Текст книги "Автобиография"

Автор книги: Бранислав Нушич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Этот вопрос тем более интересен, что я и теперь не смогу вам на него ответить и, вероятно, никто из нашего поколения, так же, как из предшествующего и из последующего, не сумеет этого сделать.

Есть еще в природе такие явления, которые, несмотря на все усилия науки, до сих пор не познаны человечеством. К таким относятся некоторые световые, психологические и многие другие явления. И, вероятно, к числу этих явлений, которые так и останутся загадкой для человечества, относится и то, каким образом я, несмотря на все преграды, преодолел математику и получил аттестат зрелости.

И все же математике как науке я бы хотел выразить здесь свою глубокую признательность. Ведь это она дала нашей молодой литературе много замечательных талантов, а нашему молодому театральному искусству – целый ряд знаменитых артистов, которыми оно гордится и по сей день. Если бы не было математики, все эти талантливые люди, теперешние поэты и артисты, продолжили бы свое учение и, может быть, стали бы большими и уважаемыми чиновниками.

Один из наших лирических поэтов в школе не мог решить даже такую простую арифметическую задачу: если зарабатываешь в день пять динаров, а тратишь двадцать, то какова будет разница к концу месяца? И эту задачу ему не удалось решить на протяжении всей жизни.

А один знаменитый трагик, которому удалось добраться до выпускного класса гимназии и вкусить высшей математики, до сих пор еще ведет трагическую борьбу с неизвестными и мнимыми величинами.

Как видите, и математику есть за что хвалить.

Физика и химия

Не знаю, можно ли считать физику и химию компаньонами и следует ли на фирменной вывеске их имена писать рядом, но я сейчас помню некоторые определения, которые относят их к одной группе естественных наук, целью которых является изучение законов природы. Эти два предмета всегда были для меня одинаково непонятны и причиняли мне такие мучения, что я уже тогда считал их сестрами – старыми девами, ненавидящими все, что хочет жить, и созданными специально для того, чтобы отравлять молодость.

Мне казалось, что физика – это наука, задача которой состоит в том, чтобы здравые суждения о самых известных и простых явлениях, с которыми ученик приходит в школу, так запутать и усложнить, чтоб ученик, до этого вполне здраво рассуждавший о них и понимавший их, после изучения физики перестал понимать эти явления.

Я, например, как и все мои товарищи, очень хорошо знал, что такое свирель: деревянная дудка, которая издает звуки, если в нее дунешь. Такое объяснение просто, хорошо и ясно. Однако с точки зрения физики это не так. Физика утверждает, что «при введении воздуха в какую-либо длинную или короткую пустотелую трубку воздушная струя попадает в узкий канал в верхней части свирели и, ударяясь об острые края отверстия, делится на две части. Одна часть воздушной струи выходит из свирели сквозь малое отверстие, а другая возвращается в трубку и производит сгущение воздуха. Этот сгущенный воздух препятствует проникновению новой струи в трубку. Когда же этот воздух расходится по всей трубке, в ней наступает разрежение воздуха, после чего путем непрерывного введения воздуха опять создается сгущение. Полученная таким образом длинная звуковая волна вместе с новыми, образующимися в результате непрерывного введения воздуха в свирель, создает именно те звуковые комплексы, которые мы слышим.

Эти волны имеют известную длину и скорость распространения, по которым можно определить высоту тона».

Ну, а теперь, положа руку на сердце, признайтесь сами, разве после такого объяснения найдется хоть один человек, который сможет сказать, что такое свирель?

Но, говорят, перед наукой следует преклоняться, каждое ее слово считать мудростью, поскольку именно науку должно благодарить человечество за свои большие успехи, а особенно ту науку, которая, будучи примененной на практике, принесла людям много пользы. Науку нужно не только уважать, но и популяризировать, чтобы она проникала в самые широкие массы и уничтожала невежество. Все это хорошо и правильно, но представьте себе учителя физики, который, сгорая от желания популяризировать науку в самых широких кругах, приедет в село и застанет там, скажем, в воскресенье в полдень хоровод вокруг парня, играющего на свирели. Учитель, скажем, подходит к парню, который знает свою самодельную дудку вдоль и поперек и даже чувствует ее душу, подходит он к нему и говорит:

– Слушай, на твоей свирели длинная звуковая волна отражается недостаточно!

