Текст книги "Предумышленное убийство"

Автор книги: Брайан Гарфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Брайан Гарфилд
Предумышленное убийство

Глава 1

Полуденное солнце безжалостно палило сверху в меня, по пустынным предгорьям, по щебеночно-асфальтовому покрытию узкого змеистого шоссе, которое со всеми своими поворотами, спусками и подъемами не позволяло выжать из джипа предельную скорость.

Я выдавал всего-навсего сорок километров в час. Словом, едва тащился, и тем не менее горячий встречный ветер отзывался на моей физиономии царапающей болью. Да и на сердце, надо сказать, кошки скребли.

Я спускался вниз, в долину. Короче, возвращался домой после одной весьма непродолжительной, но конкретной встречи.

– Крейн, – сказали мне на прощанье, – с нами шутки шутить не советуем никому, а тебе и этой мадам – в особенности, потому как во всей округе никто не рыпнется выяснять, куда вы сгинули. Тю-тю, как говорится, и все дела.

Так их и разэдак! Дали сорок восемь часов на все про все. Либо я выполняю полученное от них задание в срок, либо жить мне осталось ровно двое суток. Хорошенькое дело! Можно себе представить, в каком состоянии сейчас Джоанна...

Я кинул взгляд в зеркало заднего обзора и присвистнул. Меня догонял какой-то тип на универсале. Это как понимать? Может, там передумали и решили укоротить мое пребывание на белом свете? На белом... Ха-ха! Самая что ни на есть чернуха! «И давно этот фургон сел мне на хвост?» – задал я себе вопрос. Получается, совсем бдительность потерял. А все душевные трепыхания, пропади они пропадом!

Не прошло и пяти минут, как расстояние между нами сократилось метров до десяти. Чудила в универсале, наверное, собирался поцеловать меня в задницу!

Я ударил по тормозам. Лихач, похоже, слегка прибалдел, потому что универсал сначала дернулся, потом вильнул, а затем, едва не задев меня правым крылом, нервно, с надрывом, просигналил и, проскочив юзом мимо, оставил на полотне шоссейки черный тормозной след. И что самое удивительное, этот чудик не исчез с глаз долой, а, вырубив двигатель, съехал на обочину.

Спустя мгновение распахнулась передняя левая дверца, из машины вылез белобрысый хмырь и затопал прямо посередке шоссе, не сводя с меня взгляда.

Вот те раз! Приплыли – ни обогнать, ни объехать! Мне ничего другого не оставалось, как только выключить зажигание и тоже вылезти из машины.

Ничего себе! У него, оказывается, автоматический пистолет 32-го калибра, сделал я сногсшибательное открытие, когда расстояние между мной и блондином, примерно моих габаритов и моего возраста, сократилось до дюжины шагов.

– Если не ошибаюсь, Саймон Крейн? – задал он вопрос с утвердительной интонацией.

Я окинул его взглядом с головы до ног и моментально сообразил, с кем свела меня судьба на узкой дороге. Что ж, он имеет право на выяснение отношений, потому как я спал с его женой.

* * *

Блондин вскинул пистолет, прицелился, а мне захотелось ни с того ни с сего умереть со смеху, но усилием воли я подавил это желание.

– Да, Майк Фаррелл, ты не ошибся. Я – Саймон Крейн. А в чем, собственно, дело? – сказал я вкрадчивым голосом, стараясь изо всех сил казаться джентльменом.

У блондина в первый момент отвисла челюсть, а во второй – на лице появилось странное выражение. Какое именно – затрудняюсь сказать, но показалось, будто еще секунда, и он зальется горючими слезами.

Я первым нарушил затянувшееся молчание:

– Сдается, ты следил за мной. Ведешь меня прямо оттуда, да?

– А ты как думал... – процедил он сквозь зубы.

– Поня-я-ятно! – протянул я. – А пушку, дуру эту, зачем достал? Пристрелить меня хочешь?

Фаррелл неторопливо покачал головой и словно через силу выдавил:

– Это просто так... Это как бы гарантия...

