Текст книги "Пророчество Блока"

Автор книги: Борис Волок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Но это – не для менеджеров США:

Понять, что значит – «русская душа»!

***

Следующая моя работа была в Чикаго, где я работал на Intellix – крупнейшую компанию, создававшую «Искусственный интеллект». Наши программы выдавали информацию, носившую предсказательный характер, что позволяло менеджерам в разных сферах (от медицины до космоса) принимать более обдуманные и грамотные решения.

Однажды я подал им идею, как обезопасить «Интеллект» от ошибок. Это позволяло сэкономить большое количество времени, сил и средств

Шеф объявил мне благодарность.

Когда я пришел домой и похвалился об этом жене, она побелела:

– Дай Бог, чтобы тебе это обошлось...

Наутро у нас раздался звонок:

– Мистер Борис?

– Да.

– Вам больше не следует выходить на работу...

– А в чем дело?

– Мы никому не любим быть обязанными, – сухо объяснил мне шеф.

***

Лене в Чикаго повезло: она устроилась секретаршей на большую фабрику столярных изделий.

Документов было много, но к этому времени у нее был хороший английский, поэтому работу свою она делала без труда.

Владелец фабрики только изредка появлялся на работе, на бегу давал кое-какие указания и на неделю исчезал, предпочитая проводить время с женщинами, а не с деревообрабатывающими станками.

Однажды он на мятом огрызке бумаги коряво нацарапал Лене адрес, куда послать очередную партию товара.

Он лучше б изъяснялся матом,

Чем так корябать на огрызке мятом!

Поэтому на сопроводительных документах она в графе «Штат» поставила « CA» ( Калифорния) вместо « GA» ( Джорджия).

После этого крупная партия гробов была отправлена неизвестно кому, а Лена – домой!

Мне вспомнилось неоконченное стихотворение Маяковского:

Я знаю силу слов, я знаю слов набат.

Они не те, которым рукоплещут ложи.

От слов таких срываются гроба

шагать четверкою своих дубовых ножек.

Но сейчас оно прозвучало чуть-чуть иначе:

Я знаю силу букв: у всех своя судьба.

Иная буква очень много может.

От букв таких срываются гроба

шагать туда, куда шагать негоже.

***

Теперь мы оба были без работы и без денег.

К счастью, мне удалось устроиться в Сан-Франциско на IBM – крупнейшую компанию по производству программного обеспечения.

Работа была сложной и интересной.

Однажды мне надо было применить в моей программе много макрокоманд, каждая из них содержала свыше 250-и параметров. Держать их все в голове не было ни малейшего смысла. Я спросил у шефа, где находится справочник по программированию.

На следующий день меня уволили.

Я ничего не понимал. Потом один программист, попавший в сходную ситуацию, рассказал мне, что менеджер на прощание ему влепил:

– Вы пришли сюда работать, а не учиться!

Миной замедленного действия было обращение к любому сотруднику компании с любым (даже самым безобидным!) вопросом...

Кто бы знал: один вопрос —

И карьера – под откос!

***

Прошло 16 лет.

За это время я потерял 16 работ и сменил 10 городов.

Была непрерывная крысиная гонка и стремление изо всех сил удержаться на плаву.

В перерерывах между работами я... искал работу – так что ни о каком отпуске речи быть не могло.

Но если отпуск мне полагался во время работы (что бывало крайне редко), то длился он аж 5 дней, которые я тратил на полеты к родителям.

Однажды в центре Чикаго я встретил нашу хорошую знакомую – Соню Полонскую. Ее семья «стояла» очень крепко: у них было три больших дома и успешное совместное торговое предприятие с Россией.

Обменялись новостями. И вдруг она мне говорит:

– Знаешь, вчера исполнилось 20 лет со дня нашего прибытия в Америку.

– Поздравляю!

– Обожди: я просканировала свою жизнь здесь и с удивлением обнаружила, что за все это время я ни разу не улыбнулась...

Эта было именно то, о чем я в последнее время все чаще и чаще задумывался.

Не совершил ли я ошибки:

Шестнадцать лет – и ни одной улыбки?

