Текст книги "Охота (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Так как – хоть и временно – я получил чин суб-теньента, то питался в вместе со свободными от вахты офицерами в кают-компании. Естественно, офицеры восприняли это в штыки или если выражаться по-морскому во все орудия. Что это такое: парень, без году неделя на борту, а уже офицеров назначает и из кого – из сухопутных крыс. Ладно, пускай бы себе командовал своими абордажниками, но тащить его в кают-компанию?! Однако Альмейда был не против, что и выразил вполне понятным образом, пригласив меня к столу в кают-компании, когда мы с Рокэ впервые объявились там. Офицеры скрипели зубами, но авторитет капитана был непререкаем и им пришлось смириться. С тех пор нас с Рокэ начали подначивать, то и дело подчёркивая его возраст и то, что я – не моряк. Рокэ быстро обрывал наглецов, на грани прямых оскорблений, а так как дуэли были строго запрещены на борту военных кораблей, через некоторое время подначки закончились – мало кому хотелось испытывать на себе отточенное, как клинок шпаги и ядовитое, как яд багряноземельской кобры, чувство юмора Рокэ. Я же просто отмалчивался, иногда ограничиваясь тяжёлыми взглядами, от которых большая часть офицеров почему-то замолкали.

Первое боевое столкновение произошло спустя две недели с нашего отплытия. Мы только обогнули Кэналлоа, когда на нас обрушился туман. Ветер почти стих и в молоке, что сменило воздух, трудно было разглядеть свою же руку. И вот туман слегка поредел и из «вороньего гнезда» раздался крик: «Вижу вымпел!» Обманчивый в тумане звук донёс до меня щелчки подзорных труб, доставаемых из футляров – наши офицеры старались что-то разглядеть.

– Поворот оверштаг! – донеслась команда. – Абордажная команда, товьсь! Заряжай картечью! Паруса… – И ещё несколько десятков команд. Заиграли боцманские свистки, застучали башмаки по доскам, взлетели на ванты матросы, карабкаясь по ним с ловкостью обезьян.

– Разбирай винтовки! – выкрикнул я «своим» абордажникам. – Стройся! Заряжай!

Абордажники похватали мушкеты, предусмотрительно оставленные лежать прямо на палубе, вдоль обоих бортов, накрытые промасленной рогожей, чтобы не испортились во время плаванья. В ненастную погоду их, конечно же, убирали в трюм. Мушкетёры образовали вторую линию, первой стали люди Рокэ, ощетинившиеся сталью. Стрелять придётся через их головы.

– Если кто попадёт по своим, – сказал я так, чтобы услышали все, – пристрелю лично.

«Каммориста» кралась в тумане, как вор, почти без поднятых парусов. Все затаили дыхание, скрип снастей казался оглушительным. Медленно-медленно мы подобрались к вражескому кораблю. Вражескому, потому что даже со своего места я мог разглядеть вымпел на его мачте – дриксенский лебедь, сабли и волны. Бывает же такое везение. Первый же выход – и наткнулись на «гуся». Судя по размерам и обводам нашим противником был линеал. Надо подкрасться на пистолетный выстрел, дать залп картечью и тут же на абордаж. Сцепиться крючьями с врагом, чтобы тот не выстрелил в ответ. Их залпа нам не пережить. У него не меньше четырёх десятков пушек на борт – они нас просто сметут.

– Правый борт! – прокричал Альмейда. – Огонь!

Слитный залп двадцати пяти пушек и моих мушкетёров утонул в ответном залпе линеала. Спасло нас только то, что на борту его была далеко не полная команда и стреляла едва ли треть его пушек. Две свинцовых метели прошлись по палубам обоих кораблей. Абордажники, понимая, что единственный шанс на спасение там – на борту вражеского корабля. Мы рванулись вперёд, как тогда, в Торке, через свинец. С треском, ломая фальшборт, рухнули абордажные трапы, в палубу врезались крючья. Мы неслись первой волной, за нами – остальные матросы, что не висели на вантах, стреляя по врагу из мушкетов. «Каммориста» была боевым кораблём, на ней любой матрос хорошо умел владеть оружием, каждый шёл на абордаж. Команда Рокэ была кем-то вроде ударного отряда, за которым следовали остальные.