Майк произносил слова, не двигая губами. Подобная манера разговаривать, скорее даже – чревовещать, мне была знакома. Такой фасончик цедить слова в моде у многих из тех, кто, отмотав срок, вышел на свободу.

Речь у бывших зэков, как правило, монотонная, жесты – будто при замедленной съемке, во взгляде – никаких эмоций, как если бы им все до фени. Однако у Майка Фаррелла тавро бывшего заключенного оказалось с изъяном: у него в глазах плескался страх. А может, ужас... Пополам с безысходностью, это точно!

– А от чего она, эта гарантия? – кивнул я в сторону пистолета.

– Повернись-ка! – буркнул он.

Я повиновался, прикинув, что удобный момент оказать сопротивление еще представится.

– Руки на капот, ноги на ширину плеч, – выдал Майк знакомую многим фразу, однако голоса не повысил.

Я сделал как было велено. Тысячу раз шмонал я таких, как Фаррелл. Самого сегодня уже разок обыскали, хотя, казалось бы, для какой такой надобности? На мне рубашка с коротким рукавом, «ливайсы» в обтяжку. Одежда, как говорится, не оставляет ни малейшего сомнения в том, что оружия при мне нет, потому как ему просто негде быть. И все-таки снова-здорово этот криминальный ритуал! Зачем? Демонстрация своей силы и моего бессилия? Так, что ли?

Фаррелл убедился, что я в смысле вооружения – порожний, и шагнул в сторону.

– Поворачивайся, – процедил он и сплюнул.

Я так и сделал. А пот между тем ручьями струился у меня по лицу и щипал глаза.

– Ну и что дальше? – спросил я, глядя на Майка в упор.

– Потолковать с тобой надобно! Не против?

Чудик! Он еще спрашивает... Пока что Майк Фаррелл представляет собой единственный шанс выбраться его жене и мне живыми из передряги, в какую мы угодили, подумал я, а вслух сказал:

– А что мне еще остается? Ты вон с пушкой, а у меня... – Я пожал плечами.

Фаррелл держал меня на мушке все время, пока пятился к распахнутой дверце универсала, пока доставал из бардачка замшевый лоскут и потом, когда протирал руль, приборную доску, рычаг переключения скоростей, рукоятку тормоза, ручку дверцы и пепельницу. Уничтожив отпечатки пальцев, он толкнул бедром дверцу. Проверять, захлопнулась ли она, разумеется, не стал, не торопясь подошел ко мне.

– Поедем на твоем джипе. Садись за руль, – сказал он и вздохнул.

– А как же универсал? – Я вскинул бровь.

– А никак... Пусть здесь постоит. В глаза очень бросается, а мне это ни к чему... Давай, Крейн, поехали! Хочу залечь на дно, – выдал он тираду, для него не свойственную.

Я сел за руль своего джипа. Когда Фаррелл угнездился на сиденье рядом, спросил его с ухмылкой:

– Куда прикажете?

– Двигай пока прямо, я скажу, где повернуть.

Мы спустились в долину, миновали предместье и покатили по направлению к центру города.

Фаррелл положил пистолет на пол, справа от себя, прикрывая ладонью рукоять. Судя по всему, он опасался любопытных глаз. Вдруг пешеходы увидят, что он при оружии? Чудила!.. Всю дорогу он молчал. Пару раз сказал, куда повернуть, и больше ни звука. В общем, у меня было время присмотреться к нему и кое о чем поразмыслить.

Джоанна уверяла, будто он невредный и неопасный. Конечно, паникует, подавлен, но ни дерзкого вызова, ни какого-либо намека на агрессивность она у него не заметила. Может, и не заметила... Скорее всего! Но откуда ей знать, что тюрьма жестоко прогибает человека, и далеко не в лучшую сторону. Мне это хорошо известно, поскольку на своем веку я на таких, как он, насмотрелся. К примеру, слабый духом, попадая в тюремную камеру, просто-напросто старается выжить, и больше ничего. То есть делает все для того, чтобы избежать увечья, так как сокамерники могут изуродовать, могут и ножом пырнуть. После отсидки у такого слабака в активе – характерные признаки паранойи. Тут вам и бредовые идеи, и так называемая «параноидальная внешность», проявляющаяся в чрезмерной бледности кожного покрова и общей заторможенности. А у Фаррелла к тому же налицо достаточно убедительные симптомы вины, пришел я к выводу. До прострации дело пока не дошло, но впечатление такое, будто он только что совершил тяжкое преступление и теперь опасается за свою собственную жизнь.

