Текст книги "Пешки Хаоса"

Автор книги: Брайан Крэйг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Сейчас Гицилла казалась гораздо выше, чем тогда, когда вышла из дома, ее глаза снова ярко сияли.

Гицилла была по-прежнему красива, но Дафан боялся, что ее красоте не суждено сохраниться надолго. Видя, что занятия магией сделали с Малдайаком и Абдалкури, не говоря уже о самом Гавалоне Великом, Дафан думал, что едва ли она с возрастом сохранит красоту так же, как женщины, которые не были Сновидицами Мудрости.

– Я боюсь, – признался Дафан. – Если бы я был уверен, что эта яркая лошадь будет слушаться меня, то, наверное, не удержался бы от того, чтобы ускакать как можно дальше. Но это лошадь Гавалона, и пока я езжу на ней, наверное, я тоже принадлежу Гавалону.

Солнце уже заходило, день, как казалось Дафану, промелькнул очень быстро, и солнечный диск вот-вот должен был исчезнуть с неба. Гицилла оглянулась, вероятно, надеясь увидеть гиганта, которым, по ее словам, стал Нимиан, но на равнине не было заметно никаких признаков движения.

Дафан посмотрел в небо, на котором уже появилась первая луна, и на востоке робко замерцали несколько звезд. Он пытался оценить могущество той силы, которая могла двигать звезды – Гавалон называл ее варп-штормом – но глаза простого смертного человека не могли справиться с этой задачей.

– Какие бы корабли ни спустились с неба, для нас это не значит ничего хорошего, да? – спросил он. – Кому бы они ни служили, они принесут с собой лишь разрушение.

– Возможно, – сказала Гицилла. – Но у Империума есть лишь огневая мощь. У нас же есть кое-что лучше.

– Лучше? – спросил Дафан, думая, почему же он единственный, кто не растет под влиянием Нимиана. – Или хуже?

– Конечно лучше, – убежденно ответила Гицилла. – Мы здесь жертвы. Мы заслуживаем помощи, и будем благодарны за любую помощь, которую сможем получить, какой бы пугающей на вид она ни казалась.

– Полагаю, мы должны делать то, что должны, и надеяться, что все будет хорошо, – согласился Дафан, – независимо от того, насколько страшным все кажется сейчас. Ведь Нимиан становится не только больше, но и… страшнее?

– Видел бы ты, как он рвал на куски этих птиц, – сказала Гицилла, содрогнувшись, казалось, не столько от страха, сколько от удовольствия. – Он съел уже раз в десять больше своего веса с тех пор, как мы встретили его. Я не слишком хорошо знаю, на что способна имперская огневая мощь, но уже начинаю представлять, на что может быть способен Нимиан, когда полностью вырастет.

Сейчас, когда солнце заходило, глаза Гициллы сияли еще более ярко, и Дафан почувствовал, что она снова ускользает в то странное состояние, которое он так и не мог понять, не говоря уже о том, чтобы разделить его с нею. Сейчас ее слова звучали пророчески; она росла внутренне так же, как и внешне, с того момента, как Нимиан ворвался в их жизнь.

– Сможем ли мы пройти через это и уцелеть? – спросил Дафан, надеясь, что он сейчас говорит с кем-то, способным дать более точный ответ, чем деревенская девушка.

– Это неважно, – сказала она. – Важно лишь, какой вклад мы сумеем внести. Мы должны максимально использовать каждую драгоценную секунду и ни о чем не жалеть.

Дафан подумал, что ей сейчас легко говорить, ведь она больше не была той Гициллой, которую он знал всю свою недолгую жизнь.

Сам же он все еще отчаянно хотел жить, и эта жажда жизни была далеко не утолена.

ГЛАВА 16

– Я ПРОСТО не могу подобраться к нему, ваше превосходительство, – смущенно доложил Керфоро. – После того покушения телохранители Баалберита стали еще более бдительны, чем обычно, и сам факт того, что каждый инквизитор в Состенуто убежден, будто контакт с Имперским Флотом непременно состоится, вызвал настоящий взрыв религиозности.

