осуществить общественную альтернативу. Социальная революция 7200 г. до н. э. стала моментом рождения неолитического коммунизма. Возникает бесклассовое общество равенства, с равноправием женщин и мужчин, – общество, которое за короткое время распространилось на всю Анатолию и почти одновременно на Балканы и просуществовало в течение 3000 лет [4] 4
  О социальных переменах см. 4 важнейшие статьи Ёздогана (1994, 1997, 2000 и 2002). О таком же перевороте в другом месте (Гёбекли-Тепе) см. окончание статьи Шмидта ( Schmidt2000: 41).


[Закрыть].

Чатал–Гююк

Если мы далее ограничимся при рассмотрении бесклассового общества поселением Чатал–Гююк, то не потому, что существовавшая там форма общества была исключением [5] 5
  Об Анатолии см., например, литературу, названную в сноске 4; о Европе см., например, Gimbutas 1996: 323-349 и Whittle 1996: 69-71, 90-96, 355 и 370-371.


[Закрыть], а вследствие археологической ситуации.

Как уже говорилось, Чатал–Гююк скрывает удивительное количество прекрасно сохранившихся находок и строений (Düring 2001: 1). Обращает на себя внимание консервирование бренного материала, который не сохранился ни в одном из сопоставимых археологических объектов того времени. Происшедший в городе пожар привел к тому, что в лежащем ниже, предшествующем слое земля на 1 м. в глубину оказалась стерилизованной, и весь органический материал обуглился (Mellaart 1967: 249). Таким образом, продукты из органических материалов сохранились в карбонизированной форме, и нам известны образцы тканей (Burnham 1965), одежда, предметы из кожи и меха, плетеные корзины и циновки (Mellaart 1967: 98, 259-261, 263), обуглившиеся продукты питания (Mellaart 1967: 30), а также деревянная посуда, деревянная мебель, ящики с содержимым и т. д. (Mellaart 1967: 249, 256, Burnham 1965). Кроме того, люди в Чатал–Гююке разрисовывали в среднем 2 стены своих домов изображениями и тем самым оставили свидетельства тогдашней жизни и переживаний (Gimbutas 1990). Они хоронили умерших вместе в домах под полами, с характерными подношениями умершим, так что мы в известной мере лично знакомы с жителями города и их судьбами, насколько об этом можно судить по их скелетам: возраст к моменту смерти, пол, число родов, болезни, несчастные случаи и выводимые отсюда показатели детской смертности, продолжительности жизни и т. д. (Angel 1971, Hamilton 1996: 242-262). Новые методы делают возможным анализ микроэлементов в зубах (Molleson и Andrews 1996) и коллагена в костях (Richards et al. 2003), давая тем самым представление о питании людей в последние годы перед их кончиной.

Одним словом, мы знаем о доисторическом Чатал–Гююке больше, чем о какой‑нибудь исторической культуре, расположенной куда ближе к нам по времени.

Откуда же нам известно, что это было бесклассовое общество?

Для этого имеются обычно три, а в случае с Чатал–Гююком, даже четыре критерия, которые следует рассматривать во взаимосвязи:

1. Архитектура. В классовых обществах жилая и дворцовая архитектура для представителей господствующего класса явственно отличается от жилой и рабочей архитектуры эксплуатируемого класса не только в количественном отношении (по жилой площади), но и по качеству (структуре). Никогда еще для археолога в Египте не составляло труда отличить дворец фараона от жилья крестьянской семьи.

2. Погребальные подношения. Если в обществе принято класть в могилы умерших предметы, то по явным качественным различиям между погребальными подношениями можно судить о различной классовой принадлежности умерших. То же самое относится к

3. Оформлению предметов потребления. В обоих случаях для наглядности можно снова упомянуть о примере с фараоном и крестьянской семьей. Однако в том что касается как погребальных даров, так и предметов потребления, важно то, что небольшое различие не является критерием для определения различий в классовой принадлежности. Великолепное изделие в относительно средней могиле, определенные различия в качестве предметов потребления или чуть более богатые или бедные погребальные дары весьма характерны для низших классов; их можно обнаружить уже в крестьянских и пролетарских семьях Древнего Египта (Childe 1975: 66 и далее).