Н-да!.. Но ведь кто-то все-таки совершил убийство... Кто? Чтобы найти ответ на этот вопрос, мне вроде тоже дали срок.

Не десять лет, не пять, не год и даже не месяц, а всего двое суток. Не найду убийцу-грабителя – самого убьют да и Джоанну в живых не оставят. Получается, Фаррелл пока единственный...

– Налево давай! – прервал он ход моих мыслей.

Мы миновали ворота, вернее – юркнули между облупившимися воротными столбами из глины и сразу оказались в квартале, известном под названием Лас-Палмас.

В двадцатых годах этот район считался весьма престижным. В то время здесь понастроили себе виллы биржевые маклеры, всякие дельцы, бутлегеры – короче, те, кто тогда не терялся и делал деньги, как говорится, из воздуха.

В те дни Лас-Палмас считался пригородом. Он и в самом деле находился километрах в десяти от центра города, с годами разраставшегося вширь, так что однажды престижный поселок попал как бы в окружение – типовые домики-коробки обступили его со всех сторон. Да и теперь они появляются то тут, то там, будто грибы после дождя!

Владельцы роскошных вилл побросали свою недвижимость и подались в горы, где обосновались с размахом и шиком. В общем, мы с Майком оттуда как раз и возвращались.

Короче говоря, шикарные особняки и виллы Лас-Палмаса остались без хозяев, так как не нашлось желающих соседствовать с обитателями стандартных построек. Лучше места, чтобы залечь на дно, конечно, не сыскать, подвел я итог своим мыслям, поглядывая по сторонам.

Вдоль основной дороги, справа и слева, стояли высокие пальмы с мощными кронами. Эти величественные деревья как раз и дали название то ли кварталу, то ли «городу в городе», представлявшему собой в наши дни совершенно экзотическое зрелище. Пальмовые ветви, между прочим, почти не пропускали солнечные лучи, и даже показалось, будто повеяло прохладой и стало легче дышать.

Минут через пять мы свернули в какой-то проулок и покатили по грунтовке – в рытвинах и ухабах. Мое внимание привлек заброшенный особняк в мавританском стиле, облюбованный хиппарями с гитарами и транзисторными приемниками. Слышался смех, кто-то выводил рулады на короткой волне, доносился запах жареного мяса. Жизнь там била ключом.

Майк между тем отлично ориентировался на местности. Похоже, он знал все проулки-закоулки как свои пять пальцев. Короче говоря, спустя какое-то время мы уже не без труда пробивались сквозь заросли олеандра, на мой взгляд, под три метра высотой.

Наконец какая-то разбитая вдрызг дорога из щебенки привела нас к кирпичной стене. «Тупик, что ли?» – подумал я и покосился на Майка.

– Прибыли, – сообщил он.

Я сбросил скорость.

– Подай назад самую малость и сразу возьми влево, – распорядился Фаррелл и опять замолчал.

Я выполнил все в точности. Теперь уже гравиевая дорожка с глубокими колдобинами пласталась под колесами моего внедорожника.

Спустя минуту мы въехали в вечнозеленый тоннель из крепко-накрепко переплетенных олеандровых ветвей.

– Вот здесь и паркуйся! – процедил Майк.

Я огляделся. Что ж, и впрямь классное укрывище! В самом центре города... И такое шикарное захолустье. С улицы ни за что не разглядеть, кто тут обитает.

Майк кашлянул. Я оглянулся. В правой руке Фаррелл снова сжимал рукоять пистолета. Дулом он указал на дорожку, выложенную щербатыми плитками. Она вела к дому.