Шпион потел и неловко переминался – вполне понятно, учитывая, что Орлок Мелькарт решил встретиться с ним в застенках главной тюрьмы Состенуто.

Обстановка в помещении не была чрезмерно угрожающей, ее можно было даже назвать торжественной, но большую часть времени эта комната выполняла функции гауптвахты, и находилась лишь в нескольких десятках шагов от бесконечно более неприятных помещений, обитателям которых редко удавалось выйти оттуда живыми.

Накануне массовых казней в тюрьме всегда устраивали праздничный прием, на котором Мелькарт оказывал небольшие милости членам своего внутреннего круга и хорошо проявившим себя слугам, но губернатор редко развлекался с заключенными, неважно, насколько симпатичными они могли быть. Он предпочитал рассматривать такие вечеринки как еще одну возможность извлечь выгоду. Тем более, Мелькарт был убежден, что туземные женщины обязаны своей красотой, какова бы она ни была, порче Хаоса, и поэтому они очень опасны для честных мужчин, даже в том случае – возможно, особенно в том случае – если этим женщинам предстоит быть повешенными или сожженными наутро.

– Взрыв религиозности? – повторил Мелькарт, усмехнувшись. – Как-то не очень себе это представляю.

– Тогда, вероятно, вы не знаете, какой властью обладает Верховный Инквизитор Баалберит над своими людьми, ваше превосходительство, – сказал Керфоро. – Мы с вами склонны считать, что видения накачанного наркотиками псайкера бессмысленны, и не тревожимся по поводу того, что контакт с Империумом может быть восстановлен, но агенты Инквизиции считают иначе. Им не терпится вернуться под власть Империума, «в объятия возлюбленного Императора». Эта возможность заставила каждого из них обратиться к своей совести и укрепить ослабленную веру новым всплеском благочестия. Они абсолютно искренни в своей вере, сир, и эта искренность не знает компромиссов. Что не слишком благоприятно для… дипломатии.

Конечно, Керфоро не считал себя всего лишь шпионом или тем более наемным убийцей. Он предпочитал думать о себе как о дипломате.

– Это неудобно, – согласился Мелькарт, задумчиво закусив нижнюю губу. – И, я полагаю, нам следует рассмотреть возможность того, что псайкер действительно может вскоре установить контакт с имперским кораблем. Мы должны быть готовы к этому, просто на всякий случай. Если состоится еще одна высадка… Что ж, если Баалберит намерен проявить себя как лояльный и способный инквизитор, я должен произвести впечатление лояльного и способного губернатора. Это не должно стать особой проблемой, учитывая тот факт, что я начал священную войну против еретиков Гульзакандры. Победоносную священную войну, которую генерал Фульбра уже выигрывает – слава Императору Великолепному!

Керфоро все еще потел и дергался. Ему явно не давало покоя что-то еще, кроме его очевидной неспособности организовать убийство.

– Что еще? – спросил Мелькарт.

– Э, ну, сир, – замялся шпион. – Просто мои люди… ваши скромные слуги… держат руку на пульсе народных слухов… и, хотя они делают все возможное, чтобы держать распространение слухов под контролем, иногда нельзя ничего поделать с тем, что появляются другие слухи, и…

– Ох, ну говори уже! – нетерпеливо прорычал Мелькарт.

– Ваше превосходительство, появился слух, что…как бы это сказать?... что вы поддерживаете генерала Фульбру не столь решительно, как могли бы. Простолюдины в своей глупости и невежестве, кажется, думают, что Баалберит более усерден в поддержке его дела, чем вы. На улицах ходят слухи, что вы отказались послать генералу самолет, о котором он просил, несмотря на тот факт, что самолет готов взлететь в любой момент – слухи, которые мои люди, конечно же, пытались пресечь, но, увы, безуспешно. И это все было бы не настолько плохо, если бы в народ как-то не просочились новости, что одна из операций генерала закончилась неудачно, и был потерян целый взвод… и эти два слуха сразу же оказались связаны в сознании толпы, как это обычно бывает, так, что это невозможно было исправить… или остановить.

