Текст книги "Таксидермист"

Автор книги: Брайан Випруд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 25

На следующий день я заскочил к Дадли. Слушая мой отчет об эффективности «Дадко-Карты», он порозовел от удовольствия.

– Твоя карта – а вернее сказать, ты, Дадли – по-настоящему спас мою задницу. – Я отдал ему карту.

– Не хотел бы напоминать, Гав, но я же тебе говорил… – довольно фыркнул Дадли. – В любом случае, спасибо, что испытал ее. Ты сам-то не получил заряд, нет?

– Ни капельки. И сочту за честь испытать еще что-нибудь. Если у тебя что-то еще есть тут… А это что, Дадли? Вон та лиловая штучка.

– Где что? Вот это? – Дадли указал крошечным скальпелем на кишки канадского поползня, потрошением которого занимался. – Это мускульный желудок. Он перемалывает семечки.

Я вытянул шею, чтобы получше разглядеть его сквозь громадную лупу. Дадли сидел почти неподвижно, сложив руки на деревянной колодке. Он был в полном хирургическом облачении: маска, резиновые перчатки, халат, лампочка на лбу и все остальное. Вся работа происходила на площади не больше десятицентовика. Птица была пришпилена к парафиновой колодке, крылья раскинуты.

– Вот эти потроха? – сказал я через маску. Меня Дадли тоже заставил надеть. Хотя полного хирургического костюма я не удостоился.

– Ты думаешь, зоологи употребляют термин потроха, а? Потроха – это то, что бабуля кладет дедуле в похлебку. А вот еще замечательная штучка. Вот эта желтоватая фигня – поджелудочная, красноватая – селезенка, а зеленая – желчный пузырь. А ты знал, что поползень – единственная птица, которая умеет лазить по стволам вниз головой? Именно так узнают поползня в природе.

Дадли закрепил булавкой край птичкиной плоти и вынул пинцетом какие-то ошметки, отрезав от хребта сразу под черепом. У таких маленьких птичек череп оставляют внутри чучела, а мозг осторожно удаляют.

– Откуда птичка?

– С радиаторной решетки «понтиака».

– Наверное, нужна целая сеть агентов, чтобы находить такие вещи.

Дадли фыркнул:

– Эх ты, старьевщик, это называется Интернет. Настанет время, и ты все свои дела будешь вести через него.

– Я постараюсь, чтобы это случилось как можно позже.

Моя охота на коралловую змею продвигалась плохо, и я уже опасался, что без Интернета обойтись не удастся.

– К счастью, у меня нет конкурентов.

– А ты все еще слушаешь радио «Оупри»?[89]89
  «Грэнд Оул Оупри» («Большая старая опера») – радиопрограмма музыки кантри, которая с 1974 г. ведется из одноименного концертного зала г. Нэшвилла, Теннесси. Начиналась в 1925 г. как одна из многочисленных программ, передающих сельские кадрили.


[Закрыть] Гав, у тебя есть масса, масса клиентов, которые просто не знают о тебе. Вот если бы ты дал мне состряпать для тебя сайт.

– И этот сайт сможет защитить меня, как твоя карта?

– Может быть. – Дадли улыбнулся мне через плечо. – Что бы ты делал, если бы я за тобой не присматривал? Я и Энджи?

– Не забывай Отто.

– Да, и Отто. – Дадли вдруг оторвался от своей лупы и нахмурился, глядя куда-то в угол. – Хочу сказать, что меня ужасно печалит кончина Вито. Я его любил, хоть мы и редко встречались.

– Похоже, он хотел помочь мне. Наверное, Вито был натуропат. Но поди разбери. Я видел только, что он из ретристов.

– Я должен был это понять. – Дадли покачал головой, упрекая себя. – Я знал, что он увлекался сонотерапией. Значит, у ретристов теперь есть все, что нужно. Твой драгоценный Пискун и все, что спрятано в его голове, теперь у них. Тем лучше, верно? Теперь все позади, так?

– М-м. А что значит, если за мной следят копы? Какой-то синий микроавтобус, разрисованный граффити, весь день стоял под моими окнами на другой стороне улицы, где запрещена стоянка, и не получил штрафной талон.

– Они следили за тобой? – ледяным тоном переспросил Дадли. – Сейчас?

– Не думай, что я уж совсем. Нет, я вышел черным ходом, перелез через стену во двор к моему соседу Гарри и вышел другим проулком.