Когда-то эту виллу можно было без всяких натяжек назвать шедевром архитектурной и строительной мысли. Крыша под красной черепицей, просторная веранда, представлявшая собой открытую галерею с дюжиной одинаковых арок, опирающихся на колонны, увитые плющом. В центре дворика конечно же бассейн. С раковинами каури по краю... Полузасыпанный песком и сухими листьями, он навевал грустные мысли. Одну, высказанную кем-то из великих, я озвучил:

– Ничто не вечно под луной!

Хотел добавить пару слов о постоянном несовпадении мечты с действительностью, но не успел – раздался звук, напоминающий треск разрываемого шелкового полотнища. Высоко в небе промчался сверхзвуковой истребитель.

Майк опять кашлянул и, махнув рукой с пистолетом, дал мне понять, чтобы я шел в дом и на веранде не отсвечивал. Я шагнул к створкам дверей, которые он толкнул ногой. Одна из них просела на проржавевших петлях и с трудом подалась, царапая пол. Майк посторонился, пропуская меня вперед, однако не забыл прицелиться мне в затылок.

В огромной комнате, судя по всему выполнявшей в стародавние времена функции гостиной, было сумеречно. Помещение, похоже, не проветривалось, потому как в нос ударил резкий запах пота. Майк, а возможно, кто-то еще наверняка обитали здесь довольно продолжительное время. Задержавшись на пороге, я спросил:

– Слушай-ка, что же все-таки случилось с Айелло?

– Вопросы буду задавать я, – отозвался Майк. – Усвоил? Проходи! Давай проходи, не задерживайся.

И тут он допустил промах. Майк Фаррелл слишком близко ко мне подошел, а этого не следует делать ни при каких обстоятельствах, если, конечно, есть намерение насмерть сразить противника пулей. И я, разумеется, не растерялся. Резко повернулся к нему, схватил за правое запястье, дернул с силой вниз и с хрустом крутанул против часовой стрелки. Пистолет он, однако, не выпустил. Тогда я в темпе заломил ему руку за спину и заставил опуститься на колени. Майк не издал ни звука. Правда, у него появилось короткое и учащенное дыхание, расширились зрачки, к тому же он пару раз скрипнул зубами. Я ударил его ногой в правое предплечье. Тут он выронил пистолет, а я с силой пнул его, и он молча повалился навзничь. Я поставил ему ногу на грудь, прижав с силой к полу. Дотянулся до пистолета, ухватился за дуло и ударил его рукоятью по голове. Майк сразу отключился.

В комнате – я это сразу отметил – ощущался недостаток мебели. Продавленная кушетка, овальный стол с искромсанной столешницей, колченогий стул и у стены видавший виды холодильник с перекошенной дверцей – вот и вся обстановка.

Я подтащил Майка к кушетке, поднатужился, подставив ему под ноги стул. Обведя взглядом комнату и убедившись в отсутствии воды, я подошел к двери и распахнул пошире обе створки. Ничего, полежит – придет в себя, подумал я, прислушиваясь к его дыханию. Оно было ровным, но, как и прежде, поверхностным.

С глубоко запавшими глазницами, с мучнистым цветом лица, Фаррелл всем своим обликом напоминал болезненного юнца, состарившегося раньше времени. А ведь ему где-то около тридцати! Ну, может, чуть больше... А выглядит так, будто значительно моложе. Хотя как бы и старше... Бред какой-то! Моложе, старше... Придется все-таки дождаться, когда он оклемается. Тут уж ничего не поделаешь!

Я притащил с веранды полосатый тиковый шезлонг, уселся и задумался. Нет, пока не поговорю с ним начистоту, обстоятельно, не успокоюсь! В конце концов, если не принять соответствующие меры, прикончат всех нас троих – Джоанну, Майка и меня. А ведь несколько часов назад, ранним утром, ничто не предвещало столь трагического поворота сюжета.

Я сидел, смотрел на Фаррелла и вспоминал.

* * *

Телефонный трезвон раздался нежданно-негаданно, когда я и не думал просыпаться. Вообще под утро я всегда крепко сплю, а после обильных возлияний – в особенности. Трубку я поднял после третьего звонка.

– Саймон? Я тебя не разбудила?