Мелькарт внимательно обдумал эту информацию. Все это не имело бы значения, если бы Керфоро выполнил порученную ему работу должным образом. Если бы от псайкера удалось избавиться, или если бы Баалберит был ранен при покушении, на улицах просто не осталось бы места для каких-то других слухов. Никак не предполагалось, что чернь что-то знает о степени готовности самолета, и уж точно народ не должен был знать о провале операции «Зонд», но если кто-то, знавший об этом, имел какие-то мотивы обнародовать эти новости, их никак невозможно было сохранить в тайне. И похоже, у кое-кого такие мотивы были. Раган Баалберит, видимо, уже готовится к второй высадке имперских сил на Сигматус, и частью этой подготовки является подрыв репутации и положения губернатора.

– Вероятно, я водил его на этот балкон слишком часто, – проворчал Мелькарт. – Не стоило слишком уж демонстрировать, как я ненавижу и презираю его, но я просто не мог удержаться. Впрочем, это не беда. Можно предпринять эффектный ответный ход, если будем действовать быстро. Я всегда намеревался забрать самолет себе, когда придет время. И произошедшие события означают, что время пришло даже скорее, чем я ожидал. Отправляйся на аэродром как можно быстрее, и скажи техномагистру Солдрону, что я приказываю к рассвету привести самолет в готовность к вылету.

– Вы посылаете самолет в Гульзакандру, сир? – спросил Керфоро, не в силах скрыть свое изумление. – Вы передаете его в распоряжение Фульбры?

– Нет, – терпеливо сказал Мелькарт. – Я полечу на нем в Гульзакандру и оставлю его в своем распоряжении. Я намереваюсь стать героем войны. Если повезет, сражение будет выиграно еще до того, как мы туда прилетим, но даже если нет… самолет – оригинального имперского образца. Это лучший из имперских оригиналов, сохранившихся у нас, и его старательно поддерживают в исправном состоянии. Мы на нем будем вполне в безопасности.

– Мы? – испуганно повторил Керфоро.

– О, не ты, – ответил Мелькарт, у которого столь очевидная трусость вызвала отвращение. – Я возьму Форха и лучших дворцовых телохранителей.

Керфоро все еще смотрел на него в изумлении. Тишину нарушил долгий протяжный крик боли, лишь слегка заглушенный толстыми стенами тюрьмы. Кто-то явно развлекался. Мелькарт улыбнулся, но в его улыбке не было веселья. В отличие от Рагана Баалберита Керфоро не боялся высоты, но было что-то в самой идее полета – даже на лучшем образце оригинальной имперской техники – что приводило его в ужас. Мелькарт летал на самолете четыре раза, каждый полет занимал меньше часа, но боялся он только в первый раз и то лишь немного. Ему нравилось летать. Каким бы правителем он был, если бы ему это не нравилось?

– Мой дед рассказывал мне истории о скиммерах, – сказал Керфоро, пытаясь говорить весело и беспечно. – Но это были легенды, которые он слышал от своего деда, легенды о лучших воинах Императора. Ваш самолет не боевая машина – это просто транспортное средство. Вы уверены, что он выдержит двенадцатичасовой перелет, ваше превосходительство? Вы уверены, что будет безопасно лететь на нем в зону военных действий?

– Стрелять во врага я предоставлю солдатам Фульбры, – устало сказал Мелькарт. – Смысл в том, что я лично прилечу, чтобы поддержать генерала. Я так заинтересован в его победе, что решил взять под личную ответственность выяснение обстоятельств провала операции «Зонд». В конце концов, я именно такой губернатор, в поддержке которого генералы могут быть уверены. Я – губернатор, который заслуживает верности всех своих подданных.

– Но если вы не сможете выяснить, что случилось с пропавшими грузовиками, сир? – произнес шпион в явном недоумении.

