Текст книги "Пешки Хаоса"

Автор книги: Брайан Крэйг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Ах, – сказал Нимиан удовлетворенно, как показалось Дафану.

– Здесь есть настоящая еда, – оцепенело сказал Дафан. Он нашел галеты, сушеные фрукты и солонину.

Нимиан, казалось, с презрением отказался от своей доли. Вместо этого он схватил мертвого солдата за ноги и стащил его с кузова, после чего быстро снял с мертвеца форму и ботинки.

На одну ужасную секунду Дафан подумал, что Нимиан собирается съесть труп, пожирая конечность за конечностью – но ему была нужна лишь одежда. Когда он оделся, форма не настолько плохо сидела на нем, как ожидал Дафан; казалось, Нимиан вырос, став выше и шире, с того момента, как запрыгнул в грузовик.

Гицилла открыла одну из канистр с водой и, напившись, передала ее Дафану. Когда Дафан утолил жажду, он передал канистру Нимиану, почти ожидая, что тот откажется – но Нимиан пил с неожиданной жадностью, выпив почти половину галлона за полминуты.

Опустив канистру, невероятный мальчик сказал:

– Все еще голоден, – и снова бросился в подлесок.

– Что же он такое? – спросил Дафан Гициллу.

Гицилла не спрашивала, почему Дафан говорит «что», а не «кто». Ее мучили те же страшные предчувствия, что и его. Возможно, она была бы напугана до ужаса – как и Дафан – если бы они уже не испытали столько ужасного, что потеряли способность испытывать более сильные эмоции.

– Я не знаю, – сказала она.

– Мутант? – предположил Дафан. – Я слышал, люди говорили…

Он замолчал. Когда речь шла о тайнах шабашей, он мог лишь краем уха услышать то, что не должен был слышать. Сейчас он был мужчиной, но всю свою жизнь до того он был мальчиком, которого взрослые не допускали в свои дела.

Гицилла, едва начавшая свое обучение, готовясь стать Сновидцем Мудрости, могла знать лишь немногим больше.

– Не думаю, что он обычный мутант, – сказала она. – Он нечто иное. Нечто большее. Неужели я действительно вела грузовик половину ночи и почти половину дня? Я даже не могу представить, как…

– Ты была за рулем, – сказал Дафан, осторожно выбирая слова. – Может быть, он знает, кто действительно вел машину. Хотел бы я взять себе те отличные ботинки до того, как он их взял – но, боюсь, мне пришлось бы отдать их ему. Кем бы он ни был, он не из тех, кому простые смертные вроде нас с тобой могут сказать «нет». Как думаешь, нам сейчас угрожает большая опасность?

– Думаю, не настолько большая, как в плену у солдат, – неуверенно сказала Гицилла. – Они бы застрелили тебя через пару минут. А меня бы застрелили через пару часов, или позже…

– Но он опасен.

– Думаю, да, – задумчиво сказала Гицилла. – Кем бы он ни был, он, несомненно, опасен. Но он на нашей стороне, разве нет? Его враги – наши враги, значит, наверное, он наш друг. Мы тоже должны поесть, пока можем.

Дафан понимал, что Гицилла права – права, вероятно, во всем. Он хотел бы сейчас быть способным мыслить ясно, но та эмоциональная перегрузка, из-за которой он утратил способность чувствовать страх, казалось, притупила и все остальные его чувства. Он ел механически, не чувствуя вкуса пищи, и мог лишь так же механически двигать руками, ко рту и обратно. Какую бы опасность не представлял Нимиан, сейчас Дафан о ней не думал; он не мог сейчас осмыслить ее, не говоря уже о том, чтобы продумать до конца.

Дафан и Гицилла закончили есть к тому времени, как снова появился Нимиан, на этот раз он не принес свою еду с собой. Или он понял, что его привычки в еде слишком пугают его спутников, и лучше предаваться им в одиночестве, или был слишком голоден, чтобы откладывать насыщение.