Сон как рукой сняло, потому как это была Джоанна. Правда, с тех пор, как я разговаривал с ней последний раз, прошла целая вечность. Короче говоря, я постарался сделать вид, будто этот звонок для меня ровным счетом ничего не значит, и мгновенно принял решение – не делая никаких попыток перейти в наступление, остаться в глухой обороне.

– Ты меня разбудила, – произнес я с расстановкой, собираясь положить трубку.

Джоанна меня опередила.

– Пожалуйста, не клади трубку, – сказала она, и голос у нее дрогнул.

– В чем дело? – бросил я, более всего заботясь о том, чтобы интонация была как можно более сдержанной, хотя прекрасно слышал, что Джоанна с трудом справляется с волнением, то и дело переводя дыхание.

– Саймон, по-моему, ты под парами... Прошу тебя, приди в себя. Я подожду.

Я чертыхнулся в душе, положил трубку на подушку, сунул ноги в шлепанцы и зашаркал к окну, занавешенному армейским одеялом. Отогнув край, я впустил в комнату утреннюю зарю, уже перевалившую через гряду гор, на гранитных склонах которых мерцали и искрились розовато-зеленоватые вкрапления слюды, а кое-где латунно-желтоватые пятнышки пирита.

Предгорья постепенно переходили в равнину, напоминающую клетчатую скатерть. По ее поверхности как бы расползлось пятно беспорядочно отстроенного города с квадратиками торговых центров, домов, спроворенных на скорую руку, прачечных самообслуживания, киноплощадок, где на вечерних сеансах показывали фильмы любителям следить за перипетиями чужой жизни, не выходя из своих автомашин.

Старая часть города выделялась серовато-зеленоватым пятном – там росли могучие пальмы с раскидистыми кронами. Между прочим, на расстоянии яркие краски всегда кажутся темными.

Вообще ничего пейзаж, подходящий! И речка есть, и железная дорога... Река начинается где-то в горах. А затем она катит свои воды в город прямо с холмов, поросших корабельной сосной, и несется на северо-восток – от железнодорожной колеи, точнее – от полотна железной дороги, которая протянулась от Техаса до самой Калифорнии.

Город как город, ничего особенного! Не маленький... Можно даже сказать – весьма крупный административный центр. Вот только пыльный очень, оттого что прямо-таки стелется по земле. А жарища такая, ну прямо ад кромешный. И ничего... Между прочим, живем! Двести тысяч жителей на шестистах восьмидесяти квадратных километрах – со стандартными домами, автомобилями, супермаркетами и кегельбанами.

Не сказать, чтобы уж очень шикарно, но бывает и хуже!

Я стоял, щурился от яркого света и сожалел о том, что в лучшие дни черт меня дернул провести телефон.

Ландшафт за оконным стеклом, окутанный дымкой, как бы колыхался. Это поднимался над городом тепловой поток воздуха пополам со смогом, что отнюдь не способствовало хорошей видимости. Но все же в той стороне, где за горизонтом были Техас с Мексикой, на склонах предгорий можно было различить пятна креозота, заросли кактуса, а по берегам притока нашей реки стволы канадского тополя.

Чуть выше нечетко проступала на небосклоне зубчатая гряда ослепительно белых меловых утесов, искрящихся на солнце, будто снежные поля, с вершинами, поросшими строевым лесом, над которыми горделиво ликовала синева чистого неба. Такого унылого и тусклого из-за пыли на горизонте.

Я обернулся, окинул взглядом свою сбившуюся постель – не первой свежести лежбище любителя допиться до самого себя. Правда, последнее время... Я вздохнул. Потом взглянул на часы. Было почти девять.

– О'кей! – сказал я в трубку. – Доброе утро.

– Ну вот, Саймон, совсем другое дело! Скажи, ты здоров?

– Не совсем. У меня редкое клиническое заболевание, известное в народе как похмелюга.

– Тебе надо бегать по утрам.

– Ну уж нет! Если побегу, то не вернусь, потому как все обрыдло.

– А я думала, ты скажешь, что надрался из-за меня, – выдала Джоанна с прямотой, присущей некоторым женщинам, уверенным в себе.