– Чую нюхом, ты еще не выбрался из ендовы. Возможно, фараоны решили сделать из тебя приманку.

Первую часть фразы я не очень понял, но не стал переспрашивать, чтобы не нарваться на язвительный перевод «для невежественных янки».

– Да, но я не сомневаюсь, что ретристы это знают. Они пройдохи и жулье, но не дураки. Они явно заприметили нас с Энджи в Церкви Джайва, а Николаса разглядели за версту. А после того, как копы нашли труп тети-колы, ретристы как в воду канули. Дяди-ситро. Не все ли равно.

– Брат не появлялся?

– Ни звука. – Я скрестил пальцы, а другой рукой постучал по дереву. – Ладно, Дадли, скажи мне честно. Без деталей и без всякого такого, просто скажи. Хоть что-то из этой лабуды, которую лепят ретристы, возможно? Или они просто серьезно заблуждаются?

Дадли сначала помолчал, но по тому, как у него подергивались губы, и по наклону головы было ясно, что он думает.

– Включи телевизор, – сказал он наконец. Помедлив, я сделал, как он велел. Шло дневное ток-шоу, там спорили.

– Погромче, – рявкнул Дадли через плечо. Я прибавил, спросил:

– Ну?

– Возможно, – прошептал Дадли.

– Насколько? – прошептал я ему в ухо, глядя, как женщина на экране бросает стулом в другую. Дадли оторвал глаза от вывернутой наизнанку птички и встретил мой пристальный взгляд:

– Возможно вполне.

– И зомбирование цветными вспышками?

– Часть системы американского Гулага. – Дадли равнодушно покачал головой. – Они отказались от этого, когда русские запустили спутник. Но…

– Но?

– Ну, в любом случае, телевидение высокой четкости, насколько я разумею, уменьшит воздействие вспышек, которое есть сейчас, оптический нерв просто уже не сможет регистрировать все множество разных цветовых пульсаций, которые обычно связывают с малым эпилептическим припадком и явлениями, которые они вызывают – вроде расстройств памяти и дежа вю. То есть если нам не будут показывать именно цветные пятна, специально монтируя их последовательность. Недавно в Японии один мультфильм…

– Я слышал. Половина японских детей рехнулась.

– Преувеличение. На самом деле около шестисот. И может быть, ретристам того и нужно. Такое воздействие, которого они могли бы добиваться, чтобы контролировать восприятие людей и их действия. И опять же, насколько я могу судить, вспышка с высоким разрешением, хоть и насыщенная, все же сильно не дотягивает до частоты слияния, и если увеличенное разрешение что-то изменит, то разве что сгладит эффект мерцания. Не вижу, как повышение разрешения может аномально подействовать на ядерные оболочки ЛКТ.

– ЛКТ? – Надо было постараться и продлить его откровенность.

– Латерального коленчатого тела. Смотри… – Он поднял пинцетом сероватую изюмину – мозг поползня. – У птиц они тоже есть. – Дадли опустил мозг в стальную миску к другим малюсеньким кусочкам внутренностей.

– Ага. – Ясно, подписчик «Вестника безумного ученого». – А то, что они затевают со сферами, хорошо или плохо?

– Тш-ш! – Крупная капля пота скатилась по его круглому лицу. – Скорее всего, плохо.

Я зашептал еще тише:

– Но разве АНБ… – Дадли метнул в меня презрительный взгляд. – То есть разве от этой идеи не отказались, еще когда появились «Битлз»?

Дадли ничего не сказал. Только склонил голову, и это движение я истолковал как неохотное «нет».

– А тогда… – Я почти касался губами его влажного уха. – …надо что-нибудь делать? Они со дня на день применят свои сферы.

Дадли слабо усмехнулся:

– Если никто ничего не делает до сих пор, то уже слишком поздно. Никто не сможет мобилизовать, э-э, нужную службу за столь короткий срок.

– Но…

– Гав?

– Да?

– Ты ни черта не можешь тут поделать.

– Но…

– Выключи телевизор, Гав. Налей себе крем-соды. А я выпью «Клево-Формы».

Глава 26

В следующие сутки жизнь была, по контрасту, довольно скучная. Мы с Отто закончили прибираться в разгромленной квартире. Без Николаса. Без нападений, похищений и пистолетов. Казалось, что Пискун и ретристы провалились куда-то, чтобы портить жизнь другим, так что мы радовались приближению шоу принцессы Мадлен, на котором все увидят сделанные Энджи украшения.