– Какая разница, что случилось с грузовиками? – отмахнулся Мелькарт. – Смысл в том, что все в Состенуто увидят, как я лечу на помощь генералу Фульбре. Мы сделаем над городом два круга, чтобы уж точно все увидели. Одного зрелища самолета будет достаточно, чтобы ввергнуть большинство из них в благоговейный трепет. Новость о том, что я на борту, мгновенно пресечет все злонамеренные слухи, распространяемые агентами Баалберита. Когда я улечу – и когда генерал Фульбра вступит в решительное сражение с еретиками Гульзакандры – всякие подробности уже ни для кого не будут важны. Я вернусь с известиями о нашей великой победе, о которой я объявлю лично с моего балкона… и этот триумф послужит моим целям, как в том случае, если произойдет чудо, и Имперский Флот установит контакт с нами, так и в случае, если мы будем предоставлены сами себе и сами станем вершить свою историю. Это великолепно. Почему ты еще сидишь здесь? Почему не идешь на аэродром?

Керфоро вскочил со стула, его лицо неожиданно прояснилось, когда он вспомнил, что ему отдан приказ – и, как минимум временно, не грозит гнев его повелителя. Он поспешно выбежал из комнаты.

« Жаль, что шпион не застанет самое интересное на вечеринке», подумал Мелькарт. Впрочем, похоже, он сейчас не очень в настроении развлекаться. Самому губернатору тоже сейчас было не до развлечений, когда назревали такие важные события.

Когда Керфоро ушел, Мелькарт приказал одному из охранников разыскать губернаторского водителя – пусть прекращает развлекаться и подгонит машину к запасному выходу из тюрьмы. Если охранник и был удивлен, то никак этого не проявил.

Готовясь уезжать, губернатор все сильнее ощущал радостное волнение.

« Я слишком долго составлял планы и слишком много поручал другим», подумал он. « Я уже забыл, как это приятно – быть человеком действия. Но раньше я всегда был человеком действия, пока не слишком увяз в политике. Следовало запланировать эту экспедицию с самого начала. Это именно то, что мне нужно».

Спеша по коридорам тюрьмы, он услышал новый хор воплей, вырывавшихся из глоток заключенных, подвергаемых пыткам. Это была музыка для его ушей. Он ощутил приятное чувство удовлетворения при мысли о развлечениях, которым будут предаваться его самые верные сторонники этой долгой ночью, и о том, что это поощрение еще больше укрепит их верность. Впрочем, он был рад, что у него сейчас были более важные дела. Пытки заключенных, неважно насколько изобретательные, были слишком легким занятием, чтобы считаться интересным развлечением, особенно для человека действия.

Он приказал водителю ехать в Имперский дворец, чтобы собрать вещи, взять с собой телохранителей и организовать эскорт мотоциклистов, но долго задерживаться там не стал. Уже через час его машина снова мчалась по ночным улицам, ее сопровождала еще одна машина эскорта и шесть мотоциклистов. Мелькарт сидел на заднем сиденье рядом с начальником своих телохранителей Торольдом.

Путь по улицам города был не таким гладким, как мог бы быть. Имперские колонисты, высадившиеся в Калазендре, значительно улучшили дороги Состенуто еще в первые годы их жизни здесь, но впоследствии ремонт дорог был оставлен на туземцев, тогда как имперские инженеры были заняты, участвуя в новых завоеваниях. Центральные улицы города были еще в хорошем состоянии, но, насколько помнил Мелькарт, чем дальше районы были от центра, тем хуже в них были дороги.

« То же самое и со зданиями», подумал Мелькарт, глядя на витрины магазинов и фабрики. В этом районе не строилось ничего нового уже больше ста лет, потому что все знали, что новые здания гораздо хуже – как по конструкции, так и по качеству – чем те, которые построили невольные колонисты. Хотя были построены заводы, чтобы производить копии машин, которые привезли с собой имперские исследователи, эти копии всегда были плохими, а копии копий – еще хуже.

