Текст книги "Душа императора (ЛП)"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

День третий

На следующий день в дверь Шай – помывшейся, наевшейся и впервые со дня своей поимки хорошо отдохнувшей – постучались. Они выделили ей комнату – крошечную, наверное, самую мрачную во всём дворце, с едва уловимым запахом плесени.

На ночь к Шай по-прежнему были приставлены стражники, и если она правильно помнила планировку огромного дворца, то находилась в наименее посещаемом крыле, которое в основном использовалось в качестве хранилища.

Всё же это было лучше, чем камера. Немного.

Стук оторвал Шай от изучения старого кедрового стола, который последний раз видел скатерть, наверное, ещё до её рождения.

Один из охранников открыл дверь, впуская престарелого Гаотону. В руках тот нёс шкатулку – две пяди [1]1
  2 пяди = 35,56 см (здесь и далее прим. переводчика)


[Закрыть] в длину и несколько дюймов [2]2
  1 дюйм = 2, 54 см


[Закрыть]в высоту.

Шай бросилась навстречу под недобрым взглядом капитана Зу, который стоял рядом с арбитром.

– Держись подальше от его светлости, – рявкнул Зу.

– И что ты мне сделаешь? – спросила она, забирая шкатулку. – Прирежешь?

– Когда-нибудь я с превеликим удовольствием…

– Да-да, конечно, – сказала Шай, прошла к столу и открыла шкатулку. Внутри лежали восемнадцать печатей души. Верхние площадки печатей – гладкие, без всякой гравировки. Девушка просто не могла не взять одну из них; достала и принялась внимательно рассматривать на расстоянии вытянутой руки.

Ей вернули очки, так что теперь уже не было необходимости щуриться.

Одежду она тоже надела гораздо более удобную для работы, чем то потрёпанное платье. На ней была обычная красная юбка чуть ниже колена и блузка на пуговицах. Великие наверняка бы сказали, что она выглядит старомодно. Неудивительно, ведь сейчас у них в моде робы и накидки древнего стиля.

Шай считала такой фасон скукотищей. Под блузкой она носила плотную хлопковую сорочку, а под юбкой были леггинсы. Трудно угадать, когда возникнет необходимость избавиться от верхней одежды – для маскировки.

– Хороший камень, – сказала Шай о печати. Она достала одно из своих зубил, кончик которого был толщиной с булавочную головку, и принялась скрести им булыжник. Качественный!

Он хорошо поддавался инструменту: резьба шла легко и точно. Камень души – мягкий, как мел, но при этом совсем не крошится, и изображение на нём отчётливое. Затем готовый рисунок печати обжигают на огне, после чего камень души становится твёрдый как кварц.

Печать можно было сделать лучше, вырезая её из самого кристалла, что было невероятно сложно.

Также ей дали и яркие красные чернила, добываемые из осьминогов. В полученную жидкость добавляли немного воска. По идее, в таком деле можно использовать любой натуральный краситель, однако красители животного происхождения подходили для дел восстановления гораздо лучше, чем растительного.

– Ты что, успела стащить урну из коридора? – нахмурившись, спросил Гаотона, заметив сосуд в углу комнатки.

Шай действительно прихватила урну на пути обратно, после ванны. Охранник было воспрепятствовал, но она заговорила ему зубы. Сейчас он стоял, сильно покраснев.

– Мне было очень интересно узнать уровень ваших Воссоздателей, – произнесла Шай. Она отложила инструменты и положила урну на бок. На глиняном дне отчётливо виднелся красный символ.

Знак воссоздающего легко заметить. Интересно, что печать не ставилась на поверхность материала, но была прямо внутри него, как оттиск, отчего получался рельефный рисунок из красных желобков. Края такого вдавленного клейма (тоже красные) слегка приподнимались над всем рисунком.

