Текст книги "В замке и около замка"

Автор книги: Божена Немцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

8

Что только не меняется в течение нескольких часов! И человеческие планы оказываются иной раз мыльными пузырями!

Совершенно другой вид имело все в замке на следующее утро после того вечера, когда все так весело развлекались. Прислуга ходила на цыпочках, не слышно было обычного шума и разговоров. Жолинкой никто не интересовался. Гости размышляли, куда и к кому бежать из замка, и им было не по себе.

Испуганная мамзель Сара ходила по комнате, укладывая свои вещи в сундук, а Иозеф рано утром был уже в городе на почте, чтобы заказать одно место в Прагу.

Что же случилось?

Госпожа фон Шпрингенфельд смертельно заболела.

Когда общество возвратилось вечером, господин Скочдополе спросил у лакея своей жены Иозефа, стоявшего у входа в замок, не знает ли он, как чувствует себя барыня, потому что после обеда ей сделалось плохо и, боясь, чтобы не стало еще хуже, она уехала домой, покинув своих гостей.

– Ваша милость, я ходил за доктором, и он только что пришел,– ответил Иозеф.

– Ей плохо?

– Не могу сказать, ваша милость. Когда барыня приехала, она вышла из кареты у ворот, прошла пешком через сад, а я стоял здесь. Она спросила меня, дома ли мамзель Сара; я ответил, что она в своей комнате и что я только что видел, как туда вошел Жак. Барыня ничего не ответила и пошла в комнаты. Долгое время было тихо, как будто там никого не было. Но вдруг раздался резкий звонок. Когда я вошел, барыня, бледная как смерть, велела мне позвать Клару и послать за доктором, что я тотчас же и сделал.

Господин Скочдополе быстро направился в комнаты. В библиотеке сидел доктор и писал рецепт.

– Как она себя чувствует, доктор, она на самом деле больна? Вы пишете рецепт?

– Нехорошие симптомы, и я боюсь, что она расхворается. Госпожа Скочдополе, вероятно, простудилась и, что еще хуже, пережила, по-видимому, глубокое потрясение. У нее сильный жар, и она все время бредит.

– Но это не холера, доктор?

– Гм, почему вы так боитесь холеры? Разве нет других смертельных болезней? – сказал доктор, глядя на рецепт.

Он дописал, господин Скочдополе позвонил, и слуга тотчас же помчался в город. А доктор быстро вошел с барином в комнату барыни. Она лежала на кровати, около нее суетилась растерянная Клара.

 – Где Сара? – спросил господин Скочдополе у Клары, и, так как барыня лежала отвернувшись, он решил, что она спит.

– Не знаю, что случилось. Ее милость не желает даже видеть Сару,– ответила Клара, пожимая плечами.

– Это ты, Вацлав? – быстро повернулась барыня.

– Я,– ответил господин Скочдополе, удивленный тем, что жена называет его по имени, которое ненавидела, считая в высшей степени простым.

– Возьми это письмо, прочти и сейчас же прими меры, чтобы моя воля была утром выполнена. Ты сделаешь это?

– Ты и так знаешь, что я все для тебя сделаю. Но что с тобой вдруг произошло, что тебя так сильно взволновало?

Барыня не ответила, а доктор дернул барина за рукав, чтобы он оставил ее в покое.

– Я пойду и сейчас же выполню твое желание,– сказал господин Скочдополе и вышел в соседнюю комнату.

Там он развернул большой лист бумаги. Это было свидетельство, выданное Саре в том, что она служила горничной у госпожи Скочдополе, что она искусная камеристка и что ей можно давать соответствующие поручения. Кроме того, тут же был чек на сто дукатов серебром, которые должны быть выданы Саре вперед за полгода.

Господин Скочдополе покачал головой, задумался, затем быстро вошел в свой кабинет, подписал чек, написал еще письмецо от себя, сложил все это, запечатал и послал своему поверенному в Прагу. Когда он положил перо, его взгляд упал на портрет госпожи фон Шпрингенфельд, стоявший в дорогой рамке на столе. Он долго смотрел на него, пока глаза его не наполнились слезами.

