Текст книги "Галактики как песчинки"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

То ли стон, то ли рык вырвался из груди Милтона. Он закрыл лицо руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Я убил не Чан Хва! – кричал он. – Я убил Амаду – свою жену…

Неожиданно страшная эта сцена всплыла у наго перед глазами.

Вот Амада бежит по пирсу в багряной ночи. Она пыталась вырвать ружьё из его рук, стараясь защитить Чан Хва, когда Милтон угрожал застрелить его. И именно ревность, дикая ревность, нажала его пальцем на курок.

Мощный удар отбросил Амаду, и она упала с края пирса в море. Дико завизжала катушка ружья, выпустив весь запас шнура.

Вновь вспомнив все, Милтон жалобно заскулил.

Директор беспомощно стоял над ним, положив руку на плечо.

И уже не во сне, а наяву послышались разрывы. Правительства обещали, что эта война – сражение до конца – в основном будет вестись на безжизненной территории Луны; не впервые правительства лгали. Но именно сейчас вселенская трагедия казалась ничтожной по сравнению с личной драмой Флойда Милтона.

– Ты так и не выяснил, где находится Солит. Поэтому она – вне досягаемости, – печально произнёс Директор. – Многих бы это заинтересовало.

Милтон мрачно посмотрел на него.

– А ведь мне известно, где она, – усмехнувшись, сказал он. – Я это случайно узнал, когда возвращался домой. Они дали мне техническое руководство по портматтерам, чтобы хоть как-то занять. Я был слишком подавлен, чтобы вникать в суть. Но одно предложение, которое я прочитал, застряло в башке. “Перемещение портматтеров возможно только там, где существует эффективное воздействие на передающую массу фактора гравитации…” или что-то в этом роде.

– Извини, но я ни черта не понял, – пожал плечами Директор.

– Существует только одно объяснение, – пропустив его замечание мимо ушей, продолжал Милтон. – Портматтеры не могут перемещаться между планетами, где гравитационное притяжение мало. Поэтому мы видим, что кроваво-красная луна взорвалась атомными всплесками. Вы знали, что это – наша Луна,. Когда я все сопоставил, то понял, понял все: Солит – это то, что мы по-английски называем Землёй. Что солитяне – это земляне, то лее самое, что и мы, Что моя дорогая Амада – если бы я только знал раньше – вовсе не чужая…

Директор побледнел. Хрипло, как только что Милтон, застонал.

– Если все это так, и они – не пришельцы из Космоса, ты хочешь сказать, что они вернулись из времени!

Милтон кивнул.

– Пятнадцать тысяч лет.

– Тогда почему они не сказали нам? Почему? Они что – сумасшедшие?

– В своём роде, – ответил Милтон. – Они знали, мы – на краю гибели, и у них не хватало духу сказать нам об этом. Они – потомки кучки спасшихся в глобальной войне. Вот почему, как только они смогли путешествовать во времени, а именно для того и существуют портматтеры, они вернулись, чтобы спасти все то, что могли спасти – птиц, растения и все остальное, почти погибшее в пламени катастрофы.

Мощный разрыв тряхнул мечтальник. С потолка посыпалась штукатурка.

– …в пламени катастрофы, – повторил он.

– Слава Богу! – воскликнул Директор. – Это… это потрясающая новость! Это все меняет!

Милтон резко поднял голову, посмотрел на него уничтожающим взглядом и снова закрыл лицо руками.

– Для меня это ничего не меняет, – мрачно прошептал он.

2. ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ БЕСПЛОДИЯ
…все слезы Мира

Закончена часть. Как сложилась дальнейшая жизнь Флойда Милтона – неизвестно; да, я думаю, и неинтересно кому-либо об этом знать.

Милтон был уничтожен – уничтожен не столько войной, а теми противоречиями, которые она породила в его сознании. Эти противоречия оказались выше его сил; отсюда – его отчаяние. Отчаяние – одна из самых непостижимых категорий эмоциональности – чаще испытываемое отдельными личностями, и реже – обществом в целом. Милтон был в отчаянии, человек – нет. Война продолжалась, человек продолжался.

В ходе войны наступает момент, когда кажется, что она почти достигает гармонии. Это происходит тогда, когда люди теряют кров, близких, работу – ну, в общем всё, что для них дорого. И тогда для них существует только одно – продолжать бойню, через ненависть или безразличие.