По стилю исполнения печати можно было многое понять о характере Воссоздателя. Конкретно этот мастер, судя по метке, был лишен фантазии и не отличался большим своеобразием. В нём не было ни капли творчества, не в пример изысканной, виртуозно сделанной вазе, которую он копировал.

До Шай доходили слухи, что фракция «Наследие» поставила искусство на поток. Как на башмачной фабрике стояли ряды Воссоздателей-недоучек и мастерили произведения искусства.

– У нас не Воссоздатели, – ответил Гаотона. – Мы используем другое слово. Они Запечатыватели.

– То же самое.

– Да, но они не вторгаются в людские души, – очень серьёзно ответил Гаотона. – Ещё одно отличие: мы делаем копии, таким образом отдавая дань прошлому. Мы никого этим не собираемся дурачить, обманывать. Благодаря нашей деятельности люди чтут и понимают свою историю. Шай подняла бровь. Взяв в руки молот с зубилом, она поставила инструмент под углом, вдоль стенки углубления и нанесла удар.

Штамп поддался не сразу – сидел достаточно прочно, – но удар всё-таки выдавил его. Печать вылетела, а желобки исчезли. Сама же метка вдруг стала обычной краской и утратила свою преобразующую силу.

Урна тут же потеряла форму и цвет, став обычного серого цвета. Печать не просто меняла форму объекта, то, как он выглядел; но и полностью переписывала его историю. Без клейма урна превратилась в жалкое зрелище.

Мастера, делавшего её, совершенно не волновало, как она будет выглядеть. Скорей всего, он просто знал, что она, как болванка, пойдёт на воссоздание.

Шай покачала головой и вернулась к работе над неоконченной печатью души. Эта была не для императора (Шай даже близко не была готова к такому), просто резьба помогала ей думать.

Гаотона жестом приказал стражникам выйти, всем, кроме Зу, который остался при арбитре.

– А ты та ещё загадка, Воссоздатель, – произнёс Гаотона, когда двое стражников вышли, закрыв за собой дверь. Он расположился на одном из двух шатких деревянных стульев.

Стулья, наряду с трухлявой кроватью, древним столом и сундуком с вещами Шай, дополняли интерьер комнаты. Рама единственного окна была перекошена, впуская внутрь воздух, даже стены были все в трещинах.

– Загадка? – спросила Шай, поднимая печать и внимательно приглядываясь к своей работе. – И в чём же она?

– Ты – Воссоздатель. Значит, тебя нельзя оставлять без надзора, иначе ты сбежишь, как только убедишься, что это возможно.

– Так оставьте стражников со мной, – вымолвила Шай, продолжая заниматься резьбой.

– Ты, конечно, извини, – продолжал Гаотона, – но я сомневаюсь, что у тебя уйдёт много времени на то, чтобы запугать, подкупить или найти, чем их шантажировать.

Зу напрягся.

– Я не хотел оскорбить вас, капитан, – сказал Гаотона. – Я уверен в ваших людях, но перед нами искусная лгунья, мошенница и воровка. Ваши лучшие воины, в конечном счёте, станут марионетками в её руках.

– Спасибо, – поблагодарила Шай.

– Это вовсе не комплимент. Ты же портишь всё, к чему прикоснешься. Тебя нельзя оставить под присмотром простых смертных даже на день. Хотя, судя по слухам, ты можешь заговорить даже самих богов.

Она продолжала работать.

– И в кандалы тебя не заковать – выберешься, – мягко произнёс Гаотона. – Так уж получается, что мы дали тебе камень души для работы над нашей… проблемой. А с его помощью ты легко превратишь цепи в обычное мыло и сбежишь, посмеявшись над нашей глупостью.

Теперь понятно – он совершенно не смыслит в воссоздании. Конечный продукт воссоздания всегда должен быть правдоподобен – иначе трансформация не произойдёт. Оковы из мыла – это даже не смешно, кто станет делать такие?

Она же могла поступить несколько иначе. Например, попытаться понять происхождение цепей, их состав – а затем переписать либо первое, либо второе. Могла изменить историю цепи: сделать одно звено с браком, а затем попытаться как-нибудь использовать его, чтобы выбраться.