Трофейная форма теперь, казалось, сидела на нем еще лучше. Дафан подумал, что если мальчик действительно растет, то делает это с невероятной быстротой. Глаза и уши Нимиана сейчас казались еще более нечеловеческими, и на его руках появились волосы, там, где их раньше не было. Его зубы стали заметно острее, а на черепе начали расти гребни, уже заметные сквозь его блестящие волосы.

– Ты понимаешь меня, Нимиан? – спросила Гицилла. Она приходила в себя явно быстрее, чем Дафан.

Мальчик не ответил, но обратил на нее взгляд своих невероятных черных глаз.

– Я Гицилла, а это Дафан, – сказала она. – Мы убежали из нашей деревни, когда на нее напали. Нам пришлось бежать и от пруда – но теперь мы не знаем, куда бежать. Мы одни и потерялись. Нам нужна помощь.

Мальчик выслушал это, и, казалось, задумался – но видимо, он лишь сделал вид, что задумался, подняв руки ко лбу и на секунду закрыв глаза.

– Тыи ты, – сказал он. – Теперь мы. Все вместе. Расти вместе. Гореть вместе.

Гицилла секунду или две размышляла над этим ответом, затем пожала плечами, признав поражение. Она снова повернулась к Дафану.

– Это какая-то дорога, – сказала она, присев, чтобы ощупать землю. – Я чувствую следы от тележных колес. Ею нечасто пользовались, но все-таки это дорога – значит, она должна вести куда-то, возможно в Эльвенор или Мансип. Может быть, нам нужно только идти по ней, пока не дойдем до города – или, по крайней мере, деревни, или фермы.

Дафан посмотрел на огромные подобия кукурузных стеблей, росшие вдоль дороги, и подумал, не могут ли это быть какие-то сельскохозяйственные растения. Потом он решил, что это крайне маловероятно. Это были аборигенные растения, обладавшие малой питательной ценностью, даже если они не были ядовитыми. Деревенским детям иногда рассказывали истории о «лесах колдуновых трав», как о местах еще более опасных, чем «сады бога», но Дафан не мог себе представить, на что может быть похож такой лес. Может быть, это он и есть.

А может быть, и нет.

– Пойдем, – внезапно сказал Нимиан, очевидно, закончив свои размышления. – Будет бой. Звезды неподвижны. Потом… ух! – он нерешительно замолчал.

– Ух, – повторил Дафан, обернувшись к Гицилле за объяснениями.

– Будет бой, и звезды встанут неподвижно, – сказала Гицилла, отчаянно пытаясь найти смысл в отрывистых фразах Нимиана. – Думаю, это плохо, если я поняла правильно.

– Плохо, – повторил Дафан, думая, что это объяснение звучит вполне правдоподобно, даже слишком.

– Было что-то в моем видении… – продолжала Гицилла, – Патер Салтана говорил, если звезды встанут неподвижно, новые враги могут обрушиться на нас с неба. Они уничтожат нас, и даже Гавалон Великий и другие повелители шабашей не смогут ничего сделать, чтобы нас спасти.

Нимиан, казалось, снова растерялся, пытаясь понять ее речь, но его лицо прояснилось, когда он услышал одно слово, явно значившее для него больше, чем остальные.

– Гавалон, – повторил он, усиленно закивав головой. – Потерял Гавалона. Был голоден слишком, спешил убежать... Потерял Гавалона. Найти его. Коснуться. Он должен роль свою сыграть.

– Если он знает Гавалона, – неуверенно произнес Дафан, – должно быть, он из его армии.

– Я не знаю, – ответила Гицилла, еще более неуверенно. – Если так, может быть, тогда мы должны помочь ему вернуться. Но мы не знаем, где сейчас Гавалон.

Утолив голод, Дафан почувствовал себя немного лучше. Но это «немного лучше» превратилось в «гораздо хуже», когда он обнаружил, что к нему опять вернулась способность испытывать страх. Он снова залез в кузов грузовика, намереваясь посмотреть, что можно унести с собой.

– Мы должны идти, – сказал он. – Так или иначе, мы должны идти. Зачем Империуму было вторгаться в Гульзакандру, убивать нас и разрушать все, что нам дорого? Что мы им сделали?