Гала-концерт в пользу любимой благотворительной организации принцессы – Фонда черепно-мозговых травм. На создание этого Фонда принцессу вдохновила гибель сестры от травмы головы, полученной в автокатастрофе, – теперь такой участи можно избежать, благодаря исследованиям, которые проводит фонд. Совсем недавно к принцессе присоединился популярный актер Комптон Стайлз, который теперь стал еще популярнее из-за своей беды. Волевой красавец-мужчина оказался в инвалидной коляске – горный велосипед сбросил его в овраг. Вместе принцесса и актер развернули кампанию за ношение шлемов. И вот Фонд сосредоточился на методах лечения травм головы у детей. Текущая цель была – собрать на грандиозном благотворительном концерте довольно наличности, чтобы основать Дом принцессы Мадлен, реабилитационный центр для детишек с поврежденными бошками.

Оракулы от мира знаменитостей предсказывали, что концерт станет гвоздем нынешнего благотворительного сезона в Нью-Йорке.

Не считая принцессы и Стайлза, множество звездных персонажей значилось в списке приглашенных, в том числе, возможно (не исключено, вероятно), там даст последнее выступление стареющая британская группа «Скоростная Трясучка». Рэпперы и звезды футбола, кутюрье, телеведущие, экс-президенты, Особые Музыкальные Гости и все такое. Большое событие, и, пожалуй, Энджи имела право поволноваться перед общением с такой толпой знаменитостей. Все потому, что ее заказчик, прославленный дизайнер (славящийся среди коллег по цеху как невыносимый хам), не нашел никого, кто пошел бы с ним. Если не считать модель, которую он нанял демонстрировать его побрякушки. И не думайте: приглашая Энджи, он преследовал свои цели. Хотел, чтобы она тоже была ходячим рекламным щитом для его украшений, большинство из которых Энджи ему и сделала по его эскизам. По плану Питера, Энджи надо было менять сережки и ожерелья каждый час или около того – повышать известность их с Питером ювелирной линии. Энджи, очевидно, считала, что любые унижения, которые предполагает такой порядок, оправдываются входным билетом на самую главную тусовку сезона.

– Гарт, повесь смокинг отпариваться. И закажи лимузин, – прокричала мне Энджи из недр своего шкафа, откуда, как тарелки для стендовой стрельбы, вылетали разные туфли.

– Лимузин?

Я рассмеялся, проводя щеткой по смокингу. Конечно, немного помялся, но пропаривание в ванной все исправит. И вообще, я всегда подозревал, что в химчистках не делают ничего, только гладят и окуривают (этими ядовитыми химикалиями), чтобы ты думал, будто твой костюм и вправду почистили. Все-таки я никак не возьму в толк, как можно навести чистоту без применения жидкости, в частности – воды.

– ЛИМУЗИН, – прогремело решительно из обувного склепа. – Там будут камеры, фотографы у подъезда. Представляешь, если кто-то подъедет на такси.

– А может, кто-то поедет с Питером? – Я помял в руках соусный струп на манжете смокинга.

– Так не делается, Гарт. Закажи лимузин, будь добр? – Голос у нее посуровел.

– Ты думаешь, все телекамеры так и будут поворачиваться за нами, когда мы пойдем по красной дорожке? И что они скажут? «Вот идет Великолепный Ювелир Энджи, подмастерье Питера, и ее компаньон Гарт, Всемирно Знаменитый Чучельник»?

– Сладкий мой?! Я тебя выпотрошу на месте портновскими ножницами, если ты не перестанешь молоть чушь!

Я зашел в ванную, пустил в душ самую горячую воду, повесил смокинг на заднюю сторону двери и герметично закрыл кабину.

Входя в гостиную, я еще слегка шарахался пустого пространства и жалел того, что больше не вернуть. Особенно Фреда. От сознания потери у меня перехватывало горло. Отто немало потрудился, разбирая весь кавардак, теперь же он стеклил парадную дверь. Уже заменил петли, навесил полотно и починил косяк. Новые замок и ручка еще лежали нераспакованными на стойке. Отто был человеком с множеством талантов и кучей дурацких привычек типа бессмысленного помыкивания монотонных русских песен.