– Ты о чем это? – спрашивает парень.

– Да вот кажется мне, что волны, образованные в результате интерференции, не имеют достаточной длины.

Я не знаю, что бы ответил на это сельский музыкант и те, кто собрался вокруг него, но уверен, что староста непременно вызвал бы двух жандармов, чтобы они связали этого несчастного, сбежавшего из желтого дома.

Но не думайте, что только свирель получила такое объяснение. Боже сохрани! В учебнике физики точно так же объясняются и все другие предметы и явления, о которых каждый из нас до школы имел вполне ясное и четкое представление. Вот, например, юла, с которой мы, дети, так весело забавлялись; ведь и она, после того как я услышал о ней на уроке физики, настолько мне опротивела, что я не мог больше на нее смотреть. Раньше я знал, что юла – это деревяшка, заостренная книзу и расширяющаяся кверху. Под ударами кнута она забавно вращается вокруг своей оси, а стоит только пропустить один удар, как она валится набок, как пьяная. И вот это простое и ясное представление о юле физика окончательно запутала, заставив меня выучить напамять, что «такого рода тела находятся в равновесии, если момент конусного объема равен моменту полукруга. Оба момента рассчитываются от точки соприкосновения с поверхностью».

И помню, позднее, когда я видел мальчишек, играющих с юлой, я, как человек уже знакомый с физикой, очень жалел их.

«Ах, ребятки, – мысленно повторял я, – как мне вас жаль! Как мне вас жаль!»

И так подмывало сказать им:

– Милые мальчишки, как опротивела бы вам эта невинная игра, если бы вы знали, что в равновесии юла бывает только тогда, когда момент конусного объема равен моменту полукруга!

Или, скажем, разве есть на свете что-нибудь проще маятника? Дети получают представление о нем еще с пеленок, когда над колыбелью им подвешивают на веревочке какую-нибудь игрушку. Игрушка качается, а ребенок следит за ней глазами и забавляется. Когда он немножко подрастет, он этим приспособлением забавляет кошку: привяжет клочок бумаги на веревке к дверной ручке, а кошка его лапой раскачивает туда, сюда. А как мы, дети, в доброе старое время любили смотреть на маятник старых стенных часов, а сколько раз мы играли с тряпкой, подвешенной возле школьной доски. Я уж не говорю о том времени, когда мы забирались на церковную колокольню, цеплялись за веревку и целыми днями раскачивали церковный колокол. Все это мы вкладывали в понятие маятника. Конечно, это было очень элементарное понятие: маятник – это то, что висит и качается, но для нас все в нем было ясно и понятно.

И вот, чтоб запутать это ясное представление, появляется физика и заставляет вас выучить следующее:

1. Период колебаний маятника обратно пропорционален квадратному корню ускорения земного притяжения;

2. Ускорение в различных точках равно длине секундных колебаний;

3. Для одного и того же маятника в различных точках произведение корня квадратного из периода колебания на ускорение есть величина постоянная, и она равна произведению периода колебания на корень квадратный из ускорения;

4. Частота колебания во всякой точке на пути маятника есть величина постоянная;

5. Число колебаний возрастает в арифметической прогрессии, в то время как амплитуда колебаний уменьшается в геометрической прогрессии.

Ну, вот, пожалуйста, прошу вас, скажите сами: разве после такого объяснения вам не опротивеет не только маятник, но и вообще все, что качается?

Однако, если вы думаете, что это все, то вы опять ошибаетесь. Чтоб окончательно все запутать, физика делит маятники на несколько видов. Если бы вас спросили, какие бывают маятники, вы не задумываясь ответили бы:

– Маятники бывают у стенных часов, на пасхальных колокольчиках, на церковных колоколах и так далее.