Архитектура, погребальные дары и предметы потребления прекрасно сохранились в Чатал–Гююке. Они позволяют судить о бесклассовой структуре этого общества. К этому добавляется и еще один критерий:

Лоуренс Энджел, исследовавший захороненные скелеты, обратил внимание также на изношенность костей и обнаружил на всех скелетах людей работоспособного возраста указания на тяжелый, физический труд (Angel 1971: 90-92, подтверждение новыми находками см.: Hodder [2004: 39]). Энджел писал: «Это бросающееся в глаза, но вполне ожидаемое соответствие у народа, об активности которого свидетельствуют фрески» (Angel 1971: 92). «Ценой за творчество и стабильность был тяжелый труд для каждого и каждой», – продолжал он. (Angel 1971: 96). В классовых же обществах, напротив, как известно, дело обстоит так, что имущие вовсе не работают, так что у представителей господствующего класса можно обнаружить заболевания богатых, но не изношенность костей в результате тяжелого физического труда.

Бесклассовое общество

Но ключом к пониманию общественной формы Чатал–Гююка служит все‑таки архитектура.

Дома в Чатал–Гююке стояли стена к стене, между стенами соседних домов не было зазора. Однако у каждого дома были собственные стены и плоская крыша. Город террасами поднимался на холм (илл.2), и посреди этой «сотовой структуры» было очень мало незастроенных дворов (Mellaart 1967: 68-73).

Вход в дома был только через крышу. На каждой крыше имелась лестница, которая позволяла жившим дальше в пределах квартала добираться по крышам до своего дома. В крышах имелось отверстие, защищенное крышкой. Здесь стояла лестница, ведшая вниз, внутрь дома (илл.3) (Abb. 3) (Mellaart 1967: 70-72).

Крыши Чатал–Гююка образовывали посреди дикой местности созданный людьми, искусственный ландшафт (илл.2), который рассматривается как своеобразное культурное достижение (Lewis‑Williams 2004: 32). На этих крышах располагались сосуды с припасами, очаги и мастерские (илл.3). Крыши были пространством, в котором осуществлялись производство и общение, они не имели частного характера (Düring 2002: 11/2). Очевидно, что жизнь в Чатал–Гююке должна была регулироваться полнотой взаимных договоренностей. Не только все продукты питания нужно было нести по крышам, но и любая грязная пеленка означала долгий спуск вниз, к реке (илл.2). Строительный материал для новых домов, глину и воду для ежегодного нового оштукатуривания внутренних стен домов, – все это должно было переноситься по лестницам и крышам других семей (Mellaart 1967: 46 и далее). Крыши отнюдь нельзя было перегружать до бесконечности, о чем свидетельствует находка двух подточенных и рухнувших в дом крыш (Hodder 1998: 8/2, 2003: 11/1). Предотвратить катастрофы можно было только с помощью сложной сети обязательных договоренностей (Martin и Russell 2000: 68), ставших рутиной обязательств (Hodder 1998: 9/1), материальные следы которых нам сегодня должны казаться знаками ритуалов (Hodder 1998: 10/2, Lewis‑Williams 2004: 56).

Все дома прямоугольны в плане, и у южной стены – там, где лестница с крыши вела в дом, – располагалось кухонное помещение с печью и очагом. Напротив, у северной и восточной стен, находились каменные платформы для сидения, еды и сна (илл.4) (Mellaart 1967: 72-74).

Эти платформы были рассчитаны на одного взрослого (возможно, с младенцем) или на 2 детей. Под платформами хоронили мертвых. Стены над ними были украшены настенными рисунками или рельефами. Квадратная средняя часть между кухонным помещением и платформами была покрыта плетенной циновкой и служила, как показывают найденные отходы, рабочим местом, как и крыши (Martin and Russell 2000: 61 и далее).