***

Все это не могло пройти бесследно – и я загремел в госпиталь.

Температура зубами мертвой хваткой вцепилась в отметку 40.5 градусов и не собиралась сползать оттуда уже третий день.

Врачи не могли поставить мне никакой диагноз: поэтому, на всякий случай, они начали цистернами закачивать в меня антибиотики; но температура и не думала сдаваться!

Зато я поставил себе диагноз уже давно: «Душе – душно!»

Душа отказывалась существовать в «духовной пустыне» – так назвал Америку один священник из Русской Церкви в Нью-Йорке. Он говорил, что наши эмигранты прекрасно знали, откуда они эмигрируют, но совершенно не знали – куда...

Врачи, имевшие одну цель: выкачать из пациента как можно больше денег, решили провести ряд сложнейших тестов над моим организмом. Меня отдали во власть новейшей американской аппаратуры.

– У вас два сердца!! – радостно сообщила лаборантка-негритянка после просвечивания моей грудной клетки ультразвуком.

Через день ее восторгам не было конца:

– У вас три почки!!!

Если бы не высоченная температура – самое время было бы возгордиться тем, что я – редчайший экземпляр Homo Sapience!

Я был единственный на всей планете —

Как Далай-лама среди гор в Тибете!

***

Свободного времени было навалом, и тогда, лежа в лучшем Чикагском госпитале «Mount Sinai» с двумя сердцами, тремя почками и температурой за 40 С, я понял, что обязательно напишу книгу рассказов-былей об эмиграции.

Больше не было сил молчать.

Мольба Булата Окуджавы:

...дайте выкрикнуть слова,

что давно лежат в копилке.

точнейшим образом описывала мое тогдашнее состояние.

При неспадающей температуре и капельнице в каждую руку писать было трудно, поэтому я мысленно стал схематично прикидывать план моей будущей книги.

Итак, два сердца и три почки...

А мой девиз: «Ни дня без строчки».

***

Название пришло мгновенно: «Над Канадой небо сине».

И так же будет называться мой первый рассказ.

В Санкт-Петербурге жил наш дальний родственник, который с приходом перестройки очень быстро сориентировался. У разоряющихся сталелитейных заводов он стал за копейки скупать высокосортный прокат и, как лом, продавать одной посреднической украинской фирме в Детройте (при этом в России и в Украине директора заводов, начальники таможен, начальники портов: все было «схвачено»!). Эта фирма, служила прикрытием для отмывки бешеных денег: сталь с нее поступала на американский рынок уже по международным ценам.

За год он стал миллионером.

Приезжая в Штаты, в разговорах с нами он был предельно откровенен:

– Эти идиоты-американцы опять дают России новый заем на выгодных условиях, – со смехом сообщал он. Мы с братвой собрались и четко, до одного доллара, расписали: кому сколько из этого займа достанется...

– Казна не получит ни одного доллара! – гордо, с самодовольством нувориша, информировал нас он...

Как все «нормальные» люди его круга, он обзавелся телохранителями, крутой «тачкой» и виллой в Болгарии у моря, на которой его жена по полгода проводила с детьми. В его отсутствие на эту виллу часто приезжал его друг – руководитель группы инженеров из престижного НИИ, заводила любой компании, бард, прекрасно владевший гитарой и с чувством исполнявший свои и чужие песни. Надо ли удивляться, что с этим другом у его жены вот уже много лет были более чем дружеские отношения...

Вскоре (как это обычно бывает) земля загорелась под ногами нашего бизнесмена. Ему пришлось срочно с семьей «эвакуироваться» в Канаду... Там для начала он купил один завод (благо, все свои миллионы он заблаговременно перевел в Швейцарию).

Все было ОК!

Но его жена была бесконечно несчастна: Мучениям ее не было конца, пока она, наконец, не собралась с духом и не рассказала мужу, что давно уже его не любит, что она вот уже много лет живет с его другом, и мечтает только об одном: как бы поскорее с ним соединиться.

Совершенно неожиданно, вместо того, чтобы разыграть последний акт «Отелло», наш родственник повел себя в высшей степени благородно!