Вообще-то эту работу должен был выполнить домовладелец, но тогда нам пришлось бы ждать неделю, отгородившись от злых улиц Нью-Йорка одной фанеркой. Это уже относительно обычная практика в наших краях с неуловимыми домовладельцами: ты все чинишь сам, а потом вычитаешь стоимость материалов из квартплаты. Еще дешевле, чем пришлось бы платить мастеру, – и не то что: бы наш домовладелец признавал это, видя цену, падая в обморок и сломя голову бросаясь звонить, чтобы оспорить сумму. Именно такой кульбит я и предполагал. Маленькая месть за те дни, когда бойлер ломается, на дворе февраль, а он в Монтего-Бэй, вне досягаемости. Так что вот.

Я пролистал «Желтые страницы» в поисках лимузинов. Зазвенел телефон, я безотчетно снял трубку, и тут же слегка испугался. Я решил какое-то время вообще не поднимать трубку, чтобы не сталкиваться с чокнутыми ретристами, Николасом и прочими.

– Профессор? Это Стюарт Шарп из Нью-Хоуп. Тот жук все еще у меня. А вы так и не приехали не него посмотреть. А еще кость, не забудьте про кость.

– Извините, Стюарт, у нас тут были кое-какие неприятности, и я не мог приехать.

– Неприятности? Какого рода? Вы имеете в виду – серьезные неприятности?

Я вздохнул – у меня не было сил объяснять ему все.

– К нам залезли. Все поломали, дверь разбили, в таком роде. А еще мне до зарезу нужно найти змей для музея.

– Ого. Цена того, что ведешь дела в городе, а? Сочувствую. Ужасно слышать. Страховку получили?

– Не столько, сколько надо. И это страховка за квартиру плюс бизнес-полис Энджи, часть потерь мы покроем, и во всяком случае получим деньги хотя бы на новую мебель. А поскольку у нас есть хороший источник бесплатной подержанной мебели, я потрачу часть денег на покупку новых зверей.

– Надо было страховать все, Гарт. Если бы случился пожар, вы бы остались ни с чем.

– Это у меня сейчас первый пункт повестки дня. Так что там с жуком?

– Ну вот, слушайте, в чем штука. Я почему позвонил – сегодня ближе к вечеру я буду в ваших краях, поеду за покупками. Хотите, привезу жука и кость показать?

Настроение у меня сразу улучшилось. Я ведь любопытный, а он рано или поздно вытащил бы меня к себе в Нью-Хоуп, а мне бы тащиться туда – и обмануться в своих ожиданиях – не хотелось.

– Непременно, Стюарт, захватите. Покажу, что осталось от моей коллекции.

– Ну и здорово. Скажем, в пять?

– Хорошо. Только не позже, ладно? А то мы уходим вскоре после пяти.

– Конечно.

Он повесил трубку, и я набрал номер проката лимузинов.

Потом другого.

И еще одного.

В трех гаражах, куда я позвонил в последний момент, все было разобрано подчистую, кроме таун-каров, но таун-кара, я знал, будет недостаточно. Можно было обзванивать дальше, и, может, один экипаж и нашелся бы, но я решил сымпровизировать. Я выручил смокинг из паровой бани, взял ключи от машины и поехал в прокат костюмов и автомастерскую.

Глава 27

Кинотеатр «Савой Ревью» – такая же достопримечательность Нью-Йорка двадцатых в стиле ар деко, что и Эмпайр-стейт-билдинг. Он представляет собой полную противоположность монастырским кельям нынешних мультиплексов. Зал в «Савое» – почти на шестьсот мест. Скорее стадион, чем кинотеатр, и скорее Карнеги-холл, чем стадион: мягкие кресла оббиты красным бархатом, кричаще-пурпурные ковры и золотая роспись по потолку. Может показаться, что смотреть фильм в «Савое» будет гулко и далеко, как в телевизоре на дне глубокого колодца. Это не так: расположение сидений и акустика тонко проработаны. Раз мы с Энджи смотрели из партера режиссерскую версию «Бегущего по лезвию бритвы»[90]90
  «Бегущий по лезвию бритвы» (1982) – фильм Ридли Скотта по мотивам книги Филипа Дика «Снятся ли роботам электроовцы?».


[Закрыть] и по грандиозности место оказалось вполне соразмерно этому эпическому полотну.

