Текст книги "По следам золотого идола"

Автор книги: Борис Зотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

ЗАПИСЬ 1

– У тебя, Василь, уже есть опыт обращения с этой таратайкой, тебе и карты в руки! – почтительно сказал президент фирмы, заталкивая в лодку топор, ружье, лопаты и тощий рюкзак с харчами. – Только, умоляю, не гони, не дай бог обломать винт или что-нибудь в этом роде. Как еще Павел нам доверил!

– Народ здесь отличный, что и говорить, – ответил я, запуская двигатель, – с себя снимут и отдадут, коли надо.

Члены фирмы, собравшись на берегу, наперебой давали разные советы.

– Ну, ни пуха ни пера!

– К черту, к черту! – Прогрев движок на малых оборотах, я резко повернул рукоятку газа, и катер лихо прыгнул вперед. Погнали!

На полной скорости, спугнув зазевавшуюся ондатру и показывая класс вождения, мы взяли первый поворот, обогнув обжитый нами холм. Слева промелькнула шатровая церковь с отливающими серебром маленькими главками и перекрытыми "бочками"-пристройками. Здесь малослободское кладбище, изрядно запущенное, но очень живописное. Наряду с краснофанерными современными обелисками, там было множество деревянных, безо всякой планировки поставленных крестов и даже остатки старинных северных срубов.

Справа и спереди, светя почти нам в лицо, поднималось ослепительно яркое солнце. Небо было такого пронзительно голубого цвета, который я увидел, наверное, впервые. Ни пыли, ни водяных паров – это был воздух как таковой, без всяких примесей, и от этого потоки солнечного света, которые затопили землю, казалось, все красили в голубой цвет: и траву, и сосны, и песок, и пенные "усы" нашего резвого катера. Это было удивительное голубое утро.

Я постепенно все круче и круче забирал рукоятку газа. Наш катер уже не плыл, а летел по гребням мелких волн, и тонкое пластиковое днище глухо гудело от их ударов.

Андрей укоризненно покосился: впереди был крутой, почти под прямым углом, поворот. Я сбросил газ почти вовремя и на пределе, но взял поворот. Пашкин самодельный катер – посудина коротенькая, но широкая. Он не склонен к опрокидыванию при разворотах на скорости, но его, как блин, довольно сильно заносит.

Мы прошли нормально, хотя и самым берегом, и я облегченно вздохнул. Не сели, и то ладно! Ну, что делать, если я неисправим: я не могу долго делать одно и то же, сосредоточиться на чем-нибудь практическом, меня тянет вечно в облака. Воспаряю, так сказать, на крыльях мечты. Нет, надо как-то научиться бороться с проклятой рассеянностью, особенно когда находишься при исполнении.

Я повел катер собранно, строго. Когда впереди показались пенные струи порога, я сманеврировал на малом ходу так, чтобы при проходе самого опасного места не нужно было делать ни малейшего поворота, – строго по прямой. Я подкрался к порогу, как охотящийся кот, и тут рванул газ до упора. Проскочили в тучах брызг идеально, и шеф прокричал:

– Делаешь успехи, старина!

– Расту! – в шутку ответил я, подмигивая.

До нашего промежуточного "варакского" лагеря оставались считанные километры, когда Андрей беспокойно начал ерзать на своем сиденье.

"Чего он, – подумал я, – идем резво, каких-то полтора часа в пути". Но шеф продолжал крутить головой.

– Чуешь? – наконец подтолкнул он меня локтем.

– Чего? Все идет нормально! Блеск!

– Неужели не чувствуешь? Гарь. Лес где-то горит!

Теперь и я ощутил запах горелого. Синева солнечного дня стала прямо на глазах меркнуть, и скоро небо затянулось мутно-белесоватой пеленой, сквозь которую солнце казалось ровненьким розовым кружком.

– Странно, – показал я Андрею, – первый раз вижу такое розовое солнце. Как пуговица.

– Если бы только это, я бы пережил как-нибудь. Хуже другое. Дым идет навстречу нам, и с каждой минутой все сильнее и сильнее. Пожар, видно, нешуточный.

Тут мы, как на грех, попали в шлейф едкого дыма. У меня сразу перехватило горло, и я закашлялся.