– Я не знаю, – был единственный ответ Гициллы.

Нимиан слушал, явно пытаясь понять сказанное. Казалось, он все больше развивается, как интеллектуально, так и физически.

– Империум, – произнес он, второй раз услышав слово, имевшее для него важное значение. – Люди друг с другом в войне, идет война всех против всех. Нет мира. И не может быть. Всегда война. Всегда игра.

– Это не игра, Нимиан, – заявил Дафан Нимиану – имперская форма на мальчике теперь сидела почти идеально и казалась почти такой же пугающей, как признаки нечеловечности на его лице. – Это по-настоящему. Людей убивают.

Нимиан улыбнулся. В первый раз Дафан видел, как он улыбается, и почему-то ему показалось, что этот мальчик улыбается первый раз в жизни.

– Все умирают, – сказал мальчик, словно поделившись некоей скрытой истиной. – Важно лишь как.

– Это не так, – вмешалась Гицилла, тоже начавшая собирать припасы, чтобы нести с собой. – Все умирают, но важно не только как, но и когда – и еще важнее, что оставят умершие после себя. Опыт, традицию, знание. Все умирают, но деревни живут дольше людей, а цивилизации могут жить вечно.

Гицилла повторяла то, чему учил ее патер Салтана, но ее голос начинал приобретать тот странный тембр.

Дафан подумал, что она тоже почувствовала себя лучше – но она больше не была тем человеком, который мог чувствовать себя лучше в том обычном смысле, который понимал Дафан.

Дафан так долго чувствовал себя спокойно в компании Гициллы, и казалось абсолютно нелепым, что теперь она кажется чужой – но это было так.

– Лишь тьма вечна, – ответил Нимиан Гицилле. – А люди умирают… деревни умирают, империи, цивилизации, вселенные... Прах к праху, пыль к пыли. Прах звезд, пыль звезд. В конце лишь тьма – но мы, пока горим, должны гореть. Увидим. Все увидим. Тыи ты…

Казалось, темные глаза Нимиана сияли внутренним светом, когда он произносил свою речь, но свет угас в бездонной пустоте, и в его разуме и сердце снова воцарилась некая растерянность.

– Я голоден, – снова прошептал он, после недолгого молчания. – Нужна еда.

Но на этот раз он не убежал в лес в поисках отвратительной добычи.

– Думаю, это все, что я смогу унести, – сказала Гицилла Дафану, показывая собранную сумку. В ней было достаточно еды и воды на несколько дней – и вдвое больше, если добавить припасы, собранные Дафаном. Если бы здесь было еще и огнестрельное оружие, которое можно унести, Дафан, конечно, взял бы его, но у мертвого солдата не было личного оружия.

– Этого хватит, – сказал Дафан. – Пойдем.

Нимиан не стал собирать припасы для себя и не проявлял намерения помогать Гицилле и Дафану, но они не возражали, чтобы он путешествовал налегке. Втроем они пошли по дороге, и грузовик вскоре скрылся из вида.

Лес не был слишком обширным – по крайней мере, в том направлении, в котором они шли. Всего через несколько сотен шагов растения, похожие на гигантские початки, сменились более разнообразной растительностью: травянистые луга, вроде тех, по которым они шли вчера, сменялись рощами остроконечных деревьев с серебристыми листьями.

Это было очень красиво, но Дафан сейчас был не в том настроении, чтобы любоваться красивыми видами. Казалось, нить, обвязавшаяся вокруг его сердца, затянулась еще туже. Он не мог найти слова, чтобы описать, что он чувствует. Как пленник, заключенный в собственном теле? Не совсем. Как будто его тело было уже не вполне его? Почти. Во всяком случае, он чувствовал себя странно. Очень, очень странно.

Когда трое путников вышли на открытую местность, они увидели группу птиц моу, бежавших по равнине. Птицы были похожи на огромных цыплят в восемь футов ростом, но их походка была куда более устойчивой, и бежали они очень быстро. Еще дальше Дафан увидел стадо газелей. Они были слишком далеко, чтобы присутствие людей угрожало им, и продолжали пастись.