Не нужно даже знать точное прошлое предмета, удрать всё равно бы получилось. Даже самая обычная печать в состоянии на короткое время трансформировать цепь. Останется только успеть разнести бракованное звено молотком.

Правда, они могли сделать цепь из ралькалеста, а он не поддаётся воссозданию, но и это только лишь отсрочило бы побег.

Время есть, камень души тоже, значит, путь к спасению найдётся. Например, она могла бы слегка трансформировать стену, добавив в её структуру какие-нибудь трещины, а затем просто вырвать цепь.

Можно было переделать потолок – расшатать в нём какой-нибудь блок, он бы рухнул и разбил бы хрупкие ралькалестовые цепи.

Правда, к таким крайним мерам она бы прибегла в случае только острой необходимости.

– Не вижу повода для беспокойства, – сказала Шай, продолжая трудиться, – работа мне эта очень интересна. К тому же, за неё было обещано золото. Поэтому убегать я не собираюсь. И не забывайте, я всегда могла бы сбежать из темницы.

– Ах, да, конечно, – изрёк Гаотона, – ты бы переделала стенки камеры и сбежала. Утоли моё любопытство, скажи, ты хоть когда-нибудь изучала антрацит? Ну, то есть камень, в который ты собиралась превратить стены. Насколько я помню, их не так-то легко поджечь.

А он хорошо соображает, и очень зря остальные не считаются с его мнением.

Поджечь антрацит свечой – невероятно трудно. В теории камень возгорался при определённой температуре, но вот на деле довести целый блок камня свечкой до температуры горения – очень и очень проблематично.

– Ну и что, я могла бы воссоздать необходимые условия, какую-то часть камней обернуть в уголь, разломала бы кровать – вот и дрова.

– И всё это – без печи? – удивлённо спросил Гаотона, – без мехов? Но это не важно. То есть ты бы находилась в камере с пылающими стенами? Да там температура была бы более двух тысяч градусов. Ты бы просто задохнулась внутри такой жаровни. Ах, ну да! Ты бы, конечно, взяла бы постельное белье и сделала из него какой-нибудь плохой тепло-проводник, скажем, стекло, да? Смастерила бы из него эдакий щит и выждала бы, когда всё закончится?

Шай сосредоточенно продолжала резать. Он сказал это так, будто…

Конечно, он прекрасно понимал, что ничего этого она бы не сделала. Большинство Великих совершенно не соображали в воссоздании, и он в том числе. Однако его знаний вполне хватило понять, что таким способом она бы не смогла ускользнуть. Как и не смогла бы превратить постельное тряпьё в стекло.

Более того! Просто взять и обратить всю стену в камень какого-нибудь другого вида – задача архисложная.

Пришлось бы менять слишком много деталей. Например, переписывать историю камней так, словно неподалёку от каменоломен добывали и антрацит. И будто бы кто-то что-то перепутал и завёз по ошибке породу не с каменного рудника, а с антрацитового!

В таком деле – это слишком серьёзные изменения, практически невозможные. Особенно учитывая, что она совсем не знала никаких деталей о настоящих, реальных, каменоломнях.

Правдоподобность – вот что было ключевым условием при воссоздании, будь оно магическим или нет. В народе, конечно, ходили слухи, что Воссоздатели переделывают свинец в золото, однако реальность такова, что сделать из золота свинец гораздо проще.

Придумать историю для слитка золота, в который кто-то где-то подмешал свинец… Ну, это была бы правдоподобная ложь. Но обратное будет так невероятно, что печать для подобной трансформации долго не протянет.

– Вы впечатлили меня, ваша светлость, – наконец ответила Шай. – Рассуждаете прям как Воссоздатель.

Гаотона помрачнел.

– Это был комплимент, – заметила она.