Год сменяется годом. Иногда эта бойня утихает, иногда – разгорается с новой силой. Успех всегда ничтожный.

А наряду с этим мощные группировки трансформировались в националистические силы, преданные своей расе. То, что когда-то начиналось борьбой противоположных идеологий, переродилось во что-то более уродливое – в широкомасштабную расовую войну.

Четыре тысячелетия продолжалась расовая война, иногда прерываемая столетиями истощения, словоблудия, перемирия или угроз. В конце концов оплот белого сопротивления был сломлен. Белые расы основали своё последнее стойбище на Луне. Резня, последовавшая за этим, уничтожила почти всех их людей, а Луна превратилась в атомный факел, который пылал на протяжении нескольких сотен тысяч лет.

После этой сомнительной победы чёрных наступил странный период, когда небольшие группы измученных людей, отделившись от своих соплеменников – одни сознательно, другие – индифферентно, словно мрачные тени прошлого, бродили по Земле. Темнокожие расы – не только истощённые и опустошённые, но и обеспложенные. Моральное и физическое опустошение – клеймо последующего Тысячелетия Бесплодия. Даже те побуждения, которые существовали ранее и играли доминантную роль в человеческих отношениях, – секс и грабёж – находились в упадке.

Тишина наступила повсюду.

Предпринимались попытки возрождения. Шатающуюся экономическую и сельскохозяйственную системы поддерживало несколько столетий огромное количество роботов, которые сосали из земли всё, что она могла родить.

Отдельные, разрозненные сообщества собрали под единое начале. Пресловутый Брачный Центр ведал всеми браками и рождениями; только потерянное поколение могло выносить его дикое правление.

Но механической противоестественности оказалось недостаточно – как не хватало её всегда – для предотвращения катастрофы.

Время свернулось в огромный длинный ковёр, под которым человек галопировал к вымиранию.

Последний день лета последнего года восемьдесят третьего века нашей эры.

Высоко паря в стратосфере, крыло несло доктора Смитлао, психоаналитика, над сто тридцать девятым сектором Ингланда. Началось снижение. Глубоко нырнув и, наконец, отработав глиссаду, аппарат мягко пробарражировал над владениями Чарльза Гунпата, автоматически выбрав курс посадки.

Для Смитлао – это была рутинная обязанность. В его задачу как психоаналитика входило следить за нормой движения биотоков раздражения. Тёмное лицо доктора выражало смертельную скуку. Он бросил взгляд на экран внешнего монитора. Его слегка удивило то, что к поместью Гунпата пешком шёл человек.

– Должно быть, сумасшедший, – вслух выразил своё отношение Смитлао.

С высоты снижающегося крыла поместье выглядело как тщательно выполненный рисунок. Убранные поля образовывали безукоризненный прямоугольник. И везде роботы выполняли свои функциональные обязанности. И муха бы не пролетела, не попав в поле зрения радара; стручок гороха не вышелушился бы вне их кибернетического надзора; у каждой птицы – свой номер и позывной; а в среде муравьёв находился искусственный муравей-пастух, направляющий все муравьиное племя по заданному маршруту. Дождь шёл строго в отведённом для него месте. Старый, добрый мир случайностей исчез под давлением голода.

Ничто живое не находилось без присмотра. Бесчисленные обитателя предыдущих веков и пиявки войны истощили почву. Только жесточайшая экономия, неразрывно связанная с безжалостной регламентацией, давали возможность накормить далеко не многочисленное население. Миллиарды умерли от голода; сотни оставшихся находились на грани голодной смерти.

На фоне бесплодной чистоты пейзажа владения Гунпата смотрелись как вызов всему и вся. Пять акров первозданной природы. Высокие косматые ели образовывали периметр, охватывая лужайки и дом. Дом в секторе сто тридцать девять, построенный из массивных каменных блоков, оказался достаточно крепким, чтобы выносить тяжесть сервомеханизма, который наряду с Гунна том и его сумасшедшей дочерью Плой Плой, являлся его единственным обитателем.

Именно в тот момент, опустившись чуть ниже уровня деревьев, Смитлао заметил человека, шагающего по направлению к поместью. Множество причин делало это зрелище неприятным. Поскольку материальные блага этого мира распределялись среди немногих избранных, человек не мог быть настолько беден, чтобы идти пешком в неизвестном направлении. Человек все сильнее ненавидел Природу, подстёгиваемый осознанием того, что она предала его и сделала из этой прогулки испытание – хотя, возможно, он действительно сумасшедший, как Плой Плой.