Поблизости не было никаких признаков сельскохозяйственных растений или человеческого жилья, но Гицилла указала на тонкий столб дыма над горизонтом.

– Может быть, это дым очага, – сказала она.

– Если так, мы скоро увидим трубу, – заметил Дафан.

– Впереди не должно быть врагов, – сказала Гицилла не слишком уверенно. – Грузовики были авангардом, и  сейчас, когда они рассеялись, вряд ли они будут так поспешно рваться вперед.

– Если это остатки сигнального огня, – с надеждой сказал Дафан, – может быть, мы убедим смотрителей зажечь его снова и пошлем сигнал армии Гавалона.

– Гавалону легче найти нас, чем нам – его, – ответила Гицилла. – У него есть Сновидцы Мудрости, и рабы-колдуны, и магия прорицания. Труднее будет добраться до нас – но в армии должны быть быстрые лошади или может быть, другие существа, еще быстрее.

Дафан не стал уточнять, каких существ она имеет в виду.

– Я голоден, – снова сказал Нимиан. – Нужна еда.

На этот раз он отлучился на охоту, но довольно быстро вернулся, из его рта торчал кусок змеиного хвоста.

– Я так голоден, – заявил Нимиан своим спутникам, словно оправдываясь. Казалось, он стал еще на два дюйма выше. Дафан больше не мог думать о нем как о мальчике. Сначала Нимиан был меньше ростом и более худым, чем Гицилла, но теперь он стал заметно крупнее их обоих.

– Все нормально, – сказал Дафан. – Ешь когда захочешь.

Гицилле он прошептал:

– Похоже, все, чему нас учили – насчет того, что местная пища не подходит для человека – к нему не относится. Он прекрасно себя чувствует, питаясь этой гадостью.

Пока Дафан говорил, Нимиан снова убежал, вероятно, опять на поиски еды.

– Это я заметила, – согласилась Гицилла. – Но местные хищники тоже не брезгуют чешуей, костями и панцирями. Чем был он ни был…

Внезапно она замолчала, словно догадавшись, чем он может быть.

– Продолжай, – произнес Дафан.

Гицилла не стала договаривать, и Дафан не мог даже предположить, о чем она, вероятно, подумала. И он попытался сам продолжить ее мысль.

« Чем бы он ни был», подумал Дафан, « видимо, мы должны быть благодарны, что он на нашей стороне». Эта мысль оказалась не столь утешительной, как он надеялся. После секундной заминки он задал Гицилле еще один вопрос:

– Как думаешь, насколько большим он сможет вырасти, если продолжит есть?

– Очень большим, – ответила Гицилла, в ее голосе явно слышался страх. – И он может… измениться и иным образом. Если сейчас он что-то вроде личинки, представь, на что может быть похожа бабочка, когда вылупится.

Дафану это показалось довольно странным сравнением, но Гицилла была Сновидцем Мудрости, и гораздо лучше умела чувствовать вероятности и делать выводы, чем обычные люди вроде него. Однако даже самые обычные люди могут иногда видеть необычные вероятности и делать зловещие выводы.

– Он – нечто поистине ужасное, да? – взволнованно сказал Дафан. – Нечто, о чем не должны знать дети?

Дафан уже задумывался, не были ли те истории, которые он слышал в детстве, лишь крошечной частью того, что взрослые держали в тайне. Какие ужасы могли таиться в мире, правду о котором от него скрывали?

Это заставило его подумать о матери и обо всем, что она пыталась скрыть от него, чтобы защитить его невинность – и впервые со всей жестокой ясностью он осознал тот факт, что его мать, возможно, уже мертва. Теперь он снова мог бояться, и ужас пронзил его сердце, как ледяное копье.

– Еще нет, – ответила на его вопрос Гицилла, подчеркнув слово «еще». Казалось, она не замечала его ужаса. – Но если он говорил правду о том, что должен гореть, нам следует быть очень осторожными, чтобы не оказаться в огне вместе с ним.