Любишь другого? – Вот тебе развод!

Хочешь с ним поскорее соединиться? – Он покупает другу авиабилет из Санкт-Петербурга в Канаду!

Друг не знает города, не говорит по-английски? – Он бегает вместе с ним по официальным инстанциям, ускоряя другу процесс вживания в канадскую жизнь!

Молодым негде жить? – Он оставляет им свой дом (где он жил с бывшей женой) и покупает себе другой!

У друга нет машины? – Он оставляет им свою, а себе покупает другую!

У друга нет работы? – Он берет его рабочим (других ставок нет) на свой завод!

Друг не умеет водить машину? – Он по утрам заезжает за ним, а по вечерам отвозит домой!

Жизнь стала налаживаться.

Но через пару месяцев друг почувствовал себя не в своей тарелке. Из руководителя группы он превратился в простого работягу. Работа так выжимала его, что, приходя домой, он просто падал на диван. Не было сил ни учить английский, ни учиться водить машину. О том, чтобы собраться вместе теплой компанией и попеть бардовские песни не могло быть и речи: не было никакой компании.

К его огромному удивлению, общение (которое в России было естественным как воздух!) оказалось самым страшным дефицитом на американском континенте.

И если быть честным перед собой, то та любовь, которая из-за океана сияла ему путеводной звездой, вблизи как-то померкла...

Еще – друг был эстет, и его страшно угнетала... архитектура: если отойти на несколько блоков от центра города, то начиналась однотипная, безликая, «одноэтажная Америка» Ильфа и Петрова, которая доставала его до печенок. Какой разительный контраст с его блистательным Санкт-Петербургом!

Он часами лежал на диване (лицом к стене): не хотелось ни есть, ни смотреть телевизор, ни разговаривать с милой. Будь его воля – он бы давно рванул обратно, в Санкт-Петербург, где его ждали мать, друзья, работа. Но любимая уговаривала его остаться: через пару лет жизни в Канаде он должен был получить канадское гражданство.

А тем временем в жизни нашего миллионера тоже произошли перемены: он съездил в Москву и привез оттуда молодую красавицу-жену. Теперь он по утрам отвозил ее в колледж, по вечерам – они ехали в фитнесс-клуб, в кино, в рестораны. Физически он не мог по утрам завозить друга на завод, а по вечерам забирать его оттуда.

Друг купил велосипед и в любую погоду стал ездить на нем на работу. Однажды темным, зимним вечером, когда он усталый в густом тумане по оледеневшим скоростным дорогам возвращался домой, его сбила машина...

Новый русский организовал похороны друга по высшему разряду. Он оплатил приезд его матери.

А молодая вдова сквозь слезы сообщила нам, что ее муж давно уже не хотел жить. И хоть это не было самоубийством, но дни ее любимого были сочтены. Это была ее самая страшная ошибка: надо было плюнуть на будущее канадское гражданство и отпустить его (или уехать вместе с ним) в Россию.

***

Семья москвичей из трех человек прибыла в Чикаго.

Родители вскоре получили хорошую работу в центре города в самом высоком небоскребе Америки – «Sears Tower».

Все было хорошо, но через год их сын – ученик 7-го класса – сообщил, что больше жить в Америке он не будет. Мать просто отмахнулась от него.

Вскоре им позвонили из госпиталя и сообщили, что их сын находится в реанимации т.к. на школьной перемене он выскочил из школы и бросился под автобус.

Родители договорились: если сын умрет – они выбросятся из окна этого небоскреба. Через пару минут им сообщили о смерти сына.

Мать, распахнув окно, первой прыгнула вниз.

Отца – сослуживцы в последнюю секунду оттащили от окна.

В течение одного часа он потерял все, во имя чего он эмигрировал и во имя чего стоило жить.

Я пересекался с ним пару раз на очередной «Группе». Не было сил смотреть ему в глаза – такая там была пустота и бездна.