Правда, голос у нее почему-то вдруг сел, она заговорила басом. Я едва успел подумать, что полгода назад Джоанна непременно добавила бы «дорогой», как сразу же, словно наяву, возникло на пленке памяти ее милое лицо. Завитки темных волос за аккуратными ушами. Я немедленно одернул себя. Спокойно, Крейн, обойдемся без слюней и без соплей!

– А ты, как я посмотрю, совсем осмелела! – врезал я ей не без ехидства. – Или дома нет никого?

– Саймон, я звоню из телефона-автомата, что на Корал-Драйв. Тут вот какое дело... – Она помолчала. – Словом, мне необходимо увидеться с тобой... Кое-что случилось там, где я работаю... Это не телефонный разговор, Саймон.

– Джоанна, сразу говорю – я пас. Что там у вас случилось, меня не касается.

– Саймон, я дрожу как осиновый лист. Меня бьет нервный колотун, – просипела она громким шепотом.

– Неприятности с организацией? – высказал я предположение, глупее которого трудно было сыскать.

– "Неприятности" – не то слово, – выдохнула она и закашлялась. – Саймон, ты же полицейский и...

– Бывший, Джоанна, бывший... – оборвал я ее. – Нынче я копов обхожу стороной, да и твоих бойфрендов тоже.

– Прошу тебя, Саймон! Ну пожалуйста... Я не могу говорить об этом по телефону. Пожалуйста, Саймон... – сказала она глухим голосом.

Я выдержал паузу, а потом бросил в трубку небрежным тоном:

– Ладно, приезжай! Есть у меня кое-какие дела, но так и быть – отложу до завтра.

Джоанна повесила трубку, а я сел на край кровати и принялся тереть указательным пальцем переносицу. Прошло какое-то время, прежде чем я поднялся и потопал в ванную. Думай не думай, а побриться и произвести генеральную уборку у себя в пасти, где определенно ночевал эскадрон, – все же надо.

«Ну и ну! Какая у меня потрепанная мордашка!» – изумился я, глядя на свое отражение в зеркале. Хотя, если быть объективным, вполне ничего себе... Загар, кстати, мне к лицу. А морщины-то, морщины какие глубокие – прямо морской волк, хотя я бывший полицейский, но побывавший во многих переделках. Нет, я точно парень хоть куда! Боевое прошлое всегда украшает мужчину... На подбородке шрам, на переносице отнюдь не врожденная горбинка. Короче говоря, мое первоначальное намерение служить справедливости однажды вошло в острое противоречие с суровой действительностью, и пошло-поехало... Но к счастью или, напротив, к несчастью, меня остановили, а точнее – уволили в запас и в принудительном порядке отправили, выражаясь официальным языком, на пенсию «в связи с 20-процентной потерей трудоспособности вследствие пулевого ранения во время выполнения служебных обязанностей». В мякоти правой ляжки у меня образовались две кисты – две цистоны, как выражаются медики, внутри которых находятся осколки двух пуль. Самодельные, поэтому в какой-то мере пластичные, они от удара расплющились и теперь являются причиной ишиаса, терзающего время от времени мою правую ногу нудной тупой болью. Однако заявлять, что я инвалид, потерявший 20 процентов способности передвигаться на своих двоих либо на своем джипе, было по меньшей мере опрометчиво. Куда ни шло, 0,2 процента, в особенности в ненастную погоду, но никак не 20! В общем и в целом, ранение в ляжку послужило предлогом для отправки меня на пенсию в самый разгар моей кипучей деятельности.

Но разумеется, не причиной.

Пальнул в меня полицейский по имени Джо Каттер. Это случилось поздним вечером. Он уверял, будто засадил мне в задницу пару пуль нечаянно. Мы тогда напали на след банды расхитителей скобяных и металлических изделий из одного склада. Кстати сказать, чего там только не было! Каттер, кажется, там покупал всякие железяки для своего «магну-ма-357», которым очень гордился. Вечера он проводил за токарным мини-станком в своей надраенной до блеска квартире, изобретал для любимой пушки всякие хитроумные приспособления и самодельные боеприпасы.