Чем дальше к северу, тем гуще в поперечных проездах слева, куда направляли простых водителей знаки объезда, становились пробки. Хотя дорога была не так уж забита, поскольку у любого таксиста и профессионального шофера хватит ума не лезть на эту улицу вечером перед гала-концертом в «Савое». Прямо впереди, за два квартала до нашего пункта назначения, улицу перекрыли. Мы подкатили к заслону из голубых полицейских козел под подозрительные взгляды фаланги копов из оцепления, сложившей на груди руки. Кучка грошовых папарацци с ближнего тротуара метнулась поглядеть, не узнают ли в нас кого. Наверное, их особенно воодушевило отсутствие всяких преград для их нахальных объективов. Был благоуханный осенний день, и мы решили ехать в «линкольне» с опущенным верхом. Но ни одной вспышки в нас не блеснуло.

К водительской дверце подошел коп, и Отто вынул из-под шоферской фуражки билет и пропуск на машину. Наш русский шикарно смотрелся в шоферской форме, которую я взял напрокат, хоть она и была ему великовата. Оглаживая усы, патрульный изучил билет, оглядел нас с Энджи на заднем сиденье. Узнаваемыми знаменитостями мы не были, и он любезно попросил нас предъявить удостоверения личности. Мы повиновались, он сверил наши фамилии со списком, подтвердил уровень допуска пожатием плеч и засунул под «дворник» нумерованную карточку. Отто получил инструкции пристроиться в очередь из лимузинов, забивших ближайшую поперечную улицу. Высадив нас, он свернет направо в улицу, по случаю события перекрытую. Там он и будет ждать до конца шоу, после которого лимузины двинутся вокруг квартала, чтобы подобрать своих пассажиров – в том порядке, в каком они их высаживали.

Пока же мы ждали в очереди за другими большими черными машинами, каждый из нас троих, наверное, немножко нервничал.

Я? На подступах к Замку «Кто есть кто» на меня налетит свора репортеров и ослепят вспышки. Не защищенного броней гламура, меня, безусловно, сразят наповал их алчные прищуры, сменяющиеся насмешливым пожатием плеч и нетерпеливым заглядыванием на цыпочках: кто там поднимается следом за нами. Я уже ненавидел их за такое разочарование. Кроме того, я малость побаивался выкинуть какой-нибудь позорный номер, например, пролить вино на Питера Дженнингса или двинуть доктора Рут[91]91
  Питер Дженнингс – телеведущий «Эй-би-си». Доктор Рут Вестхаймер – популярный психосексолог.


[Закрыть] локтем в глаз.

Отто? Он получил жесткое указание не курить, не свистеть и не мычать песен, пока не высадит нас из машины.

Энджи? Она надеялась, что ни Гарт, ни Отто не напортачат и не опозорят ее, и мы не станем мальчиками для битья в какой-нибудь светской хронике на шестой странице из-за того, что приехали на старой машине. Несмотря на такое напряжение, Энджи пыталась снять нервозность болтовней.

– Гарт, положи эту штуку в багажник.

У меня на коленях лежал «жук» от Стюарта Шарпа.

Несколько событий в последнюю минуту сделали наш отъезд из дому особенно суматошным. Стюарт нарисовался в тот момент, когда мы уже уходили, а его жук оказался чучелом редкой птицы, которое я никак не мог упустить. Кость, однако, была фарфоровой лабораторной посудиной, и от обладания ею я отказался.

– Недурной жучок, а? – Я улыбнулся неуклюжему киви на моих коленях. Для непосвященного эта бурая, нелетающая и практически бескрылая птица выглядит как шерстяная тыква. Если ты косишь и дышишь концентрированными испарениями чистящих жидкостей, киви может показаться гигантским долгоносиком. – Халява за пятьдесят баксов. Да еще и с сертификатом, уточняющим, что чучело сделано раньше 1972 года. Надо не забыть оформить бумаги. А еще у нас…

– Не тронь коробку, – зарычала Энджи, и моя рука прыгнула на место. – Зачем ты потащил с собой киви и ее?

– Мы опаздывали. Кроме того, мне хотелось полюбоваться птичкой и узнать, что в коробке.

Коробка была еще одним дополнением последней минуты. Лишь только мы избавились от Стюарта, как перед нашей дверью заскрипел тормозами грузовичок «Федэкса». Я как раз открывал перед Энджи дверцу нашей кареты, и крикнул парню из грузовичка: не для меня ли груз? Груз был для меня, я расписался, и мы помчались. Пока ехали, я открыл коробку и обнаружил, что она внутри холодная. Среди осколков сухого льда в обертке из пузырчатого полиэтилена я увидал красные, желтые и черные полоски. Я ахнул и завопил:

– Змеи!