– Другие были времена, когда я заказывал твой портрет, Катержина,– прошептал он,– мы еще верили в себя. Мы могли быть счастливы, но оба ошиблись. Прости нас, боже!

Он отер глаза, быстро встал, позвонил и приказал вошедшему Францу позвать камеристку.

Сара вошла. На ней не было ни светлого шелкового платья, ни золотых брошек, ни браслетов, а на лице никаких следов румян.

– Сара! – строго начал барон.– Уложите свои вещи, утром вы уедете с почтовыми в Прагу. Вы уволены. Вот вам адрес моего поверенного и деньги на дорогу; одновременно с вами я посылаю указание, чтобы вам уплатили жалованье за полгода вперед. Пока у вас не будет другой службы, наш дворецкий предоставит вам комнату в нашем доме. Таково желание барыни, и я передаю его вам от ее имени.

Сара пришла в ярость, но заставила себя заплакать, стала жаловаться на несправедливость барыни, даже начала рассказывать о ней всякую всячину. Но барин указал ей на дверь, строго прикрикнув:

– Ни слова больше, идите и научитесь служить честно!

В бешенстве Сара выбежала, а Франц в передней промолвил, словно про себя:

– Так всегда бывает: повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. Над тобой, мегера, поставлен крест.

Сара слышала все, но ничего не сказала. Как ведьма влетела она в свою комнату, в ярости бросилась на пол и стала плакать, и если бы могла, то избила бы в эту ночь половину обитателей замка и сожгла бы его. Она прекрасно знала, что произошло с барыней; вспомнила, как испугалась, как вырвалась из объятий Жака и чуть не упала в обморок, услышав резкий звонок барыни в то время, как, по ее предположению, та была еще в лесу.

Как только Жак тайком ушел из ее комнаты, она все привела в порядок, сняла нарядное платье, надела домашнее и побежала вниз к барыне, готовясь сказать, что ее не было дома, но госпожа фон Шпрингенфельд, бледная как полотно, со сверкающими глазами, поглядела на нее и заявила:

– Иди и не показывайся мне на глаза, я знаю все.

Сара была ошеломлена и тут же догадалась, что барыня все подслушала. Она спросила Иозефа, когда та вернулась, и догадка ее подтвердилась, так как он ответил с плохо скрываемой насмешкой:

– Она пришла в самый разгар вашего приема.

Все злило мамзель, выводило из себя, а помощи не было ниоткуда. Она злорадствовала, когда ночью началась беготня и люди шепотом сообщали, что барыне плохо, что у нее холера. Тут Сара радостно захлопала в ладоши и принялась укладывать вещи, забирая с собой многое, что ей и не принадлежало.

Перед отъездом она отправилась к Жаку проститься. Он тоже укладывал вещи и был очень раздосадован, что рухнули планы, обещавшие ему легкую жизнь. Он дал это почувствовать Саре, чем сильно огорчил ее. Услышав, что она уволена, он стал ласковее, пообещал навестить ее по возвращении в Прагу и просил остаться ему верной.

Холодно простилась Сара с домом, где вела себя так дурно и где не было ни одного человека, относившегося к ней хорошо, за исключением барыни, которой она отплатила за все черной неблагодарностью.

Узнав, что у хозяйки замка холера, гости разлетелись, как стая голубей в горохе от выстрела. Остались только два приятеля господина Скочдополе: старый майор и лесничий. Остальные под разными предлогами уехали один за другим. Господин Скочдополе никого не удерживал.

Барыне было плохо. У нее на самом деле была холера, после которой она заболела еще серьезнее. Клара и ее мать беспрерывно чередовались у постели барыни, не желая доверять уход за ней посторонним.

Калина редко и ненадолго виделся со своей невестой, но Войтех с Жолинкой часто навещали его на полях; никто не запрещал этого мальчику, и Жоли охотно бегал по дороге, был весел, ничего плохого с ним не случалось, потому что Войтех берег его как зеницу ока; мальчику было как-то жаль песика, который вдруг точно осиротел, он играл с ним, и песик не хотел оставаться без него ни минуты. Войтех брал его с собой, когда ходил к Сикоре, и туда сбегались все с насыпи, чтобы посмотреть на редкостную собачку, но они говорили, что это все-таки только пес. Дети Сикоры сравнивали его со своим шпицем, а Анинка говорила:

– Иди, шпиц, уходи, ты не такой красивый, у тебя не такие красивые уши и не такая мягкая шерсть.