Ну вот мы и договорились, что будем брать гангстеров в клещи, то есть Каттер врывается на склад с одной стороны, я – с другой. И ничего не получилось. Потому как он меня продырявил. И я попал в госпиталь.

В общем, моя отправка на пенсию, против которой я не особо возражал, напоминала расставание без печали, когда не было любви. Понадоблюсь, найдут! Между прочим, досье на меня – дай бог каждому.

...Саймон Крейн. 30 лет. Рост 185, глаза – серые, волосы – черные. Холост. Родители умерли. Образование: начальная школа, средняя школа, университет. По профессии – историк. Какое-то время работал в газете. Поднаторел в этом деле основательно. Так что моя вторая специальность – журналистика. Спортивные достижения тоже имеются. Как водится, бейсбол. В течение двух лет был непременным участником чемпионата страны «Уорлд сириз» среди обладателей кубков Американской и Национальной лиг с участием канадских команд. Играл и в теннис. Окончил курсы добровольной военной подготовки с присвоением звания офицера запаса по окончании университета. Я почему посещал эти занятия? Потому что студентов освобождают от платы за обучение. Правда, по завершении высшего образования полагается отслужить в регулярной армии. От шести месяцев до двух лет. Я выбрал двухгодичную службу в чине лейтенанта в частях разведки и госбезопасности сухопутных войск. Затем вкалывал репортером в течение года в одной газете. Короче говоря, целых три года раздумывал над своим призванием, иными словами – прикидывал, как и где лучше всего приносить пользу для страны.

Наконец, со свойственным мне рвением я приступил к обязанностям полицейского, а спустя какое-то время, когда пообтесался и стал мало-мальски кумекать, что к чему, заделался сыщиком. И естественно, весьма преуспел на этом поприще, отловив с десяток рэкетиров. После чего снова оказался в рядах обыкновенных полицейских, оттого что не догадался вовремя переболеть юношеским максимализмом. Впрочем, не я один подхватил в молодые годы этот недуг. То есть я хочу сказать, что нашлись среди моих коллег несколько человек, которых привлекали не только весьма сносное жалование и приличная пенсия после двадцати лет службы в полиции. Некоторые, и я в их числе, полагали, что закон, и только закон, является точно отлаженным механизмом, призванным наставлять оступившихся на путь истинный. А когда поняли, что в жизни очень часто многим закон не писан, повели себя разнообразно. Некоторые приняли решение действовать исключительно в рамках закона, другие перешли на работу в ФБР, кое-кто ополчился на подростковую преступность, а иные, вроде меня, бросились в погоню за успехом и с ходу натолкнулись на непробиваемую стену, называемую мафией.

Кое-где ее называют ассоциацией, я употребляю термин «организация». Вообще-то правильнее было бы говорить «тайное общество».

Будучи по образованию историком, позволю себе небольшое отступление. Многие наслышаны о тайных обществах прошлого, в свое время сосредоточивших абсолютную власть над людьми, но мало кто знаком с анатомией пороков и зла в человеческом обществе.

Мы и не подозреваем, что семена зла, посеянные давным-давно, способны, оказывается, прорастать даже несколько столетий спустя.

К примеру, мафия – организация, соединяющая в себе жестокость, присущую средневековым ассассинам, приверженность коммерции, свойственную тамплиерам, и массовость, с которой способны соперничать, пожалуй, только масоны, с величайшей конспирацией, которой отличались все тайные общества во все времена.

А сейчас небольшой экскурс в историю мафии. В 1282 году на острове Сицилия в городе Палермо возникла патриотическая организация, ставившая своей целью освобождение Сицилии от французского ига. Девиз ее был: «Смерть всем французам – это клич Италии». На итальянском языке это звучит так: «Морте алля Франсия Италия анелла». Начальные буквы этих слов служили паролем для членов организации. Что произошло с ней за семь столетий, знают все, но о размахе, с каким мафия действует, известно лишь некоторым.