ГЛАВА 12

УБИЙЦА возник словно из ниоткуда. Раган Баалберит спускался по лестнице в фойе штаб-квартиры Адептус Терра Сигматуса – где, как предполагалось, было абсолютно безопасно – когда внизу лестницы неожиданно появился туземец и начал стрелять.

Возможно его попытка увенчалась бы успехом, если бы он не начал стрелять слишком рано, не успев как следует прицелиться, но, вероятно, у него просто не было возможности попрактиковаться в обращении с оружием. У аборигенов Калазендры не так уж и редко встречалось краденое огнестрельное оружие, но им не хватало навыков обращения с ним.

Тем не менее, убийца успел выстрелить четыре раза, прежде чем один из телохранителей Баалберита уложил его, и один выстрел попал в бедро другому телохранителю, который храбро исполнил свой долг, закрыв собой Верховного Инквизитора.

Когда Баалберит увидел, как неудачливый стрелок упал, первой мыслью инквизитора было то, что организация, заменявшая на Сигматусе Адептус Терра, все же как-то умела поддерживать благонадежность и дисциплину на должном уровне. Если бы его телохранители были менее преданы своему долгу, кто-то из них, несомненно, был бы подкуплен Орлоком Мелькартом, чтобы сделать грязную работу. При нынешнем же положении дел Мелькарту приходилось нанимать мелких уголовников из туземцев и подкупать поваров и уборщиков, чтобы эти «киллеры» смогли подобраться к цели.

Должно быть проведено расследование, хотя оно может занять много времени. Предатель в окружении должен быть выявлен и ликвидирован – разумеется, после тщательного допроса. Мелькарт слишком осторожен, чтобы оставить след, который может привести к нему, но необходимо дать наглядный пример. Конечно, есть вероятность, что убийцу послал не Мелькарт, и что этот туземец был просто местным анархистом, ненавидевшим все имперское, но Баалберит считал разумным предполагать худшее, пока не будут предъявлены доказательства обратного.

Пока слуги спешили помочь раненому и вызвать доктора, телохранитель, застреливший убийцу, присел рядом с умирающим, пытаясь выяснить, кто послал его. Убедившись, что ранение защищавшего его телохранителя не смертельно, Баалберит тоже спустился на нижнюю площадку лестницы. Он знал, что допрашивать умирающего стрелка бесполезно. Даже если неудачливый убийца сможет прожить достаточно долго, чтобы ответить – что вряд ли, судя по огромной дыре в его груди – он потратит эти последние  секунды жизни, выражая ненависть к своим врагам. Скорее всего, этот туземец не имел ни малейшего представления о том, что он всего лишь пешка Мелькарта. Вероятно, он считал себя доблестным бойцом революции, трудившимся ради уничтожения Империума – и возможно, в последнем был прав.

Даже Баалберит весьма смутно представлял себе, сколько из подозреваемых подпольщиков-революционеров были на самом деле шпионами, и мог лишь предполагать, что агентов Мелькарта среди них больше, чем его людей. Однако он знал, что все революционное движение могло быть легко уничтожено за несколько дней, если бы это было в интересах имперского правительства. Один из немногих пунктов, в которых Верховный Инквизитор был полностью согласен с губернатором – что аккуратно управляемая оппозиция, которой легко манипулировать, куда более полезный политический инструмент, чем небольшая подпольная организация, действительно работающая в обстановке глубокой секретности.

– Он мертв, – доложил телохранитель. – Не сказал ни слова.

– Есть у него что-нибудь? – спросил Баалберит, глядя, как телохранитель обыскивает карманы мертвеца. Инквизитор был уверен, что ответ окажется отрицательный. Так оно и было.

– Информация об успехе Ажао, наверное, просочилась, – предположил телохранитель. – Они знают, что если мы сможем установить контакт с Имперским флотом, все изменится, – он осторожно не стал уточнять, кто именно эти «они». – Прикажете удвоить охрану в апартаментах псайкера?

– Только если ты абсолютно уверен в новых людях, – сказал Баалберит. – Именно так – если абсолютноуверен. Там даже самые сильные души склонны к… тревоге. Служба там требует исключительно сильных нервов.

