Текст книги "Пророчество Блока"

Автор книги: Борис Волок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Был уже конец рабочего дня. Пал Палыч завел меня в мой отдел и торжественно сообщил моим бывшим коллегам, что отныне я буду руководить ими. Я увидел откровенную ненависть в глазах всех сотрудников возглавляемого мною вот уже несколько секунд отдела.

Придя домой, я радостно сообщил жене:

– Живем! Отныне я – руководитель отдела!

– Как бы чего не вышло, – грустно заметила она.

Ох уж мне эти женщины – они из всего делают проблему!

На следующее утро шеф вызвал меня к себе: надо было обсудить план работы на ближайшее время. Раздался звонок, Пал Палыч снял трубку. Вдруг лицо его покраснело, затем побелело, затем позеленело. Не говоря ни слова, он бросил трубку и пулей вылетел из кабинета.

Вернувшись через час, Пал Палыч снова вызвал меня к себе. Я был уверен: мы продолжим обсуждение плана работ. Но он выглядел каким-то побитым и растерянным:

– Что же Вы скрыли?

– ???

– Ну, что Вы – «отказник»? Меня вызвали в КГБ и показали папку с Вашими данными...

– А как бы Вы поступили на моем месте?

– Борис Яковлевич, Вы не понимаете: КГБ начинает проверять биографии работников, начиная с руководителей отделов и выше. Скажи Вы мне, что Вы – «отказник», я бы дал Вам должность руководителя группы, на которой Вы бы спокойно просидели до пенсии. А сейчас они требуют, чтобы я Вас уволил. Но я постараюсь для Вас что-нибудь сделать...

Мы зашли в отдел. Шеф, стараясь выглядеть как можно более бодрым, изрек:

– Борис Яковлевич решил отказаться от должности руководителя отдела и перейти на должность младшего инженера...

В маленьком институте новости распространяются быстро: все уже знали всю мою подноготную, и теперь я увидел море злорадства в глазах сотрудников возглавляемого мною одну ночь отдела.

Мой лучший друг, воспользовавшись моментом, когда меня не было в отделе, перевел телефон на громкую связь (чтобы всем сотрудникам было слышно каждое слово), позвонил в Житомир моей маме и в разговоре с ней стал сочувственно размышлять о трудностях моей жизни в «отказе».

Мне пришлось срочно уволиться, и мы начали снова искать обмен на любой другой город, т.к. в Хмельницком все пути для меня были заказаны.

К моему огромному счастью, отдел кадров еще не успел запортить мою трудовую книжку двумя абсолютно необъяснимыми с позиций здравого смысла записями...

Арабы создали сказки – «Тысяча и Одна ночь», Шекспир – комедию – «Двенадцатая Ночь», а жизнь – гениальный режиссер – поставила короткую пьесу с моим участием – «Начальник на одну ночь».

***

Все последующие годы были посвящены лихорадочным поискам работы. Почти всюду ко мне относились чуть хуже, чем в Индии относятся к членам касты «неприкасаемых». В Днепропетровском обкоме партии начальник отдела трудоустройства, презрительно щуря глаза, прямым текстом врезал мне в своем кабинете: «А мы вас сюда не звали!»

Но случались и казусы.

Узнав, что в Таллине на домостроительном комбинате берут инженеров да еще дают «малосемейку», я немедленно выехал туда.

Оказалось, начальник отдела кадров – Андреас Пыдер – уже ждал меня:

– А, сдрафстфуйтэ, сдрафстфуйтэ. Так фы отт Уллэ Калвикка? – спросил он.

– Нет, – простодушно признался я.

На этом разговор был закончен.

***

В это время Московская синагога открыла нечто похожее на институт по подготовке раввинов. При этом на 4 года давалась квартира в Москве и солидная стипендия. Я знал идиш в совершенстве, и надо ли говорить, что я был одним из первых его абитуриентов. На собеседовании старый Ребе сказал, что мне следует приехать к ним еще раз, т.к. отбор и зачисление будут производиться после праздников.

Была ранняя осень, и я уточнил:

– После «Октябрьских» праздников?

С Ребе чуть не слетела шляпа:

– Дурак! – После «Симхат Тора»!