Сразу хочу подчеркнуть, что сама структура этой организации надежно гарантирует безопасность ее членов и обреченность их жертв. Все, конечно, знают, что самое низовое звено мафии – семья. Разумеется, нетрудно догадаться, кто является ее членами. Отцы, дети, братья, конечно же и сестры, двоюродные братья, шурины, девери... Попробуй разруби такого рода семейную поруку, когда неосторожно вырвавшееся слово ставит под удар не кого-нибудь, а сына или брата! Такое не прощается. Святая святых мафии, «омерта» – страшный закон молчания, обратно пропорционален закону мести. Это помнят все члены организации и никогда не забывают.

По семейному принципу сформировалась и американская коза ностра, когда у нас в Штатах появились первые сицилийские иммигранты. Без знания языка, без профессии, неграмотные крестьяне умели лишь метко стрелять, молчать и оставаться верными до гробовой доски тем, кто дал хлеб им и их детям.

Несколько семей иногда объединяются в коска, что значит «бедро». Семейный принцип и здесь сохраняет свою силу. Бедра составляют ассоциацию. Она держит под контролем либо какой-то бизнес, либо отрасль промышленности. Ассоциации и составляют мафию.

Я, когда начал работать в полиции, основательно изучил принцип ее организации. И надо сказать, знание истории мне весьма пригодилось, потому как все тайные ордены строятся по тому же принципу. Я неплохо разбираюсь в иерархии мафии. К примеру, в Европе глава семьи называется капо, а у нас, в Америке, – босс.

На случай провала существует второй босс, но лишь боссу подчинен советник – светлая голова, человек с образованием, чаще всего – юридическим. На второго босса замыкаются лейтенанты, которые не знают босса. Им незнаком и советник. Лейтенанты руководят солдатами. Именно эти солдаты выполняют приказы руководства, спущенные через лейтенантов.

Стопроцентная конспирация! Рядовому исполнителю ничего не известно ни о цели того, что ему поручено, ни о боссе. Эту цепь разорвать трудно. Почти невозможно.

Разумеется, существуют также наемники. К их числу относятся неитальянцы. Они выполняют, как правило, работу курьеров для переправки наркотиков. Их нанимают также в тех случаях, когда замышляется очень сложная операция.

Надо сказать, деятельность мафии уже давно четко разграничена на легальную и нелегальную. К первой относятся содержание ресторанов и баров, контроль над доками, аэропортами, порнобизнес, ко второй – азартные игры, проституция, торговля наркотиками.

Для того чтобы надежно конспирироваться, у нас, в Штатах, недостаточно знания итальянского языка. Не спасает даже сицилийский диалект, так как агенты полиции специально изучают его. Я, к примеру, выучил. Поэтому большинство семей говорят на жаргоне. Сидят, например, двое в ресторане. Один кивает на мужчину у входа: «Артишок». Кличка? Вовсе нет. Это звание. Оно означает шефа группы гангстеров. О том, кого устранили, говорят: «Погашен». О невооруженном человеке скажут: «Порожний».

Многим известно, что у масонов и в других тайных обществах существует язык жестов. Есть он и у мафии, особенно у старых мафиози, придерживающихся традиций. Очень важна при этом роль шляпы. Если она сдвинута направо – «за мной следят», сдвинута назад – «срочно на помощь», сдвинута налево – «я вижу тебя и постоянно слежу за тобой».

Иногда мафию называют государством в государстве, но это не совсем точно. В некоторых отношениях мафия вне государства и не зависит от него. Между прочим, главными задачами солдат являются разложение полиции и госаппарата, установление устойчивого влияния на ключевых работников бизнеса, банков, авиакомпаний и портов. И во имя этой цели допустимы все средства: шантаж, насилие, убийство, похищение и конечно же жесткий контроль за зонами влияния. А уж если между семьями начинается борьба за главенство, забываются все принципы. Мгновенно подключаются свои люди в органах власти и в полиции. На это денег не жалеют. Еще бы, связи решают все! Многие банкиры, например, разрешают королям наркотиков пользоваться своим банковским счетом, так что никакие дотошные финансовые инспекторы мафиози не опасны, а уж если кто-то притронется к правде, того можно и убить. Каждое из подобных убийств замыкает завеса молчания, полная тишина.