Текст книги "Пангея (СИ)"
Автор книги: Борис Сапожников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 6.
Военные будни потянулись дальше. С каждым днем становилось все холоднее, и почти каждое утро сыпал снег. Временами начинались настоящие метели. Он настолько сильно заметал траншеи, что открыть дверь блиндажа бывало сложно. Дважды ее пришлось даже откапывать, чтобы можно было выйти. То же происходило и в форте и в бункере, что ограничивали позиции нашего полка.
По всей линии фронта начались заболевания. И было даже удивительно, что Елена оставалось здорова. Ведь даже казавшийся железным вахмистр Быковский свалился с жуткой пневмонией и его отправили в госпиталь, не смотря на жаркие возражения.
Война замерла, будто замороженная планетой. Даже обстрелы были достаточно редки. Расстояние, разделяющее наши траншеи, превратилось в чистую, белую, снежную целину. Даже следы артобстрелов засыпало уже к следующему утру.
Совещания в штабе были редки. Альбионцы, окружившие город в собственном тылу, все также не спешили переходить к активным действиям. Это вполне оправдывало наши предположения относительно мятежа в стане врага. Вполне возможно, местное командование не решалось переходить к активным действиям без санкции сверху, а космическая связь штука не слишком быстро действующая. Вот ждали команды из своего военного ведомства, стянув к городу десятки тысяч солдат, бронетехнику и артиллерию. Возможно, рассчитывали еще и запугать засевших в городе бунтовщиков. У страха ведь глаза велики, и когда перед твоими позициями постоянно маячит такая уйма войск, техники и стволов артиллерии, у многих могут не выдержать нервы. Даже у руководителей мятежа. Такое не раз случалось.
Мы сидели в траншеях и ждали развития событий, вестей из штаба фронта или одни бог еще знает чего. Болезни прошли, люди начали возвращаться из госпиталей. Врагов мы почти не видели, они перестали даже маячить на периферии, предпринимать странные перемещения. Наверное, альбионцы, как и мы сидели в траншеях, ожидая развития событий на фронтах.
Так протянулись несколько месяцев. А потом небо озарилось огнем – и это стало для всех сигналом к началу боевых действий.
В ту ночь меня разбудил фон Ланцберг. Он принялся колотить в дверь блиндажа кулаками и ногами. Я выбрался из постели, попытался укрыть Елену, понимая, что уже не придется поспать этой ночью. Однако она тоже проснулась и резким взмахом оттолкнула мои руки.
Понимая, что укладывать ее спать, будто дитя малое, не стоит и пытаться, я набросил на плечи кожаный плащ на меховой подкладке, и открыл дверь.
– Господин полковник, – выпалил капитан, – вы должны видеть это!
– Что – это? – не понял я.
– Словами не передать! – вскричал Ланцберг. – Надо своими глазами видеть.
Я выбрался из блиндажа, скрипя сапогами по свежему снегу, поднял глаза и уже не смог оторвать их от неба.
Когда-то, еще во время обучения, нас отправили на учения на дальний север. И там я единственный раз в жизни видел знаменитое северное сияние. В этот раз было очень похоже. Вот только я понимал, что за той красотой в небесах стоит жестокая смертоносная битва. Потому что все эти бесчисленные вспышки в небесах, красиво расчерчивающие их разноцветными лучами, на самом деле означали, что на орбите планеты схватились два флота. И даже здесь, на земле, всем было понятно, чьи именно.
– Это уже настоящая война, – протянул Ланцберг. – Не наша обычная тягомотина, а...
– Я отлично понял вас, капитан, – оборвал я разошедшегося командира роты, хотя и самому хотелось кричать, словно мои вопли могли как-то подбодрить сражающихся бойцов нашего космофлота.
– Звездопад, – неожиданно каким-то детским голосом произнесла Елена, вместе со мной вышедшая из блиндажа.
Это и правда слегка напоминало красивое августовское зрелище, которое можно было наблюдать у нас. Только "звезд" с неба падало куда больше, чем в самые "урожайные" дни. И летели они довольно крупными группами по несколько сотен разноцветных точек.
