Текст книги "Охота мертвецов (СИ)"

подготовка к аду

Стивен Кинг

* * *

– Ну, вот и все. Прощай, моя деревня. Пошли, чего тут стоять...

Гена, или, как его называли в селе, Гендос, подхватил на плечи, обтянутые коричневой болоньей, связанные меж собой два мешка, остальное – два китайских баула – взяла его жена. Они вышли с уже не принадлежавшего им двора и, не оглядываясь, пошли по тропке, усеянной битым стеклом, к шоссе. Действительно, больше тут делать было нечего. Гендос с женой держались до последнего, но прошлогодняя засуха уничтожила не только урожай, но и ростки надежды на лучшее. Субсидию горе-фермер так и не получил, а министерша сельского хозяйства даже не заехала во время рейда по хозяйствам края, пропылив со свитой на трех полированных джипах мимо полумертвого села прямиком в райцентр. Там ее уже давно ждал сытный банкет. Гендосу и жене оставалось надеяться на далекую, но, по слухам, фартовую Читу...

* * *

– Заключенный Журавлев Виктор Иванович, статья сто девяносто вторая, часть вторая, срок – четыре года, окончание срока второго февраля две тысячи десятого года!

Перед замом по оперативной работе, «кумом», в строевой стойке вытянулся молодой высокий мужик, чертами и выражением лица резко отличающийся от общей массы заключенных.

– Все, Журавлев, наступило твое второе февраля. Поздравляю.

– Спасибо, гражданин начальник.

– Иди подписывай обходной. Ну, сам знаешь. Потом ко мне зайди. Есть куда ехать-то?

– Сообразим! Главное, отсюда. А там все равно.

* * *

Он потыкал пальцем в одеревеневшее тело в последний раз и своим сумрачным, но все же действующим разумом понял – она уже не встанет. И лицо у нее точно такого же цвета, как было у отца, когда он тоже не встал, и пахнет от нее так же. А значит, можно уходить отсюда, где он появился на свет, хотя в данном случае это выражение совсем не подходит. Света при рождении не было, если не считать масляную коптилку на ящике из-под взрывчатки, которая заменяла тумбочку в этом подземелье. Его родители боялись людей больше чем хищников, и потому сумели добраться, прячась от людей в форме, до заброшенной штольни, о которой как-то рассказал сослуживец отца. Можно, конечно, было выйти в ближайшее село. Но дурная молва и так уже ходила по всем окрестностям, так что до ментов сразу донесли бы слухи о пришельцах. Но слишком много трупов висит камнями на душах этой пары. Нет, пусть идет как идет. И шло. Ребенок рос, как растут все дети, правда, игрушки ему заменяли гильзы от карабина, а затем ножи, удавки, самострелы и другие изобретения первобытной охоты. Всему этому отец стал учить его, как только пацан начал уверенно ходить на толстых коротких ножках по таежным тропкам. И еще многому научил своего Маугли папаша, который сам постигал науку убивать в особом армейском подразделении. Так и служил бы прапорщик Кайдалов, да только в одночасье треснула на части и страна, и армия. И ничего не светило впереди: ни жилье, ни работа. Даже еды не было – только вынесенный из части мешок лука, который они с женой жарили на остатках комбижира, тем и питались. А потом понеслась душа под горку: коммерческие магазины, барыги и, наконец, инкассаторы. Вот на инкассаторах с женой и погорели. Та тоже отлично стреляла, бегала и прыгала – детдомовская, как и он сам. В общем, денег не срубили, и с цивилизацией пришлось расстаться – четыре «жмура» за спинами. Хорошо, тайгу Кайдалов знал. Тайными тропками добрались они до укромного местечка, где можно было пережить самые лютые забайкальские холода. Да так и остались там, кормясь дичью и дикоросами. А куда им было идти? Вот только не знали они, что в приютившей их штольне добывали совсем не золото...

Он погладил холодное и твердое тело, завернул его в шкуру медведя и вышел наружу. Он уже давно решил: как только останется один – идти на восход Солнца. Говорят, там есть большой и красивый город, который называется Чита.