Минуя трап, я прыгнул через узкую полоску воды, разделявшую корабли, чем сильно удивил дриксов, не ожидавших подобного лихачества. Первого я пристрелил в упор, второго – пропорол кинжалом, зажатым в левой руке. Выхватив правой абордажную саблю, я закрутился, нанося удары направо и налево. Теснота палубной рубки мало отличалась от тесноты, царившей в окопах или на бастионах, которые приходилось штурмовать. Из-за непривычной тяжести абордажной сабли рука начала неметь.

На меня налетел здоровенный рыжий детина с абордажным топором, какими не пользовались вот уже лет десять. Однако этот владел им с неподражаемым искусством. Мой нагрудник из буйволовой кожи, спасавший жизнь не раз и не два, неплохо защищавший от ударов шпаг и кинжалов, не послужит хорошей защитой от этакого монстра. Здоровяк обрушил на меня свой топор, я едва успел увернуться от него и даже ткнул в ответ кинжалом. Детина, что называется, поймал с полбье стали, но, не обращая внимания на рану, рубанул меня с плеча. Выдернув кинжал, я нырнул под его руки, боднул плечом, заставляя потерять равновесие, но из-за этого мы оказались слишком близко, чтобы я мог нормально рубить, даже абордажной саблей. Поэтому я поставил не силу, а на скорость. Снова вонзив в бок здоровяка кинжал, я обрушил на него несколько быстрых ударов. Руки, ноги, грудь. Здоровяк отмахнулся от меня топором, но как-то вяло – слишком много крови потерял. Угостив его напоследок клинком по голове, я бросился дальше, к корме.

Там, на этом импровизированном бастионе, отчаянно оборонялись офицеры дриксов. Хотя у меня были сильные сомнения по этому поводу. Не похожи были эти орлы на офицеров – одеты кто во что горазд, даже для корсаров это слишком. Первым на штурме был, естественно, Рокэ. В залитой кровью, прокопченной и разорванной кэналлийской одежде он мчался, перепрыгивая через трупы и раненных, лихо размахивая абордажной саблей. Пробежав по лестнице, Рокэ ввинтился во вражьих офицеров и я потерял его из виду.

Зажав в зубах кинжал и сунув саблю за пояс, я ухватился за обломок ограждения, подтянулся и рывком забросил себя на полуют. Заскочив, первым делом перерезал глотку замешкавшемуся «офицеру» – узкий клинок прошёлся прямо по лихому красному платку, быстро начавшему наливаться густым, тёмным багрянцем. Второй «офицер», павший от моей руки, попытался развернуться и тут же схлопотал саблей по голове. Покачнувшись, словно пьяный, он рухнул ничком. Я же подхватил под мышку того, которому перерезал горло, закрываясь от выпада ещё одного дрикса – или кем были эти люди – клинок почти на треть вошёл в тело покойника. Клянусь, конец его пощёкотал мне рёбра. Я отшвырнул труп, не успевший освободить шпагу «офицер» дёрнулся вслед за падающим телом, и тут же я рубанул его по рёбрам, для верности пару раз ткнув кинжалом с другой стороны.

На полуюте остались лишь я, Рокэ и Шад и вражеский капитан, замерший у штурвала. Вот он-то был одет вполне подобающе, хотя сейчас от его одежды остались лохмотья. Под ногами капитана лежали три трупа наших абордажников с характерными ранами от волнистого клинка шпаги, что тот сжимал в правой руке. Обращался он с этим оружием очень хорошо, но всё же хуже Рокэ, сцепившегося с ним один на один. Мы с Шадом остались в стороне. Это был поединок, в который лучше не соваться. Пускай разбираются друг с другом, тем более, что Рокэ ничего не грозит.

Пускай абордажная сабля короче и тяжелее, а любая рана шпагой, которой орудовал вражеский капитан, стала бы смертельной – не сейчас, так в дальнейшем – для Рокэ. И всё же я был уверен, что теньент Аррохадо легко расправится с этим врагом. Так и вышло. Всего через несколько секунд капитан этого линеала лежал у ног Рокэ с разрубленной грудью.

Рокэ склонился над телом, подобрав шпагу.

– Хорошая работа, – заключил он, закончив осмотр. – Я думал, дриксы такими не пользуются.