– Нет, фенрих, – ответил ей фон Ланцберг, – скорее, десант. Вот только непонятно – наш или вражеский.
– Капитан, – усмехнулся я, – не стоит запугивать молодого человека вражеским десантом. Десантные корабли, вроде того, на котором приземлялись мы, даже на таком расстоянии выглядят совсем не крошечными точками. А десант на капсулах, так его предпринимают только бостонцы и тенны, других настолько безумных не находится. И выглядит он куда более упорядочено. Волнами падают, как их с корабля выкинут, так и летят.
– Тогда что же это? – спросила раздраженная нашими с Ланцбергом умствованиями Елена. – Или кто?
– Обломки, – прямо ответил я. – Корабли на орбите разносят друг друга на куски, и они сейчас падают нам на головы. Не нам, конечно, а где-то за линией фронта, на альбионской земле.
– Значит, – сделала мрачный, но закономерный вывод Елена, – там и люди падают.
– Нет, – покачал головой фон Ланцберг. – Люди продолжают вращаться на орбите, только достаточно крупные обломки, летящие с большой скоростью, прорываются в атмосферу. Большая часть их, как и метеориты, сгорает в плотных слоях, но оставляет после себя такой вот красивый шлейф. На земле это никому не грозит.
– Интересно, – снова по-детски задумчивым голосом произнесла Елена, – а какова она, битва в космосе?
– Не знаю, – пожал плечами я. – Мы наземные войска. Даже в космопехоту нас не переводят, там своя специфика боевых действий. Все эти абордажи. Лучевое и огнестрельное оружие применяется мало и крайне ограниченно из-за опасности повредить что-нибудь ценное. Вот и воюют, как в Средние века на Потерянной Родине, со шпагами, мечами, топорами. Заковываются в доспехи по самые уши. Мы так воевать не умеем.
– А разве штабс-капитан Подъяблонский не из космопехоты? – спросил у меня Ланцберг. – Я не читал его дела, но доспехи очень сильно напоминают как раз те, что офицеры космопехоты носят.
– Он – офицер тяжелой пехоты, – покачал головой я, – в космофлоте не числился никогда. А доспехи, говорит, фамильные.
– Это вполне возможно, – кивнул фон Ланцберг. – Доспехи у него несколько устаревшие.
– А вы-то, собственно, капитан, – повернулся к нему я, оторвавшись от захватывающего зрелища в небесах, – откуда так хорошо в доспехах разбираетесь?
– Офицер должен знать все типы доспехов Доппельштерна, – как по уставу отбарабанил тот, – и других развитых стран. А также отличать модели доспехов нашей империи друг от друга, хотя бы с разницей в десять-пятнадцать лет.
Да уж, именно поэтому его терпеть не могли другие офицеры. Ланцберг иногда и сам не понимал, что выставляет их идиотами. Вот как меня сейчас, этим дурацким напоминанием обязанностей офицера. Как бы то ни было, а я был командиром его полка, и учить меня было совсем не ему.
– Всем отдыхать, – бросил я. – Ночь на дворе, нечего на небо таращиться. Капитан, передайте по команде: "Подъема не было".
– Есть, – отдал честь фон Ланцберг.
– Молодой человек, – позвал я все еще глядящую на небо Елену, – идемте спать. Чувствую, завтра грядут перемены.
– Какие именно? – спросила она, оборачиваясь ко мне.
– Вы же слышали капитана фон Ланцберга, – пожал плечами я. – Настоящая война.
Первым свидетельством правоты фон Ланцберга было срочное совещание в штабе дивизии. Всех командиров полков вызвали сразу после сигнала подъем. Даже позавтракать не дали. Хотя, наверное, поэтому в штабе нас ждали горячие бутерброды и кофе с чаем в термосах.
– Угощайтесь, – махнул рукой комдив, – а я пока вас ознакомлю с последними новостями. Они не терпят отлагательств, как вы понимаете. Полковник Игнатьев, раздайте новые снимки с орбиты.