Очень редко жизнь – равнина:

Не видать мне сан раввина.

***

Всю мою группу (кроме меня) после окончания МЭИ оставили в Москве – в «Гидропроекте». Оксана Николаенко – моя однокурсница, – приехав в Житомир в командировку, немедленно разыскала меня:

– Давай скорее к нам. Наш отдел расширяется – набирают много новых специалистов. Жилье дают недалеко от Москвы – в Подольске. Смотри – не опоздай!

Через пару дней я был в высотке у развилки Ленинградского проспекта и Аэрофлотского шоссе. Оксана встретила меня, приободрила: «Все будет хорошо!» – и завела в кабинет к главному инженеру проекта – И. П. Конвизу:

– Иван Петрович! По Вашей просьбе я нашла Вам хорошего инженера.

Он встретил меня крайне подозрительно:

– Паспорт, – резко приказал он.

Видимо, что-то сильно не понравилось ему там, т.к. следующий приказ: «Диплом!» он отдал, как бы нехотя. И тут я заметил, что он держит мой документ... вверх ногами!?! Почитав его для вида в этой позиции некоторое время, он бросил его на стол:

– Нам специалисты Вашего профиля не нужны!

У выхода стояла радостная Оксана, уверенная в моем успехе:

– Ну как?

– Специалисты моего профиля ему не нужны.

– Странно, очень странно – набор именно таких специалистов идет уже пару недель... Но ты не огорчайся: мы всей группой пойдем к нему и во всем разберемся.

– Нет смысла.

Будь ты гений, будь ты профи,

Главное – арийский профиль!

***

В Тбилисском научно-исследовательском институте приборостроения и средств автоматизации начальник отдела кадров – Штейнгарт Соломон Израилевич – прямо спросил меня:

– Вы еврей?

(Это звучало, как в анекдоте:

Мюллер: – Штирлиц! Вы еврей?

Штирлиц: – Нет! Я – русский!)

– Да, – признался я.

Тут он вышел из-за стола и закрыл за мной дверь на ключ на два оборота:

– Молодой человек, Вы очень правильно сделали, что приехали к нам. Когда наши поехали на Всемирный симпозиум по автоматике в Норвегию – в Осло, – многие их там спрашивали: «Что это за страна такая – Грузия?» И наши гордо отвечали: «Грузия – это страна, где никогда не было погромов!»

– Я бросил Москву ради Тбилиси и нисколько не жалею об этом! Кем бы я был в Москве? – Никем! А здесь – я заведую отделом кадров! Здесь я женился и здесь я нашел свое счастье!

– У Вас прекрасный диплом. Я дам Вам хорошую должность, ставку и в скором времени квартиру в районе Сабуртало. Через пару лет я обещаю Вам аспирантуру и успешную защиту.

Я не верил своим ушам! Неужели все это возможно после Жаслыка, Хмельницкого, Московской синагоги?

– Вам нужно только, – между тем продолжал Соломон Израилевич, – жениться на моей племяннице... Она – физик-атомщик, скоро защитит кандидатскую, чемпионка Тбилиси по шахматам, – уговаривал он меня.

Из-за своей близорукости он не разглядел моего обручального кольца...

Вам нужны заоблачные выси? —

Так женитесь, мальчики, в Тбилиси!

***

В Киеве, в институте «Теплоэнергопроект» срочно набирали большое количество рабочих, монтажников, инженеров на строительство крупного объекта. Большой актовый зал был превращен в Отдел кадров. За множеством столов сотрудники одновременно принимали будущих участников великой стройки Коммунизма.

Стоя в очереди, я стал присматриваться ко всему происходящему. За столиком рядом какой-то мужик протянул кадровику некое подобие трудовой книжки. На каждой ее странице были сделаны аккуратные вырезки, и она напоминала то ли часть черно-белой клавиатуры рояля, то ли висящее на столбе объявление об обмене престижной квартиры с бахромой из телефонных номеров, половина из которых была вырвана.

На все недоуменные вопросы типа: «А что здесь было?» – мужик с задором отвечал: «А я не знаю!» Было ясно, что на работу устраивался отпетый алкаш, которого либо отовсюду гонят, либо предлагают уйти «по собственному желанию».