Люди Баалберита верили – или притворялись, что верили – что постоянное ухудшение качества техники происходило в основном из-за того, что техножрецы двести лет назад безупречно читали молитвы и проводили ритуалы, а современные техножрецы так и не смогли достигнуть этой безупречности, но Мелькарт относился к этому скептически. Он был склонен больше винить плохое качество местного сырья, чем недостаточную квалификацию техножрецов. Не то, чтобы это было особенно важно; какова бы ни была причина, несомненным был факт, что потомки колонистов не могли предотвратить медленное, но неуклонное ухудшение их уровня жизни и материальных благ.

В настоящее время грань, отделявшая образ жизни большинства так называемых имперцев от образа жизни богатых горожан туземного происхождения, стала воистину очень тонка. Империум все еще сохранял монополию на автомобильный транспорт, но машин на дорогах Состенуто было так мало, что это было весьма несущественным различием для всех, кроме штаба губернатора и армии.

Мелькарт смотрел из окна машины на улицы, по которым проезжал, пытаясь изо всех сил гордиться своей столицей, но это было не так легко, как ему хотелось бы. Сейчас машина уже проехала центр города, где имперские колонисты строили здания в соответствии с присущим им чувством благородного величия, и по обочинам дороги стояли дома, которые туземцы строили для себя, используя камень, цемент и дерево в беспорядочных сочетаниях. Улицы были освещены – если были освещены вообще – дымящими масляными фонарями, а люди, ходившие по ним – в таком городе, как Состенуто, улицы всегда были полны людей, даже ночью – эти люди в основном были бедными, уродливыми, пьяными и скверно одетыми.

Днем туземцы больше пытались подражать манерам имперцев, изо всех сил притворяясь, что они тоже могут быть добродетельными, дисциплинированными и верными великой идее порядка и цивилизации, но по ночам вековая привычка к лени и распущенности брала свое. Им следовало быть куда более благодарными за те усилия, которые предпринял Империум, чтобы спасти столь многих из них от жестокой тирании повелителей шабашей, которые были их первоначальными правителями, но Мелькарт полагал, что многие туземцы втайне тоскуют о старых доимперских временах, абсолютно забыв, какой зверски жестокой, опасной и полной скверны и деградации была жизнь их предков.

Насколько Мелькарт знал, в Состенуто больше не осталось действующих культов или шабашей, но в одном он был полностью согласен с Баалберитом – что скверна Хаоса хитра, коварна и трудноуловима. Люди, которые оборачивались, глядя на проезжающий мимо автомобиль со смесью враждебности и любопытства в хищных глазах, были жертвами очень дурной наследственности. Неважно, насколько старательно они пытались, они так и не смогли стать убедительными примерами нравственности и благочестия. И как бы часто Инквизиция ни проводила чистки, народ так и не стал полностью чистым, и, похоже, никогда не станет.

Когда будет очищена Гульзакандра, самый обильный источник мировой скверны иссякнет, но Мелькарт знал, что как бы тщательно ни была проведена чистка, она не положит конец вечной войне. Всегда будет необходимость в таких организациях как Инквизиция и в таких людях как Раган Баалберит – разумеется, подчиняющихся более разумным людям. Ведь необходимо поддерживать и повседневную жизнь государства, и задачи управления слишком обширны и сложны, чтобы доверить их идейным фанатикам.

Мелькарт внезапно вздрогнул, когда камень, брошенный из темного переулка, ударил в окно, в которое он смотрел. Телохранитель, сидевший рядом с ним, вскочил, но вскоре сел обратно на сиденье, увидев, как один из мотоциклистов эскорта свернул в переулок, чтобы убедиться, что серьезной угрозы нет.

Через секунду мотоциклист вернулся. Мелькарт через заднее стекло увидел, как он просигналил своим спутникам, что все в порядке.