– Я ценю правду, юная леди. Не подделки, – он одарил её взглядом разочарованного дедушки. – Я видел одну из твоих работ. Та поддельная картина, которую ты создала… она замечательна и, тем не менее, создана во имя выгоды. Какие чудесные работы ты могла бы сотворить, если бы посвятила себя стараниям и красоте, а не богатству и обману?

– То, что я делаю, – великое искусство.

– Нет. Ты копируешь великое искусство других. То, что делаешь ты, технически великолепно, но полностью лишено души.

Шай чуть не выпустила зубило, её руки напряглись. Как он посмел? Одно дело – угрожать её жизни, но оскорблять её искусство? Это ставило её в один ряд с теми… с теми Воссоздателями-недоучками, штампующими урну за урной.

Она с трудом успокоилась и выдавила улыбку. Тётушка Сол однажды сказала, что худшие оскорбления нужно встречать улыбкой и огрызаться на самые незначительные. Тогда ни один человек не догадается, что у тебя на сердце.

– Так как вы собираетесь держать меня под контролем? – спросила она. – Мы с вами выяснили, что я подлая мерзавка и не могу слоняться по коридорам дворца. В то же время вы не можете связать меня, как и не можете доверить мою охрану своим людям.

– Ну, – вымолвил Гаотона, – по возможности я буду лично следить за твоей работой.

Она бы предпочла Фраву – казалось, той легче манипулировать, но и это было приемлемо.

– Как пожелаете, – сказала Шай. – Но в большинстве своём моя работа будет скучной для того, кто не разбирается в воссоздании.

– Я здесь не для веселья, – ответил Гаотона. Он жестом подозвал капитана Зу. – Я всегда буду приходить в сопровождении капитана. Он единственный из Бойцов, осведомлённый о ране императора… и о наших планах в отношении тебя. Остальные охранники будут присматривать за тобой в течение дня. Только посмей заговорить с ними о своей работе. Я не допущу никаких слухов о происходящем.

– Можете не волноваться, ни с кем разговаривать я не собираюсь, – честно сказала Шай – Чем больше народу знает о задуманном воссоздании, тем скорее оно не удастся.

«Более того, – подумала она, – стоит мне заговорить с любым охранником, как его тут же казнят – чтобы не разболтал лишнего».

Не то, чтобы она сильно любила Бойцов; просто империю она любила ещё меньше. А Бойцы, они те же рабы. Да и не очень хотелось, чтобы кого-то убивали просто так.

– Вот и отлично, – выговорил Гаотона. – Кстати, за дверью ждёт ещё одна небольшая гарантия того, что ты никуда не убежишь. Прошу Вас, капитан, заводите.

Зу открыл дверь. Среди охраны кто-то стоял – в плаще и с накинутым капюшоном. Он грациозно прошёл в комнату, однако в его движениях было что-то фальшивое, неестественное. Зу закрыл дверь, и незнакомец откинул капюшон. Глаза у него были красные, а кожа на лице – молочно-белая.

Шай зашипела:

– И вы ещё смеете утверждать, что моё ремесло – грязное колдовство?

Гаотона не обратил на восклицания Шай ни малейшего внимания. Он поднялся и поприветствовал вошедшего:

– Скажи ей.

Незнакомец провёл по двери длинными тонкими пальцами, изучая каждую деталь.

– Вот здесь я поставлю руну, – произнёс он с акцентом. – Стоит ей покинуть комнату или вдруг трансформировать дверь или руну – я мгновенно об этом узнаю. А мои «собачки» тут же начнут погоню.

Шай вздрогнула. Она взглянула на Гаотону пылающим взглядом:

– Это же Клеймящий Кровью! И вы привели его в свой дворец?

– Он себя хорошо проявил, и мы его очень ценим, – объяснил Гаотона. – Он предан, надёжен и главное – эффективен. Понимаешь ли, порой приходится обращаться к злу, особенно если нужно сдержать ещё большее зло.