Но физика говорит:

– Нет, ничего подобного! Маятники прежде всего делятся на математические и физические маятники, кроме того существуют: возвратные маятники, затухающие, бифелерные, торсионные, дифференциальные и, наконец, периодические маятники.

А самой главной причиной, заставившей нас возненавидеть физику, было то, что вся она состоит из a, b, c. Нет ни одного закона, ни одного правила, в котором не было бы a, b, c; нельзя выучить ни одного правила, без того, чтоб тебе на шею не сели эти a, b, c. И уж, разумеется, если ты выучишь основное правило, то обязательно срежешься или на a, или на b, или на c, так что эти a, b и c были своего рода засадой, мимо которой нельзя пройти.

– Что такое клин? – спрашивает учитель.

– Клин – это трехсторонняя призма, которая одним своим концом вставляется между двумя поверхностями, чтобы их разъединить! – отвечаешь слово в слово по учебнику. Но это еще не все, учитель лишь заманивает тебя в засаду и теперь ставит вопрос:

– А какие могут быть случаи при действии поверхности на клин?

– Могут быть такие случаи, – отвечаешь ты, если знаешь: – a) поверхности одинаково действуют на обе стороны клина; b) поверхности действуют только на верхнюю часть клина и c) поверхности действуют в любом направлении.

Эти a, b и c тянутся через всю физику, и учитель до того измучил нас этим тремя латинскими буквами, что мы так и прозвали его: учитель Абеце. Настолько вошли они ему в привычку, что если, скажем, я не знал урока, он выговаривал мне так:

– Ты братец: a) не знаешь сегодняшнего урока; b) не знал ни одного урока в прошлом и c) судя по всему, не будешь знать ни одного урока и в будущем. Из всего этого следует вывод: тебе нужно поставить двойку, и ты можешь садиться на место.

Что же касается родственницы физики – химии, которая в средние века называлась иначе, но, скомпрометировав себя, переменила имя, то и для нее у меня нет хвалебных слов, хотя я и далек oт желания ругать ее. Из всей химии вот приблизительно все, что человек может выучить и с пользой применить в жизни.

Гексозы – это многоатомные спирты, которые при восстановлении дают чистый алкоголь СН₂(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СН₂ОН, то есть фруктоза, сахарный маннит, альдегид: СН2 (ОН), СН(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СНО, а плодовый сахар – это альдекетоспирт: СН₂(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СН(ОН), СО₃·СН₂ОН; дигексозы – это ангидриды гексозы: С₆Н₁₁О₅ОН+НО. С₆Н₁₁О₅ – Н₂О = C₆H₁₁O₅O. С₆Н₁₁О₅ – это обычный сахар, ангидрид плодового и фруктового сахара.

мальтоза – это ангидрид фруктового сахара и галактозы:

Дигексозы – ангидриды твердые, но при кипячении в кислой среде гидролизуются на две гексозные молекулы:

С₆Н₁₁О₅О·С₆Н₁₁О5 + Н₂О = С₆Н₁₂О₆ + С₆Н₁₂О₆.

А полигексозы – это ангидриды гексозы: nС₆Н₁₂О₆ – nН₂О = (С₆Н₁₀O₅), и поэтому и они гидролизуются в гексозы:

(С₆Н₁₀O₅) + nН₂О = nС₆Н₁₂О₆.

Беспокойство о здоровье моих читателей не позволяет мне приводить еще какие-либо примеры из химии.[26]26
  Не стоит использовать «Автобиографию» и в качестве справочника по химии.