К моему величайшему удивлению, он был немедленно принят, и ему был выписан пропуск на объект и в общежитие.

Это воодушевляло и вдохновляло: если берут таких, значит, – мое дело в шляпе!

Разговор со мной был коротким:

– Диплом?

– Паспорт?

– Нэ трэба!

Через несколько лет весь мир узнал название этого объекта – «Чернобыль»... Мой Ангел-Хранитель вновь подставил мне свое крыло.

***

Не знаю как во Вселенной, а на нашей Земле все когда-нибудь кончается – через 12 лет кончился и наш отказ. Горбачеву позарез нужно было американское зерно и новейшие компьютерные технологии. За это Америка выторговала у СССР право для евреев переезда на свою историческую родину – в Израиль.

Мы прекрасно понимали, что являемся лишь мелкой, разменной монетой в крупной политической игре, и что форточка в Европу скоро захлопнется. Надо было торопиться!

Но отец, узнав о болезни дочери, лежал после инфаркта... Соседи, отводя меня в сторонку, горестно вздыхали:

– Довезите отца хотя бы до Киева.

А от Житомира до Киева было всего 130 км.

Теперь наша семья в спешном порядке проходила все те круги унижения, по которым до нас прошли миллионы эмигрантов.

Нас лишили гражданства и отобрали паспорта!

Нам запретили вывозить с собой наши дипломы о высшем образовании.

Нашу квартиру необходимо было безвозмездно сдать государству. Она была отремонтирована, но ЖЭК потребовал деньги за... ее ремонт: иначе нам не подписали бы выездные документы.

Нельзя было брать с собой наши деньги и драгоценности (за исключением нескольких мелочей).

Все рукописи, документы, фото, отображающие жизнь в СССР не с самой лучшей стороны, подлежали немедленному изъятию.

У Лены в семье была огромная библиотека: ее собирали три поколения. Продать ее – это как предать друга. Мы стали срочно пересылать ее в Америку, но тут на почте у меня украли паспорт. Восстановление его отняло целый месяц...

Поэтому мы опоздали в Нью-Йорк, к Мае.

***

Всех эмигрантов принимал Израиль. Чтобы попасть в Америку, Канаду или в Австралию надо было доказать факты антисемитизма по отношению к вам. А ведь устный отказ в приеме на работу – не вывезешь.

Тогда мы быстро сделали снимки изуродованных вандалами надгробий наших родных на Житомирском еврейском кладбище. Но вывезти подобные материалы было абсолютно невозможно – они стояли в одном ряду с ядерными секретами СССР.

В Чопе, перед самым досмотром на границе, мы сложили наши документы в одну папку и дали ее нашей дочери – Марине. Она стояла в стороне, на самом видном, ярко освещенном, месте, и гордо протягивала пограничникам необходимые документы.

– Паспорта.

– Визы.

– Документы на кольцо, – требовал пограничник.

– Вот, – протягивала ему наша дочь, вынимая из папки нужный документ.

После этого нас заставили высыпать все содержимое чемоданов на длинный, обитый выщербленным железом, стол. Пограничники придирчиво перебрали каждую нашу вещь. Не найдя ничего, они безрадостно закончили досмотр. Мы с чемоданами, Марина – с папкой прошли через кабинки визуального контроля в зал ожидания.

На дне папки в открытую лежали... снимки могил наших предков.

***

Поздно ночью дизель-поезд Чоп-Братислава стал выбирать последние метры родной земли. Мы прильнули к окнам – кончался СССР! Но кроме редких огоньков ничего не было видно.

Люди, не спавшие по много ночей, начали как-то располагаться на ночлег в сидячих купе. Вдруг состав резко дернулся и остановился. По вагонам, громко стуча сапогами, заспешили хмурые, злые пограничники, срывая всех нас со своих мест, – искали зайцев. Этот шмон пограничники могли сделать в Чопе, но они дали нам возможность расслабиться и теперь решили захватить врага врасплох...

В Братиславу мы прибыли утром. Оставив родителей на перроне, мы вышли в город: надо было раздобыть немного хлеба. Подумать только – наша первая загранка! Мы в Европе! Один словак подарил нашей симпатичной дочери банан.