Выбросив эти мысли из головы, Смитлао посадил крыло на каменную площадку перед домом, радуясь, что он снова на земле. Ужасный день. Пришлось прорываться сквозь плотные кучевые облака, и его порядочно растрясло при этом.

Дом Гунпата, с его слепыми окнами, башнями, бесконечными террасами, уродливым орнаментом и массивным передним крыльцом, навис над Смитлао, как испорченный свадебный пирог.

Его прилёт не остался незамеченным. Три колёсных робота приближались к крылу с разных сторон, с направленными на него световыми пушками. Да, пожалуй, без приглашения попасть сюда трудно. Гунпат был неприветлив, даже по меркам такого мрачного времени. Отвращение от осознания того, что Плой Плой – его дочь, добавляло уксуса в его характер.

– Идентифицируйтесь, – потребовала ведущая машина. Плоская и безобразная, она напоминала противную жабу.

– Я – доктор Смитлао, психоаналитик Чарльза Гунпата, – назвался доктор; он проходил через эту процедуру каждый прилёт.

Он повернулся лицом к машине. Она что-то забормотала, сверяя в памяти картинку и данные. Наконец выдала:

– Вы – доктор Смитлао, психоаналитик Чарльза Гунпата. Цель посещения?

Проклиная её неуклюжую медлительность, Смитлао ответил:

– У меня назначена встреча на утро с Чарльзом Гунпатом для обеспечения нормального хода биотоков раздражительности. – И стал ждать, когда машина переварит эту порцию информации.

Отбормотав проверку, машина подтвердила факт.

– Пройдите сюда.

Она катилась удивительно грациозно, обращаясь к остальным роботам, как бы убеждая их, и механически повторяя:

– Это – доктор Смитлао, психоаналитик Чарльза Гунпата. У него назначена встреча на утро с Чарльзом Гунпатом для обеспечения нормального хода биотоков раздражительности, – на тот случай, если остальные машины не приняли информации.

Тем временем Смитлао отдавал команды крылу. Та часть кабины, в которой находился сам доктор, опустилась и выпустила колеса. Поддерживая доктора, она покатила вниз к зданию за остальными роботами. Как только автоматика машины почувствовала присутствие человека, поднялись щитки окон. Сейчас доктора могли видеть – и сам он мог видеть – только через защитный экран. Так один человек ненавидел, а равно – боялся, другого человека: он не мог выразить своего отношения прямо.

Одна за другой машины поднялись по крыльцу и покатили вдоль террасы, где их окутал дезинфицирующий туман, по лабиринту коридоров, и, наконец, весь кортеж прибыл к Чарльзу Гунпату.

При виде своего психоаналитика на тёмном лице Гунпата отразилось лёгкое отвращение. Он всегда держал себя в руках; правда, на деловых встречах, где необходимо запугать оппонента хорошо отрепетированной яростью, это срабатывало против него. Смитлао всегда вызывали, когда следовало обеспечить нормальный ход биотоков раздражительности и в повестке дня стояло что-либо очень важное.

Смитлао подвёл машину гораздо ближе к экрану клиента, чем того требовали приличия.

– Я опоздал, – начал доктор как бы между прочим, – потому что я не очень-то и стремился разделить ваше общество. Я надеялся, что, если мне удастся как можно дальше оттянуть нашу встречу, какой-нибудь счастливый несчастный случай своротит этот дурацкий нос на вашей, – как бы назвать это, – образине . Но, увы, надежды напрасны: он на месте, и две крысиные норы-ноздри зияют в нём.

Внимательно наблюдая за лицом пациента, Смитлао уловил лишь слабый намёк на раздражение. Без сомнения, такого человека, как Гунпат, очень трудно расшевелить. К счастью, доктор Смитлао считался профессионалом. Он продолжал методично вести наступление.

– А, скажите на милость, когда подошла ваша очередь идти в Брачный Центр, вы что, даже не поняли, что мужчина там должен выйти из-за защитного экрана? Вы что, думаете, сможете заниматься любовью по телеНу, а результат? Единственная свихнувшаяся дочь – только одна свихнувшаяся дочь,’ Гунпат! Просто можно разрыдаться! Вы не подумали, как посмотрят на это ваши конкуренты; “Помешанный Гунпат и его сумасшедшая дочь”, – так они об этом отзовутся. “Даже не может как следует справиться со своими сперматозоидами”.