[Закрыть] Но думаю, этого достаточно, чтоб убедить их в том, что химия – наука полезная, поскольку даже эта маленькая лекция, по моему мнению, с пользой для дела могла бы быть применена в жизни, например в качестве радикального средства для уничтожения чиновников. Всем известно, что чиновников развелось очень много и что очень трудно найти средство, с помощью которого можно было бы освободить государство от этого бремени. В то время как на основании постановлений и законов одних чиновников увольняют, народные депутаты, шефы клубов, тетки и патронессы проталкивают на службу новых чиновников, и борьба за сокращение количества чиновников становится похожей на очистку вагонов государственных железных дорог от клопов: в то время как дирекция уничтожает старых паразитов, пассажиры, ночевавшие в гостиницах, приносят в вагоны новых. И, конечно, ясно, что необходимо более эффективное дезинфекционное средство для уничтожения чиновников, а таким средством, вероятно, могла бы быть вышеприведенная лекция из области химии. Можно было бы приказать всем чиновникам выучить лекцию наизусть, а тех, кто не сумеет этого сделать, дисквалифицировать и уволить с государственной службы. Таким образом, девяносто процентов государственных служащих перестали бы обременять государственный бюджет.

Но грешные чиновники и без того погрязли в заботах, так что грешно бы было взваливать на них еще и это. Для начала я использовал бы эту лекцию только при отборе кандидатов в народные депутаты, или при назначении на посты государственных советников, или лучше всего для подбора епископов. Вряд ли кто-либо позарился бы на эти места, если бы узнал, что ему нужно будет выучить такую напасть. Ну, а уж если мое предложение неприемлемо, то по крайней мере следовало бы потребовать, чтобы эту лекцию выучили все те члены совета по просвещению, которые составляют учебные программы для школ.

Закончив урок, учитель указал на меня пальцем и сказал:

– Готовься, на следующем уроке я тебя спрошу.

Меня точно громом поразило, и я почувствовал себя так, словно меня только что приговорили к смерти и сообщили день и час предстоящей казни, в то время как обычно осужденный на смерть не знает этого и до последней минуты тешит себя надеждой на спасение.

Грустные и мрачные мысли одолели меня, но я даже и не пытался штудировать проклятую лекцию. Зачем попусту тратить время. Уж лучше пойти в полицию и попросить защиты, или обратиться в Общество защиты животных, или, может быть, уйти в гайдуки? Размышляя таким образом, я пришел к мысли, что следует написать учителю Абеце небольшое, но очень учтивое письмо, и написал его так:

«Уважаемый господин учитель,

лекцию о гексозах, которые суть не что иное, как многоатомные спирты, при восстановлении дающие чистый алкоголь, и все, что вы рассказывали о маннитовых альдегидах и кетонах, а также и о всех дигексозах, которые суть ангидриды гексозы, я не выучил, так как СO₆₄(ОН) СО(ОН), О₇₂Н₁₁₂ОН + НО, С₃₆Н₆₀₆O₁₇ = С₁₄СН(ОН) О₄₆ OC₅₂Н₃₄₈. Вероятно, вы поймете меня, так как СН(ОН) СН(ОН) СН(ОН), ОН + СН₂О₅ = С₁₈Н₂₇О₇₂ + С₃₂Н₁₇O₉. И поэтому прошу вас простить меня.

Ваш несчастный ученик.

СН(ОН) СН(ОН) +С₁₄О₇₂ = O₁₉Н₃₂ОН».

Я надеялся, что мое письмо если и не растрогает учителя, то по крайней мере явится для него головоломкой, ни в чем не уступающей той, которую он задал мне своей лекцией. Но письма я не отослал. Я решил пойти на урок и, как истинный спартанец, спокойно, без волнения, не сказав ни единого слова, сложить свою голову. Так оно и произошло: я погиб, но не проронил ни единого слова.

Мертвые языки

Живыми остатками давно исчезнувших народов римского и эллинского являются рассованные по разным гимназиям учителя древнегреческого и латинского языков. Если бы Цицерон и Тацит, Гомер и Демосфен, Тит Ливий, Сенека, Марк Аврелий, Овидий и другие не написали несколько школьных упражнений, которые веками вбивают в головы молодого поколения, то эти остатки древних римлян и эллинов – учителя латинского и древнегреческого языков – давно бы уже совсем вымерли.