– Дело в том, – тут же пустился в объяснения начштаба, – что вчера вечером и почти всю ночь на орбите шло сражение нашего космофлота с альбионским. Наша разведка донесла о том, что альбионцы подтягивают на планету свежие силы, а это может означать только одно – начало войны. И решили подготовить ответный или упреждающий, как посмотреть на ситуацию, удар. Кроме того, на планету будет спущен экспедиционный корпус. В состав его входит два батальона Лейб-гвардии Тевтонского полка, три полка строевой пехоты с Рейнланда, а также два крейсерских танка "Бобер" и три самоходных артиллерийских установки "Единорог".
– Снимки, полковник, – напомнил ему комдив, – снимки.
– Да-да, – закивал Игнатьев, – виноват. Прошу, – он выложил перед нами фотографии. Эти были куда лучшего качества, чем предыдущие. – Схватка на орбите завершилась победой нашего флота. Альбионцы отступили и были вынуждены покинуть Пангею. Орбита полностью под нашим контролем. Именно поэтому снимки намного лучше. Их делали, зависнув прямо над нужным нам городом.
Мы начали внимательно рассматривать розданные нам фотографии. Черно-белые снимки изображали ту же местность вокруг города, но теперь ровные квадраты подразделений, выстроенных около него, смешались, потеряли почти идеальную форму. Многие сместились. К ним добавились другие геометрические фигуры – вражеские подразделения. А это значило, что начался штурм мятежного города.
– Значит, – предположил полковник Браилов из 48-го Вестфальского пехотного, – наше командование решило воспользоваться слабостью противника. Судя по словам начштаба, – кивок в сторону Игнатьева, – готовиться прорыв линии Студенецкого и, скорее всего, на нашем участке.
– Удара крейсерских танков "Бобер" не выдержит никакой укрепрайон противника, – поддержал его я, – а установки "Единорог" могут поддержать наступление целой дивизии, если не корпуса.
– Скорее всего, – не согласился со мной майор Краузе из 33-го Вестфальского, – планируется большое наступление по всей линии фронта, но главный удар, скорее всего, на нашем участке. Альбионцы именно отсюда сняли часть войск для предполагаемого подавления мятежа. А еще вполне возможно, таких ударов будет несколько и не только у нас высадили крейсерские танки и артиллерийские установки "Единорог".
– Попытка захватить всю планету одним ударом? – поинтересовался комдив. – Не слишком ли авантюрный план для нашего военного ведомства?
– Сейчас у кайзера в чести "ястребы", вроде князя Штокхаузена, – пожал плечами Краузе. – Раз они уговорили его развязать войну против Альбиона, значит, могли внушить и идею относительно массированного прорыва линии Студенецкого. Если мы быстро сумеем завладеть Пангеей, доказав при этом факт мятежа в тылу альбионцев, то планету можно считать нашей. Противник просто не смог справиться с управлением даже половиной.
– В дипломатические и политические тонкости нам вникать не стоит, – отмахнулся фон Штрайт. – Не наше дело гадать. Наше дело – воевать. И очень скоро нам это предстоит. Мне уже передали по радио, а значит, в самом скором времени стоит ждать и письменного приказа, что именно наша дивизия пойдет в прорыв линии Студенецкого. У нас три почти полностью укомплектованных полка тяжелой пехоты, только один из них понес серьезные потери в ходе атаки противника. Полки строевой пехоты, за исключением Тридцать третьего Вестфальского, понесли не слишком серьезные потери. Этих сил более чем достаточно для прорыва и развития успеха, которого должны будут добиться крейсерские танки "Бобер".
– Значит, готовим полки к прорыву, – кивнул Краузе, которого совсем не радовала перспектива бросать в бой свой основательно потрепанный полк.
– Ваш будет оставаться в резерве, – сказал ему фон Штрайт, – и охранять самоходные установки.
– Есть охранять самоходные установки, – отдал честь майор Краузе, которого такая перспектива, видимо, только радовала.
– Остальным, господа офицеры, – отпустил нас генерал-лейтенант, – быть готовыми перейти в наступление.
– Есть, – едва ли не хором ответили мы.