– У-у, черт, щекочет! – оправдываясь, сказал я.

– Ха, щекочет! Не то слово! Я же вижу, Василь, как ты зашелся весь. Сбавь обороты, а не то влетим в скалу или на валун наскочим.

В этот момент мы проходили как раз мимо вараки. Уж этот участок был мне хорошо знаком! Не останавливаясь, прошли мимо старой нашей стоянки и вскоре подрулили к устью нужной нам речушки. Если по Вилюге, продуваемой ветром, дым полз полосами, отдельными зарядами, то здесь, в лесу, он стоял сплошной стеной. Солнце уже совершенно не просматривалось. Стало трудно дышать, в горле словно целая пригоршня горьких пилюль застряла. Я заглушил мотор и, чтобы не повредить случайно винт, зафиксировал его в надводном положении. Андрей вытащил из кокпита короткие легонькие дюралевые весла, протянул мне одно, но вдруг застыл в этой позе, не выпуская из руки блестящей лопасти.

– Слушай, а ведь, пожалуй, придется отказаться от идола, – сказал он, испытующе глядя на меня, – видишь, что творится? Нужно поворачивать оглобли. Погорим в буквальном смысле.

Эта мысль показалась мне крамольной: как так, быть рядом с разгадкой тайны, после всего перенесенного и пережитого, и отступиться? Как показаться ребятам, с какими глазами? Нет, благодарю покорно! После того случая – с лодкой дяди Сергеева – я был морально подготовлен не только к тому, чтобы глотать дым, я полез бы и к черту на рога!

– Что ты, Андрей? Неужели уходить, когда осталось-то всего ничего? Ну, час туда, час там... В конце концов, если прижмет огонь, дадим деру.

– Я был как-то на пожаре. Горел обыкновенный крестьянский дом несколько десятков бревен. У меня в пятидесяти шагах брови обгорели, представляешь? Нет, старик, верховой таежный пожар, бывает, прет, как паровоз; уж коли накроет, не убежишь.

– В этом районе совсем недавно шел дождь. И Сергеев говорил, что здесь кругом болота, наверное, горит где-то севернее, – стоял на своем я.

– Ну, болото, положим, еще не преграда верховому пожару, тут ты меня не убедил.

На нас наползло едкое облако. Мы оба закашлялись и бросились мочить носовые платки, чтобы не дышать дымом напрямую.

"Ну, не везет так не везет, – подумал я. – Как заколдовано это место".

– Давай, чего стоишь? Если идти, то в темпе! Была не была, когда-то надо и рискнуть! – закричал Андрей.

Значит, шеф проверял меня на прочность, и только!

Андрей встал на носу. То отталкиваясь ото дна, то работая веслами по чистой воде, а то и упираясь в берег, мы погнали катер к скиту. Несколько раз мы попадали в такие густые полосы дыма, что в нескольких шагах буквально ничего не было видно и перехватывало дыхание. Тогда мы бросали весла и склонялись к самой воде. Там, казалось, воздух был чище и, если втягивать его в себя через влажную ткань, не так раздражал нос и горло. В какой-то из моментов до меня, наконец, дошло, какую трудную задачу мы поставили себе! Конечно, я веду свои записи по свежим впечатлениям, но все-таки после самих событий и невольно что-то сглаживаю, что-то пропускаю. Я делаю эту запись, когда все позади, но тогда!..

А тогда было так. Построек скита с речки из-за дыма было не видно, но зрительная память хранила изгибы берега, расположение групп ближайших деревьев. С лопатами на плечах мы вышли на поляну прямо к смутно обозначившемуся силуэту церквушки.

– Вышли точно. Давай отмерять три сажени. В лопате метр десять, значит... сколько будет?

– Я уж и думать забыл. В первых классах на обложке тетрадей печатали таблицы перевода старых мер в новые, да кому нужно было запоминать? Сажень – около двух метров, следовательно... Нам же еще нужно сориентироваться по странам света, а компас-то мы не взяли! – почти закричал я – По солнцу и часам можно, я знаю: направить стрелку на солнце и разделить угол между стрелкой и цифрой "один" пополам.