Я его никогда раньше не знал, никогда не был у него дома. Но я почему-то ясно видел, как он засиживается на работе допоздна (только, чтобы не идти домой). Затем он медленно бредет в сторону дома, не пропуская ни одного магазина, ни одной лавочки, чтобы хотя бы еще чуть-чуть побыть на людях. Вот он заходит в пустую квартиру – его встречает гробовая тишина и темнота. Поскорее он включает все лампы и не знает, куда себя деть.

Его окружают вещи самых дорогих, но уже неживых людей. Не хочется ничего делать. Пытался напиться – не помогает... Завтра рано вставать, но лечь в двуспальную кровать – это выше его сил… Всю ночь он сидит в кресле, глядя на семейный портрет, погруженный в воспоминания.

На фасаде его дома до утра горит только одно окно…

Этот рассказ я назову «Чикагских окон негасимый свет».

***

Каждый год мы меняем город...

Делаем мы это в поисках работы. На этот раз мы переезжаем из Колорадо Спрингс в Лос-Анджелес.

Я звоню в телевизионную компанию (ее офис находится в Нью-Йорке), чтобы прервать наш контракт. Но что-то мешает оператору принять мой заказ. Более того, от американской вежливости и деловитости там не остается и следа: он, не извиняясь, все время куда-то исчезает; где-то «за кадром» слышны воспаленные возгласы и вскрикивания.

Наконец, он вроде бы возвращается, но вдруг я слышу его подавленное:

– О Боже! Эта башня...

– Что за башня? – спешу я поддержать разговор..

– Эта башня, эта башня, эта башня, – убитым голосом повторяет он.

– Что за башня? – участливо переспрашиваю я.

Ничего не отвечая, он механически принимает мой заказ, и повторяет, что сегодня, 11 сентября 2001 года, компания прерывает наш договор.

А в это время, пока сигнал еще поступает, я вижу, что какой-то самолет врезался в одну из башен Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке.

Вскоре эта же судьба постигла и вторую башню.

Сигнал пропадает.

Тогда я бросаюсь в свой спортклуб, где на стенах повсюду висят большие телевизоры.

На экранах – дымящиеся башни.

Самое страшное – это наблюдать, как люди, спасаясь от нестерпимого огня, прыгают с верхних этажей. Их тела, как стаи больших птиц, с тихим шелестом несутся вниз. Я все вижу до мельчайших подробностей – оптика приближает...

О О

С С

Е Е

Д Д

А А

Е Е

Т Т

П В

Е Т

Р О

В Р

А А

Я Я

Б Б

А А

Ш Ш

Н Н

Я. Я.

– Сейчас начнется то, что случилось у нас после начала Великой Отечественной Войны, – думаю я, – когда вся страна с песней-призывом «Вставай, страна огромная!» в едином порыве поднялась на борьбу со смертельным врагом.

Я выжидательно гляжу на зал.

Прямо под большим телеэкраном, лицом к нему, на велотренажере сидит белокурая девушка. Она не может оторвать взгляд от... лежащего на руле журнала мод.

Слева несколько человек возмущенно предлагают... немедленно написать жалобу, т.к. вчера в сауне был недостаточно горячий пар.

Справа двое мужиков оживленно обсуждают вчерашний бейсбольный матч.

В большом зале, до отказа забитом людьми, на экраны не смотрит никто!

Более того: все исправно делают вид, что не слышат громких стонов и криков раненых, вой пожарных и полицейских машин, а также сирены машин «Скорой помощи»...

Как говорит наша соседка-мексиканка – Мария Гонзалес: «Американцы не живут, а проживают в Америке!»

Желание

масс —

не трогали

чтоб:

Катись

в тартарары

любой

небоскреб!

«Вставай, страна огромная!» – вот как будет называться этот рассказ.

.

***

– Мистер Борис, вам пора на анализы, – незаметно вошедшая медсестра оторвала меня от работы (а жаль! – на подходе было еще множество сюжетов).

Пришел техник, отладил аппаратуру, и на этот раз тесты вернули меня в сообщество нормальных людей.

Увы, у меня оказалось всего одно сердце и две почки.

Зато план моей будущей книги уже был готов.

И впервые за последние 16 лет у меня появилась ясная цель в жизни!

Что ж – одно сердце и две почки:

Но я уже дошел до точки!