– Это не гуси, – подал голос Шад, едва ли не впервые за всё наше недолгое знакомство. – Обычные пираты. Главарь у них… был, – он кивнул на труп, – Длинный Дронг.

Я присел над телом и внимательно вгляделся в лицо трупа. Слишком уж знакомым показалось мне его имя. Так и есть. Он самый. Дронг Верзила, теперь значит Длинный Дронг…был. Всегда был продажной тварью – теперь значит к Дриксен переметнулся. И чтобы такому человеку доверили этот самый «Императрикс». Хотя Шад сказал, что это обычные пираты. Может и так. Раньше Дронг рассекал на «Ветреной русалке» – быстроходном корвете, одном из самых шустрых во всём Устричном море. Теперь вот пересел на линеал, значит. И ушёл под руку кесаря.

– Второй помощник, – распорядился Альмейда, – берите половину команды и ступайте на линеал.

– Нас осталось слишком мало, капитан, – второй помощник не участвовал в абордаже и был крайне разочарован этим фактом. – Большая часть команды ранена и многие не дотянут до рассвета. Врач и фельдшера надрываются, жилы рвут. Нас спасло только то, что у врага не было достаточно людей, чтобы дать настоящий залп. Иначе «Каммористу» просто смело бы картечью.

– Не понимаю, – совершенно спокойно сказал Альмейда, – как это относится к моему приказу. Я не намерен топить или дарить гусям линеал. Мы возьмём этот корабль на буксир и дотащим до Марикьяры. Вам это ясно? – Второй помощник кивнул. – Выполняйте.

Домой мы тащились едва-едва. Накинув на нос линеала буксировочные тросы, наскоро сделанные из запасных снастей того же линеала, пересадив половину оставшейся команды на его борт, «Каммориста» двинулась в обратный путь. Мы не уходили далеко от берега, так что линеал едва не скрёб по дну килем. Людей было мало и даже мне пришлось тряхнуть стариной. По вантам я, конечно, уже не бегал, но и на палубе было чем заняться. Мы на ходу чинили «Каммористу», используя материалы опять же с линеала, принимавшим нашими усилиями всё более ободранный вид.

И вот спустя почти два месяца мы, вновь обогнув Кэналлоа, вернулись на Марикьяру.

Там наш ждали дурные вести. «Императрикс» вышла на промысел. Сейчас он вовсю гулял вдоль побережья Придды, тех же Улаппа с Ардорой, едва не каждый день атакуя торговцев и одиночные корабли, несколько расхрабрившись он напал на небольшие конвои, обстреляв их с большого расстояния. А мы в это время торчали на Марикьяре – ждали пока отремонтируют «Каммористу». Не смотря на то, что мы кое-как залатали её ещё в море, наш фрегат очень сильно пострадал в сражении с линеалом Длинного Дронга. Нам едва-едва хватило денег на ремонт, лишь загнав трофейный корабль, мы смогли свести концы с концами. Адмиралтейство после не слишком удачного рейда потеряло интерес к затее Альмейды и золото из Олларии потекло куда менее обильным потоком, нежели полугодом раньше. Набрать новых матросов, заплатить нам и набрать припасов Альмейде удалось с награды, объявленной за голову Длинного Дронга. Деньги это были немалые и всё равно хватило его, что называется, в притык.

Тяжкая тоска обрушилась на нас, переживших первый рейд «Каммористы». От абордажной команды остались только я, Рокэ и Шад. Ещё двоих выживших в той безумной схватке мы проводили на сушу – один лишился правой руки, второй – большей части лица, ему почти в упор выстрелил из пистолета пират, оборонявший лестницу на полуют, однако усилиями корабельного врача «Каммористы» и благодаря недюжинному здоровью он всё же остался в живых. Мы – впятером – частенько допоздна засиживались в портовых тавернах, опустошая бутылки терпких южных вин, пропивали своё жалование и выходной пенсион, выплаченный покалеченным морякам. Как ни странно, мои Закатные твари оставили меня на время в покое – и я не знал причины этого, обилие неплохого вина, климат острова или же тот факт, что я был занят делом. А может быть, их отгоняли песни.