– Где же мы возьмем сейчас солнце, – откашливаясь, резонно возразил Андрей, – в двадцати шагах ничего не видно. В старое время все православные церкви ставили строго по сторонам света. Алтарь на восток, кресты в плоскости север – юг. В центре алтарной стены обязательно прорезалось окошко, и во время утренней литургии священник выходил из алтаря через так называемые царские врата в сияющем ореоле солнечных лучей. Вот этим окошком мы и воспользуемся. Я встану посредине входной двери, а ты медленно перемещайся вдоль алтарной стены. Как только увижу в окно твою голову, крикну, ты замри на этом месте, как соляной столб. Это и даст нам линию запад – восток.

Найденная точка на поляне ничем не выделялась. Андрей штыком лопаты попробовал грунт и здесь, и в стороне и не обнаружил никакой разницы.

– По идее, здесь должна быть слабина в земле, если копали недавно, либо осевшая со временем почва образовала бы углубление, – с сомнением покачал головой аспирант.

– А если совсем давно?

– Все равно, уж давай добивать это дело. – Он с силой врубил лопату в землю.

Я последовал его примеру. Мы обозначили участок поменьше квадратного метра и начали яростно вгрызаться в плотный красноватый, сильно нашпигованный мелкой галькой песок. Рядом с ямой начала расти куча выбранного грунта, но, когда мы углубились примерно на полметра, темп работы резко снизился: мы начали мешать друг другу. Пришлось работать поочередно. Скоро ручейки пота потекли по моему лицу, разъедая и без того опухшие от дыма и гари глаза. Андрей тоже стал дышать тяжело, со свистом втягивая отравленный воздух. Мы выкопали котлован уже по пояс, когда наползла особенно густая волна дыма.

У меня начала кружиться голова. Я стоял, опершись о лопату, и оцепенело следил за тем, как на мои ноги шваркались одна за другой все новые и новые порции рыжей земли.

Вдруг я почувствовал, что конус этой рыжей земли поплыл на меня, странно дыбясь и занимая неестественное горизонтальное положение. Я упал.

...Потом я увидел лицо Андрея прямо над собой. Он до боли натер мне виски спиртом, слегка похлопал по щекам.

– Ну как, ничего?

Вид у него был озабоченный. Я сел. Голова побаливала, как после вирусного гриппа.

– Ничего.

– Тогда в порядке. Сейчас ты сам вскочишь и пойдешь плясать. Но нам нужно спешить: огонь приближается. – Он снова прыгнул в яму и взялся за лопату. – Давай, давай, посмотри, что я нашел.

Я заглянул. Яма как яма, ничего особенного я не смог обнаружить.

– А вот, смотри сюда! – Андрей показал на тонкую вертикальную линию на стенке, замеченную его опытным взглядом, – раздел! Раздел сред различной плотности. Я начал зачищать стенки и обнаружил.

– Ну и что?

– Как что? У тебя действительно еще дым в голове! Тут копали, значит, мы не зря затеяли все это. Что-то да найдем.

– Пусти, я буду копать. Чего ради...

– Отдохни пока, я еще не устал.

– Нет, я прошу, уступи место. – Мне хотелось доказать, что все в порядке и есть еще порох в пороховницах.

– Ну, давай, – решил уступить Андрей, чтобы придать мне уверенность в своих силах.

Я спустился, вернее, юзом сполз в яму, взял лопату, привычно поставил ногу на штык, нажал. Штык в землю не шел. Я навалился всем телом, но результат получился тот же, только мне показалось, что под лезвием что-то упруго сопротивляется нажиму.

– Я же говорил – отдохни.

– Там, по-моему, что-то есть!

– Неужто? Ну-ка, пусти!

Пыхтя, Андрей зацепился лопатой за какой-то предмет и принялся его раскачивать.

Как клин, вбил я свою лопату в образовавшуюся щель.

– Ты что! Повредим. Дай-ка я один аккуратненько обкопаю, – остановил меня шеф.

Через пять минут он извлек со дна ямы плоский прямоугольный деревянный ящик, густо залитый смолой, с прилипшим сверху слоем песка и камешков. Ящик чем-то напоминал стоявшую у бабушки на комоде шкатулку, обклеенную со всех сторон мелкими ракушками. Андрей передал ящик мне, а сам прощупал острием лопаты дно.