Девушка вновь тихо зашипела, когда Клеймящщий достал что-то из-за пазухи. Печать души! Костяная и грубо выполненная. Значит, и его «собачки» – человеческие жизни – воссозданные из костей усопших!

Клеймящий взглянул на неё.

Шай в ужасе отступила.

– Вы не посмеете!

Зу схватил её за руки. О, Ночи, как он силён! Шай запаниковала. О, если б только у неё были знаки сущности, если бы только…! С их помощью она бы им устроила! Она бы высвободилась и бежала, бежала, бежала…

Зу сделал ей надрез вдоль руки. Шай едва почувствовала боль, но продолжала вырываться.

Клеймящий подошёл и своим страшным инструментом провёл по крови в ране, развернулся и приложил печать прямо в центр двери.

Метка в форме глаза слабо засветилась красным огоньком.

В этот же момент Шай ощутила резкую боль на месте пореза…

Она вскрикнула, широко раскрыв глаза. Никто и никогда не посмел бы сотворить с ней такое. Лучше бы её убили! Лучше бы убили…

«А ну возьми себя в руки, – приказала девушка самой себе. – Будь той, кто может всё это вынести…»

Она глубоко вздохнула. И стала другой Шай – сильной. Это называется «имитация» – грубое воссоздание, можно сказать – психологический трюк. Она пыталась представить, будто всегда была выдержанной и спокойной. И это помогло.

Шай всё-таки вырвалась из хватки Зу, а затем взяла платок, протянутый Гаотоной. Она бросила гневный взгляд на Клеймящего. Боль уже почти прошла.

Он улыбнулся. Губы его были бледно-белые, полупрозрачные, как кожица личинки. Кивнув Гаотоне, он набросил капюшон и вышел из комнаты, закрывая за собой дверь.

Шай с трудом восстановила дыхание, успокаивая себя. В работе Клеймящих не было никакого изящества и тонкости. Всё это им чуждо. Ни умения, ни мастерства – только обман, только кровь!

Зато эффективно. Если Шай попытается бежать – он сразу узнает об этом. Ведь дверь запечатана кровью, а метка настроена на неё. Это означало, что его собачки-скелеты настигнут Шай где бы то ни было, попробуй она бежать.

Гаотона поудобнее устроился в кресле:

– Надеюсь, ты понимаешь, что с тобой будет, если ты вдруг решишься убежать?

Она со злостью посмотрела на него.

– Теперь видишь, насколько критическая наша ситуация, – мягко сказал он, сложив пальцы в замок. – Если попытаешься бежать, мы отдадим тебя Клеймящему. А твои кости станут его очередной собачкой. Кстати, это условие было его единственной просьбой за свою работу. Приступай к делу, Воссоздатель. Сделай всё хорошо и избежишь этой участи.

День пятый

Она работала.

Шай начала копаться в отчётах о жизни императора.

Мало кто понимал, что воссоздание требовало серьёзного штудирования и изучения материала. Любой желающий мог бы освоить это искусство; единственное, что требовалось, – твёрдая рука и внимание к деталям. А также готовность тратить недели, месяцы, даже годы для подготовки идеальной печати души.

У Шай было менее ста дней.

Она второпях читала под прессом времени: биографию за биографией без сна и отдыха, постоянно что-то выписывая. Она совсем не верила, что сможет выполнить своё задание.

Создать правдоподобно воссозданную душу другого человека, особенно за столь короткое время, было просто невозможно.

К сожалению, Шай приходилось изображать кипучую деятельность. Сама же она готовила побег.

Из комнаты её не выпускали.

Справлять естественную нужду приходилось в горшок. Иногда приносили бадью с тёплой водой – помыться, и сменную одежду.

Она всё время была под присмотром, даже принимая ванну.

Клеймящий Кровью приходил каждый день, чтобы обновить печать на двери. И каждый такой раз требовал крови Шай. Вскоре её руки покрылись мелкими порезами.

Всё это время заходил Гаотона.