С хлебом вышла заминка: словаки не принимали ни рубли, ни доллары. Чудом у нас завалялась монета – юбилейный рубль с Лениным. Молоденькая продавщица приняла ее, отсыпав нам десяток булочек. Она не была нумизматка – просто она сжалилась над нашей дочуркой.

Вернувшись обратно, мы увидели плачущую мать и отца, лежащего прямо на перроне Братиславского вокзала. Мама рассказала, что отцу стало плохо, и она вызвала доктора. Тот пришел очень быстро, но услышав русскую речь, немедленно исчез. Да, даже десятки лет спустя, чехи и словаки не могли забыть «Пражскую Весну» 1968 года, когда в мирное время в их страну были введены более 300 000 советских солдат и 7 000 танков.

Весь день отец пролежал на земле – к нему никто не подходил.

Вечером с нашей помощью он с большим трудом поднялся в поезд Братислава-Вена. В Вене нас разлучили: мы должны были проходить эмиграцию в Риме, а родители – в Вене. Никакие уговоры, что мы – одна семья, что родители очень больны, что у них в Нью-Йорке умирает дочь, не подействовали.

Оказалось, не одна Москва – бьет с носка!

***

Поезд Вена-Рим внезапно остановился на пустынном, маленьком перегоне приблизительно в 30 км от Рима. По вагонам разнесся неожиданный приказ: «Немедленно покинуть состав!» На все это отводилось не более пяти минут.

Ничего еще толком не понимающие люди начали спешно одеваться, запаковывать чемоданы и пробиваться к выходу. Их усилия были тщетными – выход был плотно забит мощной пробкой из тел, огромных баулов и чемоданов. Было ясно, что более половины вагона не уложатся и в 10 минут. И тогда положение спасла группа рослых, сильных парней из Черновиц: выскочив первыми из вагона, они стали кричать, чтобы мы выкидывали чемоданы из окон. Каждый чемодан они ловили и аккуратно складывали в сторонке. Только благодаря им мы уложились в заданное время.

Наш пустой поезд немедленно покинул перегон, освобождая путь для других составов. Теперь можно было и оглядеться по сторонам. Это была не станция – не было привычного здания вокзала, светофоров, стрелок. Это был даже не полустанок – не было ни одного железнодорожника в форме, вообще, не было ни одной живой души. Только горячее, высоко стоящее солнце да буйная, экзотическая, ярко-зеленая растительность подсказывали, что мы находимся где-то в южной стране.

Вскоре приехали комфортабельные автобусы и по запутанным дорогам развезли нас по разным отелям в Риме.

В 1972 году в Мюнхене на Международных Олимпийских Играх арабскими террористами была расстреляна израильская команда. Поэтому итальянским правительством по отношению к нам принимались меры экстра предосторожности.

***

– Хочу джелато, – сказала моя дочь.

«Джелато» – по-итальянски означало «мороженое». Оно было намного хуже киевского, но в душном, жарком Риме желания ребенка были понятны. Увы, все деньги уходили на звонки родителям в Вену, поэтому я всегда пресекал эти просьбы:

У нас денег маловато —

Будет в Штатах вам джелато.

Надо было что-то делать, и, присмотревшись к работе городских рынков, я придумал, как подкормить семью.

Ровно в 14:00 рынок закрывался, и крестьяне покидали свои места, оставляя непроданный товар на прилавках – везти его домой по такой жаре не имело ни малейшего смысла. Точно в это же время на рынке появлялись дворники с метлами. Это были смуглые, злые, бескомпромиссные создания. Все, чем так богат южный рынок, безжалостно летело в большие черные контейнеры для мусора. Видимо, работа накладывала на них какой-то особый отпечаток. Во всяком случае, от итальянской приветливости, доброты и дружелюбия там не оставалось и следа. Они свирепо кричали и изгоняли каждого, кто оказывался на рынке после его закрытия.