Энджи обычно не брезглива, но почти у каждого есть животное, вызывающее физический дискомфорт. Верно: безногим рептилиям Энджи умиляется куда меньше, чем щенятам. Но я-то обрадовался. Как сообщало письмо, вложенное в коробку, моя девушка по змеям раздобыла мертвую Micrurus euryxanthus – аризонского кораллового аспида, и еще нашла мне мертвую молочную змею. Двойное попадание. Оставалось только отдать их в набивку.

– Извини. – Я закрыл коробку и спустил на пол, подальше от Энджи. Сердце еще колотилось от такой удачи. Я только тревожился, что лед уже почти испарился, и змеи, кажется, начали размораживаться.

– Ты не беспокоишься за Николаса?

Такая внезапная смена темы обычно служит началом ссоры, и в этот раз – довольно предсказуемой, если оглянуться на участившиеся приступы стресса. Почему-то я никогда не замечаю, как они копятся.

– Вообще-то нет. Он знает, что делает. Он всегда был таким. – Я вздохнул.

– Интересно, он сходил к врачу со своей головой? Ему надо к врачу, разве нет?

– Он не ходит к врачам. Предпочитает фармацевтов, сестер и лаборантов.

– Как это?

– Он понимает это как исключение посредника.

– Ну и глупо. А его и полиция ищет. Я беспокоюсь. Надеюсь, у него все в порядке.

– У Николаса? Он непотопляем.

– А я не уверена. Тебе тоже следовало бы побеспокоиться.

– Он сам спасет свою вороватую шкуру.

– Гарт? – Я понял по голосу, что ледок нарастает. – А не твой ли вороватый брат спас от ретристов твою шкуру? Довольно великодушный, на хрип, поступок для воришки.

Не надо было мне больше ничего говорить, но я не удержался:

– Ты не знаешь его так, как я.

– Я знаю тебя, Гарт, и в некоторых отношениях ты гораздо больше похож на него, чем, наверное, думаешь. – Теперь уже я начал злиться, но заткнулся, а Энджи продолжала: – Ты, знаешь ли, довольно циничный, и вообще-то вполне разделяешь его любовь к стяжанию. Он любит просто делать деньги, играя на нашей привязанности к некоторым вещам. Продавать краденое тому, у кого украли, нехорошо? Что ж, если ты спросишь меня, так я вижу тут определенное сходство с тем, как ты отдаешь чучело медведя в прокат на неделю за такие деньги, на которые сможешь купить трех новых медведей. И не так уж это далеко от киви, которую ты получил от Стюарта за пятьдесят долларов, а продашь за тысячу.

– Это обычный бизнес. – Я поразился тому, как неискренне это прозвучало, и подпрыгнул, чтобы не утонуть в нахлынувшей волне эмоций. – Ладно, я понимаю, о чем ты, но…

– Большая разница, Гарт, в том, что у Николаса осталась для брата капля великодушия.

– Не смотрица, Гарф, – сказал Отто. Глаза его в зеркальце озорно лучились.

Я держал язык за зубами и смотрел по-мужски сурово. Но ледовый затор между мной и Энджи скоро треснул – едва мы оказались в голове колонны и нас знаком пригласили ступить в озеро красного света у входа в «Савой». К моему большому удивлению, наш выход получился торжественным, почти как на 16-миллиметровой замедленной хронике премьеры в «Китайском театре Граумана».[92]92
  «Китайский театр Граумана» – знаменитый кинотеатр в Голливуде, открыт в 1927 г. Назван по имени владельца, «Папаши» Сида Граумана. Перед входом в цементе на тротуаре сохраняются отпечатки рук или ног кинозвезд.


[Закрыть] В мастерской мой «линкольн» заделали как надо, и сейчас батарея лампочек оттеняла черную глубину его полированной поверхности и мерцала на хромированном бампере и отделке. Даже изнутри – растрескавшаяся красная кожа глянцево отсвечивала, а после тонирующей полировки приборная панель смотрелась как новенькая. Никто, похоже, не заметил царапину на заднем габарите, подкраски на крыльях и щербины на баранке. Эбеновые, гладкие и стильные, мы подкатили к красному ковру, неоновая вывеска над входом словно ультрафиолетом заливала красный интерьер. Пресса, толпясь по бокам, натягивала канаты ограждения, микрофоны качались в воздухе, будто камыш. Головы поворачивались, журчали тихие голоса, в толпе изнуренных фотографов и голодных журналюг раздались рукоплескания. И все это было не для гладкого бродвейского юмориста, чье интервью с репортером «Шоу-биза!» мы прервали своим появлением. Аплодисменты, конечно, были не для нас с Энджи. Думаю, воодушевление вызвала наша старинная карета, мой «линкольн».