– Скажи ей, шпиц, что зато Жолинка не умеет так хорошо сторожить, как ты,– защищал шпица Войтех, который любил его; они не раз вместе спали в сторожке.

Доктор приходил в замок несколько раз в день и весь свой опыт и знания направлял на то, чтобы побороть болезнь барыни, но, когда барин спрашивал, есть ли надежды на выздоровление, он пожимал плечами.

Хотя господин Скочдополе ходил со своими приятелями на прогулку, выезжал на охоту, играл в шахматы и шашки, беседовал – все же он был очень расстроен; сколько раз в день, находясь у барыни, слышала Клара в соседней комнате его шаги и всегда выходила, чтобы сказать ему, как себя чувствует больная. Долгое время ее состояние оставалось без перемен. Она лежала без сознания, но в один прекрасный день как бы проснулась от тяжелого сна. У нее, правда, отяжелели веки, и она не могла открыть глаз, члены ее были как свинцовые. Она была не в силах двинуться; но сознание к ней вернулось: она слышала голоса, различала их и, чем больше прислушивалась, тем яснее все понимала. Это были голоса Клары и ее матери.

– Иди пройдись, дитя, а я останусь здесь; ты очень бледна, как бы не расхворалась; Калина тоже боится за тебя.

– Не беспокойтесь, мамочка, я сплю сколько нужно, аппетит у меня хороший, и я не устала. Бледность моя ничего не значит. Вы старше, а спите меньше, чем я.

– Я привыкла, деточка, мне это не трудно. Сжалился бы только бог и облегчил бы болезнь барыни. Та черная (она подразумевала Сару) была для нашего дома настоящим антихристом. Между ними произошло, наверное, что-нибудь серьезное, раз барыня так разволновалась. Даже когда Сара потеряла песика, барыня не так сердилась. Конечно, много лишнего делали, но человек никогда не бывает достаточно разумен, каждый должен отвечать перед своей совестью. Я, как говорится, выкормила нашу барыню, люблю ее и молюсь, чтобы бог послал ей здоровья.

– Я тоже, мамочка. Мне жаль и барина, он ходит совсем расстроенный. Несколько раз в день приходит сюда и мальчик с собачкой. Они словно неприкаянные какие-то. Войтех хороший паренек и ухаживает за Жолинкой, как за ребенком.

– С этой собачкой все-таки не надо было так обращаться; такая греховная любовь бога не радует, и я всегда боялась возмездия. Дай только бог здоровья барыне, она поймет, что друзья не те, кто хочет, чтобы их такими считали. Видишь, как все разлетелись, когда она захворала, и этот барон, и граф Росоль...

– Не Росоль, маменька, а Росиньоль,– поправила Клара.

– Ну, это все равно, они уехали первыми, а чем они только не пользовались в доме! И только эти два старика остались с барином. Ох, этот свет, этот свет! Когда же придет доктор?

– Сейчас, маменька, ты же знаешь, что он приходит в это время. Честный он человек, маменька, очень заботится о барыне и вовсе не такой чудной и грубый, как о нем говорят.

– Не берись судить о мнении света, дитя мое, это может плохо кончиться для тебя.

– Как сказал однажды господин управляющий, люди часто нападают именно на самое лучшее в человеке.

– Да, правда, господин управляющий – почтенный человек.

Тут раздался третий голос, и барыня не могла сразу распознать – чей. Это был Войтех.

– Барин послал меня узнать, как себя чувствует барыня,– прошептал он.

– Скажи, что она спит спокойнее и дышит легче, чем ночью,– ответила ключница,

– Как я рад! Послушай, Жолинка, барыне лучше, видишь, что я тебе говорил, когда ты плакал.

– Что ты говоришь, мальчик, разве собаки плачут?