– Все! Глубже, по-видимому, коренной непотревоженный грунт. Давай сматываться. Боюсь, что фронт пожара приближается к нам. Смотри, дым стал темнее и с явственным привкусом смолы.

Пригибаясь, чтобы ловить хоть чуть-чуть менее задымленный воздух, мы спустились к речке.

– Ты сиди, я сам, – коротко бросил мне шеф, сталкивая катер на воду, вид у тебя пока еще неважный.

Я зачерпнул воды и полил затылок. Сильно колотило в висках. Все же я взял весло и, сидя, начал помогать Андрею. Заученно перекидывая легкое весло со стороны в сторону – справа, слева, справа, слева, – я подумал о том, что все кончилось. Сейчас мы выйдем на чистую воду, включим мотор и понесемся вниз по Вилюге, вскроем ящик... Неужели идол – всего-навсего маленькая фигурка? Хм, ящик плоский, настолько плоский, что это может быть нечто вроде барельефа. Странно. И все-таки мы сделали все, что требовалось, может быть, даже немножко больше. Как-то встретят нас ребята? Что греха таить, мне хотелось, чтобы то, что мы сделали, расценивалось чуточку выше, чем обычное дело, чтобы на нас лег хотя бы отблеск отваги, героизма, мужества. Может, и Инга Вершинина, наконец, поймет, что я не такой уж желторотый птенец и тоже кое на что способен. Я вспомнил, как на танцах к ней подошел один верзила-десятиклассник, известный в нашей школе сердцеед. Парень был чуть навеселе, и Вершинина всенародно дала ему от ворот поворот. Вот тогда-то все и началось... И это письмо.

Я долго мучился, прежде чем взялся за перо. "...Мне кажется, что не стоит задерживать твое внимание на обычных в таких случаях вступительных фразах. Хотя это и бесполезно, я хочу, чтобы Ты знала, как мне трудно носить глубоко в себе это чувство, не признаваясь в нем ни Тебе, ни другим, но иногда очень хочется сказать об этом, и пусть будет, что будет..." Конечно, я наперед знал, что не отправлю это свое послание, которое самому теперь представлялось детским, наивным. И все-таки писал. И раньше я подмечал не раз, а теперь окончательно уверовал в то, что бумага вступает с пишущим на ней в тесное взаимодействие. Она как будто впитывает, берет на себя часть тех чувств, которые ты хочешь выразить. Написал, доверил бумаге – словно исповедался близкому другу. Итак, Инга. Что-то опять изменилось в наших отношениях, каждый день приносит новые оттенки.

ЗАПИСЬ 2

И тут случилось непредвиденное. В своих мыслях я забежал вперед, а близкая реальность оказалась суровой, как сам Север: не успели мы продвинуться вперед на несколько десятков метров, как выяснилось, что от Вилюги мы отрезаны огнем.

Положение ужасное! Мы попали в ловушку в момент, когда идол, можно сказать, был в наших руках, и это обстоятельство делало печальную ситуацию еще более нелепой и обидной.

– Мы зажаты между двух огней, – угрюмо сказал Андрей, – единственный наш шанс – попытаться уйти по запаням. Проверим, не слаще ли хрен редьки...

Мы покинули катер и бросились в западном направлении – единственном, где еще не горело. Спустившись с возвышенности, на которой стоял скит, я почти сразу ощутил зыбкость почвы под ногами. Еще несколько шагов – и наши ноги начали проваливаться почти по колено. Нас окружали чахлые, малорослые деревья; потревоженная болотная трясина издавала тяжелый гнилостный запах, перебивающий даже запах дыма. Впереди показались "окна" зеленой от ряски воды. Не пройти!

– Смотри! – Андрей показал рукой чуть в сторону.

Вглядевшись в зыбкую пелену дыма, я увидел контуры высоких, сильных крон. Это говорило о том, что здесь находится клочок твердой земли, островок среди непроходимой трясины.

– Бежим скорее за катером! – крикнул я.