***

Так и не поставив диагноз (ситуация, абсолютно невозможная в американской медицине!), меня выписали из госпиталя.

Надо было вновь искать работу. Мне удалось устроиться в Американо-Болгарскую компанию «PC-Consult». Им нужен был программист, знающий славянские языки, и меня сразу же послали на полгода в Варну.

Варна постсоветского периода представляла собой обветшавший провинциальный город. На улицах было полно колдобин, полных грязной воды. Штукатурка осыпалась, балконы падали, фасады рушились. В самом центре города обвалившаяся стена дома убила одного прохожего...

Больно было видеть, что памятник Советским воинам-освободителям, стоящий на самом высоком холме, был превращен в... тренировочную стенку для скалолазания. Многие буквы с него были сорваны. Лестница к нему заросла густой травой и кустами шиповника и алычи. Повсюду были видны кучи многолетнего мусора и свежеразбитых бутылок.

Пенсионеры в поношеных одеждах толпами собирались у организаций, оказывающим помощь неимущим.

Работы у меня было много, но стиль ее был во многом советский: не было прессинга, стресса и стукачества. Мы работали все выходные, но их можно было суммировать и брать потом отгулами. За 2 месяца у меня набралось 16 отгулов.

Впервые за 16 лет у меня образовался такой огромный отпуск!

И я сел в автобус, идущий в Одессу.

***

На выходе из Варны шофер поставил в DVD-плеер диск с одесским юмором. Приятно было сознавать, что Одесса все еще держит звание столицы юмора.

На экранах, подвешенных к потолку, разыгрываются одесские «приколы».

Вот на Приморском бульваре киношники подзывают одного туриста, показывают на одиноко сидящую пожилую женщину и заговорнически объясняют:

– Это – мужчина-актер. Он играет роль человека, сменившего свой пол. Ваша задача: подойти, дернуть его пару раз за парик и громко негодующе спросить: «Ты почему сменил свой пол?»

Турист, гордый от сознания того, что его снимают в кино, идет и в точности выполняет наказ режиссера...

Женщина (а это была именно женщина), раздавленная таким безразмерным хамством, еле волоча больные ноги, с криком убегает...

***

Старушка входит в лифт, где на нее набрасывается верзила в маске.

С криками: «Спасите! Спасите!» ей удется оттолкнуть насильника и выскочить из закрывающихся дверей кабинки. По лицу ее видно, что она находится в прединфарктном состоянии.

Камера приближает двери, где мелкими буквами написано: «В лифте работает маньяк».

***

Женщина средних лет вызывает лифт; створки дверей плавно раскрываются, и... перед ней открывается картина: посреди лифта стоит унитаз и один мужик справляет там свою нужду.

Немая сцена. Наконец, собравшись с силами, она восклицает:

– Что это такое?

– Дамочка, вы что не видите: это же мужской лифт. Женский – находится за углом! – тоном благородного урки объясняет он.

***

Все это сопровождается громким хохотом пассажиров в салоне и таким знакомым голосом ведущего за кадром. Это – капитан Одесской команды КВН «Клуб Одесских Джентельменов»!

Мы смотрим «Джентельмен-шоу»!

Какое счастье, что эти съемки происходят в Одессе: случись это на Западе – любой (даже самый малоопытный!) адвокат нагрел бы «джентельменов» на несколько миллионов долларов за «моральный ущерб»!

Под камнепадом этих сцен

Я думал: «Что есть «джентельмен»»?

***

Моим соседом оказался старший механик Одесского Черноморского пароходства – Константин Простовский. Плавал он теперь под иностранным флагом. Их судно пришвартовалось в Варне, поэтому до Одессы он добирался на автобусе.

Разговорились. Оказалось, у этой крупнейшей пароходной компании до перестройки было 1395 судов. Сейчас осталось... – одно! Куда девались все суда – не знает никто!

По Одессе даже ходили анекдоты типа:

– Вы знаете, мой сын – начинающий адвокат, и он уже выиграл 50 судов!

– Ну и что? Мой зять – адвокат, так вот он выиграл 100 судов!