Сквозь узкое оконце солнца луч проник

Пытаясь отогреть сырые камни стен

Сегодня в честь победы будет цирк у них

И на потеху бой, у нас, попавших в плен

Зевая будут дамы на трибунах ждать,

Когда один из нас другому пустит кровь

Кто победит в бою, кому свободу дать

Гадает королева выгнув бровь

Она не знает как прекрасна степь весной

Как мчат, вздымая пыль, шальные табуны

Свобода мне нужна, нужна любой ценой

Я пленный воин, я виновен без вины

Но что же это, Боги, предо мною он

Тот, кто в бою от стрел закрыл меня собой

И задохнется крик, и захлебнется стон

«Вам нужен бой? Ну ладно, будет бой,

Ну что ж, мой друг, давай повеселим народ,

Я словно невзначай нарвусь на твой клинок;

Ты спас меня в бою, сегодня мой черед,

Сегодня мне лежать поверженным у ног».

Но он смеясь встает со мной к спине спина

И, обнажая меч, мне шепчет: «Не спеши.

Они хотели крови? Пусть же пьют до дна.

Кто виноват сегодня – Бог решит.»[1]

Шад отложил гитару и взял свой стакан с вином. Не помню уже с чего мы заговорили о древних балладах, кажется, первым начал Рокэ. Шад сказал, что помнит одну, слышал её ещё у себя на родине, в Багряных землях. Он взял гитару и запел, на тягучем языке своей земли. Я весьма смутно понимал слова – в голове стоял туман от выпитого вина, к голосу Шада примешивался шум волн, взявшийся незнамо откуда; но общий настрой уловил. И столько было в этой песне безнадёги и тоски, что захотелось плакать или схватиться за шпагу – тьфу ты, абордажную саблю, теперь она у меня на поясе висит – и встать плечом к плечу с теми двумя на арене – или как называется то место, где в далёкой древности дрались друг с другом или со зверьём попавшие в плен воины.

– Хорошая баллада, – кивнул Рокэ, – вот только не такая древняя, как ты говорил. Обычай, о котором ты пел ещё догальтарский – так развлекались правители отдельных стран, что после вошли в Золотую анаксию. Их правители не звали себя королями – у них для себя были совсем иные титулы, позабытые сейчас.

– Их песни позабыты вместе с титулами, – заметил однорукий абордажник. – Или может ты знаешь какие-то, а, Рубен? – Он неуклюже левой рукой взял гитару у Шада и протянул Рокэ.

– Отчего бы не спеть, – кивнул Рокэ, проходясь длинными пальцами по струнам.

Ветер рвет паруса, корабли отгоняя от всех берегов,

Ветер гонит волну за волной и уносит корабль в океан.

Он заблудится сам в океане, ну что ж, это участь ветров.

И поют паруса, и к тому же готов ко всему капитан, капитан.

Он уверен в команде, которая с ним на одном корабле,

Капитан верит в звездную ночь и отчаянно верит в себя.

Он доверился буйному ветру и верной попутной волне.

Он измучен мечтой, ему снится и снится святая земля.

Он один в этом бешеном море, где властвует злой ураган.

В переводе на жизненный слог – это боль и утрата друзей.

Может статься, риф, скрытый волной – это будущий твой пьедестал.

Может быть, ты останешься здесь – такова уж судьба кораблей, кораблей.

Но однажды, когда океан заалеет от ранней зари,

И когда волны лягут под киль, как бы штилем прощенья моля,

И тогда потерявших надежду ударит крик юнги: «Смотри!»

И в скупой капитанской слезе отразится святая земля. Святая земля!

– Ты надул нас, Рубен! – нетрезвым голосом выкрикнул одноглазый. – Я знаю эту балладу. Никакая она не древняя. Её привезли сюда предки бергеров или дриксов из Седых земель. Говорят, они сложили её, когда шли со своей родины в Золотые земли.

– Это было довольно давно, – заметил Рокэ. – К тому же в балладе Шада есть нестыковка. Сначала он поёт «боги», а потом – «бог».

– Слушай, – обратился ко мне однорукий, – а ты сегодня не пел. Говорят, вы, кэналлийцы, родились с гитарой, а ты ещё не пел. Спой. – Он хлопнул ладонью по столу.

– Спой-спой, – поддержал его одноглазый.

А Рокэ просто протянул мне гитару. Ну что ж, моя очередь.