Аспирант согласно кивнул, поняв мою мысль. Не обращая внимания на дым, обжигающий горло и легкие, мы броском преодолели расстояние, отделяющее нас от речки. Огонь был уже угрожающе близок, и обшивка корпуса моторки нагрелась, как скорлупа только что сваренного яйца.

Подгоняемые нестерпимым жаром, мы поспешно подняли Пашкину малютку. Хотя Андрей взялся за тяжелую корму, тащить катер оказалось довольно сложным делом. Ежеминутно задевая замшелые стволы сосен и путаясь в кустах, мы поднялись на гребень возвышенности и здесь остановились, чтобы перевести дух и осмотреться.

Нижний склон спускающегося от нас амфитеатром леса, так сказать его партер, был уже в огне. На наших глазах ярко пылавшая сосна грузно рухнула на часовню, разбрасывая тучи искр. Скит доживал последние, считанные минуты... Низко и тяжело пролетел в сторону болота испуганный косач. Потом все снова заволокло дымом.

Спасаясь от удушья, мы поспешно спустились к болоту и, используя плоскодонное суденышко как мостки, начали перебираться от кочки к кочке. В "окнах", где поверх трясины было достаточно воды, нам удавалось даже немного проплыть. Так мы достигли замеченной Андреем тверди, оказавшейся крохотным островком среди топкого болота.

– Уйти от пожара мы не ушли, – устало сказал Андрей, вытирая рукавом ковбойки потное лицо, – но какое-то время, безусловно, выиграли. Уходить дальше – бессмыслица. Огонь идет быстрей и быстрей.

– Отвоевали все-таки у костлявой полчаса. – Это сказал я и как будто не я: голос был чужой, странно изменившийся, он словно отделился от моего "я" и существовал уже сам по себе, без меня.

Только теперь я до конца осознал весь трагизм нашего положения. Последний час! Так вот как это бывает... Мне показалось, что я вижу лицо мамы, ее глаза. Лицо приблизилось ко мне, и остались только глаза, заслонившие все, весь свет. Глаза, полные муки и слез, смотрели на меня, и я тонул в этом море укоризны и печали. Эх, мама, мама...

Нам нужно было принять меры, чтобы сохранить ящик Пирогова, в котором находился ключ к одной из тайн великой истории нашего народа. Мы двинулись к центру островка, но при первых же шагах внезапно наткнулись на зловеще оскаленный человеческий череп.

"Момент для такой кошмарной находки, слов нет, самый подходящий", содрогаясь от страха и отвращения, подумал я. Но Андрей оказался настоящим исследователем до конца. Он быстро присел на корточки, внимательно что-то разглядывая.

– Ага, – закричал аспирант, – видишь: в шейном позвонке застрял наконечник стрелы! Трагедия разыгралась не менее полувека назад. Слушай! Возможно, что именно здесь, среди болот, было тайное языческое капище. Эх, жаль, времени нет, наверняка в кустах отыскались бы остатки зырянского самострела. Возможно, где-то здесь и остов волокуши, с помощью которой дерзкий пришелец проник на островок. Пошли, Василий...

Сделав еще несколько шагов, мы очутились на маленькой круглой поляне перед ритуальным деревом, очень похожим на то, которое я видел на картине художника Иванова "Стефан Пермский". С могучего ствола, некогда богато украшенного звериными шкурами, колокольцами, пестрыми лентами и связками сверкавших на солнце монет, теперь свешивалось лишь несколько прелых лоскутов и обрывков. Не верилось, что когда-то здесь кипели человеческие страсти и приносились кровавые жертвы.

Внезапно мной овладела полная апатия. От усталости, дыма, жара, который чувствовался все сильнее, от нервного напряжения я пришел в состояние такого отупения, что не хотелось и пальцем шевельнуть.

Наверное, наступал конец...

Мне привиделся почему-то Гурзуф, белый и солнечный, и зеленая спина Аюдага, и рокот морского прибоя. Рокот усиливался, нарастал, переходя в мощный и ровный гул.

– Вертолет!

Крик Андрея вывел меня из оцепенения. Мы заметались по островку, крича и размахивая руками. Вертолет барражировал где-то над нами, но из-за дыма не был виден. Аспирант схватил ружье и выстрелил один и второй раз, потом из обоих стволов сразу. Тщетно... Кроме рева мотора, летчик, конечно, не слышал ничего.