– Не вопрос. И я найду самого подходящего человека, чтобы заменить беднягу Макри. Желаете подождать, пока он прибудет сюда?

– Нет. У меня встреча с Мелькартом, – Баалберит встал и пошел к двери, за которой на улице ждал его автомобиль.

– Разумно ли это?

– Это необходимо. В любом случае, этот так называемый дворец сейчас, вероятно, самое безопасное место в Калазендре – Мелькарт не может допустить, чтобы там что-то со мной случилось. Он считает, что у него и так достаточно поддержки, чтобы быть единоличным правителем мира, но понимает, насколько непрочна может быть эта поддержка. Он не может допустить, чтобы распространялись слухи, что он больше заботится о своей личной славе, чем о безопасности имперских граждан.

– Слухи все равно распространяются, – сказал телохранитель, открыв дверь автомобиля перед инквизитором и оглядевшись вокруг в поисках возможных угроз – каковых обнаружено не было.

– Это прискорбно, – ответил Баалберит, когда телохранитель сел в машину, закрыв дверь, и водитель мог ехать. – Не думаю, что мы можем позволить себе раскол в наших рядах – так же, как и губернатор. Если мы не сможем восстановить контакт с Империумом, мы должны хотя бы выиграть эту войну в Гульзакандре – а если сможем, мы должны будем убедить настоящих техножрецов и инквизиторов, что нас стоит спасти. Нам необходимо обуздать Мелькарта и заставить его прислушаться к голосу разума.

– Значит, никаких ответных действий не будет? – спросил телохранитель.

– Мы даже не знаем наверняка, что это он, – устало сказал Баалберит. – У нас ведь и так хватает врагов, не правда ли? Туземцы ненавидят нас больше, чем гвардейцев губернатора и армию, потому что именно мы пытаемся искоренить их нечестивую религию. Они не понимают, в какого рода войне нам приходится сражаться.

До губернаторского дворца было недалеко. Можно было бы легко дойти пешком, но обычай требовал, чтобы повелители «Империума» не ходили по улицам пешком. Они были Истинными Людьми, гражданами галактики, невзирая на тот факт, что уже в течение семи поколений жили на этой планете в изоляции. Ходить пешком – для туземцев.

Когда лифт поднялся на этаж, где находились апартаменты Мелькарта, Баалберит понадеялся, что в этот раз не придется выходить на этот проклятый балкон. Он ненавидел, что Мелькарт так издевался над ним, или хотя бы знал о том, что у него есть эта слабость, над которой можно издеваться. Однажды, подумал он, Мелькарт, стоя на балконе, высунется слишком далеко через край и упадет – но не тогда, когда Верховный Инквизитор будет стоять рядом с ним или даже вообще находиться во дворце. Сейчас еще не время – но времена меняются, иногда весьма быстро, и если Дейр Ажао был прав, времена могут резко измениться к лучшему. Через неделю, возможно,  если только варп-шторм утихнет достаточно надолго, на Сигматусе может появиться настоящий имперский губернатор – и значение верности и решительности Верховного Инквизитора получит, наконец, должное признание.

Орлок Мелькарт в этот раз был не на балконе. Он сидел за рабочим столом, принимая других посетителей: трех старших армейских офицеров и оператора станции вокс-связи, должно быть, доставившего новости с фронта. По выражению их лиц Баалберит понял, что новости были плохими.

– Что случилось? – спросил он.

– Операция «Зонд», – кратко ответил генерал-майор Форх.

Баалберит нахмурился. Операция «Зонд» была не его идеей, но оценка ее необходимости основывалась на сведениях, полученных его псайкерами. Видение, о котором шла речь, к сожалению, было слишком неясным, но оно показалось достаточным, чтобы подтвердить тактическую важность некоего полукруглого холма к западу от деревни Одиенн. Решение занять Одиенн и организовать в деревне временную базу было принято независимо, но так как это было частью плана Фульбры, желательность срочного занятия этой предположительно важной позиции казалась вполне ясной.

– Должно быть, культисты уже заняли холм, – сказал полковник Балилла, – и люди Фульбры попали в засаду.