Автомобилю не было нанесено серьезных повреждений, но это оскорбление наполнило Мелькарта внезапной яростью. Вероятно, камень бросил непослушный ребенок, без всяких мотивов кроме простого хулиганства, но этот признак неуважения казался еще более ужасным, чем неблагодарность. Эти жалкие туземцы не представляют, сколь многим они обязаны Империуму? Они не понимают, насколько обогатили имперские колонисты их убогую культуру, не говоря уже о просвещении, которое коренным образом изменило ход событий в борьбе с ужасной скверной Хаоса? Как могут они не признавать очевидное превосходство имперцев в поведении и нравственности? Неужели они настолько глупы, чтобы снова желать власти повелителей шабашей, которые не только приносили их в жертву своим нечестивым богам, но и всячески приветствовали их постепенное превращение в безумных чудовищных мутантов?

– Возможно, Баалберит частично прав, – прошептал губернатор, ощущая необычный момент великодушия, продолжая смотреть в заднее окно. – Единственное, за что стоит сражаться – имперские идеалы, и это было бы куда легче, если бы мы не были отрезаны от наших братьев, путешествующих среди звезд. Если бы только Баалберит мог понять, что я – лучшее олицетворение этих идеалов в нашем мире, мы могли бы быть друзьями, а не соперниками!

– Ваше превосходительство? – произнес обычно молчаливый Торольд, на случай, если реплика губернатора была обращена к нему.

– Там что, третья машина, Торольд? – спросил Мелькарт, вдруг разглядев свет фар на дороге позади мотоциклиста, который временно отделился от эскорта. – Я думал, Форх посадил других охранников в свою.

Телохранитель обернулся, устремив взгляд во мрак.

– Да, ваше превосходительство, – сказал он. – Похоже, это еще одна машина. Прикажете остановить ее?

– Пока не надо. Сначала выясним, кто в ней. Прикажи своему вокс-связисту впереди запросить, чья это машина.

Приказ был передан через стеклянную стенку, отделявшую заднюю часть салона губернаторской машины от передних сидений. Спустя несколько секунд пришел ответ.

– Это машина Верховного Инквизитора, ваше превосходительство, – доложил Торольд.

– Что? – Мелькарт был ошеломлен. – Куда он направляется?

Прошла еще минута, казавшаяся гораздо длиннее предыдущей, прежде чем пришел второй ответ – на этот раз прямо от вокс-связиста, сидевшего рядом с водителем.

– Он говорит, что едет помочь вам, ваше превосходительство, – доложил телохранитель. – Как только он услышал о вашем героическом предприятии, он решил, что необходимо гарантировать вам свою полную поддержку и разделить с вами опасность.

Мелькарт с неловкостью осознал, что его нижняя челюсть отвисла. Он захлопнул рот и, скрипнув зубами, стал обдумывать ситуацию.

На секунду он задумался, не мог ли Керфоро быть перевербован, но потом решил, что инквизитор, вероятно, узнал о его импровизированном плане благодаря бдительности собственных агентов. И должно быть, Баалберит отреагировал мгновенно, действуя столь же стремительно, как и сам Мелькарт. Понимая, какую игру затеял Мелькарт, и как решительно он действует, Баалберит отреагировал машинально – и очень опрометчиво.

« Он играет мне на руку!», – подумал Мелькарт. « Ускорить мой вылет было поистине гениальной мыслью!».

Мелькарт видел лишь преимущества в том, чтобы позволить Баалбериту «разделить опасность» воздушного путешествия – если, конечно, свита губернатора будет превосходить свиту инквизитора как минимум вдвое. Если после возвращения в Калазендру народу станет известно, что экспедиция губернатора понесла потери в Гульзакандре, разве это не продемонстрирует его храбрость и истинную степень его триумфа по возвращении? А какие торжественные похороны он устроит героически погибшему Верховному Инквизитору, чья жизнь оборвалась столь трагично…

– Сколько дополнительных мест останется на борту самолета после того, как погрузятся наши люди? – спросил Мелькарт у Торольда.