Фактически в Чатал–Гююке существовал только один–единственный дом в 1500 копий! Этот принцип строительства сохранялся во всех археологических слоях, так что на протяжении 1200 лет сооружались дома только одного этого типа, как это изображено на илл.4. Равенство в жилье распространялось также на материал, план, высоту и организацию пространства (Mellaart 1967: 70-78), даже на доступ воздуха (Mellaart 1967: 84). Внутреннее оформление, то есть украшение стен и платформ, однако варьировало (Hodder 1996b:362). Уже сама эта архитектура не оставляла места для социальных различий. Все дома были в качественном отношении одинаковыми, представительные сооружения, такие как храмы и дворцы, совершенно отсутствуют. Каждое здание было обитаемым. Разделение на «священное» и «жилое» осуществлялось не посредством строительства различных сооружений (Hodder 1996a: 6, Hodder 1996b: 362), но внутри каждого отдельного дома, где имелась священная зона (платформы под фресками) и «светские» части дома (кухонное помещение и рабочая зона в центре) (Hodder 1998: 9, Düring 2001: 4/2). Тем самым, не было и необходимости в существовании профессиональных священнослужителей. (На основе результатов раскопок в Чаёню, можно сделать вывод, что в рамках социальной революции культовые сооружения и жречество были полностью ликвидированы [Özdogan 1997: 16f, Özdogan 2002]). В 2003 г. было высказано предположение, что отдельные улицы вели в центр. Поскольку там предполагалось наличие представительной архитектуры (Mellink и Filip 1985: 19), Ходдер начал там раскопки и обнаружил… центральную свалку мусора! «Мало вероятно, что будут обнаружены общественные дворцы или здания. Чатал–Гююк опять‑таки состоит лишь из обычных домов и отходов» (Hodder 2003: 10).

Социальное равенство людей в Чатал–Гююке подчеркивалось еще и единственным различием между домами: по размерам жилой площади. Она соответствовала величине семьи, так что в распоряжении каждого взрослого или двоих детей моложе 15 лет находились 10–12 кв. метров, причем о размере семей говорит число платформ (Mellaart 1964: 93, Mellaart 1967: 75, 83; Hodder и Matthews 1998: 49-51 и рис.6.3).

Поскольку один дом мог служить жильем до 120 лет (Mellaart 1967: 46 и далее), возникает вопрос: как люди приспосабливали жилую площадь к изменившемуся числу жителей? Ответ, возможно, может дать строительный план (Mellaart 1967:72). К каждому дому с 3 платформами (примерно 30 кв. м.) относились еще и 1–2 комнаты площадью по 10–12 кв. м., как видно на илл.4. Эти помещения служили для хранения запасов, но прежде всего, для хранения неорганических отходов, таких как осколки керамики, отходы каменного производства, мусор при уборке, пепел и зола из очага и печи т. д. (Martin и Russell 2000: 62/2f). Если потребность в жилой площади возрастала, отходы из комнаты переносились на стройплощадку, где их использовали для засыпки и изготовления плоского пола под фундамент нового дома (Martin и Russel 2000: 66-68). Опустевшая и очищенная комната могла затем служить для увеличения жилой площади (Düring 2001: 5/2). Так становится понятным, почему на плане отсутствуют комнаты в расширенных домах (Mellaart 1967: 72). Но поступали и наоборот: если в одном доме оставался всего один человек, то жилое пространство уменьшалось до 12 кв. м.! (Hodder и Matthews 1998: 49-51 и рис.6.3).

Интересно и то, что максимально возможные жилые площади использовались не с самого начала, а по мере возникновения потребности в них, а при снижении потребности площади опять сокращались. Если бы все дома были одинаковы по размерам, это внешне усилило бы впечатление «равенства», на самом же деле, отношение к различным людям оказалось бы весьма неравным: человеку в большой семье отводилось бы меньше пространства, чем в маленькой. Благодаря тому, что в Чатал–Гююке дома приспосабливались к реальной ситуации, каждый житель Чатал–Гююка всегда имел в своем личном распоряжении 10–12 кв. м. «Живые дома» Чатал–Гююка (Balter 1998: 1445, Hodder 2002: 5/2) демонстрируют, что потребности людей были общественно обязательной основой производства. Эти выводы насчет равенства людей при одновременном учете их индивидуальных потребностей подтверждаются и дополняются анализом погребальных даров и скелетов.