Мой трюк строился на том, что дворники не могли контролировать весь рынок одновременно. Необходимо было в 13:59 занять исходные позиции в самых разных и далеких друг от друга торговых рядах (может, хоть кому-то из нас повезет!), в 14:00 сориентироваться в боевой обстановке: схватить пару яблок, персиков или помидоров и с честью отступить под напором превосходящих сил противника.

Однажды я вынес огромный арбуз. Мы вымыли его в городском фонтане. Уселись в тени на скамейке безлюдного бульвара. И тут я понял – у нас нет ножа. Машинально я полез в карман – там лежал ключ от нашего гостиничного номера. Ключ – вот что было нашим спасением! Я стал долбить им арбуз по периметру и развалил его на две большие половины. Затем я превратил их в четыре четвертинки.

Совершенно непонятно откуда перед нами возник робкий юноша с потерянным взглядом, с потертыми на коленях брюками и с большой книгой подмышкой. Это был Арик из Бердичева. Его знала вся эмиграция – каждому встречному он предлагал купить у него… том Карла Маркса «Капитал». Но на этот раз у него была явно иная цель:

– Вы не дадите мне кусочек арбуза? – жалобно попросил он.

Витаминов хватило на всех – жене, дочери, мне и ему.

Кого только не несла с собой третья волна эмиграции в счастливое капиталистическое будущее!

***

Третья волна эмиграции с трудом просачивалась сквозь узкие шлюзы ОВИР-ов;

зато она свободно растекалась по грязному полу вокзала в Чопе, где тысячи уже не

граждан СССР долгие дни и ночи вповалку лежали со своими «бебехами» в ожидании билетов на Братиславу или Вену; и, наконец, она с лету разбивалась об изысканно-красивый фасад Американского посольства в Риме на Via Vittorio Veneto 121, перед которым прямо на улице, на асфальте, на каких-то старых шматах и одеялах лежало множество наших эмигрантов, получивших ничем не мотивированный отказ на въезд в благословенные Штаты и поэтому объявивших голодовку.

В это время, гуляя в сквере перед величественным Собором Петра и Павла, мы неожиданно обнаружили барахолку. В два часа дня торговля заканчивалась. Экспансивные итальянцы непроданные вещи не забирали домой – все это богатство было разбросано на лужайках, под деревьями, в воздухопроводных люках. Мы поднимали новенькие джинсовые костюмы и платья, модную обувь, зимние куртки, свитера, одеяла и т.д. и т.п.

Летние ночи в Риме были довольно прохладными, поэтому все теплые вещи мы немедленно относили голодающим. Некоторые из них, разместив на самодельных стендах плакаты «СТЫДИСЬ, АМЕРИКА!», уже объявили сухую голодовку!

Удивительно, как быстро человек ко всему привыкает! Люди, прожившие при капитализме всего пару недель, вели себя так, как будто формулу «товар-деньги» они выучили намного раньше слова «мама». Когда они узнавали, что мы это делаем абсолютно бесплатно, у многих на глаза наворачивались слезы. Эти слезы были не дань нашему бескорыстию – просто народ неожиданно для себя начинал понимать, что то единство, то чувство одной семьи, то чувство одной нации, которое так естественно существовало в их душах до эмиграции, отныне было утеряно навсегда.

Из былой жизни остались только... телевизионщики из СССР – они радостно снимали голодающих (крупным планом – плакаты!) для программы «Время».

***

Дни в ожидании решения своей судьбы почти у всех эмигрантов протекали одинаково: утреннее купание в море, скромный завтрак, обсуждение последних новостей:

– Как там наши голодающие? Лучше бы они подавали в Канаду или в Австралию.

– Пока только с Израилем нет проблем.

– Ну кто же поедет в этот ваш Израиль – там же слишком много евреев!

– Вы знаете Фиру из Одессы? Так она недавно с сыном была на интервью у Американского консула. Они говорят ему: «Мы – одна семья. Поэтому, если Вы не можете пустить нас обоих в Америку, то так и быть: мы оба согласны на худшее – на Израиль. Только не разбивайте нашу семью.» И что вы думаете этот мерзавец сделал? – Сына он пустил в Америку, а мать – в Израиль. Теперь они оба лежат перед посольством и голодают.

– Сегодня в Ватикан вход свободный!