Вели баронессе скромнее быть,

Вели ей ресницы не поднимать,

Вели ей, барон… Только поздно, слышишь?

Молва покатилась, как камень с вершины…

Жена мол, тебе не верна

Вели негодяя немедля убить,

Вели баронессу везти в монастырь,

Вели же, барон… Только поздно, слышишь?

Труворы в округе поют о бастарде,

Что был от измены рожден.

Судьба в лицо – колодой карт.

Перечеркни свой герб, бастард,

Ты здесь чужой, на карнавале чьих-то встреч,

Где Честью кормят воронье —

И ты отрекся от нее…

Вассал удачи уповает лишь на меч.

Иди и возьми, если сможешь взять,

Иди и ответь на удар ударом,

Иди же, бастард, объяви свой вызов,

Небрежно швыряя перчатку миру

И пусть победит, кто прав.

А что благородство? А в чем тут подлость?

Ведь ты не виновен в своем рожденье,

И если война – пусть война без правил,

И если победа – любой ценою,

Никто не посмеет судить.

Где был Господь, когда ты звал?

Пока еще молчал металл,

Пока твой путь еще не брошен за порог.

И горький смех корежит рот,

И ты погнал коня вперед,

Не разбирая перепутанных дорог.

Из рук короля ты получишь титул,

Женой твоей станет сама герцогиня,

Ты станешь богат и фавор узнаешь,

Достойнейшим будешь из всех достойных,

Но это не будет финал.

Удача, пой – момент настал.

Каков игрок – таков финал.

Уже трубит герольд в охрипшую трубу.

Монета встанет на ребро,

Фортуна выбросит зеро.

Плати судьбой за жизнь, а жизнью за судьбу.

Вели герцогине скромнее быть,

Вели ей ресницы не поднимать…

– Это довольно крамольная песня, – заметил Рокэ. – В ней можно проследить аналогию с Франциском I. И вообще, мы заговорили о древних песнях, а никто не спел её ни одной такой.

– Ты сам первый начал, Рубен, – упрекнул его однорукий. – Бергерские песни поёшь, вместо обещанных древних.

– Какая разница? – сказал я. – Песни хороши – это главное.

Спорить со мной никто не стал.

Пускай команду набрали практически новую, но абордажники – в этот раз Альмейда решил набрать полноценную команду, а не собирать людей, как говорят в Торке, с бору по сосенке – мало отличались от предыдущих. Точно такие же висельники, но теперь нам с Рокэ и Шадом придётся за две недели сделать из них хотя бы подобие хорошо сбитой команды. Мы гоняли их до седьмого пота – и лично я держался последние часы на чисто кэналлийском гоноре, про Шада можно сказать тоже самое, только гонор был багряноземельский, а вот Рокэ… Толи он был слишком хорошим актёром, толи действительно не уставал. Не могу сказать, что наши абордажники были полностью готовы к бою, но, думаю, без проверки этого не понять.

И вот в жаркое летнее утро «Каммориста» вновь покинула Марикьяру.

Этот поход был куда удачней предыдущего. Мы не встретили «Императрикс», который поспешил уйти к берегам Дриксен, славно погуляв в наших водах. Однако в эту «прогулка» мы взяли на абордаж несколько пиратов, совершенно обнаглевших, глядя на безнаказанность «Императрикс», парочку так и вовсе отправили на дно, выловив из воды по десятку пиратов. Наши абордажники показали себя не с самой худшей стороны, мы неизменно проламывали защиту врага или же держали их удар, лишь двое солдат погибли за время похода, да ещё троих списали на берег из-за ран. На сей раз мы не стали конвоировать корабли на Марикьяру – потопили все – а пленных пиратов высаживали в прибрежных городах Придды. Лишь один случай запомнился мне.

Тяжело гружёный галеон шёл очень медленно, хоть и все паруса были подняты. Какой-то жадный торговец решил загрузиться по самые борта – вроде бы ничего странного, однако спустя несколько минут над палубой пронёсся приказ:

– Поворот в бейдевинд! Курс зюйд-ост! Сближаемся с галеоном!

Для чего преследовать этого торговца? Вымпел над ним наш, талигойский, с цветами Кэналлоа, но капитану виднее.