– Ну да, тетушка, плачут; папаша Сикора сказал, что плачут. Когда он однажды заболел, его шпиц ничего не хотел есть, лежал все время около постели и плакал. А как только я рассказываю Жолинке о барыне, когда мы с ним находимся где-нибудь близко от ее комнаты и он слышит, как она говорит во сне,– он всегда старается броситься к ней, но я не пускаю. Тогда он ложится ко мне на колени и плачет такими же слезами, как человек. Господин Калина тоже сказал, что собаки умные, что они преданнее, чем многие люди.

– Это правда. А теперь иди с ответом к барину, а я пойду к барыне.

С этими словами ключница откинула тяжелую портьеру, висевшую вместо двери, и вошла в комнату. Не успел Войтех уйти, как она выглянула оттуда и позвала:

– Иди сюда с песиком!

Мальчик покраснел, удивился, но вошел в комнату и остановился у двери. Войтех привык видеть барыню нарядной, всю в драгоценностях, а теперь он был поражен ее бледностью – она была бела, как его мать, а песик смотрел то на него, то на постель и сначала не шевелился, пока барыня не позвала громче:

– Жоли!

Тут только песик спрыгнул с рук Войтеха, подбежал к кровати, вскочил на нее и стал лизать барыне руку. Видно было, что он необычайно рад и вместе с тем робеет, так как барыня опять замолчала. Только когда она начала его легонько гладить, он стал вилять хвостом и прижался к ее руке.

– Как тебя зовут? – прошептала барыня.– Не могу вспомнить твоего имени.

– Не знаю,– испуганно проговорил мальчик. И он на самом деле не знал, как ответить.

Он помнил, что барыня не хотела называть его Войтехом, но во время ее болезни никто не называл его Альбертом, и в эту минуту он не мог вспомнить свое новое имя.

– Не глупи, Войтех,– сказала ключница,– разве ты не знаешь, как тебя звать?

– Войтех,– так тихо произнес мальчик, что барыня едва расслышала.

– Подойди ближе, Войтех,– сказала она, а когда мальчик подошел, спросила: – Ты хорошо смотрел за Жолинкой?

– Берег его как зеницу ока, все делал, как вы велели. С ним ни разу ничего не случилось, потому что мы всегда вместе.

– Тогда ухаживай за ним и дальше, Войтех; когда я поправлюсь, я скажу тебе кое-что,– и, потрепав песика за ушами, кивнула, чтобы мальчик ушел.

– Кларинка, барыня мне сказала – Войтех, а не Альберт, я очень рад, что не буду больше называться Альбертом,– радостно сообщил мальчик Кларе, занятой чем-то в передней.

– Иди скорее и скажи об этом барину,– зашептала Клара, и Войтех с собачкой исчезли в дверях.

– Я давно хвораю, Марьяна? – спросила больная старую ключницу.

– Довольно давно, ваша милость, третью неделю; но бог даст, теперь вы скоро выздоровеете,– ответила старуха.

– Ты и Кларка преданно служили мне, и я отплачу вам, чем могу.

– Ваша милость, зачем вы говорите об этом, ведь это наша обязанность, и мы все делаем очень охотно.

– Где Кларка?

– Готовит вам питье, ваша милость; господин доктор сказал, чтобы его не давали варить на кухню, потому что там могут сделать не так, как надо. Позвать ее?

– Позови!

Клара пришла немедленно.

– Кларка, спасибо тебе, ты хорошая девушка. Ты невеста, не правда ли?

Обе женщины удивились, откуда барыня узнала об этом, потому что они ничего ей не говорили,– а барыня, посмотрев на них, продолжала:

– Ведь я не спала и слышала все, о чем вы говорили, но у меня не было сил открыть глаза. Значит, ты выходишь за Калину?

– Да,– ответили мать и дочь.

– Оставайся еще немного при мне, а я позабочусь о твоем приданом.

В передней раздались шаги. Клара доложила:

– Это барин.

– Скажи ему, чтобы он вошел,– кивнула барыня Кларе, и та тут же выбежала из комнаты.

Как только в комнату вошел барин, Клара с матерью удалились.

Долгое время пробыл он у барыни и вышел от нее повеселевший.

С этого дня барыня стала постепенно поправляться, но доктор говорил:

– Битва еще не выиграна!