– В пятницу вечером у сына нашей соседки из Белой Церкви – Симочки – заболел животик. Она пошла в синагогу, к Ребе, чтобы он ей помог. Так он ей говорит: «Сегодня Шабат – приходи в понедельник». К счастью, рядом стоял костел, и Симочка зашла туда. Ксендз сразу все понял, немедленно вызвал скорую, поехал вместе с ними в больницу, оплатил все процедуры и уехал только тогда, когда убедился, что жизни малыша ничто не угрожает.

– Значит,

Если еврея скрутит от колик,

Его спасенье – священник-католик!

– Ой, да когда же кончатся эти ваши стишочки, наконец! И без них тошно! Вы бы лучше посмотрели, что творится с СССР! Скоро он рухнет, и тогда вся эта голодная орда хлынет сюда – в Европу! Что будет с Европой?

***

Нас больше волновало, что будет с нами. Поэтому мы отправлялись на центральный рынок – «Merkato», – где надо было продать все взятые с собой для этого вещи: оптику, льняные салфетки и полотенца, матрешки. На рынке работали воры высшей квалификации: мою сумку с вещами незаметно надрезали и вытащили все содержимое. Автобусы были забиты ворами-карманниками. Мы решили больше никуда не ехать: после завтрака мы шли на пляж, где наша дочь предлагала отдыхающим деревянные ложки из Хохломы. Одна итальянская семья поинтересовалась, что мы можем продать из оптики? Узнав, что у нас есть фотоаппарат «Киев», они пригласили нас к себе.

Прием был – королевский!

Впервые в жизни мы увидели... мраморный дом. Полы, стены, потолки покрывал нежно-розовый мрамор. Из него же была изготовлена вся мебель: стулья и столы, кровати и шкафы. Было страшно присесть на такой стул. В добела раскаленном, летнем Риме все это излучало освежающую прохладу.

От главы семьи мы узнали, что этот мрамор он заказал в Пакистане. Им оказался Данте Папарелли, работавший в Министерстве Авиастроения. Его жена – Лючия Нигастре – была... из ближайшего окружения короля Италии – Виктора Эммануила III.

Оказалось – у них рос сын – Винченцо, – и наша Марина им так приглянулась, что они решили... совершить некое подобие помолвки наших детей.

Интерес к нам подогревался еще и недавней историей. В 1941 году Альпийский корпус, где служил рядовым дядя Данте, – Аморе Папарелли – по приказу Муссолини был послан на Восточный фронт, в СССР, для поддержки фашистских войск. Зимой 1943 года в боях под Сталинградом корпус был разбит, десятки тысяч итальянцев были окружены и взяты в плен. Немногим солдатам тогда удалось выбраться из окружения; среди них был и Аморе. Обмороженного, больного товарищи оставили его в одной хате в какой-то деревушке и пошли искать своих. Когда они вернулись за ним, оказалось, что он и дочь хозяйки этой хаты – Нина – влюблены друг в друга. Короче, в Италию Аморе вернулся с очаровательной русской женой, с которой счастливо живет до сих пор.

Наша жизнь неожиданно изменилась. Теперь Данте и Лючия заезжали за нами днем – Лючии надо было поспеть на очередную примерку платья, которое она заказала специально для помолвки у самой модной портнихи в центре Рима. Вечерами (к дикому удивлению всей эмиграции!) их машина подлетала к нашей вилле: они забирали нас на танцы в какой-нибудь престижный клуб, а затем показывали нам ночной Рим.

В одном клубе за наш столик подсел друг Данте – начальник полицейского департамента города Рима. Узнав кто мы, он предложил нам остаться в Италии. Такой «пустяк», как постоянный вид на жительство (то, на что бы у других ушли долгие годы изнуряющей бесплодной беготни по многочисленным бюрократическим инстанциям), он брал на себя. По известным причинам мы не могли воспользоваться этим заманчивым предложением.