Латинский и древнегреческий языки считаются теперь мертвыми языками. Но я и до сих пор не могу уяснить смысл понятия «мертвый язык». Я понимаю, что язык может исчезнуть, а народ продолжает жить, но чтобы исчез народ, а язык остался, это выше моего понимания. Да и к тому же вы только представьте себе, язык живет под именем «мертвый»! Ну что это за профессия – преподаватель мертвого языка. Кому, кроме самого преподавателя, нужен этот мертвый язык? О нем нельзя упомянуть, например, в послужном списке, написав, скажем, в соответствующей графе: «Кроме родного, владеет и мертвыми языками». Им нельзя пользоваться и в повседневной жизни, потому что абсолютно никакого проку не будет, скажем, от такого объявления: «Молодой, способный мужчина, знающий помимо родного и один мертвый язык, ищет и т. д.».

А вместе с тем, как вы, вероятно, сами уже заметили, преподаватели мертвых языков глубоко убеждены, что вы послали своих детей в школу только для того, чтобы они овладели мертвыми языками. По их мнению, все другие науки имеют второстепенное значение и единственно необходимым в жизни является знание латинского и древнегреческого языков, все же остальное совершенно излишне. Что с того, что вы умеете читать и писать, что с того, что вы умеете складывать, вычитать, умножать и делить, если вы не знаете бесед Антония, филиппик Демосфена и философии Демокрита (так называемого чудака-философа).

Имамы – проповедники корана – гораздо снисходительнее в этом отношении. Если у них молодой послушник не знает напамять какую-нибудь молитву, ученый имам возведет очи к небу и скажет:

– Да умудрит тебя аллах, да заставит он тебя выучить эту молитву!

А если учитель латинского языка обнаружит вдруг, что ты не можешь повторить слово в слово речь Цицерона, он со злорадным удовольствием будет потирать руки, радуясь, что ты дал ему возможность в сто сорок шестой раз в течение учебного года повторить: «Quosque tandem abutere, Ристо Януч, patientia nostra».[27]27
  Доколе же, наконец, ты будешь, … испытывать наше терпение? (лат.).


[Закрыть]

Следует знать, что без цитат учителя латинского языка не могут говорить даже о самых обыкновенных вещах. Если, например, наш учитель пытался вразумить нас прилежнее учить его предмет, то он говорил примерно так:

– Смотри, что делаешь, ибо quilibet fortunae suae.[28]28
  Каждый – (творец) своей судьбы (лат.).


[Закрыть] Ты должен примерно учиться и работать, ибо nоn volet in buccas tuas assa columba.[29]29
  Не залетит тебе в рот жареная голубка (лат.).


[Закрыть] Ты должен думать, что говоришь, а не quidquid in buccam,[30]30
  Все, что в голову (ни взбредет) (лат.).


[Закрыть] ибо следует знать и запомнить, что все это пригодится тебе в жизни – nоn scholae sed vitae discimus![31]31
  Мы учимся не для школы, но для жизни (лат.).


[Закрыть]

В другой раз, разбирая вопрос о нашем поведении, он, бывало, говорил нам: «Зачем тебе хорошая оценка, если ты все равно никудышный человек. Qui proficit in literis et deficit in moribus, plus deficit quam proficit!»[32]32
  Кто преуспевает в науках, но отстает в добрых нравах, – скорее отстает, чем преуспевает (лат.).


[Закрыть]

Но мы не внимали советам учителя, так как не понимали их, а нельзя же было требовать, чтобы мы заглядывали в словарь и их переводили.

Стоило посмотреть, с каким садистским удовольствием нас загоняли в непроходимое болото латыни. Иногда учитель даже протягивал нам руку, чтобы завести поглубже. Заведет в самую трясину, сам выберется и, улыбаясь, смотрит, как мы тонем.

А посмотрели бы вы, какой радостью озарялось его лицо, когда ему удавалось дотащить нас до второго склонения или до третьего спряжения. Третье спряжение – это самое гиблое место во всей латинской грамматике, и преодолеть его труднее, чем переплыть Ла-Манш. Вероятно именно из-за этого спряжения и вымерли древние римляне, вынужденные пользоваться латинским языком. Подобно тому как целые народы вымирали от чумы и холеры, латинский народ вымер от accusativus cum infinitivo[33]33
  Винительный падеж с неопределенной формой (лат.) – название латинской синтаксической конструкции.