– Столько, сколько вы пожелаете, ваше превосходительство, – быстро ответил телохранитель, мгновенно сообразив, что задумал его шеф. – Мы можем рассчитывать, что техномагистр Солдрон установит такой лимит свободных мест, сколько вы предложите.

– Хорошо – передай ему приказ обеспечить, чтобы наши люди превосходили свиту Баалберита втрое. Скажи ему, пусть извиняется перед Баалберитом как угодно, но придумает достаточно важных причин, почему на борту не хватит места больше чем для пары его головорезов. Пусть он решит этот вопрос до того, как мы приедем.

– Да, ваше превосходительство, – ответил Торольд, подвинувшись вперед, чтобы взять трубку вокс-аппарата у своего коллеги.

Ухватившись за эту неожиданную возможность, Мелькарт откинулся на сиденье, обдумывая дальнейшие планы. Он был изумлен, что Баалберит вообще задумался о том, чтобы присоединиться к нему на борту самолета, несмотря на свою боязнь высоты, но теперь, когда эта возможность появилась, Мелькарт больше всего опасался того, что Баалберит в последний момент поддастся своему страху и откажется лететь. « Вот это будет настоящее разочарование», подумал он. Было бы разумно отложить всякие проявления враждебности, пока самолет не приземлится в Гульзакандре. Кроме того, будет весьма забавно, если окажется, что Баалберит так же плохо переносит полет на самолете, как пребывание на высоком балконе – но как только они окажутся на чужой земле… на вражеской земле… будет легко раз и навсегда избавиться от этой занозы, и придумать историю, которая еще больше послужит в его пользу…

– Ваше превосходительство, похоже, никаких проблем не предвидится, – доложил Торольд. – Очевидно, Верховный Инквизитор покинул свои апартаменты в спешке. Он уже сказал техномагистру Солдрону, что с ним будут только три человека – и только один из них вооружен. А у нас восемь хорошо вооруженных людей, плюс пилот и вокс-оператор, оба абсолютно надежные люди. Но зачем он это делает, ваше превосходительство? Ведь он должен понимать, что это самоубийство?

– Должен понимать? – задумался вслух Мелькарт. – Возможно, и нет. Может быть, он действительно не представляет себе, как обстоят дела. Или, возможно, он просто в отчаянии. В любом случае, все складывается в нашу пользу. Император воистину любит нас, Торольд – да славится имя Его!

– Хвала Императору, – отозвался Торольд.

Даже когда Мелькарт приехал на аэродром и обнаружил то, о чем не подумал спросить раньше, он по-прежнему торжествовал, по-прежнему был убежден, что находится под покровительством богов. « В конце концов», подумал он, « когда самолет взлетит, единственное, что будет иметь значение – количество стволов на борту и верность тех, кто их носит».

Как сможет помешать его планам тот факт, что Раган Баалберит кроме телохранителя решил взять с собой священника и псайкера?

Разве не было величайшим подарком судьбы для будущего правителя мира, что тот самый псайкер, который был так близок к тому, чтобы установить контакт с Имперским флотом, окажется в руках Орлока Мелькарта вместе с его беспокойным повелителем – Верховным Инквизитором Раганом Баалберитом?

ГЛАВА 17

КОГДА Гицилла вернулась в дом, Дафан остался снаружи. Он сказал себе, что будет «нести дозор», но и сам не верил в это. Он знал, что когда Нимиан – или Сатораэль – вернется, не будет необходимости предупреждать Гавалона о его появлении.

И поэтому он оказался полностью застигнут врасплох, когда услышал шум приближающихся грузовиков.

Дафану как-то не приходило в голову, что солдаты, занявшие деревню, могли отправиться выяснять, что случилось с их товарищами, или что, обнаружив следы боя у пруда, они могли найти следы, оставленные грузовиком, который угнала Гицилла, и, следуя по ним, найти этот грузовик, оставшийся без горючего – и в результате имперские солдаты продолжили бы следовать по дороге, желая узнать, что стало с водителем грузовика. Но как только Дафан убедился, что это действительно приближаются грузовики, он мгновенно осознал, что все это было очевидно, и он был глупцом, если не ожидал этого.