Пожилой арбитр внимательно наблюдал за её чтением предосудительным взглядом, но без ненависти.

Шай постоянно думала о способах побега. Во время таких размышлений одно она поняла точно: чтобы бежать, ей придётся каким-то образом повлиять на него, попытаться им манипулировать.

День двенадцатый

Шай вдавила печать в столешницу.

Клеймо вошло в материал плавно, как и всегда. Оттиск от печати души осязаем, и не важно, на какой материал ставится. Девушка повернула штамп вполоборота. Любопытно, что краска совсем не размазывается, но почему – Шай не знала.

Как-то один из наставников объяснил ей, что печать не мажет потому, что там, в глубине материала, она соприкасается уже не просто с предметом, а с его душой.

Шай отвела штамп от поверхности стола: на нём остался ярко-красный след, как будто в этом месте, на дереве, резьба была всегда.

В тот же миг затёртый, безыскусный, неполированный кедровый стол вдруг превратился в изящный, ухоженный, с нанесённой на него патиной тёплого цвета, отражающей огонь стоявших перед ней свечей.

Шай провела пальцами по поверхности стола – мягкой и приятной на ощупь. Бортики и ножки покрылись искусной резьбой с вкраплениями серебра.

Гаотона, до этого читавший, выпрямился. Зу, увидевший воссоздание, беспокойно заёрзал.

– Это ещё что? – требовательно спросил Гаотона.

– У меня от него занозы, – ответила Шай, удобнее усаживаясь на стуле. Тот весь заскрипел. «Ну что ж, он следующий», – подумала девушка.

Гаотона подошёл к столу, потрогал его, будто не веря, что перед ним не иллюзия, а настоящая мебель. Реальная! Стол подобного изящества теперь совсем не вписывался в унылую обстановку комнаты.

– И ты на это потратила время?

– Мне так лучше думается.

– Ты делом занимайся! – воскликнул Гаотона. – Такое легкомыслие не лезет уже ни в какие рамки. Империя в опасности!

«О, нет, – подумала Шай. – Не империя, а ваше правление в ней!»

Прошло уже одиннадцать дней, а она всё никак не могла найти подход к Гаотоне. Ничего, за что можно было бы зацепиться.

– Я работаю над вашей проблемой, Гаотона, – сказала она. – И она, скажу вам, далеко не из лёгких.

– А столик заменить, напротив, легко и просто?

– Конечно! – парировала Шай. – Тут работы всего-ничего, пустяки: переписать историю стола так, будто бы за ним ухаживали и периодически обновляли.

Гаотона слегка замялся, а затем присел на колени, осматривая стол.

– Все эти резные узоры, инкрустация… изначально ничего такого не было.

– Я добавила немного деталей.

Признаться, Шай не знала, получилась ли трансформация полностью. Вполне вероятно, что через пару минут печать развеется, а стол опять станет прежним. И всё же она полагала, что угадала прошлое предмета достаточно неплохо. Когда-то Шай читала про разные дворцовые подарки: откуда, кому, куда…

«Конкретно этот стол, – думала она, – наверняка был подарком из далёкого Свордена предшественнику Ашравана. Отношения со Сворденом потом испортились, стол убрали и забыли».

– Я не узнаю его, – выговорил Гаотона, продолжая рассматривать предмет.

– И не должны.

– Я очень долго изучал древнее искусство, – ответил он. – Это какой период, династия Виварэ?

– Нет.

– Копия работ Шамрава?

– Нет.

– Тогда что это?

– Ничего, – раздражённо произнесла Шай. – Это совсем не копия. Всё тот же стол, просто лучше.

Подобное улучшение предмета считалось хорошим тоном в искусстве воссоздания, люди обычно хорошо принимали подделку, ведь она была как-никак лучше оригинала.

Гаотона поднялся со слегка озадаченным взглядом. «Он, наверное, опять думает, что мой талант растрачивается понапрасну», – подумала Шай раздосадованно. Она отодвинула пачку бумаг – всевозможные записи об императоре и его жизни.