[Закрыть] и спряжения глаголов в перфекте.

В средние века, во времена известной инквизиции, consecutio temporum[34]34
  Последовательность времен (лат.) – название латинского синтаксического правила.


[Закрыть] была одним из самых страшных орудий пытки. Придет, бывало, монах-тюремщик к Великому инквизитору на доклад, а тот его спрашивает:

– Жив еще дон Мигуэль Фернандес граф Сакраменто?

– Да, жив.

– А признается ли он, что предавался богоотступничеству?

– Нет, не признается.

– А распинали ли его на колесе?

– Да.

– А держали ли его голые пятки над раскаленной жаровней?

– Да.

– А вгоняли ли ему иголки под ногти?

– Да.

– А вливали ли ему горячее масло в глотку?

– Да.

– И он все еще не признается?

– Нет!

– Тогда, – кричал разгневанный инквизитор, – да простит меня бог, но я вынужден прибегнуть к последнему средству, чтобы изгнать дьявола упорства из этого еретика. Дайте ему пассивную конструкцию аккузатива cum infinitivo третьего спряжения, и если он назовет формы перфекта и супина, то ему все простится, и он получит свободу!

Так было в древние века, но и в наши дни случается нечто подобное. Когда в Германии после нескольких лет войны стал ощущаться недостаток продуктов питания, когда немецкие ученые вполне серьезно занялись проблемой получения хлеба из бумаги, один немецкий экономист предложил заставить всех военнопленных – а их было очень много – учить третье спряжение перфекта, чтобы их поубавилось. Но это предложение было отвергнуто немецким верховным командованием, считавшим, что в таком случае солдаты противника будут сражаться гораздо упорнее, ибо лучше уж погибнуть на поле боя, чем умереть при попытке выучить третье спряжение в перфекте. И кайзеровское правительство высказалось против применения столь варварского способа уничтожения людей, опасаясь, что это восстановит против Германии всю мировую печать.

А насколько эта мера действительно бездушна, прежде всего можно судить по тем тяжелым последствиям, которые оставляет на нашей молодежи изучение латинского языка. Нельзя без содрогания смотреть на детей, осужденных изучать латинский язык. С губ их давно уже исчезло всякое подобие улыбки, щеки побледнели, в глазах потухли веселые искры, глубокие морщины избороздили их лбы. Даже во сне они шепчут: fallo, fefelli, falsum; tango, tetigi, tactum.[35]35
  Основные формы латинских глаголов «ошибаться» и «касаться».


[Закрыть]

Такие дети – настоящая напасть в родительском доме, ибо они зубрят латынь вслух изо дня в день, из ночи в ночь, из месяца в месяц. Волей-неволей все в доме переходят на латынь. Отец вдруг перестает употреблять испытанные веками прекрасные национальные ругательства и начинает ругаться по-латыни не только дома, но и в кафане, особенно когда ему не везет в карты. Мать, штопая чулки, напевает послания Овидия на мотив сербских народных песен, а служанка стирает белье в ритме классического гекзаметра и, нарезая лук, выводит нежные арии из «Пирама и Фисбы».

А какое волнение охватывает всех домашних накануне экзамена! Родители не спят ни днем, ни ночью, пряча ружья, кухонные ножи, соду, известь и другие смертоносные средства. Кому хочется, чтобы из-за проклятой латыни от родного дитяти осталась только посмертная записка: «Дорогие родители, я любил жизнь, но латинский язык вогнал меня в гроб. Бог уничтожил древних римлян и не мог простить им, что они выдумали такой язык. Прощай, мама, и береги моих братьев и сестер от латинского языка!»