– Наверное, пожарная охрана, – сказал Андрей, – ведут разведку...

– Уходит! – Мне показалось, что звук мотора начал удаляться, а вместе с ним и вспыхнувшая было надежда на спасение.

– Погоди! – Андрей метнулся к лодке, на ходу срывая с себя рубашку так, что отлетали пуговицы, и начал наматывать мягкую фланелевую ткань на конец весла.

Тут до меня дошло: факел! Сигнальный факел! Я бросился помогать. Вдвоем мы быстро облили рубаху бензином из бачка подвесного мотора. У бензина – веселый и буйный нрав; выпущенный на волю, он дал яркий сноп пламени, не оставшийся незамеченным там, наверху, и шум вертолетного двигателя начал снова приближаться.

Спустя минуту в клубах дыма уже просматривались очертания зависшей над нами металлической стрекозы. Приземлиться здесь, на пятачке, конечно, было немыслимо. С высоты пятиэтажного дома на землю полетела веревочная лестница. К ее нижнему концу мы торопливо привязали Пашкин катер.

– Лезь! – приказал Андрей. – Вниз не смотреть!

По мотающейся из стороны в сторону лестнице я начал карабкаться вверх, преодолевая сильный воздушный поток, идущий от винта, пока пара крепких рук не втащила меня в кабину. Вслед за мной влез аспирант. Он не успел надеть штормовку и был в одной майке.

– Помогите выбрать трап, – скомандовал авиатор, – между прочим, с днем второго рождения вас!

Кабина вертолета в сечении имела форму груши и, как груша на ветке, покачивалась из стороны в сторону. Над головой ревел двигатель, чтобы сказать что-нибудь, приходилось кричать изо всех сил. На маленьком откидном столике лежала карта с пожарной обстановкой.

– Туристы? – обернулся второй вертолетчик, который вел машину. У него было недовольное лицо. – Зайдут к черту на рога, а потом выручай их. Если бы я не засек в последний момент вспышку...

– Да, – подтвердил первый, показывая нам карту, – видите, мы нанесли все очаги пожара: спастись вам было негде. Считайте, что повезло! Но, братцы, должен вам сказать: прокоптились вы, как ряпушка. Аж из ушей дым идет!

– Парни! – растроганно кричал аспирант. – Я вам дам свой московский адрес, и когда хотите, в любое время дня и ночи, хоть проездом, хоть в отпуск, как к себе домой...

Голубизна небосвода казалась чрезмерной и резала глаза. Скоро кончилась задымленная полоса и под нами, в нижних иллюминаторах начали проплывать прихотливо изогнутые вилюжские берега, ярко-зеленые пятна пойменных лугов и песчаные останцы.

Интересно, что-то поделывают наши? Этот, богатый для нас приключениями день им, наверное, показался рядовым, обычным. Липский, конечно, читал; Сашка томился в ожидании вечера, когда соберутся волейболисты, чтобы, как он выражался, "понянчить круглобокого". Что ж, несмотря ни на что, мы возвращались со щитом: в кокпите подтянутой под вертолетное брюхо моторки лежал плоский, крепко сколоченный и надежно засмоленный деревянный ящик.

Перед приземлением Андрей прокричал:

– Знаешь, давай не распространяться о том, что с нами было. Мол, съездили, выкопали ящик, а тут и попутный вертолет подвернулся.

– А капище? Самострелы, череп, священное дерево?

– Там теперь только головешки остались! Так стоит ли об этом распространяться?

Не знаю, правильно ли я сделал, но я согласился с шефом. Как знать, если бы я не кивнул головой, поиски идола пошли бы в другом направлении. Увы, будущее от нас, как сказал поэт, сокрыто. Нужно было выбирать что-то одно, и я выбрал вариант Андрея.

ЗАПИСЬ 3

Пироговский ящик вскрывали с великими предосторожностями. Все заметно волновались, даже Пашка, который, сделав большой вклад в наше дело, стал причастным и к тайнам золотого идола. Впрочем, размеры ящика и его внешний вид многих разочаровали: Липский пожал плечами, Инга откровенно пропела "у-у-у", Яковенко хмыкнул весьма неопределенно.