Ядовитая речь доктора начала оказывать своё благотворное воздействие. Кровь бросилась в лицо Гунпату.

– С Плой Плой все в порядке. Но у неё преобладают рецессивные признаки, – быстро выпалил он.

Он начал отвечать – хороший признак. Дочь всегда являлась его уязвимым местом.

– Преобладают рецессивные признаки? – презрительно усмехнулся Смитлао. – И как далеко это зашло? Она нежная, — продолжал он издевательски, – слышите, нежная , вы, обросший орангутанг! Она хочет любить! – разразился он уничтожающим смехом. – Это пошло, сундук! Она не может ненавидеть, даже чтобы спасти свою жизнь! Она не лучше первобытного человека. Она даже хуже его – она су-ма-сшед-ша-я!

– Она не сумасшедшая, – сквозь зубы проговорил Гунпат, схватившись руками за край экрана. Они достигли того уровня, когда десяти минут процедуры вполне хватало, чтобы пациент пришёл в норму.

– Не сумасшедшая? – насмешливо переспроси психоаналитик. – Не-т, Плой Плой не сумасшедшая, Правда, Брачный Центр отказал ей в праве на совокупление, вот к все. Правительство Империи отказало ей в праве телеголосования, вот и всё. Союз Торговцев отказал ей в праве на Рацион Питания, вот и всё. Корпорация Образования отказала ей в праве на восстановление “Бета”, вот и всё. Она здесь взаперти, потому что она гений, не так ли? Это вы сумасшедший, Гунпат, если думаете, что ваша дочь – только слегка не в себе. Ещё скажете, вы, губошлёп, что она не белокожая ?

Внутри у Гунпата что-то заклокотало.

– Как вы смеете?! – прорвало его. – Ну, а если даже и так , что из того?

– Вы задаёте просто глупейшие вопросы, – спокойно ответил Смитлао. – Ваша беда в том, Гунпат, что он не в состоянии – или из-за упорного нежелания – не хотите понять одного-единственного исторического факта. Плой Плой – белая, потому что она маленько л, грязный атавизм. В древности нашими врагами были белые. Они оккупировали эту часть планеты, но потом наши предки восстали и отобрали их привилегии, которыми они так долго наслаждались за наш счёт. Наши предки смешались е теми побеждёнными, которые выжили, ведь так?

Вытерев огромным платком вспотевший лоб, Смитлао продолжал:

– Через несколько поколений белая ветвь рода изжила себя, растворилась, потерялась. Ни одного белого лица не видели на Земле со Столетия Переселения – а это было, если мне не изменяет память, тысяча пятьсот лет назад.

И вот, маленький Лорд Рецессив Гунпат производит на свет одного из них. Что они вам в Брачном Центре подсунули, сундук, – пещерную женщину ?

Гунпат, взбешённый, стучал кулаками по экрану.

– Все! Вы уволены, Смитлао! – заорал он. – На этот раз вы зашли слишком далеко даже для грязного, поганого психоаналитика! Убирайтесь! Убирайтесь вон и больше никогда не появляйтесь здесь!

Он резко отвернулся к пульту автооператора, чтобы включиться в ход переговоров. Как раз созрел для того, чтобы иметь дело с Движителем.

Как только разъярённое лицо Гунпата исчезло с экрана, Смитлао вздохнул и расслабился. Операция завершена. То, что случилось, а именно то, что его уволил пациент в конце сеанса, считалось величайшим достижением в профессии психиатра. Гунпат с нетерпением будет ожидать его следующего появления. И все же Смитлао не чувствовал удовлетворения. Его профессия требовала всеобъемлющего изучения человеческой психики; ему необходимо знать самые уязвимые точки человеческого разума. Искусно манипулируя этими точками, он смог бы завести любого человека. Без такого куража человек предстал бы беспомощной жертвой летаргии, кучкой отрепья, поддерживаемой машинами. Древние имели все, но они вымерли.

Смитлао неподвижно сидел, пытаясь одновременно заглянуть в прошлое и в будущее.

Истощая почву, человек истощал самое себя. Как испорченная Душа, так и испорченная почва не могут долго существовать. Только потоки ярости и ненависти могут стимулировать дальнейшее существование людей. Иначе человек станет бездушным бревном в созданном им искусственном мире.