Их принесли по её просьбе. Всё, что записано со слов придворной челяди. Шай не могла обойтись только официальными летописями. Ей нужна была правда и реальность, а не сухие строчки из хроник.

Гаотона вернулся на стул.

– Честно говоря, не понимаю, как такая работа может считаться пустячной. Я, конечно, осознаю, что переделать стол в разы проще, чем сделать то, что мы у тебя попросили. Но всё же и то, и другое кажется мне непостижимым.

– Переделать душу человека – гораздо сложнее.

– Теоретически я, конечно, это понимаю. Но вот практически, в чём разница? Девушка посмотрела на него. Он хочет разузнать побольше о воссоздании. «Так он сможет лучше понять, насколько хорошо я готова к побегу». Конечно, он прекрасно понимал, что Шай постарается выскользнуть. Теперь они оба притворяются, что ничего не знают о замыслах друг друга.

– Хорошо, – сказала Шай. Она встала и подошла к стене. – Поговорим о воссоздании. Стены той камеры, в которой вы меня держали, выложены из сорока четырёх разных пород. Всё это для того, чтобы занять меня на максимально возможное время. То есть, чтобы убежать, мне пришлось бы придумать прошлое каждому блоку. Зачем мне придумывать прошлое камней?

– Затем, чтобы провести воссоздание стены и сбежать. Это же понятно.

– Хорошо. Но зачем переписывать историю именно каждого блока? – спросила она. – Ведь можно заменить один блок или несколько. Сделать потом какой-нибудь туннель или проход и удрать?

– Я… – он нахмурился. – Я не знаю.

Шай провела рукой по внешней стене комнаты. Покрашено… правда краска кое-где уже отходит. Отчётливо чувствовались отдельные блоки в стене.

– Все вещи пребывают в трёх плоскостях, Гаотона: в физической, ментальной и духовной. Физическая ипостась – это то, что мы видим и чувствуем; это сам предмет, тот, что перед нами. Ментальная – это то, как мы воспринимаем объект, что мы думаем о нём, и то, что он думает о себе. А духовная плоскость – это душа объекта, сама его сущность. Это то, как этот предмет связан с другими предметами и людьми его окружающими.

– Так, постой, – вымолвил Гаотона, – я не верю в эти языческие байки.

– Да, конечно, вы служите солнцу, – ответила Шай, с трудом подавляя насмешливость в голосе. – Ой, нет, восьмидесяти солнцам. И несмотря на то, что все они похожи друг на друга как две капли воды, вы продолжаете верить, что каждый день восходит новое… В любом случае, вы попросили рассказать о воссоздании и объяснить, почему так трудно сделать императору новую душу. Так вот, всё дело – в этих трёх плоскостях.

– Ну, хорошо. Продолжай.

– Итак. Если предмет существует как единое целое достаточно продолжительное время и таковым воспринимается окружающими тоже долгое время, то такой предмет всё сильней и сильней воспринимает сам себя как единое целое. Например, стол – он состоит из разных деревянных частей – но воспринимаем ли мы его как набор частей? Нет. Мы воспринимаем его как единое целое.

– Таким образом, чтобы воссоздать стол, мне нужно представить его целостным. Аналогично со стеной. Стена в моей камере существует уже давно, а потому ощущает себя тоже как единое. Я могла бы попытаться поработать с отдельными блоками – возможно, они всё ещё воспринимают себя отдельно от стены, но это очень трудно, стена бы не позволила. Ведь сама она действует уже как целое.

– Сама стена, – монотонно повторил Гаотона, – действует как целое…

– Именно.

– Ты говоришь так, будто бы у стены есть душа.

– У всех вещей есть душа, – ответила Шай. – Каждый объект как-то воспринимает себя. Воля объекта, намерения, его связи, вот что важно. И именно поэтому, уважаемый господин арбитр, так сложно переписать душу вашего императора. Не получится просто поставить печать и гуляй дальше. В семи отчётах сказано, что любимый цвет императора – зелёный. Почему зелёный, не знаете?