И добавлял, что после того, как барыня окрепнет, ей нужно будет уехать в теплые края. Но силы возвращались к ней медленно, она долго еще не могла вставать, а когда поднялась, ее носили в сад в кресле. Из комнаты в комнату она переходила, только опираясь на Марьяну. Она стала тихой и терпеливой, как никогда до сих пор, и была довольна всем, что делала Клара. К общему удивлению, когда Клара при одевании постаралась применить приемы Сары, барыня сказала: «Брось!» – и удовольствовалась своим естественным цветом лица, соответствующим ее возрасту, и платьями темных цветов. Когда ей случайно встречался Войтех с песиком, она играла с Жоли, но не возилась с ним и не баловала его, как прежде. К барину она относилась приветливо и, когда он называл ее Катержиной, не делала ему никаких замечаний, и казалось даже, что это имя милее ей, чем «сударыня». Она охотно разговаривала с доктором и расспрашивала его о больных. Когда он описывал жителей местечка и затем переходил к изображению человеческого общества, обрисовывая его яркими красками, когда бичевал острой сатирой пустоту и предрассудки света, клеймил тщеславие и пламенно защищал угнетенных, когда говорил, какой должна была бы быть жизнь,– многие его слова пронзали ее, как острые стрелы, но она всегда побуждала его к подобным излияниям и после его ухода подолгу сидела задумавшись.

Однажды госпожа Скочдополе попросила к себе мужа. Они долго разговаривали, и он был очень взволнован. Когда господин Скочдополе ушел от нее, он быстро направился к лесничему и майору, и лесничий немедленно уехал.

В тот же самый день пришел в замок Сикора с охапкой одежды. Барыня осмотрела ее, поговорила с портным, затем послала его к Войтеху. Уходя из замка, Сикора нес в узелке ливрею Войтеха, а у мальчика оказалась очень приличная одежда, какую он носил обычно.

Жена Сикоры с пользой употребила костюм Войтеха в хозяйстве, кроме фрака, который портной долго хранил, а затем однажды продал проходившим через город комедиантам.

Новая одежда очень понравилась Войтеху; его первой мыслью было: «Если бы меня видела мама!» То же самое он думал и в то время, когда его нарядили в ливрею, с той только разницей, что ливреи он стыдился, а серой куртке радовался. Жоли прыгал возле него, а мальчик поворачивался перед ним во все стороны. В это время в дверях появился Иозеф и позвал Войтеха к госпоже Скочдополе.

Как только мальчик вошел к барыне, Жолинка бросился к ней. В комнате никого не было, кроме Марьянки. Барыня сидела, откинувшись в кресле, в лице ее не было ни кровинки, но она была приветлива и показалась Войтеху гораздо красивее, чем раньше, когда на ней все сверкало, а платье шуршало.

– Как тебе нравится твоя новая одежда, Войтех? – первым делом спросила она его.

Войтех уверил ее, что очень нравится, подошел, поцеловал ей руку и поблагодарил. Раньше простой человек не смел целовать барыне руку.

– Тебе не надоела служба у меня и уход за Жолинкой?

– О нет, ваша милость, мы любим друг друга.

– Стало быть, ты бы хорошо берег его, даже если бы меня тут не было и я не поручала бы тебе этого?

– Было бы грешно обижать его, он хороший. Раньше он обычно ворчал на каждого нищего, но я его всегда ругал, а потом когда мы встречали кого-либо, он смотрел на меня, не натравлю ли я его, и, когда я ему говорил: «Не трогай!» – молчал. Жолинка теперь такой хороший, курицы не обидит, а если бы мне грозила опасность, он защитил бы меня. Я разделил бы с ним последний кусочек. Хотя ему не полагается, но он ест уже картошку и пьет из глиняной миски.

– А кто научил его этому?

– Это получилось само собой, ваша милость. Когда мы гуляем, он много бегает, и мы заходим к Сикоре или во двор. Жена приказчика дает немного молока в миске или Анинка Сикора – кусок картофелины, и если он голоден, то все съедает. Правда, Жолинка?

Песик подбежал к Войтеху, несколько раз повернулся возле него и опять стал кружиться около барыни.

– А ты хотел бы учиться, ходить в школу? – опять спросила барыня, улыбнувшись рассказу мальчика.

– Хотел бы,– поспешно ответил он.