“Вот так все и вымирает!” – подумал Смитлао, размышляя о том, задумывался ли над этими проблемами кто-либо ещё. Возможно, Правительство Империи – знает; но оно не в состоянии что-либо сделать; по сути, что можно ещё предпринять, если всё, что сделано, уже сделано?

Смитлао был недалёким человеком – продукт своего кастового общества, боявшегося взглянуть правде в гласа. Дойдя до сути какой-нибудь пугающей его проблемы, он старался выкинуть её из головы, чтобы избежать дальнейших коллизий при её разрешении, увильнуть от попыток последующего её рассмотрения в связи с человеческим бытием.

Доктор решил отправляться домой.

Уже без эскорта роботов Гунпата Смитлао покатил к крылу, стоявшему под елями, когда боковым зрением уловил какое-то движение. Полускрытая верандой, в углу дома стояла Плой Плой. Резкий толчок любопытства заставил доктора выбраться из терминала. Перед ним раскинулась поляна роз и какой-то зелени, слегка тронутой нежными пальцами осени. Смитлао слегка трeq o (у;ґ)сил, но страсть к авантюрам победила.

Девушка не смотрела в его сторону; она стояла задумавшись, глядя на баррикаду деревьев, которые отрезали её от внешнего мира.

Когда Смитлао приблизился, девушка уже зашла за угол здания, неотрывно всматриваясь вдаль. Он осторожно последовал за ней, скрываясь за небольшой плантацией растений. Рядом механический садовник подстригал траву, не догадываясь о присутствии постороннего.

Сейчас Плой Плой стояла у задней стены дома. Ветер швырял в неё осенние листья, словно заигрывая. Своими мягкими вздохами он срывал последние лепестки роз. Скоро тонкое покрывало из листьев и лепестков уберут с дорожек, лужаек и веранды механические садовники, а сейчас они мягко трепетали у её ног. Нелепое архитектурное нагромождение скрывало Плой Плой в своей тени. Отдельные части дома, с претензией на рококо, переплетались с действительно мастерски выполненными порталом и крышей. Взмывали и обрывались вниз балюстрады; лестничные пролёты ввинчивались вверх, охватываемые в поперечинах изящными арками; серые и лазурные свесы низвергались почти до земли. Но все это находилось в ужасном запустении.

Мускулистые стебли лианы Вирджинии пытались столкнуть мраморную статую с её постамента. Тонкое покрывало из лепестков роз устилало ступени. Вся картина создавала идеальный фон для жалкой фигуры Плой Плой. Лишь чувственные розовые губы выделялись на бледном лице. Цвета воронового крыла волосы – прямые и слегка вьющиеся на затылке, падали длинными, до пояса, волнами. Она на самом деле выглядела сумасшедшей, упёршись своим печальным взглядом в строй высоченных елей, словно выжигая все на своём пути.

Смитлао пытался разглядеть то, что так приковывало её взгляд.

Мужчина, которого доктор видел с воздуха, осторожно пробирался сквозь чащу старых елей.

Неожиданно хлынул ливень, забарабанив по сухой листве кустарника. Все застыло, словно в стоп-кадре, – Плой Плой даже не шевельнулась, чужак – не поднял головы, пытаясь выбраться из зарослей. Затем резко блеснуло солнце, обрушив тень елей на дом, а цветы одели диадемы из дождевых капель.

Смитлао вдруг поймал себя, что думает он о том же, что и в комнатах Гунпата, – о вымирании человека. Сейчас он ясно осознал, что для Природы нет ничего проще, чем после исчезновения паразита-человека, начать все сызнова. Он напряжённо ждал, почти наверняка уверенный, что сейчас на его глазах разразится драма.

Через сверкающую после дождя в лучах солнца поляну кралась крохотная машина – сторож периметра, в обязанности которого входило оповещать о приближении незваного гостя.

Через минуту показались ещё четыре робота: одного из них Смитлао узнал. Жабоподобная машина, которая допрашивала его. Они методично и целенаправленно пробирались сквозь розовые кусты – пять страшных, разной конфигурации, средств уничтожения.

Механический охранник что-то забормотал и присоединился к процессии, направляющейся в сторону чужака.

– Ему бы – нюх собаки, – вслух подумал Смитлао. Фраза содержала истину; собак, объявленных излишеством, давно истребили.

Тем временем чужак перелез через ограду и подбирался к краю поляны. Он сломал ветку кустарника с густой листвой и прикрепил к рубашке так, чтобы полностью скрыть лицо, другую ветвь он привязал к поясу. Как только роботы приблизились, он вскинул вверх обе руки с третьей веткой над головой.