– Теньент Аррохадо, приготовьте ваших людей к осмотру корабля, – обратился к Рокэ Альмейда, отнимая от глаза подзорную трубу. Они оба стояли на мостике «Каммористы».

– Разрешите спросить, – обратился к нему маркиз Алвасете, – что вы такого разглядели?

Альмейда молча перед ему трубу.

Я не удивился, когда мы подняли знак: «Остановиться! Приготовиться к проверке.» Галеон словно нехотя спустил паруса и мы легко догнали его. Швартоваться к его борту мы не стали, замерев в нескольких десятках ярдов от галеона – отсюда можно было прочесть его название, написанное на кэналлийском: «Эль торо» – «Бычок», это если на талиг. Капитан и Рокэ выстроили нас и Альмейда приказал отобрать из абордажников команду для проверки.

– Я возглавлю её, – решил Рокэ. – Со мной пойдут, – он начал перечислять имена абордажников.

– Постойте, – сказал я, когда он закончил. – Раз уж я иду с проверкой, – Рокэ назвал наши с Шадом имена первыми, – хотелось бы знать, что именно мы ищем?

– Рабов, – коротко бросил Альмейда. – Заметив нас, с галеона стали выбрасывать людей, но не думаю, что успели выкинуть всех.

– Слишком легко они остановились, – буркнул я, – и согласились на проверку.

– Ты думаешь, может быть ловушка? – спросил Альмейда.

– Вполне, – кивнул я. – Поэтому идти лучше мне с ещё двумя парнями. Если что, потеря невелика, а управиться с работорговцами мы сможем и втроём. Станет жарко – поднимем шум.

Альмейда долго глядел мне в глаза, но я взгляда не отвёл, и капитан кивнул. Взяв ещё двоих орлов, я с ними спустился в шлюпку. Парни сели на вёсла и уже через несколько минут я ухватился за сходни и поднялся на борт «Эль торо». Меня приветствовал его капитан – высокий кэналлиец по имени Хуан.

– Прошу прощения, – первым делом, представившись, сказал он, – на борту моего корабля эпидемия. Именно поэтому мы выкидывали за борт тела.

– Отчего ж вы не подняли соответствующий флаг? – поинтересовался я, как бы невзначай роняя ладонь на эфес абордажной сабли. – Да и вы не производите впечатления особенно больного.

– Болезнь весьма избирательна, – хищно усмехнулся Хуан.

– Я готов рискнуть, – одними губами улыбнулся я, – думаю, как и мои люди. Проводите нас в трюм, капитан Хуан.

Через люк, мы спустились на нижнюю палубу, а оттуда в трюм. Я неплохо разбирался в галеонах, поэтому намерено свернул не туда.

– Там у нас пороховой погреб, – сказал мне один из сопровождавших нас помощников капитана – всего их было с десяток, славный конвой.

Кивнув ему, я как ни в чём не бывало зашагал следом за Хуаном. В трюме были сложены разнообразные припасы в тюках и бочках, они занимали примерно половину его – вторая половина была отделена прочной дверью с массивным засовом.

– Что там? – спросил я у Хуана.

– Там наш товар, – не моргнув глазом ответил тот. – Слишком ценен. Люди у меня те ещё – боюсь потырят чего.

– Меня вы не подозреваете в том, что я могу украсть нечто. Откройте дверь.

– Двадцать талов золотом, – резко бросил Хуан, – и вы заканчиваете осмотр здесь.

– Два десятка талов, говоришь? – протянул я, оборачиваясь к своим людям – помощники Хуана медленно обходили нас с флангов, весьма ловко, учитывая скромные размеры трюмного помещения.

Спас меня тогда только нагрудник из буйволовой кожи, предусмотрительно надетый под плащ. Наваха капитана Хуана прошлась по нему, я крутанулся на месте, наотмашь врезав кулаком ему в ухо. Работорговец покачнулся. Вторым ударом я выбил у него наваху и развернулся обратно к своим. Оба абордажника оказались не столь предусмотрительны – они лежали на быстро темнеющих от крови досках с перерезанными глотками.

– Ну вот видишь, – усмехнулся из-за моей спины Хуан, – а я предлагал тебе хорошие деньги. Сам напросился!