Так обстоит дело с теми, кто проваливается на экзамене, но не лучше и тем, кому удается его выдержать. Обычно у них такой вид, будто они перенесли воспаление легких в очень тяжелой форме и никак не могут оправиться от осложнений. Справедливости ради и из чувства человеколюбия давно бы следовало создать специальный курорт для всех выдержавших экзамен по латинскому языку, так сказать, латинский курорт, с холодным душем и усиленным питанием, который мог бы вернуть учеников к жизни.

Размышляя на эту тему, я всегда задаю себе один и тот же вопрос, почему бы «Обществу защиты беспризорных детей» не взять под свою защиту и детей, осужденных сдавать экзамен по латинскому языку. Общество могло бы, например, издавать красочные плакаты наподобие тех, которые призывают бороться с пьянством. На них можно было бы нарисовать сгорбленного молодого человека с испитым лицом и угасшими глазами; пусть бы одной рукой он схватил себя за волосы, а в другой держал пистолет. Под таким рисунком можно было бы крупными, бросающимися в глаза буквами написать: «Не учи латынь!» Плакаты можно было бы расклеить в самых людных местах: на вокзалах, в ресторанах, на базарных площадях, в вестибюлях и фойе общественных учреждений и вообще везде, где они, привлекая всеобщее внимание, могли бы заставить людей остерегаться этой смертельной опасности.

Но не думайте, что я говорю об этом только от имени тех, чья юность была омрачена латынью. Нет, я говорю об этом прежде всего потому, что сама жизнь убедительно доказывает совершенную ненужность мертвых языков. Я внимательно следил за теми, кому удалось сдать экзамен по латинскому языку и кто бы мог с пользой применить свои знания в жизни на основе этого nоn scholae sed vitae discimus. Меня интересовало, много ли латинских слов и выражений осталось в их памяти и много ли из того, что им удалось запомнить, они применяют на практике.

Один бывший начальник округа, которого трижды увольняли и четырежды ложно обвиняли в мошенничестве, рассказывал мне, что в своих жалобах и прошениях он очень успешно употреблял одну-единственную латинскую фразу, которую помнил: «Fiat justicia, pefeat mundus!».[36]36
  Да свершится правосудие, даже если при этом погибнет мир (лат.).


[Закрыть] Один адвокат признавался мне, что из всей латыни он помнил только слова из сатир Персия и каждый раз, набивая свои карманы адвокатским гонораром, шептал: «О, quantum est in rebus inane!».[37]37
  О, сколь ничтожны дела (земные) (лат.).


[Закрыть] Один бывший министр, павший на политической арене так же храбро, как его предки на Косовом поле, будучи уличенным в совершении семи отвратительных махинаций, со вздохом сказал, что из латинского он помнит только одну фразу: «Sic transit gloria mundi!».[38]38
  Так проходит земная слава (лат.).


[Закрыть] Один боевой командир, переведенный в интенданты, постоянно твердил: «Quintili Varre, redde mihi legiones!».[39]39
  Квинтилий Варр, верни мне легионы (лат.).


[Закрыть] Один владыка перевел известные слова Христа: «Возлюби ближнего своего, яко себя» – на латинский язык и произносил их так: «Proximus sum egomet mihi!».[40]40
  Самый близкий для меня человек – это я сам (лат.).


[Закрыть]

А один журналист сказал мне:

– Все забыл, только две латинские фразы хорошо помню, так как их очень часто приходится употреблять в статьях. Одна: «De gustibus nihil nisi bene»,[41]41
  О вкусах следует говорить только одно хорошее (лат.).


[Закрыть] а другая: «De mortuis non est disputandum!».[42]42
  О мертвых не спорят (лат.).


[Закрыть]

Однако есть все же профессии, действительно требующие знания латинского языка, которые не могут жить без латыни. К таким, не считая учителей латинского языка, относятся врачи и аптекари. Известно, например, что если ученик пятого класса гимназии, провалившись на экзаменах по латыни, не покончит жизнь самоубийством, то он обязательно станет помощником аптекаря и через некоторое время выучит столько латинских слов, что даже толченый рис будет называть не просто «толченый рис», a «Pulveris risense», и под этим названием продавать его дороже.