Дафан осознал так же и тот ужасный факт, что в фермерском доме был сам Гавалон Великий, и его сопровождали всего лишь двое рабов-колдунов и двое безоружных крестьян. Будет поистине катастрофой, если защитники Гульзакандры потеряют своего вождя даже до того, как начнется решительное сражение.

Поэтому он сразу бросился в дом, крича:

– На коней, на коней! Мы должны скорее бежать! Сюда едут грузовики!

Гавалон отреагировал мгновенно, но не совсем так, как ожидал Дафан. Вместо того, чтобы броситься к лошадям, колдун повернулся к Гицилле и спросил:

– Где демон? Насколько он близко?

Первым предположением Дафана было, что Гицилла не может знать ответ – но когда он увидел, как она встретила устрашающий взгляд Гавалона, то вспомнил, что она знала куда больше, чем должна была знать, еще даже до того, как в их жизни появился Нимиан. С тех пор, как Нимиан коснулся ее, она росла – и физический рост был лишь внешним показателем. Когда Нимиан коснулся ее, она стала принадлежать ему.

« Он коснулся и меня», вспомнил Дафан, но тут же добавил, « но я не Сновидец Мудрости, в отличие от нее. В ней уже что-то было, что-то ждало его».

Глаза Гавалона были темными и круглыми; смотреть в них было все равно что смотреть в ночную бурю – но глаза Гициллы сейчас были еще больше и еще темнее. Любой, кто встретился бы с ее взглядом, был бы напуган – любой, кроме такого человека как Гавалон.

Колдун и Гицилла неотрывно смотрели в глаза друг другу. Гавалон потянулся, чтобы схватить руки Гициллы в свои огромные кулаки – но Гицилла оказалась быстрее. Она схватилась своими недавно удлинившимися руками за его запястья и посмотрела в его лицо пристальным взглядом своих сверхъестественных глаз. Гавалон был ошеломлен – но явно удовлетворен тем, что он увидел в глазах Гициллы, кивнув своей лохматой головой. Потом он отступил назад, Гицилла отпустила его руки.

– Малдайак, за мной! – приказал колдун. – Абдалкури, на коня! Возьми мальчика с собой. Зверолюди должны быть недалеко. Поезжай  за ними и приведи их сюда как можно быстрее.

Дафан на секунду растерялся, но когда Абдалкури схватил его за руку и потащил к выходу, он понял, что Гавалон намерен обороняться здесь и оставить с собой Гициллу и Малдайака. Дафан открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле, когда он понял, насколько бесполезны будут его возражения. Он не хотел оставлять Гициллу в опасности, но был не в том положении, чтобы требовать от нее – и тем более от Гавалона Великого – чтобы она пошла с ним.

Когда Абдалкури вывел Дафана во двор, где были привязаны лошади, первый грузовик уже выехал на гребень холма, с которого была ясно видна ферма. Дафан понимал, что он сейчас, должно быть, тоже виден врагу – и что яркая оранжево-синяя расцветка рогатых лошадей слишком выделяется даже на фоне экзотически многоцветной растительности равнины.

– Не бойся, – прошипел волшебник, подталкивая Дафана к одной из лошадей. – У них есть пушки, зато у нас есть чары.

Дафан не вполне понял, что это должно означать, но его внимание было приковано к непосредственной задаче – сесть в седло. Стремя было расположено сейчас как будто еще выше, чем раньше, и использовать его было еще более затруднительно. Но на этот раз лошадь знала его, и, хотя не могла согнуть колени, чтобы ему было легче сесть в седло, она стояла смирно, глядя на Дафана доверчивым, казалось, взглядом.

Собрав всю свою отвагу, Дафан схватился за рожок седла и поднял левую ногу как можно выше. К своему удивлению, он сумел поставить ногу в стремя. Оттолкнувшись от земли другой ногой, он на руках подтянулся в седло.