Всю дорогу до наших позиций я был мрачен. Елена же, как раз наоборот прибывала в каком-то странном для меня возбуждении. Хотя для фенриха оно было бы вполне нормальным – все же первый бой, настоящее дело, и в блиндаж его уже не загонишь приказом. Однако я воспринимал Елену исключительно как девушку, а им совсем не к лицу подобное предвкушение битвы.
Я ломал голову, под каким предлогом оставить ее в тылу, не брать на передовую. Даже обдумывал идею перевести временно к майору Краузе, пусть поторчит при самоходных орудиях. Но ее пришлось отмести. Я не хотел терять Елену из виду, особенно после разговора со Штайнметцем. Разоблачения ее я допустить не мог, да и думать постоянно о том, как она там в тылу и не ждет ли по меньшей мере суд офицерской чести сразу по возвращении с фронта, я не мог тоже. Лишние мысли на войне – прямой путь на тот свет. А полковник может таким образом угробить и весь свой полк.
Елена не раз и не два пыталась заговорить со мной, но я отвечал односложно и она поняла, что общаться я не настроен. И предпочла шагать вслед за мной, словно изображая из себя мою сильно уменьшившеюся в размерах тень.
– Да что с тобой такое?! – выпалила Елена, когда мы зашли в блиндаж. – Можешь мне ответить!
– Могу, – сказал я, глянув ей в глаза. – Честно, Елена, я всю дорогу думал, как бы тебя сподручней в тыл отправить. Был бы в нашем полку нормальный штаб, оставил бы при нем. Но тебя же угораздило попасть именно в драгунский полк!
– Максим! – вскричала Елена. – Да ты!.. – Она запнулась от гнева. Елена в этот раз была не зла. Нет. Она была в гневе – и это меня, надо сказать, пугало. Я не боялся берсерков с Нордгарда, Техасских рейнджеров, альбионских и бостонских солдат, но гнев этой девушки, которая не доставала мне до плеча, на самом деле пугал меня. – Я не собираюсь отсиживаться в блиндаже всю войну! Я не для этого в армию пошел!
– Да нечего тебе там делать! – выпалил я. – Нечего! Ты еще не видела настоящей войны! Тебе все наши нынешние крыски-колокольчики покажутся мелочью. Ты не видела настоящей жестокости, настоящей крови...
– Хватит меня уже пугать! – хлопнула кулаками по столу Елена. – Ты только и делаешь, что пугаешь меня войной! Грязью, кровью, крысами своими идиотскими! Может, хватит уже?! Может быть, дашь мне самому посмотреть на них!
– Да зачем тебе это?! – продолжил я в столь же повышенном тоне. – Зачем тебе вся эта война?! Поглядеть хотела?! Не насмотрелась еще?! Хочется участие принять?! Так для этого мужчины есть! А вам...
– Бабам, – ледяным тоном вставила она. – Ты хотел сказать бабам, Максим, верно? Хотя нет, ты же у нас вежливый и благородный, так грубо не выразишься никогда. Но слово не важно. Важно твое мнение. Чтобы ты ни говорил тогда в поместье, ты такой же ретроград, поборник Трех Ка, будь они неладны!
– К дьяволу Три Ка, – отрезал я. – Я хочу защитить тебя! Не важно, мужчина ты или женщина! Тебе нечего делать на фронте – и точка. Ты не умеешь обращаться с оружием настолько хорошо, чтобы пережить ту драку, что нам предстоит. Альбионцы будут драться за эту землю, потому что уже давно считают ее своей. Здесь выросло уже не одно поколение колонистов, из которых сформированы полки местного ополчения. Не смотря на все наши "Бобры" и "Единороги" драка будет страшной. Жестокой. Беспощадной. Я не хочу, чтобы ты видела все это! И я хочу защитить тебя от всего этого! От всех пуль и лучей! Не хочу, чтобы ты получила ранение или не дай бог... – Я даже говорить об этой перспективе не стал.