– Вы мне будете сказать: мой сын выиграл 50 судов в карты у самого начальника Черноморского пароходства!

Но судьба одного судна известна абсолютно точно.

«Индира Ганди» – была новейшим судном, спущенным на воду перед началом перестройки на Николаевских верфях. Это был 4-хпалубный теплоход, созданный для круизов и берущий на борт до 2500 человек.

Его продали китайцам на металлолом.

В последний путь морской лайнер сопровождали: капитан, помощник капитана, штурман, старший механик (мой сосед), моторист и рулевой.

Но китайцы не хотели его резать в воде: трудно доставать обрезки со дна.

При подходе к Шанхаю почти все горюче-смазочные материалы были скачаны – китайцы заботились о своей экологии. Оставшегося топлива должно было хватить только для последнего рывка!

Помощник капитана, штурман, старший механик, моторист и рулевой прыгнули в портовый катерок.

Капитан, оставшийся на судне, дал «Полный вперед!»

Не успел катерок дойти до причала, как теплоход, подняв огромный фонтан брызг и оглушительно скрипя днищем по камням, вылетел на берег и плавно завалился на левый бок!

Мужчины рыдали, не стесняясь слез.

Морские волки, обойдя полмира,

Не думали, что так уйдет «Индира»...

***

– Приготовить паспорта!

Значит, кончилась Болгария.

Через пару минут:

– Приготовить паспорта!

Значит, началась Румыния.

Я вынул бутылку «Каберне» и разлил вино по пластиковым стаканчикам.

– За «Индиру»! – предложил я.

– Самый страшный удар, – делился со мной Костя, – пришелся по пенсионерам: от голода, холода и стресса большинство умерло. А тех, кто уцелел, начали планомерно добивать. Пенсии у людей были настолько малы, что они не могли платить за квартиру. Чем лучше была квартира или чем в более престижном районе она находилась, тем скорее городские власти спешили решить проблему «законным» путем. Приходили с ментами и по закону, силой выгоняли стариков на улицу. У людей оставались вклады в сберегательных кассах, которые государство заморозило. Люди, оставшиеся без крова, бросались в суды с просьбой разморозить эти вклады и снять необходимые суммы на покрытие задолженности по квартплате. Суды отказывались принимать эти иски к рассмотрению. Бомжей плодил не алкоголь – их плодило... государство. Не щадили никого – даже ветеранов войны.

***

– Приготовить паспорта!

Значит, кончилась Румыния.

Через пару минут:

– Приготовить паспорта!

Значит, началась Молдова.

Мы разлили остатки вина

– За все пропавщие суда! – торжественно произнес Костя.

Затем стармех продолжил свой рассказ:

– Мой сын – Саша – учится в школе Столярского. Но уже сейчас он – первый саксофон в Одессе! На слух может абсолютно точно повторить любую мелодию. Детали для его саксофона я покупал у мастера в Киеве, а тот заказывал их в Париже! Одесская консерватория примет Сашу без экзаменов. Но вот беда – он не может выучить органическую химию... Я пошел в его школу и нашел преподавательницу по химии:

– Понимаете, мой сын не будет химиком – он музыкант от Бога.

– Молодой человек, Вы же знаете: любой экзамен стоит $200...

Я с готовностью передал ей эту сумму. Пересчитав ее, «химичка» рассмеялась:

– Ну теперь Ваш сын знает химию лучше самого Менделеева!

В начале экзамена она обратилась к моему сыну:

– Простовский, ты свободен: у тебя «четверка».

– Как? Не стесняясь всего класса?!? – изумленно спросил я.

– Да это уже давным-давно уже стало нормой жизни!

Шофер принес и раздал все паспорта, кроме моего:

– Они требуют вашу визу, – объяснил он мне.

– Но ведь все страны в мире пускают американцев без виз!

– Без визы они вас не пустят...

Несмотря на глубокую ночь, весь автобус стал принимать во мне живейшее участие. Заговорили все разом: каждый вспоминал похожие истории из своей жизни или из жизни своих друзей. Но в главном все были едины: капитана, ведающего проверкой документов, надо «подмазать»! С этим наказом и отправили шофера еще раз к пограничникам.