Но когда заскрипела дубовая клепка и крышка ящика стала медленно подниматься, поддаваясь нажиму топора, все сгрудились около президента и затаили дыхание. В первую секунду мне показалось, что ящик пуст и в нем ничего нет, но тут же увидел отполированную до блеска, желто-коричневую, довольно тонкую деревянную пластину, всю сплошь покрытую вязью не то орнамента, не то рисунка. Мы все изумленно вздохнули.

– Вот так штука! – Ошеломленный Павел переводил взгляд с одного на другого. – И это все? Где ж ваш идол? Где пресловутая золотая баба?

– Действительно, что Пирогов занимался в своем медвежьем углу художествами, выжигал какие-то орнаменты и решил таким способом удивить мир? Ну и ну! – сказал Александр.

– Подождите, – остановил всех Андрей, поднося доску ближе к свету и внимательно изучая ее поверхность, – да, сомнений нет, ведь это карта! Притом весьма подробная и оригинально выполненная. Как правильно подметил Александр, все топографические знаки выжжены.

Доска пошла по кругу и, в конце концов, очутилась в моих руках. Гладкая, чисто обработанная и отлакированная поверхность ее была покрыта густой паутиной тонких, но хорошо проработанных, глубоких линий и кружков. Кружки были разные: маленькие – строго округлой формы; те, что побольше, имели самые разнообразные, порой причудливые очертания. Карта досталась мне последнему, все ее уже посмотрели, и мне не нужно было торопиться. Внимательно рассмотрев темно-коричневый узор, я обнаружил, что ближе к правому верхнему углу нанесен еще один элемент. Это был аккуратный небольшой крест, и рядом – несколько букв. Я тут же громогласно обнародовал свое открытие.

Картой снова занялся Андрей.

– Да, крест только один. И надпись единственная. Что же, по-видимому, Пирогов отметил то место, где он что-то в свое время нашел или спрятал. Тут же четыре буквы – "Б", "Л", "И" и "З". БЛИЗ! Очевидно, это дополнительное, усиливающее указание. Мол, поблизости от места, обозначенного крестиком. Или, скажем, крестом показано положение входа в пещеру, а надпись – что спрятанное следует искать в непосредственной близости от входа.

– Так вот где на самом деле спрятан золотой идол! – не выдержал я.

– Два идола! Ты неисправимый оптимист, – поддел Митяй, – всюду тебе мерещатся идолы. Нельзя же без конца фантазировать. Ну, допустим, Пирогов спрятал там медный котелок или пару старых калош.

– Фу, неостроумно, – сказала Инга, – ты, Митя, иногда, того, знаешь...

– Я опираюсь на факты, – он пожал плечами, – легенда о золотой бабе пока никаких подтверждений не получила, так зачем же трубить о ней без конца?

– Липский прав, – сказал постоянный наш арбитр Андрей, – прав в том смысле, что пока рано говорить о том, что имел в виду Пирогов, когда говорил о каком-то богатстве. Но он говорил о нем, это факт! И тот, кого он ждал, естественно, был полностью осведомлен о том, что это за "богатство".

– Об идоле он тоже говорил, Сергей Петров это утверждал. И старые калоши никто не будет прятать с такими предосторожностями, – не спустил и я.

– Ты все воспринимаешь в лоб, буквально. А тебе, как писателю, надо мыслить метафорами, гиперболами, аллегориями.

Митяй отличный парень, но почему-то обожает втягивать меня в спор. Потом, когда успокоюсь, думаю: "Ну, из-за чего, в сущности, разгорелся спор?" И бывает, вспомнить не могу. Даю себе зарок быть солидным, не заводиться из-за пустяков. А потом, глядишь, опять с кем-нибудь сцепился во вздорной дискуссии. Ну, хватит, все! Теперь уж буду держать себя в руках, и больше никаких словесных баталий.

А президент нашей кладоискательской фирмы тем временем развернул настоящую карту и начал внимательно сверять с ней пироговскую.