Я не стал дожидаться его действий – сам бросился на врага, выхватывая из-под короткого плаща кинжал. Похоже помощники капитана не ожидали такой атаки. Первому я всадил кинжал в живот по самую рукоять, рванув его вверх – пускай помучается, работорговец! Развернувшись, я витой гардой, закрывающей ладонь, врезал второму по лицу. Тот отшатнулся, зажимая разбитый рот. Я протолкался мимо него, сдёрнув с плеча плащ, швырнул его на голову третьего, толкнул его на остальных, заставляя повалиться прямиком на трупы моих людей. Сам же бросился к пороховому погребу, на бегу сдёрнув с крюка масляную лампу, освещавшую трюм. Дверь порохового погреба не выдержала удара ногой. Я влетел в него – ещё несколькими ударами распоров мешки с порохом и выбив дно у нескольких бочек. Чёрный зернистый порошок посыпался мне под ноги. Отшвырнув кинжал, я выхватил из-за пояса пистолет и замер с занесённой над головой лампой.

– Ты что, идиот?! – заорал на меня Хуан, первым подбежавший к высаженной двери погреба. – Мы же все взлетим на воздух!

– Тебя я пристрелю, – сказал я, покачивая лампой.

– Ладно, – протянул Хуан, – чего ты хочешь? Это глупо, стоять так. Стоит тебе сделать шаг за порог погреба – и мы тебя зубами порвём.

– Прикажи своим людям сложить оружие, – спокойно сказал я, – и впустить на борт всю абордажную команду с «Каммористы». Как только здесь появятся наши люди, я передам им лампу. И поторопись, Хуан, – добавил я напоследок, – а то рука у меня затекает.

– Это глупо, – повторил Хуан. – Взрыв отправит на дно и вашу «Каммористу».

– Чушь, – отмахнулся я, опасно качнув лампой, от чего люди Хуана – да и сам он – как один вздрогнули. – «Каммориста» слишком далеко – взрыв не повредит ей. Шевелитесь! – прикрикнул я на притихших работорговцев.

– Делайте, как он говорит, – буркнул Хуан.

– Правильно, – кивнул я, – а останешься здесь. – Я подмигнул Хуану, тот едва удержался, чтобы не сплюнуть на палубу[2].

Время превратилось в тягучую патоку – оно обволакивало и тащилось медленнее самой ледащей лошадёнки. Лампа в руке наливалась свинцом. По лицу градом катился пот. И самой большой радостью в жизни стало лицо Рокэ, ворвавшегося в трюм с саблей наголо. Шад и ещё один абордажник вязали Хуана, а Рокэ вынул из моей руки лампу. И только тогда я в изнеможении прислонился к стене.

С помощью Рокэ и Шада я поднялся на палубу «Эль торо» – по ней вели матросов-работорговцев и рабов – измученных мужчин и женщин, извлекаемых из трюма галеона. Они щурились на солнце и подставляли лица морскому ветру. Очень похоже вёл себя я, когда вышел из долговой тюрьмы, где провёл в сырой камере с десятком висельников два месяца.

На «Каммористе» меня встретил сам Альмейда. Он ухватил меня за плечи и несколько раз встряхнул – наверное, я болтался как тряпичная кукла, потому что наш капитан отпустил меня и подал свою весьма основательную флягу с касерой. Я сделал несколько глотков – и небо закрутилось, поминутно меняясь местами с палубой, а потом коварные доски рванулись к моему лицу…

Меня качало на волнах, а я лежал и пялился в лазурное небо. Вот только откуда взялся этот скрип посреди моря. Я наплевал на это и прикрыл глаза, теперь уже и скрип не мешал. А волны качали меня и стало мне казаться, что и не волны это вовсе, а лежу я на руках у матери и она качает меня, и приговаривает: «Спи, спи, сынок. Нескоро ты ещё сможешь выспаться так. Ох, не скоро.»

– Слышь, командир, – кто-то аккуратно тряс меня за плечо, – командир. Эт конечно свинство, но тебя… того… зовут. Слышь, что ли, командир?

– Слышу, – отозвался я, выворачиваясь из гамака. – Чего надо?

– Зовут тебя, – повторил абордажник, здоровяк родом то ли из Торки, то ли из Придды. – Капитан зовёт.

Я кивнул ему и спросил:

– Дело срочное?