Он вернулся погрустевший. Следом за ним в салон поднялся деловито-суровый капитан:

– Забирайте свои вещи и выходите, – резко приказал он.

В глазах служивого легко читалось не желание выполнить свой долг, а скрытая радость от возможности как можно чувствительнее лягнуть американца, в кои-то веки попавшего на его погранзаставу...

Весь автобус ахнул.

– Что за путешествие без приключений! – успокоил я их.

– Держись, старина, – поддержал меня Костя.

Автобус ушел без меня...

Но не было ни капли стресса —

Я верил: впереди – Одесса!

***

Всю ночь я просидел в прокуренной каптерке с пограничниками. Они курили, дремали, смотрели (мало что понимая) в плохоньком телевизоре молдавские и румынские программы, отвлекаясь только на досмотр очередного автобуса. Стаи голодных собак сопровождали их, умоляюще заглядывая в глаза каждому пассажиру.

Я разговорился с девушкой-пограничницей.

– Да, жизнь сейчас хуже, чем до падения СССР. Если бы моя мама не держала киоск на базаре и приусадебный участок, то мне с дочуркой, даже при моей высокой военной зарплате, не выкарабкаться.

Начинало светать.

У дороги за проволочной изгородью, вдоль длинных глубоких канав с темной водой, свисали плакучие ивы. Пахло сырой землей и парным молоком.

Ровно в 9:00 появилась представительница ОВИР-а в модных очках с большим портфелем, полным разных бланков, заявлений, печатей. Поздоровавшись, она сообщила:

– Закон, разрешающий американцам въезд в Молдову без виз, будет принят только через год. Так что, вы можете либо оформить визу, либо обождать здесь один год.

Последнее, видимо, надо было воспринимать как шутку.

Я уплатил $60 и выписал визу. В другой комнате пограничники проверили мои документы и поставили штамп в паспорт.

– А что теперь?

– Идите за шлагбаум. Тут до Кагула не более пяти километров.

– ???

– …

И я пошел на восток.

Перед самым шлакбаумом слева от дороги стоял аккуратно-побеленный маленький домик. Из него вышла средних лет женщина в зимнем сером армейском бушлате и уверенным жестом остановила меня. Я с готовностью (в который раз) вытащил свой американский паспорт, но она вновь уверенным жестом остановила меня. Ничего не понимая, я спрятал паспорт обратно.

У женщины на плече работала рация:

– Тут один мушчына идэ, – сообщила она кому-то

– Та цэ ж амэрыканэць – нэхай идэ, – разрешила рация.

И она тем же уверенным жестом пропустила меня.

Я вошел в бывший СССР.

Это был первый случай в истории, когда гражданин Америки пересекал (пусть бывшую) государственную границу СССР... пешком!

Трудно, почти невозможно, описать чувства европейца, волею судеб заброшенного в Новый Свет, и только теперь, шестнадцать лет спустя, ступившего на родную землю. Ноги не шли – а сами несли меня.

Я шел к Солнцу!

Несмотря на бессонную ночь и полную выкладку я бодро шагал в сторону Кагула.

Стоял по-весеннему ясный, солнечный день. По полям вокруг задумчиво бродили важные вороны. Я им откровенно позавидовал:

Жизнь справедлива лишь для птиц:

Без виз, ОВИР-ов и границ.

Чем дальше я углублялся на территорию моей бывшей страны, тем более ясно я

понимал отличие между птицами эму и «эми».

Эму водятся только в Австралии и Танзании.

Эму способны бежать со скоростью 50 км/час.

«Эми», так моя дочь уменьшительно называла эмигрантов, водятся везде, кроме тех мест, где они родились.

«Эми» способны бежать со скоростью 1000 км/час, используя самолет.

И мы отныне были с теми,

Кого дочурка звала «эми».

***

С этими мыслями я, наконец, пришел в Кагул, откуда я легко добрался до Одессы.

Было 9-е мая!

Вся Одесса была в цветах, флагах, транспарантах. По улицам ходили толпы. Играла музыка. На Думской площади был большой праздничный концерт, зрители танцевали прямо перед сценой.