– А не думал ли ты, кем бы хотел стать, когда вырастешь?

– Я думал об этом не один раз,– сказал Войтех и, опустив глаза, стал теребить полу куртки.

– Так скажи мне, кем именно? – ласково сказала барыня.

Но мальчик молчал и переминался с ноги на ногу.

Чтобы не терять зря времени, Марьянка ходила по комнате с метелочкой из перьев и обмахивала различные безделушки и статуэтки, хотя на них не было ни пылинки. Увидев смущение мальчика, она усмехнулась и сказала:

– Что, у тебя язык отсох, Войтех? Скажи, кем бы ты хотел стать: портным, каменщиком, как отец, или сапожником, или, может быть, трубочистом?

Мальчик покраснел, еще ниже опустил голову, засунул руку в карман и с трудом проговорил:

– Я хотел бы быть доктором!

На глазах у него выступили слезы и брызнули на пестрый ковер.

– Ну что же, старайся, учись и будешь доктором. Смотри только, будь таким же хорошим, честным человеком, как наш доктор,– сказала барыня.

В это время в дверях появился доктор. Услышав, о чем идет речь, и увидев сиявшего радостью мальчика, он изумленно поглядел на бледное лицо госпожи Скочдополе.

Получив разрешение уйти, Войтех бросился к Кларинке, рассказал ей, что будет доктором, а затем помчался прямо к Сикоре и, едва добежав до двери, крикнул:

– Папаша, мамаша, Анинка, Иоганка, Доротка, Вавржинек!

– Что тебе? Вавржинек в саду, куча раков! – воскликнул Сикора.

– Послушайте, барыня сказала, что я буду учиться и стану доктором. Не бойтесь ничего, если вы захвораете, я вам всем помогу! – кричал он.

– Видишь, мальчик, видишь, как тебя любит бог; это твоя мать за тебя просит,– воскликнула жена портного, и слезы радости выступили на ее глазах.

Мальчик расплакался.

– Ты станешь барином, куча раков!

– Пожалуй, и разговаривать с нами не захочешь,– заметила Иоганка.

– Вовсе нет. Наш доктор хотя и барин, но разговаривает с каждым, а я буду такой же, как он, и так же, как он, буду помогать бедным и брать деньги только у богатых и все буду делать, как он,– мне так и барыня сказала.

Войтех не пошел от Сикоры в замок. Он чувствовал большую радость, хотел обнять кого-нибудь, но сердце, которое разделило бы его чувства, руки, которые с таким жаром притянули бы его к себе, скрыла земля, и никто, никто на свете не мог заменить ему их.

– Если бы я мог сказать вам, мамочка, одно-единственное словечко и вы могли посмотреть на меня; ох, нет у меня никого на свете, как были вы! – изливал свое горе Войтех, обнимая могилу матери, и слезы градом лились на зеленую траву и цветы. Один цветочек успокаивающе смотрел на него синим глазком, и мальчику казалось, будто это глаза его матери. Когда же он спустя долгое время поднял голову, над ним сверкала яркая звезда и с колокольни доносился благовест.

И мальчику показалось, будто возле него стоит мать и, как бывало, благословив его, говорит: «Теперь иди спать».

Войтех медленно поднялся и пошел в замок. Ложась спать, он пододвинул постель Жолинки вплотную к своей, обрадовался, когда песик прыгнул к нему, положил голову рядом с его головой и, поверяя ему свои горести и желания, проговорил:

– Подожди, я сделаюсь доктором; если с тобой что-нибудь случится, я тоже помогу тебе, потому что ты хороший песик.

Шепча что-то, сиротка уснул в слезах, а Жолинка, свернувшись около него калачиком, тоже задремал.

На следующий день приехали в замок гости; возвратился лесничий, и с ним пожилая дама и мальчик, немного моложе Войтеха. Господин Скочдополе принял их радушно, мальчика с большим волнением прижал к груди. Мальчик назвал его «дяденькой» и тоже горячо обнял. Лесничий прошел в свою комнату, даму с мальчиком господин Скочдополе сам проводил в отведенные для них комнаты, чтобы потом пройти с ними к барыне, которая во время болезни позднее, чем обычно, принимала гостей. Спустя некоторое время хозяйка дома передала, что ожидает их. Дама сказала мальчику:

– Сейчас мы пойдем к новой тете, Эмиль, относись к ней так же, как ко мне, чтобы она так же полюбила тебя, как я. Она хорошая и добрая, и тебе будет здесь хорошо.