Если верить Шекспиру, что жизнь – театр, а мы в нем – актеры, то сейчас она разыгрывала спектакль под названием «Римские каникулы», где было все: умирающая в Нью-Йорке Майя, лежащий после инфаркта в Вене отец, мы, днем ворующие фрукты и овощи на базаре, а затем посещающие бесплатно Ватикан (где желание вечно наслаждаться этой божественной живописью, скульптурой и архитектурой имело горестный привкус понимания краткости и быстротечности всего земного пути...) и, наконец, вечерами танцующие в элитных клубах и разъезжающие в дорогом авто по ярко освещенному ночному Риму.

С одной стороны, все это выглядело, как пир во время чумы. С другой – в преддверии помолвки я не мог отнять у семьи последние земные радости.

***

Узким кинжальным лезвием треугольник Вена-Нью-Йорк-Рим зловеще вонзался в Город Большого Яблока, где Мая лежала в реанимации.

Загнанные в венский угол, мои родители погибали от невозможности хоть как-то помочь своей дочери, скрасить последние минуты ее жизни и попрощаться с ней.

В своем римском углу я метался по официальным инстанциям с просьбами отпустить меня (только на пару дней!) к родителям в Вену или к сестре – в Нью-Йорк, но везде разговор заходил в тупик:

– Ваши документы?

– У вас есть австрийское или американское гражданство?

– У вас есть хоть какое-нибудь гражданство?

Главным условием покинуть СССР для нас был отказ от советского гражданства...

***

Однажды мы собрались на вилле у Данте. Во дворе Маринка перестреливалась с Винченцо из водяных пистолетов, на первом этаже Лена с Лючией готовили какое-то итальянское блюдо, а мы с Данте забрались на крышу, откуда открывался потрясающий вид на закат над Средиземным морем.

Надо сказать, что Данте не знал ни слова по-русски, а я – по-итальянски. Положение спасал карманный Русско-Итальянский и Итальяно-Русский словарик, выданный нам эмигрантской организацией. Надо было найти ключевое слово, по которому легко угадывалась вся фраза. Первым заговорил Данте:

– Америка, – сказал он, указывая на великолепный закат.

– Самолет.

– Когда?

– Неизвестно.

– Зачем?

– Сестра.

– Что?

– Болеть.

– Возвращаться.

– Обязательно!

– Ждать.

– Спасибо.

К этому времени на крышу поднялись Лена и Лючия со своим блюдом. Данте откупорил бутылку вина. После нескольких рюмок разговор уже не нуждался в словах – их заменяли улыбки, жесты и теплые, все понимающие, взгляды.

Это было отличное, марочное вино! Еще после пары тостов я попытался прямо здесь, за столом, найти ответ на сакраментальный вопрос Есенина «Куда несет нас рок событий?» (из «Письма к женщине»). Вместо ответа неожиданно... прикатила «Телега жизни» Пушкина:

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезет с облучка.

Данте откупорил очередную бутылку. Из нее выпорхнула стайка шальных рифм. Она весело набросилась на это четверостишие и быстро переиначила его:

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Беседа за вином легка;

Пусть в итальянском глух и нем я,

Понятно все без языка.

***

Наконец настал день, когда нашу семью вызвали на интервью в Американское посольство.

– Нье нада гафарыт нье правда! – напутствовала нас беременная, вся в рыжих веснушках, американская секретарша, мягко прожевывая звук «Р».

Мы вошли в большой зал, где за длинным темным столом сидел консул и его переводчик.

– Поднимать Ваш правый рука и повторать за мной: «Клянус гафарыт правда и толко правда», – сказал переводчик.

После серии обычных вопросов разговор зашел о нашем тройном отказе.

– Значыт, КГБ тры раза слать Вам писмо с отказ?

Это был вопрос-ловушка: консул прекрасно знал, что за всю историю КГБ оно никогда никому ни одного письма не послало!

– Нет, что Вы, – ответил я, – они сообщали нам это по телефону.

Удовлетворенный консул стал расспрашивать нас дальше о фактах антисемитизма по отношению к нам. И тут мы вынули снимки изувеченных надгробий наших предков, которые наша дочь пронесла через таможню в Чопе, и передали ему. Консул (а затем и переводчик) принялся с огромным вниманием их изучать. Было ясно, что за всю историю эмиграции такие снимки он видит впервые.

– И что далше биль с етот бандить? – сочувственно спросил он.

– Ничего.