– Нет, – произнёс Гаотона. – А ты?

– Я тоже пока не знаю, – ответила Шай. – Предполагаю, что данный цвет нравился брату Ашравана, он умер, когда императору было шесть. С тех пор император и обожает этот цвет, он напоминает ему о родственнике. А может быть, зелёный он любит из-за чувства привязанности к родине? Ведь он родился в Укурги, а в этой провинции как раз зелёный флаг.

Гаотона, казалось, растерялся.

– Неужели нужно всё знать вплоть до таких мелочей?

– О, Ночи! Ну конечно! И ещё тысячи и тысячи подобных деталей. Скорей всего, во многих таких вещах я допущу ошибку. Очень надеюсь, что какие-то из них не сильно повлияют на результат. Вероятно, у него будет слегка другой характер, но это нормально – люди меняются день ото дня. Но вот если мы ошибёмся в основных моментах – печать уже не подействует. Ненадолго, да, возможно, но не эффективно. Сомневаюсь, что удастся как-то скрыть необходимость штамповать императора каждые пятнадцать минут.

– Правильно предполагаешь.

Шай снова села и, вздохнув, стала просматривать отчёты.

– Ты сказала, что справишься, – проговорил Гаотона.

– Да.

– Ты уже проделывала это с собственной душой.

– Я знаю свою душу, – возразила Шай. – Знаю свою историю. Я знаю, что нужно изменить, чтобы добиться нужного эффекта. Даже собственные знаки сущности сотворить без ошибок было сложно. Теперь же я не только делаю это для другого человека, но и сами преобразования должны быть куда более обширными. Да и выделили мне только девяносто дней.

Гаотона медленно кивнул.

– А теперь скажите мне, что вы делаете для поддержания иллюзии, будто император находится в добром здравии.

– Мы делаем всё необходимое.

– Что-то я в этом сомневаюсь. Согласитесь, в обмане я разбираюсь куда лучше многих.

– Думаю, ты удивишься, – сказал Гаотона. – Мы же политики, в конце концов.

– Ладно, ладно… Но вы же посылаете еду, верно?

– Конечно, – ответил Гаотона. – Блюда отсылаются в императорские покои три раза в день. На кухню же возвращаются уже пустые тарелки, хотя императора, конечно, тайно кормят отваром. С чужой помощью он всё выпивает, но взгляд его остаётся пустым, и сам он как глухонемой.

– А ночной горшок?

– Он не в состоянии следить за собой, – ответил Гаотона, поморщившись. – Мы одеваем ему подгузники.

– О, Ночи! Как же так! И никто для виду не выносит горшок? Это может выглядеть подозрительно, не находите? Тут же начнутся перетолки среди слуг и охранников. Такие вещи надо учитывать!

Гаотона покраснел – по крайней мере ему было стыдно.

– Я прослежу, чтобы теперь горшок выносили. Но, признаться, меня не прельщает, что кто-то ещё будет заходить в покои императора. Чем больше людей начнёт ходить туда-сюда, тем сильнее вероятность, что всё раскроется.

– Подберите кого-нибудь, кому доверяете, – посоветовала Шай. – А вообще, предлагаю поступить так. Нужно ввести правило, что войти к императору можно только имея при себе специальную пластинку с вашим личным знаком. Да, я уже слышу возражения, что эта часть дворца и так прекрасно охраняется. Знаю, изучала, когда готовила грабёж Галереи. Только вот… подосланные убийцы убедительно показали, как хороша ваша охрана. Настоятельно предлагаю поступить так, как я советую; чем больше уровней охраны – тем лучше. Ибо если вдруг просочится в свет то, что случилось с императором, то сидеть мне снова в клетке… и ждать казни.

Гаотона вздохнул, но кивнул.

– Какие ещё будут предложения?