Мальчик ничего не ответил, взял старую даму за руку и сказал:

– Но что будет, если тетечка не понравится мне так, как вы? Тогда я не смогу ее так же любить.

– Увидишь,– усмехнулась старая тетя, и они пошли к новой.

Лесничий сопровождал их.

Госпожа Скочдополе ожидала их, доктор стоял в нише у окна. Когда Иозеф открывал дверь, господин Скочдополе просительно взглянул на жену. Она хотела подняться, но не смогла: ей не позволили слабость и волнение. Очень приветливо, как со старинными знакомыми, которых давно не видела, поздоровалась она с гостями. Когда же дама, взяв мальчика за руку, представила его: «Это Эмиль» – и мальчик взглянул на нее такими глазами, которые за минуту перед этим просительно смотрели на нее, и она увидела в его лице родственные черты, улыбка удовлетворения пробежала по ее лицу, и, прижав к себе мальчика, она тихо проговорила:

– С этого дня ты наш сын!

С глубоким вздохом облегчения взял господин Скочдополе Эмиля за руку и сказал:

– А ты должен также очень полюбить мамочку!

– Это моя новая тетечка? – спросил мальчик.

– Я хочу, чтобы ты называл меня «мамочка», а дядю «отец», если ты наш сынок.

– Я буду любить и называть вас так, но и вы должны полюбить меня – так сказала тетечка! – воскликнул мальчик и, увидев стоящего на полке красивого бронзового коня, тотчас же попросил:

– Сними мне, пожалуйста, отец, этого коня, чтобы я лучше мог рассмотреть его, хорошо?

– Это конь мамочки,– ответил барин.

– Позволь, мамочка, пожалуйста.

– Хорошо, и возьми его в свою комнату, только следи за тем, чтобы он всегда оставался таким же красивым,– ласково сказала госпожа Скочдополе.

– А нельзя ли покрасить его в черный цвет? – спросил мальчик.

– Зачем? – удивились тетя и лесничий.

– Зеленых коней не бывает, а он зеленый. Лесничий и старая тетя хотели сделать ему выговор, чтобы он не переделывал всего по-своему, но у господина Скочдополе заблестели глаза, а барыня улыбнулась. Тут его взял под защиту доктор, он отговорил мальчика перекрашивать коня, рассказал ему о Войтехе и Жолинке, и Эмиль тотчас же попросил разрешения пойти к ним. Доктор сам проводил его.

Остальные долго еще сидели вместе, погруженные в серьезную беседу. Когда же посторонние ушли, господин Скочдополе наклонился к руке своей жены и промолвил взволнованно:

– Я никогда не забуду этого, Катержина, распоряжайся мной, я твой слуга.

– Не нужно, Вацлав, мой самый искренний друг,– ответила она, пожимая ему руку.

Так закончился первый визит Эмиля к барыне, к которому господин Скочдополе готовился много лет и на который жена не хотела давать согласия, хотя он так давно добивался этого.

Эмиль и Войтех, а также Жолинка быстро подружились, но песику Эмиль нравился не так, как Войтех. Войтех не осмеливался проявлять свои чувства к мальчику, так как по всему замку быстро распространился слух, что Эмиль сын родственника барина и что он будет когда-нибудь его наследником. Все в доме только и думали о нем, полюбили его и говорили друг другу:

– Он так похож на барина, как две капли воды, нельзя скрыть, что он из рода Скочдополе.

Старая ключница прекрасно знала всю историю и могла бы рассказать, чей это сын – брата или сестры, но она молчала. Только когда Войтех спросил ее однажды, есть ли у Эмиля мать, она сказала:

– Она умерла, когда родила его.

– А отец?

– Умер, когда он родился,– коротко ответила ключница.

«Ну вот,– думал Войтех,– он даже не может тосковать по мамочке, он не знал ее».