Шесть машин окружили его, тихо бормоча и всхлипывая. Что-то щёлкнуло в роботе-жабе, будто она, наконец-то, на что-то решилась.

– Идентифицируйтесь, – потребовала она.

– Я – куст розы, – ответил чужак.

– На кустах розы растут цветы розы. У вас их нет. Вы – не розовый куст, – прогудела жаба.

Её самая большая и мощная пушка смотрела в грудь человека.

– Мои цветы увяли, – продолжал ломать комедию мужчина, – но листья остались. Спросите садовника, если вы не знаете, что такое листья.

– Этот предмет с листьями, – глухо проговорил робот-садовник.

– Я знаю, что такое листья. Мне не нужно спрашивать садовника. Листья – это покрытие деревьев и растений, которое придаёт им зелёную окраску, – обиделась железная жаба.

– Этот предмет – с листьями, – повторил садовник и добавил, чтобы окончательно прояснить: – Листья придают этому предмету зелёную окраску.

– Я знаю, что такое листья, – обозлилась жаба. – Мне не нужны твои советы, садовник.

Похоже, что между роботами разгорался интересный, примитивный спор, но в этот момент одна из машин оторвала их от предмета дискуссии:

– Этот розовый куст – говорит, – объявила она.

– Розовые кусты не могут говорить, – снова завелась жаба.

Выдав этот перл, она замолчала, видимо, размышляя над превратностями жизни. Затем медленно произнесла:

– Вывод: или этот розовый куст – не розовый куст, или этот розовый куст – не должен говорить.

– Этот предмет – с листьями, – настаивал на своём садовник. – Но это – не розовый куст. У розовых кустов есть прилистник. У этого предмета нет прилистников. Это – крушина. Крушина также известна как плодоносная ольха.

Такие специальные знания у жабы отсутствовали. Повисла гнетущая тишина.

– Я – крушина, – подхватил версию садовника чужан, не меняя положения. – Я не могу говорить.

Все машины начали одновременно говорить, кружа вокруг него, чтобы рассмотреть получше, неуклюже натыкаясь друг на друга. Наконец жаба прервала этот механический хоровод:

– Чем бы ни был этот предмет с листьями, мы должны выкорчевать его. Мы должны уничтожить его.

– Вы не можете выкорчевать его. Это – забота садовника, – объявил садовник.

И, вращая колёсами, выдвинув телескопическую косу, он пошёл на жабу.

Против пушек жабы такое грубое оружие малоэффективно. Правда, жаба уразумела, что их расследование зашло в тупик.

– Мы обратимся к Чарльзу Гунпату за советом, – проворчала она. – Следуйте за мной.

– Чарльз Гунпат – на конференции, – сообщил робот-оповеститель. – Во время конференции нельзя беспокоить Чарльза Гунпата. Поэтому мы не должны беспокоить Чарльза Гунпата.

– Поэтому мы должны ждать Чарльза Гунпата, – невозмутимо произнесла механическая жаба.

Они очень близко подъехали к тому месту, где спрятался Смитлао. Затем всем отрядом подкатили к лестнице, забрались на неё и скрылись в доме.

Смитлао мог только позавидовать хладнокровию чужака. То, что тот остался жив, – чудо! Если бы он попытался спастись бегством, его бы моментально убили; именно на такие ситуации и натасканы роботы. Если бы он разговаривал с одним роботом, а не с несколькими, ничто бы ему не помогло, так как роботы – примитивные создания. Но когда их несколько, происходит то, что иногда случается в компаниях людей: готовность поразить всех своей логикой за счёт объекта обсуждения.

Логика! Вот в чём беда. Вот к чему стремились все роботы. Но человек обладает и логикой, и мышлением. Поэтому сам бы он справился со своими проблемами гораздо лучше, нежели при помощи примитивной логики машин. И тем не менее он проигрывал войну с Природой. А Природа, как и роботы, руководствовалась только логикой. Это – парадокс, которому человек ничего не мог противопоставить.

Как только роботы укатили, чужак быстро пересёк по1яну и взбежал по ступенькам, направляясь к тому месту, где неподвижно стояла девушка.

Смитлао перебежал к дому и спрятался за берёзой около веранды, стараясь подобраться к ним ближе; он чувствовал, что делает что-то непотребное, подглядывая за ними без помощи защитного экрана, но не мог оторваться. Внутреннее чутьё подсказывало ему: эта маленькая тайна может означать конец всему и всего, чем был человек.