* * *

Мэр был раздражен. Покалывало в почках и мучила изжога. Крупное тело все чаще давало сбой, и подступала предательски страшная мысль о бренности бытия. Но хотелось стоять, стоять еще на мощных ногах, попирать эту землю, которую он уже давно считал своей. Хотелось попирать ковры, паркеты и знать, что именно от тебя зависят судьбы тысяч, десятков тысяч людей. Это держало невидимой рукой за воротник, куда сильнее, чем постоянно растущие банковские счета. И все бы хорошо, но черт бы побрал этих писак, этих журналюшек, сующихся во все щели читинского бытия. Иногда, читая газеты, он ловил себя на том, что правая рука непроизвольно сжимается, словно в ней зажато горло очередного борзописца. Мэра обвиняли во многих грехах, и по большей части справедливо, но сам он считал, как и большинство российских руководителей, свой путь единственно верным.

Вживую мэр давно не общался с прессой, предпочитая давать интервью умильно улыбающимся тетенькам с его практически личного городского телеканала. Имея возможность сделать массу дублей, мэр говорил рассудительно, хотя и не совсем гладко, и обычно смотрел куда-то вбок экрана, вертя в руках ручку. Но сегодня придется общаться вживую: мэра ждали на заседании городской Думы, депутаты которой периодически, раз в четыре года, в канун выборов заболевали острой любовью к народу и требовали от главы города отчета.

* * *

– Вот список арестованного имущества, которое поступает к нам на ответственное хранение, – привычной скороговоркой протараторила приземистая упитанная тетенька в черном мундире судебного пристава, который издали можно было принять за эсэсовский. Сейчас вы имеете право взять необходимый минимум вещей, не подлежащий аресту, продукты питания и предметы личной гигиены, и затем обязаны освободить квартиру. Она будет опечатана до выставления на торги.

– Вы... вы поймите... Мне совсем некуда идти! У меня в Чите никого нет! Даже друзей близких! Ну будьте людьми! – молодой женщине казалось, что она кричит эти слова в равнодушное лоснящееся лицо, но на самом деле она лишь шептала их себе под нос – сил не было. После гибели мужа остались долги банкам, и вот пришел день и час, когда лихо подскочившие исполнители в несколько минут завершили процедуру ареста.

– Так, девушка, не надо нас задерживать, у нас еще выезды. Освобождайте квартиру, или придется применять физическую силу и спецсредства.

Бордовую дверь с кое-где облупившейся краской перечеркнула белая бумажная полоса, отмеченная круглой синей печатью. Не только дверь, но и судьбу бывшей хозяйки она перечеркнула.

* * *

Лист, покрывающий сложенную из желтых остроугольных камней печку, раскалился – и внутри чайника зашумело. Миха дождался, когда вода забурлит, и сыпанул в покрытое налетом ржавчины и чая нутро горсть заварки. Покипятил ее около минуты, снял и, поставив на чурку, покрыл своей шапкой. День выдался неудачный: мусор на рынке за него успели убрать молодые и верткие бомжи, в «Восточной кухне» знакомая посудомойка уволилась, и на улицах насобирать ничего не удалось. На ужин у Михи был только чай – повезло как-то стащить большую коробку на оптовке, да к нему несколько лежалых сухарей со стойким привкусом плесени. Зато в землянке было тепло, и никто не знал про это убежище неприкаянного бывшего читинца высоко над городом. Нет, конечно, проходили порой туристы-путешественники, грибники шастали, косились, перешептывались. Но никто не рискнул зайти внутрь. Мало ли что. А другие бомжи сюда не заглядывали – здоровья не хватило бы карабкаться по кручам чуть не до вершины. Михе что – он не пьет и не курит. Теперь не пьет. А вот с квартирой, от родителей оставшейся, распрощался как раз по синьке. Это еще десять лет назад случилось – тогда и жена у Михи была, и дом, как положено, с полированной стенкой и японским телевизором. Видик, ковры-хрустали тоже имелись. А Миха решил фарта поймать и завербовался в старательскую артель на сезон, дизелистом. Только по окончании сезона раздали мужикам билеты на поезд, выдали консервов, хлеба и крутых яиц на дорогу. А председатель речь толкнул из окошка джипа: – Поймите, мужики, пролетели мы. Нету денег в кассе. Вон как солярка подорожала, мы еще и должны остались. Так что зла не держите, может, на будущий год повезет.

Хотели мужики его вытащить из внедорожника и закинуть под колеса поезда, но вокруг быки с карабинами "Сайга" – не подступишься. Кто-то судиться пробовал, да все без толку. А жена Михи, узнав, что пробыла "соломенной вдовой" без малого восемь месяцев без всякой за это компенсации, собрала вещи и ушла. Миха ударился в запой и очнулся тогда, когда его под белы рученьки вывели из квартиры и захлопнули дверь. А в кармане какая-то мелочевка хрустела. Вот тут и отшибло у него к алкоголю тягу напрочь, но – поздно. Работу он так нигде и не нашел, и, наконец, вырыл себе скит на склоне сопки к востоку от города. Жил подножным кормом, случайными заработками, да приворовывал по мелочам иногда.

* * *

Когда мэр начинал отбиваться от наседавших на него депутатов городской Думы, не принадлежащих к партии «Единая Россия», он напоминал разъяренного носорога в стае львов. Ему до почечных колик было противно оправдываться и давать какие-то пояснения по поводу своей деятельности, а на следующий день еще и читать в Интернете собственные словесные перлы, приправленные сотнями едких комментариев. Много раз он давал себе слово не реагировать остро и бурно, медитировал у зеркала, вглядываясь в свое крупногабаритное отражение с мясистым носом и щелочками глаз, придавал лицу благостно-мудрое выражение, с которым так хорошо сочеталась фраза, любимая всеми читинскими чиновниками: «Собака лает, а караван идет».

Но сегодня его опять вывели. И вывели надоевшим от изжоги вопросом: "Господин мэр, в городе уже огромное количество бомжей, их становится все больше и больше, что вы намерены делать?" Мэра взорвало. Он вообще не терпел, когда речь шла о каких-либо тратах и расходах. Его сознание ласкали понятия "прибыль" и "доход". А уж что касается этих бомжей, этих существ, на которых он равнодушно-неприязненно взирал только из окошка своего джипа за двести тысяч долларов, то тут мэра перемкнуло. Он, трясясь от негодования (пальцы привычно вращали авторучку, правда, раза в три быстрее, чем на телеэкране, с ловкостью барабанщика из рок-группы), выпрямился во весь рост и бросил в публику:

– А что я могу поделать? К сожалению, у меня нет лицензии на их отстрел, а других законных способов справиться с ними сегодня тоже нет!

В зале ахнули. Кто-то зааплодировал. Но аплодисменты сперва потонули в свалившейся, как куль с полки, тишине, а затем в зале возник и стал расти гул голосов...

* * *

– Мэр отжег, – констатировал факт средних лет круглолицый широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и в костюме от Raffaele Caruso. – Нет, надо быть таким дураком, на почитай, – он протянул своему собеседнику, молодому высокому парню с холеным лицом, планшет. Тот пробежал глазами по тексту на экране и засмеялся. – Мля, это пипец какой-то. На западе после такого надо сразу в отставку подавать. Хотя, с другой стороны, смотри, сколько его поддерживают. Примерно половина комментариев. Может, это и не так глупо?

Разговор происходил в элитном ночном клубе, куда из-за цен вход был заказан не только рядовым гражданам, но даже завзятым тусовщикам. Правда, истинной финансовой элиты в Чите было маловато. А большинство нуворишей предпочитали домашние обильные застолья или выезды на природу. Чтобы не разориться, владельцу клуба пришлось сдавать его на три дня в неделю местной гей-тусовке, у которой деньги почему-то водились. Но сегодня был обычный день, и собеседники заказали еще по порции Курвуазье.

– А правда, вот что с ними делать? Работать они не будут, да и негде у нас работать. Заразу разносят. Воруют. Да и вообще, по идее, разве это люди? Так, мусор. Зверьки.

– Зверьки? – тот, что был в костюме, задумался, грея в ладони круглый бокал. – А ты знаешь, у меня, кажется, появилась идея...