– Обожемой, – в одно слово произнесла Елена. Она сделала шаг ко мне и уткнулась головой мне в грудь. Я аккуратно обнял ее, помня о том, что прикосновения девушке далеко не всегда приятны, и ощутил, что плечи ее как будто сотрясаются в конвульсиях. Сначала, я подумал, что она почему-то разрыдалась, однако буквально через секунду понял, что все как раз наоборот. Елену душат не рыдания, причин для которых вроде бы и нет, а смех, в общем-то, столь же беспричинный. – Максим, я и подумать не могла, что оказывается вызываю у тебя столь теплые чувства. Прости, пожалуйста, что накричала на тебя. Ты совсем не такой, как другие. Я ведь столько думала о том, как сильно завишу от тебя. А ты беспокоишься обо мне.
Она подняла на меня глаза, лучащиеся таким же неподдельным весельем, как тогда, в день ее приезда, на вокзале.
– Спасибо тебе, Максим, – с нежностью произнесла она.
– Ты прости, Елена, – улыбнулся я, – но теперь мне только сильнее хочется отправить тебя в тыл.
В ответ она только состроила мне "страшную рожицу", чем вызвала уже у меня приступ неудержимого хохота.
Прибытие танков «Бобер» и самоходных установок «Единорог» было впечатляющим зрелищем. Даже два батальона Лейб-гвардии Тевтонского полка смотрелись не столь эффектно, как задумывал командующий ими мой старый знакомый. И это его явно разъяряло. Ведь капитан гвардии Карл Иоганн фон Блюхер привык всегда быть в центре внимания. Но сейчас все оно было приковано к громадным машинам, ради продвижения которых пришлось даже поднять наш десантный корабль. «Померанию-11» передвинули куда-то в тыл, и сейчас по бетонной плите, на которой она стояла, гремели гусеницы боевых машин.
О каждой из них стоило упомянуть отдельно. Крейсерский танк "Бобер" был тридцать пять метров в длину, четырнадцать в ширину и больше десяти в высоту. Передвигался он с помощью трех пар гусениц, каждая из которых была шире трех метров. Из громадной башни торчали два орудия, калибр которых я даже не брался себе представить. На моей родине было несколько больших океанов, разделявших два материка, а потому на всякий случай имелся и военно-морской флот. В юности я бредил морем и хотел идти учиться на флотского офицера, до серьезного разговора с отцом. Но до того я успел основательно изучить массу литературы по кораблям. Так вот, пушки "Бобров" мало не уступали главным калибрам крейсеров и линкоров. Мне стало страшно, когда я представил, что происходит с фортом или иным укреплением, в которое попадает снаряд из такого орудия. Тылы крейсерского танка прикрывало еще одно орудие, установленное в башне поменьше. Во всей поверхности танка и большей из башен были натыканы крупнокалиберные пулеметы или легкие зенитные орудия. В спонсонах на бортах танка были установлены мощные огнеметы, что делало его отдаленно похожим на альбионские танки, вроде "Крокодилов", экипажи которых не принято было брать в плен, как раз из-за огнеметных спонсонов.
– Сколько же человек управляется с таким чудовищем? – спросила Елена.
– Два десятка, – ответил знающий все и обо всем фон Ланцберг. – И это только благодаря автоматам заряжания орудия главного калибра. Без них пришлось бы выделять по пять человек, как минимум, на каждое орудие.
Следом за двумя "Бобрами" шагала пехота. Первыми, конечно же, три батальона тевтонов в черной форме и тяжелых доспехах. Как полк "старой" гвардии они имели право на собственный цвет парадной формы, несоответствующий цвету рода войск, к которому они относились. Кроме того, и в бой они предпочитали ходить едва ли не в парадной форме, только чуть более удобного покроя. Собственно, им не надо было особенно сливаться с местностью, как и всякой тяжелой пехоте, вроде нас, драгун, но тут дело, конечно, в извечной фанаберии "старой" гвардии, полков с приставкой лейб. Не собирались они сражаться в зеленом или хаки, как солдаты не столь привилегированных полков.
Возглавлял идеально ровные, как на параде, коробки разделенных на роты батальонов капитан фон Блюхер. Он снова отпустил усы, пышнее прежних, и шрам, оставленный моей шпагой, был практически не виден. Только если знать, что он есть, и внимательно приглядываться к лицу. И вряд ли кто-то это станет делать. Не то у фон Блюхера лицо, чтобы его пристально рассматривать. Капитан гвардии шагал, как по струнке, держа шпагу на идеально выверенном расстоянии, а правой рукой придерживая кобуру с пистолетом. Примкнутые штыки тевтонов торчали перпендикулярно земле и параллельно пикам на шлемах, казалось, лучевые винтовки на их плечах не движутся вовсе, будто приклеены к их спинам.
За ними шагали полки строевой пехоты со столичной планеты Империи. Вопреки расхожему мнению, далеко не все полки, расквартированные там, были гвардейскими. Столичный мир был еще и самым густонаселенным и если бы все полки получили гвардейские привилегии – это привело бы к появлению такого количества гвардейских полков, что просто страшно подумать. Ведь каждый такой имел право на свой штандарт и цвет формы. От них бы на полях сражений рябило бы в глазах, как в век, предшествующий Предпоследнему, на Потерянной Родине. А так все получилось единообразно, несколько тысяч человек в серо-зеленой форме, легкой броне, положенной строевым частям, при лучевых винтовках, но без штыков, и они вовсе не казались приклеенными к спинам, как у тевтонов. И шагали строевики, конечно, не так четко, зато выглядели из-за этого настоящими, а не парадными солдатами.
Но на них взгляд почти не задерживался. Потому что над ними возвышались громады "Единорогов". Если "Бобры" были громадными, то самоходные орудия казались почти титаническими. В полтора раза тяжелей, с куда более толстой броней, конечно, без башни. На самом деле, "Единорог" представлял собой передвижную гусеничную платформу для тяжелой гаубицы. Такие же были установлены в тылу и швыряли снаряды в укрепления противника. Прямое попадание могло превратить в руины крепкий бетонный форт, а от блиндажа, вроде того, в котором обитали мы с Еленой, и вовсе не оставят памяти. Как и от тех, кто в нем находится.
Боевые машины остановились, заглушили моторы. Хотя они и не ревели, как могло показаться, глядя на их исполинские размеры, но и гула современных мощных электромоторов и лязга гусениц хватало для того, чтобы почти невозможно было слышать стоящего даже на расстоянии вытянутой руки от себя.
Следом остановилась и пехота. Фон Блюхер четко развернулся на каблуках и прошагал к генерал-лейтенанту фон Штрайту, стоявшему во главе небольшой группы командиров полков его дивизии.
– Гвардии капитан Карл Иоганн фон Блюхер, – отчеканил он, – прибыл принять командование пополнением экспедиционного корпуса для прорыва линии Студенецкого.
– В приказе, полученном сегодня, – уточнил комдив, – значится, что ваш корпус, пополненный моей дивизией, прорвет линию Студенецкого, но ни слова о том, что будет потом.
– Мы ударим в тыл группировке войск Альбиона, сосредоточенной вокруг Колдхарбора, – ответил Блюхер. – Надо уничтожить как можно больше живой силы и техники противника, и занять город.
Я не сразу понял, что Колдхарбор – это тот самый город, который был окружен альбионскими войсками. Я видел его несколько раз на снимках с орбиты, но так и не озаботился узнать его название.
– Задача достойная, – кивнул фон Штрайт. – И средства для выполнения ее весьма внушительны. С двумя "Бобрами" мы не оставим от альбионцев и пыли.
– Кроме, собственно, уничтожения альбионцев, – добавил Блюхер, – поставленной передо мной задачей является выяснение истинной причины их сосредоточения в тылу.
– Когда выступаем? – уточнил наш комдив.
– Как только саперы наведут переправу через ваши траншеи, – ответил капитан гвардии. – Стройте своих солдат и готовьте тяжелое вооружение драгунских полков к транспортировке.
– Есть готовиться к выступлению, – козырнул фон Штрайт и обернулся к нам. – Господа командиры полков, вы слышали капитана гвардии. Выступаем немедленно.