– Не говорили мне, – пожал плечами абордажник.

Ясно, значит, успею привести себя в порядок. Я отправил матроса за водой для умывания, а сам принялся точить обвалочный нож, чтобы побриться. Смышлёный матрос притащил таз с водой для умывания и чайник кипятка. Я поблагодарил его кивком и принялся приводить себя в порядок. Кое-как расчесав основательно отросшие – как вернёмся надо обратится к цирюльнику – я направился в капитанскую каюту.

– Ты не торопился, теньент, – обратился ко мне Альмейда.

– Суб-теньент, – поправил я его и добавил, – временный.

– Теньент, – не согласился со мной капитан, – и постоянный. Звание и мундир получишь на берегу. Хочешь спросить: за что? Отвечу. Захваченный тобой работорговец рассказал в обмен на жизнь, что подобрал нескольких моряков на полуразбитой лодке. Это были матросы с торгового барка «Счастливчик». Они были слишком истощены и не вынесли путешествия в трюме у Хуана. Однако они утверждали, что их барк потопил «Императрикс». Хуан говорит, что готов показать место, где подобрал моряков. Это было всего пять дней назад.

– Это если верить Хуану, – заметил я.

– Проверим, – пожал плечами Альмейда. – Это тут недалеко.

– Я вам ещё нужен?

– Ну не пойму я тебя! – рассмеялся Альмейда. – Тебя вызвал капитан, сообщил, что – ты теперь полноценный офицер талигойского флота, а ты в ответ – я вам ещё нужен? Нужен, очень нужен! Если «Императрикс» не ушёл далеко, то мы вступим с ним в схватку, и люди – все – должны быть в полной боевой готовности. Теньент Аррохадо будет готовить прежних абордажников, как ударную группу, для прорыва на борт «Императрикс». Твоей задачей будет поднатаскать остальных. Нам некогда высаживать на берег работорговцев и бывших рабов – последние пополнят абордажную команду, те кто будет в силах. Это будет их платой за проезд на «Каммористе». Отбери из них самых крепких – и приступай к работе.

– Так ведь ночь же, – не сдержался я.

– Ночь, – рассмеялся Альмейда. – Ты на палубу, вижу, ещё не выходил. Полдень сейчас, теньент, полдень. Ты проспал почти двое суток.

Под его смех я по быстрому ретировался.

Работа пошла, как говорится, лихорадочная. Отобрав из бывших рабов два десятка крепких парней, я начал натаскивать их на владение холодным оружием – однако очень быстро убедился, что учитель фехтования из меня никакой. Я мог легко прикончить большинство из них, а вот научить правильно драться, верно держать абордажную саблю – нет. Поэтому я довольно быстро передал этих парней Шаду, а сам занялся стрелковой подготовкой. Вооружив женщин и подростков, а их было не то, чтобы мало в трюме «Эль торо», мушкетами, я принялся гонять их по вантам, учил занимать верные позиции на вантах, откуда удобно вести обстрел палубы вражеского корабля.

– Неплохая работа, – отозвался об этом Альмейда, наблюдая за носящимися по палубе и вантам бывшим рабам. – И всё же, боюсь, я обрекаю их на верную смерть.

– Может и так, – ответил первый помощник, – но лучше они, чем мы.

– Никогда не говорите так, – предельно спокойно, что выдавало крайнюю степень ярости, сказал ему Альмейда. – Мы взяли на себя ответственность за этих людей и лишь добровольцы из их числа будут сражаться с «Императрикс». Именно поэтому никто из нас не должен относиться к ним с пренебрежением. Вам всё ясно, старпом?

– Так точно, капитан, – лихо козырнул тот.

Альмейда в который раз про себя решил избавиться от него – и тут же отмёл эту мысль. Слишком хорошим моряком был его первый помощник.

«Императрикс» мы встретили даже несколько раньше, чем рассчитывали. Мы шли встречными курсами – «Каммориста» на север – к Хексбергскому заливу, «Императрикс» – на юг, к побережью многострадальных Придды, Улаппа и Ардоры. Здоровенный линеал имел четыре палубы и я был уверен, что все пушки, установленные на них, готовы дать залп по приказу капитана. Это не Длинный Дронг, у которого не было и трети команды и для полного залпа просто не хватало людей.