Подвалил швейцар в красной ливрее – и тупил в самоубийственные дверцы линкольна (они распахиваются друг от друга, значит, ручки расположены рядом), пока я не похлопал по нужной. Мы вышли и заработали фирменную саркастическую усмешку от юмориста; только вот не думаю, что в этот раз она была из сценария.

По толпе прошел хохоток, когда Энджи взяла у меня из рук киви и положила обратно на сиденье «линкольна». Блин. Она взяла меня под руку (дернула, я бы сказал) и мы зашагали по красной дорожке ко входу в «Савой». Ни «Шоу-биз!», ни кто из телевизионщиков – хоть и взяли объективы наизготовку – не кинулись к нам, и я мысленно поблагодарил их.

Оглянулся на Отто. Задрав подбородок, он покатил дальше, сигарета уже в зубах.

Энджи выглядела сногсшибательно – объективно сногсшибательно: моего грубого мужского словаря не хватит, чтобы адекватно описать ее костюм. Платье было стального синего цвета, без плеч, с тем расчетом, чтобы вышло довольно чистого холста для Питеровых художественных безделушек, темный металл и камни которых более чем выгодно смотрелись на кремовом фоне кожи моей Энджи.

Тот вечер был бы самый обязательный случай для Энджи надеть один из тех ношеных мехов, что я надарил ей за все наши годы. Если бы только еще не наступил, скажем, 1985-й. А теперь? Никакого дикого зверья в одежде. Я слышал, что какие-то раскаявшиеся богачи отдавали свои меха бездомным. Так что сверху на Энджи была жемчужно-серая мутоновая пелерина. Точнее, причесанная крашеная подбитая атласом овчина, которая одновременно была маслянистой на ощупь, как мех нутрии, а на неискушенный глаз казалась искусственной. Никто не бросит в тебя помидором за овчину, потому что. в таком случае уж надо забрасывать всех, у кого есть шерстяные чехлы для кресел, а равно и любителей бараньих отбивных.

Мы прошли сквозь строй прессы, и швейцары потянулись открывать перед нами двери, и я думал, что самое сильное смущение позади.

Распахнулись двери, и заплескали фотовспышки. Теперь я понимаю, почему Джек Николсон[93]93
  Джек Николсон (р. 1937) – американский актер и продюсер.


[Закрыть] на всех фотографиях в темных очках. Я подумал, что этот обстрел – наверное, съемка для рекламы, но среди голубых клякс, проплывавших по моей сетчатке, я приметил несколько репортерских бэджей. Тогда я решил, что организаторы расслоили прессу, и только самые сливки из больших журналов допущены снимать внутри.

Бочком придвинулась какая-то дама:

– Привет, здорово, что пришли. Можно взглянуть, какие у вас места? – Это она так вежливо спрашивала: «А вы что за кони с бугра?»

Я вынул приглашение, которое умудрился скатать в трубочку, нервно тиская в кармане. Я услышал, как дама прочистила горло; глянула в свою папочку и сказала:

– Вот номера ваших мест, и вы можете спуститься по этой лестнице в фойе. Хорошо?

Я почувствовал, как она за локоть поворачивает меня в нужном направлении.

– Энджи, ты что-нибудь видишь?

– Все вижу. – Повиснув на моем локте, Энджи нервно вздохнула. – Пошли.

Зрение почти вернулось ко мне, и пока мы шли к лестнице, я видел слева и справа кучки людей, увлеченно хлопавших друг друга по плечам. Да – и еще дикий фиолетовый узор ковра под ногами. А потолок был где-то очень высоко.

Широкая винтовая лестница плавно свела нас на уровень ниже в зал, крашенный в темно-синий, почти черный и с зеркальными колоннами. Там скопилось уже довольно публики, и мы прошли в бар пропустить по стаканчику «фюме-блан».