В его голосе явно слышалось обвинение. Военные, не понимавшие, как трудно иметь дело с псайкерами, никак не могли примириться с ограниченностью информации, которую мог получить Баалберит. Получив сведения о возможной тактической важности этого холма, люди Фульбры должны были учитывать вероятность засады.

– И на что они наткнулись? – агрессивно спросил Баалберит. – Полевая артиллерия? Штурмовые винтовки?

– Мы не знаем, – признался Форх. – Похоже, просто не осталось выживших. Что-то ужасное. Что-то чудовищное.

Он имел в виду колдовство, но не мог заставить себя произнести это слово.

– Даже если не осталось выживших, – произнес Баалберит, сохраняя презрительный тон, хотя он был наигранным, – у нас нет оснований предполагать, что случилось нечто необычное, не так ли?

– Это должно было быть нечто необычное, – мрачно возразил Форх. – Это были отличные солдаты – и хотя они пересекали пустыню налегке, но были вполне хорошо вооружены на случай любых чрезвычайных обстоятельств, которые только можно было предполагать.

– Даже если это действительно было что-то ужасное, – сказал Баалберит, – его применение дорого обойдется врагу. Пусть это была неудача, но мы должны продолжать наступление, невзирая ни на что. Сам факт, что мы сражаемся, чтобы уничтожить нечто настолько чудовищное, делает абсолютной необходимой эту войну – и победу в ней. Мы должны отправить на фронт самолет, чтобы Фульбра мог его использовать.

– Верховный Инквизитор прав, это неудача, – быстро вмешался Мелькарт. – Но не слишком серьезная. Мы потеряли несколько грузовиков и тридцать человек – но можем не сомневаться, что они не стали легкой добычей. Они должны были нанести ощутимый урон врагу. Это ослабляет позицию у Одиенн больше, чем мы ожидали, но эта позиция изначально была слабой, потому что туземцы успели отравить колодец. Наступательные операции на севере и юге продолжаются куда более успешно – наши потери незначительны, а потери противника уже исчисляются тысячами.

« Тысячами плохо вооруженных крестьян», подумал Баалберит. « Настоящий бой еще впереди».

– Но генерал Фульбра все еще запрашивает поддержку с воздуха? – упрямо спросил он. – Пункты дозаправки полностью готовы. Мы должны немедленно отправить самолет.

Мелькарт проигнорировал его слова, словно это было какое-то незначительное предположение.

– А какие новости у вас, Верховный Инквизитор? – спросил он, глядя прямо в глаза Баалбериту. Если он и знал о покушении на жизнь Верховного Инквизитора, то никак этого не проявил.

– Корабли Имперского Флота, несомненно, поблизости, – уверенно заявил Баалберит. – И им известно о ситуации на Сигматусе. Если варп-шторм утихнет…

– То есть вы утверждаете, что смогли отправить сообщение флоту? – уточнил Мелькарт. – И уже начали переговоры?

– Еще не совсем, – вынужден был признать Баалберит. – Единственное, чего мы смогли добиться – прослушать несколько важных сообщений между кораблями флота. Мы пытались установить телепатическую связь, но варп-шторм…

– Варп-шторм все еще создает помехи, и в любой момент может снова стать непроницаемым, – закончил за него Мелькарт. – Мы не можем позволить себе терять время, Верховный Инквизитор. Мы должны продолжать действовать по плану. Двести лет мы были изолированы от Империума, и не можем возлагать все наши надежды на возможность, что эта изоляция скоро закончится.

« Ты, конечно, не можешь», мысленно сказал Баалберит, « но я не думаю, что у нас есть какая-то альтернатива».

Вслух же он произнес:

– Но мы не можем и игнорировать эту возможность. Если варп-шторм продолжит затихать, командиры флота должны будут решить, стоит ли нам помогать или нет. Это будет серьезный риск, потому что неизвестно, когда активность варп-шторма снова может возрасти, и насколько сильным он может стать. Если они решат, что нам уже нельзя помочь – или что мы не заслуживаем помощи – тогда они могут принять решение об Экстерминатусе.