– Гениально! – вдруг закричал он. – Я не знаю, какими материалами пользовался Пирогов, но карта очень точная в отношении водной сети. Тут показана часть водных бассейнов Северной Двины, Пинеги, Вычегды и Мезени реки, речушки даже, протоки, острова, болота. Конечно, проекции сильно искажены, с точки зрения современной картографии, рельефа как такового вообще нет, и тем не менее для совершенно конкретной цели, а именно для путешествия водными путями, лучшего и желать нельзя. Очевидно, маленькие кружки правильной формы – населенные пункты, овалы и пятна – озера или крупные болота. Возможно, он перерисовал все со старинной карты, составленной еще первыми землепроходцами. Обязательно надо будет проверить: вдруг окажется, что это фрагмент знаменитой, загадочно исчезнувшей карты, известной каждому историку под названием Большой Чертеж?

– А этот крестик, он как, далеко от Слободы? – поинтересовался я.

Андрей потер ладонью о ладонь.

– Сейчас прикинем. Эта речка, судя по современной карте, берет начало на одном из отрогов Большого Тиманского кряжа. Далековато, даже по линии птичьего полета, на глазок естественно, не менее двухсот пятидесяти кэмэ.

Павел гулко кашлянул в кулак.

– Извиняюсь. Вы тут все так обнаучили, что я не понял: есть ли виды на золотого идола? Конкретно? Все же очень интересно! А то, может быть, все это туман, игра воображения, а?

– Да нет, – рассмеялся Андрей, – ребята, как все истинные исследователи, любят поспорить, и эти споры порой уводят их далеко от стержня, так сказать, темы. Дело в том, что золотая баба, возможно, существует. Факты таковы, что в прошлом кумиры были. Почему же часть из них не могла сохраниться? Просто путь к раскрытию тайн нелегок. В центре России, не то в Москве, не то в Александрове, затерялась не иголка легендарная библиотека Ивана Грозного. В перенаселенном центре Европы, где каждый камень на учете, сгинула, как призрак, не оставив следов, знаменитая Янтарная комната.

Пашка с любопытством склонился над картой Пирогова.

– Так что же, вот этот крест и есть то место, где спрятан золотой идол или, допустим, один из немногих сохранившихся?

– Ну, мы так не говорим. Просто Пирогов что-то знал об идоле плюс скрывал то, что сам называл "богатством". И вот эта карта! Это факты, факты достоверные. А выводы делать рано.

– Смекаю... Так что же мешает, товарищи, так сказать, устремиться? Или время уже истекло и в наших краях задерживаться нельзя?

– Время – деньги, – подал голос Липский, – так сказано в первоисточниках. А у нас почему-то время еще есть, времени, можно сказать, навалом, а вот денег...

Коммерческий директор извлек из кармана бумажку с цифирью и потряс ею перед нашими вытянувшимися физиономиями.

– Фирма находится на грани полного финансового банкротства. Ни о каких дополнительных расходах и речи быть не может.

Да, эффектно выступил Дмитрий, слов нет. Обдал ледяным душем.

– Попробовать разве пёхом, – робко заикнулся я.

– Абсурд! Да здесь кругом треклятые запани, напрямую вообще не пройти! Хм, пёхом!

Андрей оценивающе взглянул на карту.

– Да, пожалуй, единственное в этом случае решение – спуститься в Двину, а затем водой по Вычегде и ее притокам добраться до места. Путь кружной, но...

– Потребуются расходы на транспорт, – неумолимо отчеканил Липский, – а тратить деньги, отложенные на обратную дорогу, – безответственная авантюра. Я этого не допущу.

– Неужели отступить, когда мы уже "занесли руку, чтобы схватить, закипел Сашка, – поймать...

– Погодите-ка! – На гладком лбу Павла обозначились складки, загоревшимися глазами он обвел нас. – Ребята, а ведь если есть время, то деньжат можно и подзаработать. Работа только у нас простая, тяжелая, не забоитесь?

– Да что мы, не вкалывали, что ли, – дернул плечом Александр, – да ведь у нас не вагон же времени. Мы здесь не прописаны, пока будет тянуться оформление, то да сё.

– Без оформления никак нельзя, а поговорить с Ивановым надо. Это, ребята, человек. Поговорить надо с ним.