– Питера не видно. Как всегда, опаздывает, – буркнула Энджи себе под нос.

– Не парься, Энджи, расслабься, – сказал я, вымучивая улыбку. Чтобы выжить, нам нужно объединить силы.

– Не парься? – спросила Энджи, с нарочитой заинтересованностью оборачиваясь ко мне. – Да на нас все смотрят.

И это было правдой, хотя на нас никто не задерживался. Отовсюду бросали просчитанные взгляды – на секунду дольше мимолетных. Но не на одних нас. Каждый оценивал каждого, определял, классифицировал и вообще в уме составлял из толпы свою коллекцию жуков.

– Не беда. Они подумают, что мы, если не знаменитости, то по крайней мере богачи. Правильно? Так о чем тревожиться? Будем просто стоять тут и выглядеть богачами, ну? В конце концов, мы тоже смотрим на всех.

– Это потому, что они знаменитости. – Энджи ткнула меня в бабочку, и я почувствовал, как у нее дрожит палец. – Знаешь, кто тот мужик, который привалился к зеркалу вон там? Это…

– Ну, это он, точно. Расслабься, Энджи. Дыши медленно, ровно.

В знаменитостях самое поразительное – то, насколько они одновременно похожи и не похожи на себя экранных. Окруженный таким их множеством, я быстро разглядел, что лица-то у них в общем и целом узнаваемы, а вот остальное может удивить. Пропорции – или диспропорции – были подчас удивительны. С немногими замечательными исключениями все мужчины оказались гораздо ниже, а женщины – гораздо выше. И, грубо говоря, чем больше звезда, тем больше у нее была голова. Буквально. Просто слоновьи черепа. Готовая тема для диссертации по остеологии какому-нибудь счастливчику-кандидату наук с большим штангенциркулем.

Центром ансамбля нижнего холла была алюминиевая статуя ню в стиле ар деко, и мы отирались у нее под боком, ждали, пили и как-то еще изображали непринужденную беседу полчаса. Наконец из-за громадных черепов и женщин-ватуси[94]94
  Ватуси – африканское племя, проживающее на территории Руанды и Бурунди, считается самым высоким народом на Земле.


[Закрыть] вынырнул Питер – и впрямь жалкое создание, даже в смокинге. Он надел такую футуристическую гимнастерку а-ля Неру[95]95
  Джавахарлал Неру (1889–1964) – премьер-министр и министр иностранных дел Республики Индии с 1947 г. В середине XX века ввел моду на френчи полувоенного покроя с национальным индийским колоритом.


[Закрыть] с черной биркой вместо бабочки. Не дегенеративный подбородок, не жидкое сложение, не нависающий лоб, не голая макушка при длинных вялых локонах – масляная повадка была главной подкупающей чертой этой человечьей шкуры, управляемой изнутри скопищем амбициозных кальмаров. Отбросив мою протянутую руку струей елея, он тут же потащил демонстрировать нас всяким дизайнерам, выдающимся личностям и рафинированным аристократам. Питер всем представлял сделанные Энджи украшения. Мы с Энджи представлялись (сами) только тем, у кого хватало воспитания спросить. У меня начали уставать мышцы от дружелюбной улыбочки, которую я приклеил к своей роже, и на этой каторге низменного социального проституирования я уже молил, чтобы время сделало скачок и уже прозвенел бы третий звонок.

Аллилуйя! Огни вспыхнули ярче, и вся шобла потекла вверх по лестнице в главное фойе. Прямо передо мной поднималась по ступеням известная супермодель под ручку с каким-то темнолицым наглым ушлепком. Либидо – похотливый кочегар в котельной мужчины, и мое, как я слышал, горько рыдало.

С программками в руках мы прошествовали, дружески болтая, по проходу. Разыскивающие свои места протискивались мимо тех, кто останавливался поболтать. Мы были основными виновниками заторов, но Питер этого не замечал и не задумывался о таких мелочах.

Наконец, в середине восьмого от конца ряда (в партере), мы уселись: Питер между Энджи и своим эскортом (обрамленный собственным товаром), а я между Питеровым эскортом и каким-то мужчиной, которого, к счастью, не узнал. В общем, я сидел через два места от Энджи. Скорее всего, Питер отсадил меня подальше специально – чтобы Энджи было удобно завлекать публику с той стороны, а может, просто чтобы подгадить мне. Это был вечер Энджи, и я заранее был готов помогать, как только потребуется.