Что касается врачей, то моя покойная мать говорила обычно так:

– Если доктора заговорили по-латыни, значит за визит придется платить дороже.

Я и сам, по правде сказать, убедился в этом на собственном опыте. Однажды я тяжело заболел, и все родные не на шутку перепугались. Домашний доктор прописал мне какие-то горошки, пилюли и соленую воду. Меня заворачивали в мокрые простыни, проделывали со мной всякие отвратительные процедуры и вообще делали все, что вздумается. Но болезнь прогрессировала. Наконец наступил день кризиса. Доктор в то утро сказал:

– Если малыш сегодня пропотеет, то, значит, опасность миновала!

И он прописал мне новые лекарства. Однако я не потел. С каждым часом лица моих родителей становились все более мрачными. Наконец они решили созвать консилиум, и к вечеру три врача сошлись возле моей кровати. Тщательно осмотрев меня, они в один голос подтвердили мнение домашнего доктора.

– Продолжайте давать ему те лекарства, которые прописал врач, а если малыш пропотеет, значит опасность миновала. – Затем они, чтобы поразить моих родителей своей ученостью и тем самым обрести право на повышенный гонорар, перешли на латынь:

– Volete ire, collegae, ad bibendum pivae?[43]43
  Не желаете ли, коллеги, пойти выпить пива? (лат.).


[Закрыть]

– Ego praeferro ante vesper bibere aquam slivovensem.[44]44
  До вечера я предпочитаю пить сливовицу (лат.).


[Закрыть]

– Cum cucurbitis aegris ex aqua.[45]45
  Бессмысленный набор латинских слов (букв.: с плохими тыквами из воды).


[Закрыть]

И все это они говорили с таким таинственным выражением лица, что и впрямь можно было подумать, что разговор идет о моей болезни. А после того как третий произнес: «cucurbitis aegris ex aqua», – они одобрительно закивали головами, словно приняв решение, согласно которому я должен был пропотеть.

Но вопреки всем их решениям и пилюлям, которые я самоотверженно глотал, а не потел. Наконец мать в страшном испуге позвала тетку Нату, жену мыловара Стевы, и попросила ее поколдовать.

Тетка Ната принесла горшок с тлеющими углями и глиняный кувшин с водой, села возле моей кровати и давай плескать из кувшина на угли, а сама приговаривает:

– Трчак, натрчак, протрчак, кенца, венца, бенца, изыдь, злыдень, из младенца…

Дальше я ее не слушал, чувствовал только, как она протерла мой лоб, глаза и щеки, перекрестила и с головой укрыла одеялом.

И тут под одеялом, чтоб хоть как-нибудь развлечься и скоротать время, я попытался повторить теткины слова, но оказалось, что из всех ее слов я помню только одно: «натрчак». И оно мне показалось таким страшным, что мне стало не по себе. Я пытался выбросить его из головы, думать о чем-нибудь другом, читать «Отче наш», считать до пятисот, но все это не помогало. На языке вертелось лишь таинственное слово «натрчак». Я вертелся, жмурился, смеялся без всякой на то причины, но оно впилось в меня, как овод. А тут мне еще пришла в голову сумасшедшая мысль: «А что, если это слово просклонять по второму склонению». И такой навязчивой была эта мысль, что я уже не мог от нее освободиться. Но чтоб выполнить задуманное, мне пришлось приложить нечеловеческие усилия, так как второе склонение я никогда не знал. И вот я начал шептать под одеялом:

– Номинатив: натрчкус, генитив: натрчкуси, датив: натрчкусо… – И тут от напряжения меня даже пот прошиб.

Прибежала мать, стащила с меня одеяло, и лицо ее просияло от счастья.

А наутро, поскольку окончательно выяснилось, что кризис миновал, все обрадовались. Доктор был убежден, что это его пилюли отвратили несчастье, тетка Ната верила, что меня спасли ее гашеные угли, и только я один знал, что в пот меня бросило от второго склонения, и это был, пожалуй, единственный случай, когда мне пригодилось знание латинского языка.