Какой разительный контраст с Америкой! Здесь люди ходили, а не ездили по улицам, улыбались друг другу искренними, а не резиновыми улыбками, и каждый мог заговорить с каждым (по-русски!) на любую тему!

Было ощушение, что машина времени забросила меня в прошлый век, в родные 60-е!

Это было счастье!

Правда, иногда в этой машине что-то ломалось. Было видно, что конструктор создавал ее при острой нехватке финансов, времени и поддержки сверху. И творческой работе явно мешали многочисленные политические проблемы.

В театре музкомедии имени М.Водяного, перед окошками касс, прямо на полу, расположилась стайка голодных, неухоженных мальчишек. Иногда, сжалившись, кассирша бросала им булку, на которую они все одновременно жадно набрасывались...

Невдалеке в мусорном баке рылись юноша и девушка.

Газеты предупреждали, что 2/3 лекарств, продающихся в аптеках (даже с надписями «Made in Germany»), – липа!

На остановке трамвая, рядом со мной на скамейку присела женщина-ветеран в белоснежном кителе. Сказать, что у нее вся грудь была в орденах – значит, ничего не сказать! Редкий мужчина мог похвастать таким «фасадом»: медали и ордена, наши и иностранные занимали каждый квадратный см ее кителя, образуя длинную разноцветную кольчугу.

– Это же фашисты, – обратилась она ко мне, – вся моя военная пенсия уходит только на квартплату. А жить на что? Все делается только для того, чтобы мы поскорее умерли...

Узнав, что я родом из Житомира, она обрадовалась:

– Как же, помню: наша дивизия брала его дважды...

– Почему?

– Первый раз мы взяли Житомир 31 декабря 1944 года. Но хитрые фрицы «забыли» на вокзальных путях цистерну со спиртом. Наши ребята хорошо отпраздновали Новый Год и уснули. В это время немцы и ворвались в город... Нам пришлось затем с большой кровью вновь отбивать его. Сколько наших солдат там полегло... Каждый год я езжу туда и возлагаю цветы на могилы моих однополчан Вы знаете, там, под Житомиром, находилась ставка Гиммлера – «Хегевальд» («Заповедный лес»). По его приказу землю рядом отвели под кладбище главарей СС, куда свозилась для захоронения только фашистская элита, погибшая на Восточном фронте. Житомиряне отреставрировали его. Теперь – это единственный в Европе благоустроенный мемориал эсэсовцам и ухоженное кладбище для главарей СС! Даже в Германии таких нет! Рядом – заброшенное, разрушенное кладбище наших солдат!

«Этот День Победы порохом пропах...» —

Ты теперь в эсэсовских крестах...

***

Через день я был в Житомире.

Ну, здравствуй, город моей юности!

Он страшно изменился, хотя все еще был узнаваем.

Все первые этажи были заняты под магазинчики, кафе, рестораны, над входами в которые красовались изящные козырьки из кованого металла.

Пространство вокруг Центрального рынка было превращено в сплошной базар, где все всюду продавали все.

Здесь были мои улицы, но с другими названиями.

Здесь были мои дома, но с облупленной штукатуркой или с полуобвалившейся облицовкой, фасады которых были буквально забиты рекламой «под Запад».

Здесь все говорили на моем родном языке. Говорили – но как?

Теперь мой город стал богат

На звонкий, сочный женский мат!

Мат – мужской и женский – стойко висел над его улицами!

С улиц исчезла былая интеллигентность.

Не было даже прежних предлогов:

И здесь не разобраться без вина:

Я прибыл «в» Украину или «на»?

***

В этом городе у меня не было ни родных, ни друзей, ни знакомых. Но оставались еще родные могилы. И я пошел на кладбище. Оно было в страшном запустении: я с большим трудом прорывался сквозь высокие заросли и густые, непролазные кусты вьюнка.. Было очевидно, что через год это мне не удастся...

После этого я зашел в синагогу.

Узнав откуда я прибыл, меня сразу же окружила толпа и посыпались вопросы: