Текст книги "Встречь Солнца"
Автор книги: Борис Некрасов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Григорий пошутил:
– Вот наши биографии и с пятнами, Серега.
Катя промолчала. Она выписала путевки и положила их перед Сковородниковым на подпись. Тот, даже не взглянув на них, отодвинул бумаги на край стола.
– Неси начальнику. Пусть сам подписывает. Может, ему с молодым пополнением потолковать захочется.
Катя пожала плечами, взяла бумаги и вышла. Сковородников, довольно потирая руки, сказал с хохотком:
– Ох и даст же сейчас наша Катюша начальнику жизни! Завели мы ее тут на всю закрутку.
– А в самом деле, – оборвал его смешок Григорий, – что вы ее тут около чернильницы держите?
– То-то и оно, что не простое дело Кузнецову отпустить, – ответил Сковородников. – Отец у нее большой-пребольшой начальник – раз и приятель нашего начальника – два. И тут такая команда действует, что отпускать ее из отдела никак нельзя.
– А комсомол как же?
– А что комсомол? Горком комсомола тоже не очень хочет Кузнецову из города отпускать. Внештатный инструктор – раз, артистка самодеятельности – два, лектор и так далее – три.
Сергей сказал уверенно:
– Ну, ничего. Характер у нее, видно, горячий. Своего добьется.
Сковородников неопределенно хмыкнул.
– Характер – одно, а папа – другое.
Дверь в кабинет приоткрылась, и на миг показалась пышно взбитая, как сливочный крем, прическа секретарши. Сорокина и Полищука приглашал начальник отдела.
Привычно одернув гимнастерки, они вошли в просторный кабинет и остановились у двери. Начальник отдела стоял к ним спиной, заслоняя своей тучной фигурой сидевшую у стола девушку. Они услышали конец фразы:
– …а потом у человека, кроме темперамента, еще и терпение должно быть, а его-то у тебя как раз и не хватает по молодости.
– Прибыли, товарищ начальник! – по-военному доложил Григорий.
Начальник отдела повернулся, и они увидели, что разговаривал он с Катей.
– А-а, служивые! Ну, проходите. Садитесь. Как добрались?
– Хорошо, в общем. Спасибо, – ответил Сергей. – Теперь немного осталось.
– Не торопитесь. Поезд и пароход вы освоили. Теперь поглядите на нашу колымскую землю из автобуса, а там и на тракторе придется сквозь тайгу продираться – смотря на какой участок попадете.
Сергей пренебрежительно махнул рукой.
– Ну, тракторами нас не удивишь. Танкисты мы.
– Знаю. Народ, знакомый с техникой, нам особенно нужен. Так почему же все-таки на «Морозный»?
Ребята рассказали о попутчике и его предложении ехать на «Морозный». Это вполне совпадало с их желанием работать там, где потруднее, в тайге, а не в каком-нибудь благоустроенном поселке.
Говорил больше Григорий. Сергей же, изредка вставляя слово, тайком наблюдал за Катей, которая была чем-то взволнована и огорчена.
– Ну и молодец Щелкачев, – засмеялся начальник. – Еще не успел на работу встать, а о кадрах уже заботится. Беспокойная душа. Был у меня несколько дней назад.
– И уехал уже? – с тайной надеждой, что Александр Павлович еще в Магадане, спросил Сергей.
– Ну, он в Магадане и трех часов не провел. Прямо на прииск, даже домой не заехал. Участок, куда поехал Щелкачев, – особый, и туда нужно забросить автоколонну. Щелкачев назначен начальником автоколонны. Кроме того, райком рекомендует его парторгом участка. Ну, ладно. Желаю успехов. Попадете к Щелкачеву, привет ему большой от меня передавайте.
Поднимаясь, Сергей встретил тревожный Катин взгляд и неожиданно для себя спросил:
– А девушку, товарищ начальник, вы почему на настоящую работу не отпускаете?
Начальник глянул на Катю, потом снова на Сергея.
– Это что же, Кузнецова, на начальство пожаловаться успела?
– Никому я не жаловалась, Федор Васильевич! – горячо сказала Катя. – И в защитниках не нуждаюсь! – обернулась она к Сергею. – Сама как-нибудь разберусь.
Сергей смутился:
– Мне показалось… И потом этот ваш Сковородников или как его… говорит, что ваш отец и начальник отдела вас не отпускают.
– Ах, Сковородников…
Начальник нажал кнопку звонка. Вошла секретарша.
– Пригласите Сковородникова.
Сковородников вошел с подчеркнуто скорбным лицом.
– Товарищ Сковородников, повторите в присутствии Кузнецовой то, что вы говорили о ее работе у нас.
– Я… я, собственно, не понял вопроса, Федор Васильевич.
– Нет, вы поняли, и я прошу вас повторить то, что вы говорили этим товарищам.
– Но я… я не считаю удобным выяснять служебные отношения в присутствии посторонних…
– А мне не хочется, чтобы молодые товарищи судили о магаданцах по вашей болтовне.
– Но я ничего такого не говорил, Федор Васильевич. Разве я что-нибудь такое сказал? – подобострастно спросил он Григория.
– Я не собираюсь устраивать здесь очную ставку, – остановил его Федор Васильевич. – Очевидно, собрание на вас не подействовало. Идите.
Сковородников вышел.
– С отцом ее мы действительно давние друзья, и я ничего в этом плохого не вижу. Хочу надеяться, что и Кате наше знакомство не во вред. – Федор Васильевич задумался, словно решая что-то для себя, потом сказал. – А о том, почему она здесь работает, а не там, куда рвется все время, пускай она вам сама расскажет. Думаю, что у нее будет для этого время…
На следующий день выяснилось, что Катя едет на «Морозный» вместе с Сергеем и Григорием. И времени на то, чтобы рассказать им о себе, у нее оказалось, в избытке. Да и как еще можно коротать долгие часы пути, если не за дружеской беседой, особенно когда роднит возраст, мечта и неуемная жажда большого дела. Пусть других, утомленных дорогой и жизнью, убаюкивает и заставляет клевать носом мерный рокот мощного зиловского дизеля!
За окном вокруг лежал чистый, как лебяжий пух, снег. Он толстым ковром покрывал речные долины и уступы скал, висел комочками на тоненьких, словно съежившихся от холода, лиственницах.
На долгие месяцы, до поздней весны, здесь установилось самодержавное царство зимы.
Катюша, хотя и считала себя колымчанкой, дальше двадцать третьего километра, где летом был пионерский лагерь, а зимой – однодневный дом отдыха, никогда не бывала. Поэтому она с интересом смотрела в окно, но скоро окна затянуло плотным, как войлок, слоем инея и на землю опустились ранние зимние сумерки.
С Сергеем и Григорием Катя подружилась сразу, и как-то само собой получилось, что она рассказала им всю свою небольшую жизнь.
Год назад она окончила Магаданскую школу № 1. Они, конечно, не знают, что это за школа? О, она действительно первая! Еще в тридцать седьмом году она была и единственной. Некоторые ее выпускники уже успели стать учеными, профессорами, генералами…
Сияют звезды Колымы,
Их свет неугасим…
От незапамятной зимы
Пройдет двенадцать зим.
И за двенадцать тысяч верст,
Среди ночей гремящих,
Перед полком, поднявшись в рост,
Колымский встанет мальчик… —
продекламировала Катя. – Эти стихи написал бывший ученик первой школы, известный советский поэт Сергей Наровчатов.
Словом, эту самую школу в прошлом году она и закончила. Нет, ни профессором, ни генералом она пока не стала – нечего смеяться. Не стала она и знаменитой Поэтессой, хотя, если говорить честно, поэзия – одно из ее увлечений.
Мечтала о поступлении в институт инженеров связи. Как это понять: поэзия и вдруг инженер связи? А как же! Надо только вникнуть в само это слово – связь. Что бы делали влюбленные, если бы ее не существовало? Почта – телеграф – телефон… Назначить свидание, посоветоваться с другом, справиться о новорожденном, порадовать приятной новостью – разве все это можно сделать без связи? А радио? Как бы чувствовали себя без него экспедиции на Северном полюсе или в Антарктиде? И как можно думать о завоевании космоса, не думая о связи? А песни?.. Разве не радио разносит по всему миру песни о дружбе, любви, мире?
И институт она закончит. То, что в этот раз не поступила, ничего не значит. Не прошла по конкурсу. В следующий раз лучше подготовится, к тому же имеет значение и производственная практика…
Сергей тоже причислял себя к связистам. Учеба в ремесленном училище и полуторагодичный стаж работы линейным надсмотрщиком давали такое право. Рассуждения Кати повышали его в собственных глазах, и, поддакивая ей, он с гордостью поглядывал на Гришу: смотри, мол, мы какие!
Не попав в институт, Катя вернулась в Магадан. Семейный совет заседал долго, но единогласия не достиг. Мама требовала, чтобы папа предпринял какие-то экстренные меры, грозила написать жалобу на приемную комиссию и демонстративно принимала валидол. Папа тяжело шагал по комнате, доказывая маме, что ничего страшного не произошло, пусть дочь сама решает, как строить дальше свою жизнь, и уходил в соседнюю комнату принимать валидол тайно.
Мама осталась в меньшинстве, и Катюша пошла ученицей на Магаданский телеграфно-телефонный узел. Вероятно, она так и осталась бы работать на телеграфе, если бы не одно обстоятельство. Ее вызвали в горком комсомола и предложили временно поработать в отделе кадров совнархоза, потому что в область приезжает много новоселов и их нужно встречать как следует. Справиться с таким объемом работы кадровикам трудно. Вот и решили послать им на подмогу комсомольцев.
Заручившись честным словом секретаря, что перемещение это временное, Катя согласилась.
В отделе, как временного сотрудника, ее встретили без особого интереса. Решили, что в тонкости кадровой работы он вникать ни к чему, и загрузили работой сугубо канцелярской, технической. Катя ни от какой работы не отказывалась, но заинтересовалась и другими делами. Уже на четвертый день она пошла к начальнику отдела и тоном исключительно официальным (только бы Федор Васильевич не подумал, что она пришла к нему, как к старому другу отца) заявила, что ей не нравится, как разговаривает с новоселами старший инспектор Сковородников.
Через несколько дней в отделе состоялось общее собрание, и Катя снова подняла этот вопрос.
Сотрудники собрались в кабинете начальника после работы. К собранию они отнеслись без особого энтузиазма. Достав из сумки маникюрный прибор, секретарша занялась своими багровыми ногтями. Зашушукались в самом углу девушки из регистратуры. Старший инспектор Сковородников устроился возле окна и с тоской смотрел на площадь. Кто-то занялся кроссвордом в «Огоньке», кто-то шелестел газетой.
После выступления Федора Васильевича о работе с молодым пополнением встала! Катя. И откровенно выложила все, что накопилось за эти дни, – о том, как Сковородников покрикивает на приезжих, донимает их оскорбительными подозрениями об охоте за «длинным рублем», цинично шутит с девушками-новоселками. Уж лучше совсем не улыбаться, чем встречать людей казенной, чиновничьей улыбкой.
Собрание всколыхнулось. Сковородникову основательно досталось. Но с этого момента в лице старшего инспектора Катя приобрела непримиримого врага. Поползли слухи, что ее пристроил на работу к своему приятелю отец, что она наушничает начальнику на сотрудников.
На слухи Катя старалась не обращать внимания. Но после встреч с новоселами захотелось все бросить и самой поехать работать на одно из молодых предприятий Колымы.
Но в Магадане удерживала не только работа. Еще летом горком комсомола поручил ей шефство над двумя парнями из Северо-Эвенского района, которые приехали в Магадан, мечтая поступить в горно-геологический техникум. В техникум их приняли условно, и Катя должна была помочь им. Занятия шли успешно, но пришлось отложить отъезд на трассу. Тогда ее подшефные друзья решили сделать ей сюрприз. Они досрочно сдали экзамены, правда, оценки получили поскромнее тех, на которые рассчитывала Катя, но сейчас это значения не имело…
Главное – они стали студентами, а Катя едет на «Морозный»..
Глава IV
1
По тайге идет человек. Широкие лыжи неслышно ступают в мягкий, податливый снег. Сквозь лиственничное редколесье на снежный ковер проливаются скупые лучи северного солнца и покрывают его золотыми бликами. Кое-где по этому ковру вьется причудливая вязь куропаточьих следов или тонкой строчкой тянутся следы горностая.
Тишина…
Но сторожкие глаза человека разглядели цель. В неподвижном воздухе прогремел выстрел. На мгновение ожило все кругом: вздрогнув испуганно, деревья уронили с ветвей невесомые комочки снега, разбрызгивая брусничные ягодинки крови, забилась на снегу куропатка, шумно вспорхнула стая, из глубины распадка откликнулось эхо, потом еще, еще…
И снова замерло все. И такая тишина кругом, словно сама тайга чутко прислушивается к себе: не прошуршит ли в ветвях юркая белка, не треснет ли расколотый морозом лед, не вскрикнет ли в предсмертном испуге настигнутый лисой заяц.
Александр Павлович поднял куропатку, подоткнул ее лапами под ремень рядом с двумя другими, забросил ружье за плечо и пошел быстрее. Скоро он выбрался на дорогу. Вернее, не на дорогу, а на тракторный след, что протянулся сквозь заросли ивняка вдоль промерзшей до дна горной речушки. Где-то впереди ухнули глухо один за другим два взрыва.
Послышалось натужное рычание моторов. Как на фронте… Ну, да… Карельский фронт… Снега, дальний поиск, такой же без устали, упругий шаг на лыжах…
А вот и «передний край». Черные отвалы грунта на снежном фоне зимней тайги напоминают издали линию окопов. За этим чернеющим вдали «бруствером» рокочут, маневрируя, как танки на поле боя, работяги-бульдозеры.
Александр Павлович не был на участке дней десять. Пришлось побывать на автобазе. Время не ждало. Зимник был готов, и надо было начинать заброску на участок оборудования, техники, материалов. Народ на участке боевой, горячий. Но энтузиазм не «перпетуум мобиле». Это такое горючее, которое тоже выгорает, если его не пополнять вовремя. Будет материал, начнем строить жилье, и людям в палатках сразу теплее покажется.
Теперь как будто все в порядке. Начальник автоуправления разрешил ему самому отобрать шоферов для колонны. Разумеется, первым он назвал Степана Савеличева и Сашу Костылева. Через три-четыре дня машины выйдут на зимник.
Александр Павлович подошел к палатке, в которой кроме него жили начальник участка, механик и горный мастер. Палатка была пуста. Он снял лыжи, бросил на снег свои охотничьи трофеи, повесил ружье на сучок лиственницы и по утоптанной тропке пошел на Полигон.
Начальник участка Павел Рокотов, широкий в кости, плечистый богатырь лет тридцати, стоял на вершине отвала и размахивал руками, словно дирижируя оркестром, скрытым, как в оркестровой яме, в гигантском котловане. Оттуда выплескивались и растекались над тайгой, сливаясь воедино, звуки многочисленных инструментов этого фантастического оркестра: надсадное рычание моторов, скрежет металла, прибойный рокот подгоняемых бульдозерами земляных валов, шелестящий шум осыпающейся породы…
Александр Павлович поднялся на отвал и стал рядом с Рокотовым. Начальник участка руководил движением бульдозера.
– Давай… давай-давай… еще давай… Стоп!
Бульдозер остановился, положив на землю свой громадный нож, до блеска надраенный мерзлым грунтом.
– Пошел! – снова скомандовал Рокотов, и машина, взревев, двинулась вперед. – А-а, Палыч! Здоров! – увидел он Щелкачева. – Ну, как?
– В порядке. А у тебя что нового?
– Прибыло еще несколько человек. Публика, кажется, хорошая…
Бульдозер подгреб к подножию отвала грунт. Рокотов махнул рукой, и тяжелая машина послушно попятилась назад.
– Хороший будет машинист, – убежденно сказал начальник участка. – Поверишь? Первый раз на полигон выехал.
– Тракторист, должно быть.
– Танкист. Двое их, из одной части. Второй послабее будет, но ничего, научится. Они тебя знают. Спрашивали.
Щелкачев обрадовался.
– Да ну? Попутчики мои, выходит? Молодцы ребята, слово сдержали. На машине-то кто же из них?
– Тот, что повыше. Не запомнил фамилии. Украинец.
– А, Григорий…
– Да вот и он несется как угорелый: стряслось, видно, что-то.
Григорий со всех ног бежал к ним. Он одним махом взлетел на отвал, но тут же вместе с сухим потоком гальки пополз назад. Рокотов успел поймать его руку, и Григорий с трудом выкарабкался наверх.
– Товарищ начальник, – жадно глотая воздух, выкрикнул он, – смотрите-ка! Оно?!
Рокотов удивленно глянул на Полищука и взял у него из рук небольшой комок смерзшейся земли. На темно-бурой поверхности светился совсем маленький, со спичечную головку, желтый глазок. Рокотов подковырнул его ногтем, и на ладонь выпала крошечная, как расплющенная дробинка, лепешечка золота. Все еще не понимая, в чем дело, он разломил комок. Внутри оказался небольшой осколок кварца. Рокотов поплевал на него и вытер о рукав брезентовой куртки. На молочно-матовой поверхности камня заискрились едва приметные золотые песчинки. Встретив нетерпеливый, вопрошающий взгляд Полищука, Рокотов вдруг понял все.
– Тьфу, будь ты неладен! А я-то голову ломаю, что тут такое. Совсем забыл, что ты его раньше, может, только во рту у кого видел.
Он захохотал, по привычке взвесил на ладони комочки земли с затерявшейся между ними лепешечкой золота и швырнул все это на полигон.
Расхохотался и Щелкачев-.
– Ты смотри, что презренный металл делает! Увидел человек даже и не золото, можно сказать, а только цвет его, и уже старых знакомых не узнает.
– Ох, Александр Павлович! А я вас, честное слово, не узнал. Здравствуйте!
– Здравствуй, здравствуй. Я смотрю, освоились уже на новых местах?
– А как же! – Григорий молодцевато сдвинул шапку на затылок. На лоб упали слипшиеся прядки пшенично-белых волос. Лицо его раскраснелось от мороза. – Порядок в танковых войсках!
Лихо козырнув, он спрыгнул вниз и побежал к урчащему бульдозеру.
– Ты скажи, какой прыткий! – удивился Александр Павлович. – В поезде таким солидным казался, а здесь ожил вдруг.
– Почему же вдруг? – возразил Рокотов. – Ехали ребята, не зная куда, к какому делу. За их солидностью да рассудительностью растерянность пряталась. А теперь определились. Без комфорта, правда, но ничего. И дело нашлось по душе. Вот и повеселел парень.
– И то верно, – согласился Щелкачев.
– Инцидент тут один без тебя произошел. Если не возражаешь, пройдем на соседний полигон, там взрывники работают. По дороге расскажу. Этот, – Рокотов кивнул в сторону Григория, – без нас справится.
– Пошли.
…Дня через три после того как Сорокин с Полищуком добрались до участка – Катя осталась на центральном стане прииска, – туда же прибыл еще один человек, как говорится, нежданный и нежеланный.
Это было вечером. Отпустивший было днем мороз снова загнал в самый низ шкалы фиолетовый столбик градусника, прикрепленного кем-то прямо к лиственнице. Коротая время до сна, обитатели палатки сгрудились возле печки и рассказывали всяческие были и небылицы, когда в палатку протиснулись две фигуры. В первой из них, даже при скупом свете, пробивавшемся через дверцу печки, было нетрудно узнать Матвея Прохорова. Непомерно худой и длинный, с огромными ручищами, горный мастер был постоянной мишенью для шуток. Вот и теперь какой-то остряк лениво, как по обязанности, посоветовал:
– Пригнись, Матвей Иванович, а то палатку на себе унесешь.
Матвей и в самом деле еще больше ссутулился.
– Ладно трепаться-то, – добродушно сказал он. – От вашего бреха даже печка покраснела. Придется вам потесниться. Принимайте пополнение.
– Давай побольше да погорячее, теплее будет, – предложил кто-то.
– Насчет побольше – пока не предвидится, а насчет погорячее, так вам самим его отогревать придется.
Прохоров вышел, и из тени выдвинулась приземистая фигура, облаченная в черный полушубок. Работая локтями, плечами и бедрами, гость втиснулся между сидевшими у печки парнями, стянул огромные стеганые рукавицы и, жадно протягивая руки к теплу, хрипловатым тенорком заявил:
– Между прочим, утром по радио передавали, что в Сочи – плюс девятнадцать.
Это неожиданное заявление вызвало дружный хохот.
– Тихо! Тише, ребята, – раздался вдруг серьезный голос Григория. – Пусть он расскажет сначала, как сюда попал. Сергей вскочил.
– Да-да, мы знаем. Это – вор! Его при нас арестовали!
Новичок тоже встал.
– А-а, землячки, – процедил он сквозь зубы. – С приветом. Скажите, какая трогательная встреча!
– Не паясничай, Василий. Как ты сюда попал? – снова спросил Григорий.
– Ясное дело – убежал! – ответил Сергей за Ваську. – Держите его, ребята. Я сейчас!..
Он схватил шапку и ринулся к выходу, но его поймал за рукав Василий Кротов, бригадир шурфовщиков и комсорг участка.
– Подожди, Сорокин. Не пори горячку.
Кротов повернулся к Ваське, смерил его с ног до головы долгим оценивающим взглядом…
– А ну, садись.
Васька открыл было рот, чтобы возразить, но, передумав, скривил губы в недоброй усмешке и сел. Кротов сел рядом с ним.
– Рассказывай.
– А ты что, следователь?
– Не ломай «ваньку», рассказывай.
– Вон приятели твои все знают, пусть и рассказывают. А у меня еще язык от зубов не отмерз. «Убежал», – передразнил он Сергея. – Дура! Кто же в такую погоду бегает? Соображать надо.
И он демонстративно, всем своим видом показывая, что продолжать этот разговор не намерен, стянул валенки и стал сосредоточенно греть возле печки портянки.
Сергей постоял в нерешительности и пошел к начальнику участка.
Рокотов выслушал его, повертел в руках Васькино направление из отдела кадров и спросил:
– А вы ничего ненароком не напутали?
– Да нет же! Он и сам не отпирается, что он тот самый наш знакомый.
Бесформенная груда теплых вещей в углу на нарах зашевелилась, и послышался глухой, полусонный голос механика:
– Павел Федорович, гони ты этого Шерлок Холмса спать. Никуда их беглец в такой мороз не денется. А если боится, пускай его к своей ноге привяжет.
Но Рокотов решил разобраться в этой истории сегодня же.
– Черт с ним, – сказал он, – пусть зайдет ко мне.
Сергей вернулся в палатку и, с опаской поглядывая на Васькину спину, поманил пальцем Кротова. Комсорг выслушал его и предложил Ваське:
– Слушай, приятель. Начальник участка тебя просит. Сходил бы.
Васька оглянулся, понимающе хмыкнул. Намотал портянку, надел валенки, встал и спросил насмешливо:
– Конвой будет?
– Иди, иди. Сам не заблудишься, – Кротов подождал, пока Васька вышел, и сказал Сергею: – Плохо ты сделал, Сорокин. Шум зря поднял, к начальнику бегал. Самим сначала надо разобраться.
Сергей вспылил:
– А чего тут разбираться? Не знаешь ничего, вот и строишь из себя Макаренко. До нас еще милиция разобралась. На машине, с большим почетом встретили в самом порту.
– Ну, милиция тоже иногда ошибается. Может, там и в самом деле разобрались, потому и отпустили. А ты человека обидел.
– Ну да, его обидишь! Если он и выкрутился как-то, все равно ему верить нельзя. Прошлое-то у него какое, а?
Разгорелся спор. Кротова поддержала бригада – все шесть человек. Маленький, юркий Саркис Аромян презрительно сказал:
– Прошлое, говоришь? Скажите, какой непримиримый нашелся! Государство человека на дорогу ставит, вперед, говорит, иди и забудь свое прошлое! Потому что сзади темно, а впереди – свет. Это страна так говорит. А ты кто такой?!
Григорий участия в споре не принимал. Он думал, что в общем, конечно, ребята правы. Но Ваське Григорий не верил.
– Постойте, – перебил он спорящих. – Что это там?
Они прислушались. Из палатки начальника участка доносились взрывы дружного хохота.
А там смеялись над Васькиным рассказом.
– Устроились это мы потихоньку в уголке и решили играть по маленькой, чтобы без лишнего азарту. Ну, банкую я, а сзади один тип из пятого купейного нашептывает: идите на все, идите на все! Я, говорит, за половину отвечаю. И, представьте, проигрываю я, как последний младенец. Ну, думаю, сейчас этот тип из пятого сядет играть. И верно, получил он свою половину и усаживается на чужой чемодан. Попытаю, говорит, счастья. Ох, и везло этому интеллигенту! Я еще выкрутился кое-как, а малый один, так тот, я думал, ладошкой прикрываясь, из поезда выйдет. Покраснел он и говорит интеллигенту: вы меня простите, товарищ. Рублей пятьдесят у меня осталось. Вы оставьте мне свой адрес, я вам через три-четыре дня обязательно пришлю.
А он, пижон этот, улыбается кисло и руками разводит: ничего не могу поделать – положено платить. Ах ты, думаю, гнида! Ты же трико «экстра» и велюровую шляпу носишь, в купе едешь – и жмотничаешь? Ну погоди, я тебе устрою! Беру я долг того парня на себя, записал он адресок мой – чистую липу, конечно, – повеселел сразу и слез: он до Биры ехал. А пижон тот, будьте уверены, до Хабаровска у меня на крючке был. И каким же он любезным мужчиной оказался! Может быть, говорит, мне адресочек оставите, а то я в затруднительном положении сейчас и денег свободных нет. Ну, я кислую рожу тоже умею делать и говорю ему: зачем же ждать, если можно попросить денег у супруги. Побелел он и поклялся, что рассчитается со мной натурой. Столковались на плаще и шляпе плюс двадцать наличными.
Потом, ясное дело, перед женой оправдываться надо было, он и трепанул ей, что украли, мол, плащ и шляпу. Та – хвать его за рукав и в железнодорожную милицию. А он помалкивает: в его положении что скажешь? Ну, а приметы мои известные. Вот и подготовили мне торжественную встречу с почетным караулом…
В палатке начальника участка, конечно, никто больше не спал. Вылез из-под кучи шуб и телогреек механик, поднялся и Матвей Прохоров, видимо, разговоры о том, что поднять спящего горного мастера можно, только взорвав его навыброс, были преувеличены.
– Видали? – сказал механик. – Еще один Робин Гуд – защитник обездоленных. Только у того на вооружении лук и стрелы были, а у этого – туз и десятка.
– Два туза тоже подходят, – уточнил Васька.
Рокотов спросил:
– Так чего ты ребятам голову морочил? Рассказал бы, как дело было, и все. Карты тоже работа не из благородных, но все-таки…
Васька сдвинул брови.
– Не получится у меня разговору с твоими ребятами. Я себя у прокурора лучше чувствую. Переночую и подамся обратно на прииск, пусть на другой участок шлют.
– Обиделся?
– Не котенок я, чтобы меня каждый мордой в дерьмо тыкал.
Матвей положил свою большую ладонь Ваське на колено.
– Так ты что же, приятель, считаешь, что пакостить можно, а нюхают пусть другие?
Васька сбросил его руку и встал.
– Комсомольцам свои лекции читай, они привыкли.
– Дурак, – спокойно сказал Прохоров и тоже встал. – Ты мне скажи: когда сидел?
– Пять лет как освободился.
– А сидел долго?
– С меня хватит. Да чего ты ко мне привязался, как анкета?
– Погоди, ты когда-нибудь про Мотьку Комля слышал?
– Еще бы!
– Так это – не я.
Васька критически оглядел несуразную фигуру Прохорова и с беспощадной иронией сказал:
– Догадываюсь.
– Ничего ты не догадываешься. Мозги у тебя набекрень. Это сейчас не я, а был я.
– Иди ты! Комель? – недоверчиво переспросил Васька.
– Вот тебе и иди ты. И вот что я тебе скажу, парень. Я прошлого своего боялся, пока с ним до конца не расстался. А теперь мне бояться нечего. Хвастать им не люблю – нечем, а скрывать не считаю нужным. Может быть, на меня глядя, кто-нибудь и свою судьбу поправит.
– Я, например?
– Может, и ты. Если захочешь.
– Вот именно. А если не захочу?
– Дураком помрешь, значит.
– Без значка? – Васька ткнул пальцем в грудь Матвея, где виднелся значок отличника социалистического соревнования. – Ничего, некоторые и без него помирают вполне нормально. Ну, ладно, спать пора, – с нарочитым равнодушием зевнул он. – Очень рад был познакомиться с такой знаменитостью. Жаль, что не собираю автографов.