– Я просто поверить не могу! – резко сказал генерал-майор.

Баалберит понимал, что это действительно так. Форх буквально не мог поверить, что Империум – настоящий Империум, а не то слабое и искаженное его эхо, что было на Сигматусе – мог уничтожать целые миры, не делая различий между поклонниками Хаоса и теми, кто им противостоит.

Для таких людей как Форх Империум Человека был лишь смутным далеким воспоминанием, сохранившимся только в рассказах, оставшихся от пра-пра-прародителей, в которых вымысла было куда больше, чем правды. Форх думал о себе и о людях, себе подобных – к которым, вероятно, относил Иерия Фульбру и Орлока Мелькарта – как об Империуме, и считал само собой разумеющимся, что его понятия о власти и стратегии были общепринятыми. Ядро организаций, все еще носивших столь гордые названия как Инквизиция и Адептус Терра, было единственным местом на Сигматусе, где все еще сохранились истинные знания и истинная вера. Увы, извращенный разум Орлока Мелькарта, который предпочел бы, чтобы контакт с Истинным Империумом никогда не был восстановлен, был не слишком из ряда вон выходящим явлением в обществе, столь далеко сошедшем с пути праведности.

– Наша задача, – спокойно сказал Мелькарт, – всею нашей мощью противостоять силам врага. Чтобы добиться этого, мы должны выиграть войну, одержав победу быструю и окончательную. Полагаю, у вас еще какая-то информация об этом таинственном холме в пустошах? Наши люди погибли там.

Последнее, чего хотел Баалберит – позволить Мелькарту укрепить свое положение.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы получить новые сведения, – пообещал он. – Но техножрецы и инквизиторы, сопровождающие генерала Фульбру, вероятно, имеют больше возможностей выполнить эту задачу, особенно если смогут поймать нескольких из тех, кого туземцы называют Сновидцами Мудрости. Если бы вы послали самолет…

– Если бы операция «Зонд» не завершилась таким провалом, – раздраженно произнес Форх (оказывая услугу Мелькарту, понимал он это или нет), – конечно, у нас было бы больше возможностей поймать одного-двух Сновидцев, не подвергая наших людей ненужному риску.

– Никто и не ожидал, что эта кампания окажется легкой прогулкой, – заметил Баалберит. – Как бы ни была раздута репутация этого Гавалона «Великого», он, вероятно, настолько же силен, насколько подл и отвратителен. Мы, люди благочестивые и добродетельные, не можем представить, на какие ужасы он способен – но мы служим Императору, хоть и заперты варп-штормом на этой оскверненной планете, и наше дело правое. Мы с самого начала ожидали потерь в этой кампании, и знали, что эти потери могут быть тяжелыми – поэтому мы ждали, пока наши войска не станут настолько сильны, что будут непобедимы. Мои люди сделают все, что в их силах, чтобы помочь в этом наступлении – но их настоящая работа начнется потом, когда мы должны будем искоренить все остатки хаосопоклонничества на континенте. Это будет долгая и тяжелая борьба – если, конечно, мы не получим подкреплений из Империума. И если мы получим эти подкрепления достаточно скоро, это весьма сократит ожидаемые потери войск генерала Фульбры. Ведь мы все этого хотим, не так ли? Более чем чего-либо, мы хотим сберечь жизни наших солдат и облегчить труд наших священников – и поэтому я буду продолжать пытаться установить контакт с флотом, и поэтому все, даже самые незначительные успехи в достижении этой цели достойны хвалы, и поэтому мы обязаны послать самолет в Гульзакандру незамедлительно.

Полковник Балилла кивал, выражая согласие с основными пунктами речи инквизитора, и выражение лица Форха значительно смягчилось. Даже Мелькарт сделал вид, что одобряет сказанное, хотя явно был решительно настроен не соглашаться с последним предложением. Баалберит начал понимать, для чего Мелькарт хотел оставить самолет себе – и это придало инквизитору еще больше решительности так или иначе добиваться, чтобы самолет Мелькарту не достался.