– Так точно, – нестройным хором ответили мы.
Самым подавленным выглядел полковник Биберштайн. Вряд ли для машин его полка найдется работа, когда в дело вступают такие монстры, как крейсерские танки "Бобер". Но приказ выступать был отдан всем, а значит и его полку.
Собственно, все полки были готовы к выступлению. Сразу после совета в блиндаже комдива, драгунские командиры – и я не стал исключением – отдали приказ о снятии с позиций легких орудий и пулеметов с малыми мортирами, чтобы как можно скорее покинуть с нынешние позиции. Поэтому на построение не ушло много времени.
В траншеях нас должны были сменить сразу шесть строевых полков с Рейнланда, дополненных еще двумя артиллерийскими батареями легких орудий. Они должны были компенсировать отсутствие тяжелого вооружения наших драгунских полков.
Мы выстроили солдат следом за рейнландскими полками, благо места до исполинских "Единорогов" было вполне достаточно. А тем временем приписанные к крейсерским танкам саперы наводили переправу через наши траншеи. Они уложили поверх них бетонные плиты немногим шире троек гусениц "Бобров", чтобы они могли выдержать тысячу тонн веса боевой машины. Однако крейсерские танки не спешили заводить моторы. Прежде саперы выкатили по паре минных тралов и присоединили их прямо перед гусеницами. Теперь даже минные заграждения "Бобрам" не страшны.
И только после этого обе боевых машины взревели, едва не оглушив нас, и медленно тронулись с места. Длинные штыри минных тралов неприятно заскрежетали по бетону, но уже через минуту зарылись в снег и промерзшую землю разделяющей нас полосы. Двигались они медленно, не выше пяти-шести километров в час, поэтому следующие за ними полки начинали шагать не одновременно. Сначала гвардия, затем рейнландцы, а потом уже и мы. "Единороги" же и вовсе не спешили трогаться с места, вполне возможно, что для машин весом в полторы тысячи тонн нужны бетонные площадки несколько толще и прочнее.
– Как только на "Бобрах" включат ревуны, – наставлял я Елену, шагающую рядом со мной, правда для этого приходилось перекрикивать шум электродвигателей боевых машин, – закрывайте уши, молодой человек, и открывайте рот. Это не шутка и не попытка глупого розыгрыша молодого офицера. Орудия у "Бобров" такого калибра, что вас может контузить даже на таком расстоянии от него. А уж когда в дело вступят "Единороги", то даже такой прием может не спасти. Я видел как-то раз, что происходит с их расчетами после выстрела орудия. Довольно жуткое зрелище.
– А еще лучше поймать выстрел на выдохе, – ошарашила меня Елена. – Капитан фон Ланцберг успел провести со мной беседу про поведение во время залпов подобных орудий.
– Откуда такой интерес к вам, юноша, – с подозрением глянул на нее я, – со стороны капитана?
– Не только ко мне, – пожала плечами Елена. – Он собирал всех молодых офицеров полка, еще не бывавших в настоящем бою, сражение в траншеях не в счет, и провел с нами лекцию в несколько часов. Достаточно содержательную, хотя в ней было и многовато ужасов войны, которые вы так любите красочно описывать.
Я только плечами пожал. Капитан фон Ланцберг был весьма обстоятельным офицером, и этот поступок был вполне в его стиле.
Мы быстро перешли бетонные плиты и размеренно шагали по проделанной "Бобром" колее. Широкие тройки гусениц умяли снег до почти каменной плотности, так что казалось, что мы шагаем по ровной мостовой. Я, конечно, не видел, но мне почему-то казалось, что тевтоны впереди едва не парадным шагом идут. Хотя, наверное, это был уже мой предрассудок, направленный против их командира.
Через четверть часа впереди застучали выстрелы орудий. Скорее всего, лупили прямой наводкой, в тщетной попытке пробить лобовую броню чудовищных "Бобров". Те ответили ревунами. И тут же все полки, шагавшие за ними, остановились, будто по мановению. Я закрыл уши руками, хоть это и было сложновато в боевых перчатках, и открыл рот. Пытаться поймать выстрел крейсерского танка на выдохе не стал, все равно, вряд ли получиться.