– Не дал бы я тебе автографа. По недоверию. Ну а картишки у тебя есть?
– А как же! – Васька полез за пазуху и из глубокого внутреннего кармана извлек две колоды. – Может, сыграем?
– Крапленые небось?
Васька бросил карты на стол.
– Смотри, если грамотный.
– А что мне на них смотреть?
Матвей сгреб карты в кулак и швырнул в печку…
Выслушав эту историю до конца, Щелкачев рассмеялся:
– Разорится парень на картах, как я посмотрю. В поезде я у него тоже колоду конфисковал. – И он коротко рассказал Рокотову о своем столкновении с Васькой. – Так что этот тоже старый, знакомый. Не ушел?
– Работает третий день. Кротов в свою бригаду взял…
2
Первые машины прибыли на участок в эту же ночь. В тишину уснувшей тайги исподволь, постепенно заполняя все кругом, влился рокот моторов. Запели на разные голоса, вызывая хозяев, автомобильные гудки. Заметались между деревьями черные тени, потревоженные ярким светом автомобильных фар.
Рокотов приподнялся на нарах и локтем толкнул спавшего Щелкачева:
– Колонна!
Александр Павлович сел.
– И верно – машины. Может быть, не те? Рано больно.
– А откуда не тем взяться? Не на трассе живем. Дальше дороги нет.
Заворочался и приподнялся на локте Селиванов. Еще не сообразив со сна, что произошло, заворчал:
– Не наговорились еще? Спать мешаете.
– Вставай, вставай, – засмеялся Рокотов. – Дед-мороз, кажется, досрочно прибыл. Гостинцы у него главным образом по твоей части.
Но Селиванов уже сам понял, в чем дело. Одной рукой стараясь попасть в рукав полушубка, он тряс другой Матвея Прохорова:
– Матвей, кончай ночевать, гости приехали.
Горный мастер промычал что-то и натянул шубу на голову.
– А ну-ка, взяли!
Рокотов и Селиванов, схватив Прохорова за ноги, стянули его с нар на пол.
– Что? Что такое? – недовольно заворчал Матвей. – Спать я должен, по-вашему, или как?
– Давай буди ребят. Машины прибыли.
– Так бы и сказали.
Ворча незлобно, он все же не поднимался, а продолжал возиться на полу.
– Ты что, потерял чего-нибудь, что ли? – спросил Рокотов, зажигая спичку.
При ее мерцающем свете Матвей обалдело оглянулся кругом, посмотрел на товарищей и хмыкнул удивленно.
– Вот именно, – без улыбки объяснил он. – Край потерял.
– Какой край?
– Как какой? Нар, конечно. Откуда я знал, что вы меня на пол перетащили.
Все захохотали. Матвей невозмутимо пожал плечами и спросил:
– Всех поднимать?
– Всех. Машины задерживать нельзя.
Недалеко от палатки, скандируя, в два голоса – тенорком и басом, – вызывали Щелкачева:
– На-чаль-ник! Щел-ка-чев!
– Так ведь это же ребята мои! – ахнул Александр Павлович и выскочил из палатки.
Через минуту, рискуя отбить себе руки и плечи, Щелкачев, Степан Савеличев и Саша Костылев обменивались увесистыми тумаками.
Между тем у берега реки собралось все немногочисленное население участка, поднятое на ноги Матвеем Прохоровым. Взметнулись в черное небо золотые искры гигантского костра. В руках рабочих появились смолистые факелы – зажженные ветви лиственницы и стланика. Словно на большом празднике, звенели веселые голоса, слышался смех, шутки, незлобивая перебранка штатных остряков:
– Прохоров, давай сюда – башенный кран нужен!
– Чего молчишь, Матвей? Спой ему: «Эх, дубинушка, ухнем». Это про него песня.
– Сам дубина!
– Го-го-го! – грохотало кругом.
А у одной из машин уже раздавалось дружное:
– Раз, два – взяли! Еще – взяли!..
– Бревна! Бревна давай!
И вот уже слышится веселый перестук топоров – нужны бревна, чтобы спустить с машин тяжелые дизели для участковой электростанции, моторы, скреперные лебедки, бочки с горючим.