Консул, забыв о нас, стал долго и оживленно обсуждать этот факт с переводчиком.

– Бандить ушель! – резюмировал итог их беседы переводчик.

Нам срочно дали «ТРАНСПОРТ»! На языке эмиграции это означало: нам разрешили вылет в Америку.

Все наши скромные запасы еды были розданы соседям, а теплые одеяла – голодающим.

По вековой традиции мы бросили пару монеток в фонтан Треви, над которым в начале XIX века княгиня Зинаида Волконская открыла свой известный литературно-музыкальный салон. В наше время этот фонтан стал известен всему миру по фильму Федерико Феллини «Сладкая жизнь», где Марчелло Мастрояни ночью купается в нем.

К огромному сожалению, с Данте, Лючией и Винченцо попрощаться не удалось: они отдыхали в одном из родовых имений Лючии на юге Италии. Но Вечному городу и его прекрасным обитателям не говорят «Прощай!».

Им говорят: «До свидания!».

Тебя мы не забудем, РИМ!

Ты, как любовь – НЕПОВТОРИМ!

***

В самолете мы познакомились с одной американкой – главным редактором одного из крупнейших журналов Калифорнии. Несмотря на бессонную ночь, все 7 часов полета я должен был простоять у ее кресла, отвечая на ее бесчисленные вопросы о нашей жизни. Через месяц после приезда в Штаты я получил от нее журнал со статьей «Эксодус» – «Исход». Вместо эпиграфа – там был нарисован самолетик. В ней сообщалось, что после 12 лет отказа наша семья, наконец-то, смогла вырваться из деревушки под названием «Киев» и улететь в самую свободную, самую демократичную и самую справедливую страну мира – АМЕРИКУ!

***

АМЕРИКА!

Страна, где Статуя Свободы

Сзывает угнетенные народы!

Страна, первая пославшая человека на Луну!

При взгляде на карту Америки я просто шалел от счастья – впервые в жизни выбор был за мной:

Нью-Йорк! Чикаго! Сан-Франциско!

Где океан! Где не нужна прописка!

Кто не дышал этим воздухом свободы – тот меня не поймет!

Незаметно наступил первый американский декабрь.

Еврейская община района Washington Heights в Верхнем Манхеттене, где мы жили у Дины, строго-настрого запретила своим членам... отмечать Новый Год!?! Вместо этого всем полагалось праздновать Хануку!

Я не мог оставить нашу дочь без самого светлого праздника в году. Но я все еще был безработным, и поэтому не мог купить елку: все деньги уходили на такси – на поездки за город – к Мае. Выход нашелся очень быстро. После Рождества, которое американцы отмечают 25-го декабря, елки выбрасывались на улицы Нью-Йорка. Вечером 31-го декабря я выбрал одну из них, еще с остатками украшений, взвалил на плечо и понес домой. Вокруг и близко не было атмосферы праздника. Не было того восторженного предвкушения счастливых перемен, которое охватывало каждую семью в СССР в канун Нового Года. Американцы проводили его намного скучнее, чем мы – «День милиции».

В свете мерцающих фонарей тонкие пунктиры снежинок молча прочерчивали темное небо, вонзаясь в белый асфальт. Казалось, кто-то сверху, из черной бездны, прицельно бил из бесшумного автоматического оружия длинными очередями белых трассирующих пуль по самым освещенным объектам крупнейшего города планеты. Каждая снежинка, как злая оса, больно жалила мое лицо. Свободной рукой я стал отмахиваться от них… Хотелось сжаться в точку, спрятаться, исчезнуть с этой улицы, из этого города, из этой страны.

Советская пропаганда стращала, что горек хлеб чужбины, а оказалось – горюч снег ее!

Вдруг при повороте на нашу Bennett Avenue я увидел… ребецин Сару, идущую мне навстречу с продовольственной тележкой. Отступать было некуда. Как аист, трусливо прячущий голову в песок, я зарыл лицо между лапок моей елки и, ощущая многочисленные уколы иголок и взглядов ребецин, прошмыгнул мимо. Сердце билось как у мальчика, решившего прогулять урок и внезапно встретившего у выхода из школы ее директора.