Госпожа Скочдополе медленно поправлялась, время отъезда в Италию было уже назначено. Господин Скочдополе и Эмиль уезжали вместе с ней, а для услуг барыня брала с собой Марьянку, к которой очень привязалась и которая охотно согласилась на это, так как видела, что нужна барыне. Но до отъезда случилось еще много происшествий.

Во-первых, барыня письменно назначила определенную сумму на воспитание и дальнейшее обучение Войтеха, которую в случае ее смерти должны были ежегодно выплачивать наследники. Этот документ она передала доктору. А тысячу дукатов, предназначенных когда-то из тщеславия для ухода за песиком и на его пенсию, она отложила на обучение студента из неимущих обитателей поместья.

Затем вместе с господином Скочдополе они составили необходимые документы об устройстве приюта для малолетних детей и больницы на шесть коек. План стройки и оборудования был доверен доктору, а управляющий получил приказ немедленно выполнить его.

Чтобы старая ключница могла уехать с барыней и перейти затем на другую должность, наняли новую. Ключницей стала жена Сикоры. Марьянка добросовестно посвятила ее во все тайны службы и полагала, что она быстро приноровится к новой жизни. Старательная, хорошая женщина не жалела о своей лачуге, дешево сдала ее и переехала в замок, чему больше всего радовался Войтех, так как он стал побаиваться, что останется там один. А жена Сикоры, считая, что причиной благополучия их семьи является не она, а Войтех, ухаживала за ним и берегла как зеницу ока, а оставшийся у Войтеха Жолинка постоянно получал на закуску особые лакомства. Когда же Войтех наказывал его, хотя барыня и не поручала ему этого, жена портного говорила:

– Ничего, мальчик, мы должны постепенно отучать его от излишеств, у него нет разума, чтобы понять, почему вчера было так, а сегодня иначе, пусть привыкает ко всему.

Так и случилось.

Госпожа Скочдополе сама хотела, чтобы Войтех оставался при Жолинке, «этом невольном спутнике стольких огорчений».

– И стольких радостей,– добавлял доктор.

А что стало с Кларинкой?

Она одевала барыню и неустанно преданно служила ей. Но в один прекрасный день Клару одели, причесали и вплели в ее волосы зеленый венок, затем она с женихом встала перед матерью и заплакала. Ее благословила мать, потом барыня, и все пожелали ей счастья – в тот день не было ей равной.

Поехали в церковь, потом состоялся вечер, на котором присутствовали самые близкие друзья, а слуги танцевали во дворе и пили за здоровье нового объездчика и его жены.

Все веселились, и барыня, казалось, тоже. Господин управляющий, на котором был новый сюртук, сшитый Сикорой, дал зарок никогда больше не заказывать костюмов в Праге, а когда он шел из замка, долго не мог попасть к себе домой, что с ним редко случалось.

Только невеста и жених ели и пили мало, и все же голода не чувствовали.

А что же городские дамы?

В тот день все мужья жаловались в трактире, что обед пригорел, а их жены от души желали иметь по десять глаз и по двенадцать языков, чтобы понять и обсудить все новости. Но новостей была гора, и пока они не преодолели ее, сколько им пришлось потоптать земли у церкви и потрещать за кофе! Какие это были новости! Они лежали перед ними, как пряжа, которую можно было сучить, мотать и распутывать: например, Кларина свадьба, болезнь барыни, происшествие с Войтехом, отъезд барыни и новый забор – все это было ясно как белый день, но дамам не давал покоя запутанный клубок, в котором им не удавалось найти главную нить. И не только это! Главное – Эмиль. Чей он сын? Почему ушла Сара? Почему не вернулись гости? И, наконец, чем объяснить такое хорошее отношение к чудаку доктору? И зачем, для чего и почему он получил в руки документы? Конечно, им нужно было узнать еще многое: сколько рубашек, панталон, лифчиков и тому подобных вещей получила в приданое от барыни Клара, имеется ли у нее какое-либо серебро и фарфор, были ли заранее вышиты рубашки и какие будут у нее занавески на окнах, у какого столяра она купит мебель; умеет ли она готовить, какая у нее будет служанка, не поссорится ли она с мужем через неделю. Это были вопросы, стоявшие в порядке дня, и беда заключалась в том, что дамы не могли прийти к согласному решению их.