Чужак медленно двигался, словно загипнотизированный, приближаясь к Плой Плой.

Она заговорила первой:

– А ты находчивый!

Сейчас на её бледном лице играл румянец.

– Мне пришлось весь год что-то изобретать и находить, чтобы быть ближе к тебе.

Но теперь, когда его изобретательность позволила, наконец, достичь того, к чему он так стремился, человек беспомощно стоял, не зная, что сказать. Молодой парень, худой и жилистый, небритый, в изорванных одеждах, не отрываясь, смотрел в лицо Плой Плой.

– Как ты меня нашёл? – спросила она.

Её голос, в отличие от голоса чужака, едва достигал ушей Смитлао.

Сейчас её лицо напоминало осень.

– Это что-то похожее на инстинкт – будто я услышал твой зов, – ответил парень. – Все, что только может быть неверным в этом мире, уже неверно. Возможно, ты – единственная женщина, способная любить; я – единственный мужчина, который может ответить на эту любовь. Поэтому я пришёл. Это естественно. Я не мог ничего с собой поделать.

– Я всегда мечтала о том, чтобы кто-то пришёл, – произнесла она. – И я давно чувствовала, нет – знала , что ты идёшь. О, мой дорогой…

– Нам нужно торопиться, родная, – быстро проговорил он. – Я когда-то работал с роботами… возможно, ты заметила, я немного разбираюсь в них. Когда мы выберемся отсюда, я достану крыло, и мы унесёмся, куда угодно. Возможно, на какой-нибудь остров, где все не так испорчено. Но мы должны скрыться до прибытия машин твоего отца.

Он подошёл к ней совсем близко. Плой Плой взяла его за руку.

– Подожди! – воскликнула она. – Не все так просто. Ты должен знать кое-что… Брачный Центр отказал мне в возможности совокупления. Тебе нельзя прикасаться ко мне.

– Я ненавижу Брачный Центр! – закричал чужак. – Я ненавижу всё, что связано с правящим режимом. Ничто созданное ими теперь не имеет силы над нами!

Плой Плой сцепила руки за спиной. Кровь отхлынула от её лица.

Свежий порыв ветра выстрелил в них зарядом из лепестков роз.

– Это безнадёжно, – тихо проговорила девушка. – Ты не понимаешь…

Он вскипел от ярости.

– Я разнёс все препятствия, чтобы пробраться к тебе. Единственное моё желание – обнять тебя.

– Это действительно, нет, правда, твоё единственное желание? – удивилась Плой Плой.

– Клянусь тебе, – ответил он просто.

– Подойди и обними меня.

Смитлао увидел, что на ресницах Плой Плой, как капля росы, блеснула слеза.

Чужак нежно коснулся рукой её щеки.

Уверенно, с гордо поднятой головой, стояла она на террасе.

Его любящие пальцы вселили в неё уверенность.

Реакция была почти мгновенной.

Почти…

Прикосновение пальцев другого человека надорвало нежную нить потаённого обратного сознания Плой Плой. Сработала блокировка нервных центров, вызванная запретом Совета Брачного Центра. Каждая клетка тела девушки выбросила энергию одним толчком. Мощный и сильный, он уничтожил и чужака,

Конечно, подумал Смитлао, ты должен согласиться, что это было прекрасно. И опять-таки, согласно логике. В мире, даже стоящем на краю гибели, невозможно остановить влечение. Логика, снова логика: человеческая ущербная – против идеальной логики Природы – вот причина всех слез мироздания.

Он шёл по мокрой траве, спеша к транспортному терминалу, чтобы успеть до прихода роботов Гунпата.

Два безрассудных существа неподвижно лежали на террасе, полузасыпанные листьями и лепестками роз. Ветер, как торжествующие волны океана, шумел в ветвях деревьев.

Не удивительно, что чужак ничего не знал о блокировке нервных центров. Лишь немногие, включая психоаналитиков, членов Совета Брачного Центра – ну и, конечно же, те, которых отверг Центр, – находились в курсе. Естественно, Плой Плой знала, что может случиться. И она сознательно пошла на такую смерть.

– Всегда говорил, что она сумасшедшая! – настраивал себя Смитлао. Он ухмыльнулся, садясь в машину, упрекая девушку в безрассудстве.

Это превосходная программа для раздражения Гунпата в следующий раз!