Залпы "Бобры" давали парами. По одному орудию каждой машины. Я, конечно, не видел результатов попадания, слишком далеко мы находились от крейсерских танков. Хотя вспышка выстрела была достаточно велика, чтобы и мы смогли разглядеть ее. Я не успел выдохнуть и во время второго залпа. Слишком быстро он прогремел. Тяжелый снаряд, выпущенный "Бобром" был еще в воздухе, когда ему вдогонку устремился следующий.
Один за другим они врезались в линию вражеских укреплений. В небо рванулись столбы пламени, щедро сдобренные обломками. От людей, которым не повезло попасть под этот обстрел, наверное, не осталось и следа.
"Бобры" снова медленно поползли вперед. За ними потянулась и пехота.
– Стоить ждать обстрела вражеской тяжелой артиллерии, – крикнул я Елене, чтобы успокоить и свои нервы. – Только она может справиться с крейсерскими танками.
– А что с нами будет? – спросила она, постаравшись придать голосу спокойствие, которого явно не чувствовала.
– Чтобы нас тут не перемололи, – ответил я со столь же фальшивой беспечностью, – за нами и едут "Единороги". Они займут позицию на четверти километра от наших траншей и попытаются подавить артиллерию противника.
Думать о том, что случиться, если им это не удастся, мне не хотелось. И говорить, конечно же, тоже.
Выстрелы "Единорогов" я даже не услышал. Я почувствовал их всем телом. Меня как будто с двух сторон сдавила пара досок, в легких воздуха не осталось вовсе. Не смотря на закрытые ладонями уши, я все равно оглох. И мысли в голове путались. На канале связи царило форменное безобразие, майор Сорока сошел бы с ума от такого. Крики были настолько громкими, что словно забитыми ватой ушами я слышал их.
– ВПЕРЕД! ВПЕРЕД! ВПЕРЕД! – пробивался через все крик Блюхера. – В АТАКУ!
– Не стоять! – присоединился я, хотя и сам себя не слышал. – Унтера, включить сирены!
Первым очнулся, кажется, Быковский. Вернее, он первым отрапортовал об этом по внутренней связи. Затем взревели сирены унтерских доспехов, подгоняющие солдат. В их вое потерялись ревуны "Бобров". Крейсерские танки дали новый залп, разнося в пыль очередное укрепление альбионцев.
Танки Биберштайна, кажущиеся почти игрушечными на фоне гигантских "Бобров", на полном ходу обогнали их рванули к траншеям. Сами "Бобры" теперь казалось исходили пламенем. Они уже подобрались достаточно близко к вражеским позициям, чтобы пустить в ход все свои пулеметы, орудия меньшего калибра и даже огнеметы. Длинные струи пламени проходились по банкетам и пулеметным позициям альбионцев, выжигая оттуда солдат. Каждый раз после такого замолкал вражеский пулемет, а то и детонировали боеприпасы к нему.
Снова выстрелили "Единороги", едва не повалив нас на колени. Пусть мы уже и были готовы к их чудовищному залпу, если вообще можно быть готовым к чему-то подобному.
– ГВАРДИЯ, ВПЕРЕД! – снова раздался голос Блюхера. – ВСКРОЕМ ТРАНШЕИ!
– Драгуны, за мной! – поддержал его я. – Бегом!
Не знаю, кто меня слышал, но бойцы моего полка и не только устремились вперед, оставляя за спиной строевую пехоту. Ломая строй, забыв про четкие построения, первыми бежали тевтоны. Я попытался разглядеть фигуру Блюхера, но быстро бросил это бессмысленное занятие.
А затем на головы нам начали падать вражеские снаряды. Альбионцы вопреки правилам ведения войны открыли по нам огонь. Ведь, наверное, только тяжелая артиллерия могла остановить крейсерские танки, и тут уж на такие мелочи, как несколько пехотных и драгунских полков никто не разменивался. Фугасы рвались вокруг нас. Теперь стоять было нельзя. Теперь только движение может спасти нас.