* * *

Он почти не умел считать и вообще слабо разбирался в символах и условностях, принятых человечеством. Рожденный и выросший в урановой штольне, он умел выживать при сорокаградусных морозах, без оружия и еды, лекарств и одежды. Сейчас он пробирался, ступая почти неслышно по тропке, тянувшейся вдоль шумной автотрассы. Ему был присущ интерес ко всему новому, трасса, машины и люди манили его. Но звериной интуицией он понимал – это опасно. Родители всегда прятались в штольне, когда изредка в их глуши раздавались голоса, лай собак или рев вездеходного двигателя. «Это враги, – объясняли они ему, – они поймают тебя и увезут далеко-далеко и будут делать тебе больно». Он впитал эту истину, но изредка на него накатывало жгучее любопытство – что же происходит на самом деле там, за тем хребтом, отрезавшим их маленький мирок от огромного и страшного мира?

И вот сейчас он шел и шел, почти не отдыхая. Он вообще редко уставал. Вот только не мешало бы поесть. Как раз на соседнем дереве мелькнул хвост белки. Мгновенный прыжок – и зверек безжизненно обмяк в зубах. Стащить шкурку и сжевать сырую тушку было для него делом привычным. Он вообще мог делать то, что не могли делать люди, потому что сам был уже не совсем человеком.

* * *

На все про все осталось сто рублей. Сейчас Гендос с женой сидели в зале ожидания на вокзале и никак не могли собрать воедино мысли. Впереди зияла пропасть полной неопределенности. Дальние родственники жены встретили их без особого восторга, а уж насчет переночевать были непреклонны – тесно у нас. И бабушка болеет. Несколько тысяч рублей, вырученные за продажу дома с участком, ушли на аренду комнаты в неблагоустроенном бараке. И Гендос, и его Тамара сразу начали обход предприятий и заведений в поисках любой, даже самой низкооплачиваемой работы. Ответ был везде одинаков: «Нет. Не требуется. Своих девать некуда». Тамаре вроде повезло – она нашла место технички в школе. Но школа находилась так далеко от дома, а зарплата была столь мизерной, что ее хватило бы как раз на проезд. И вот наступил день, когда хозяйка комнаты молча выставила их вещи в коридор. Идти было некуда.

Сейчас они сидели рядышком на жестких металлических сиденьях. Вокруг сновали люди, пахло едой, репродуктор разносил по зданию гулкие объявления. Они хотели есть, но понимали – эти сто рублей надо использовать в самом крайнем случае.

– Куда едем, – вывел их из состояния морального анабиоза вопрос. Задал его румяный крепыш в черной униформе с дубинкой и электрошокером. На рукаве красовалась эмблема "ЧОП Богатырь". Поодаль стояли еще два "богатыря".

– Да мы... мы никуда, – сказал Гендос вставая. – Мы ждем тут. Подойти должны.

– Ага, типа того: что так есть хочется, что переночевать негде? Сидите тут, бомжатня, мля, а пассажирам мест не хватает. Встали и вышли, чтобы я видел. Чего не ясно? – охранник демонстративно щелкнул разрядом электрошокера.

Супругам ничего не оставалось, как взвалить на себя мешки и баулы и поплестись к выходу в ледяной город. У самых дверей охранник решил для острастки дать легкого пинка. Нервы Гендоса не выдержали. Он скинул мешок и отвесил наглому церберу увесистую плюху. Тот отлетел и сел на задницу. Но двое других вытащили Гендоса на улицу и профессионально заработали дубинками. Один из них ударом локтя отшвырнул Тамару, которая пыталась оттащить охранников от мужа.

Однако все пошло не так, как обычно. Неожиданно на помощь Гендосу пришел высокий молодой мужик с короткой щеткой черных, но изрядно тронутых сединой волос. Охранники были раскиданы за считанные секунды, а спаситель помог Генке встать, потом отряхнул пуховик Тамары и сказал: – Быстро пошли отсюда. Сейчас менты набегут. А это еще хуже.

Все трое спешно покинули привокзальную площадь.

* * *

Наталья сидела в заведении со сложно выговариваемым названием, где за кухонной стойкой шустрили молодые азиаты. Здесь было тепло – и постепенно ноги обретали чувствительность. Сегодня в поисках жилья она обошла десяток адресов – и все безрезультатно. Ее зарплата нянечки в детском саду не позволяла снять даже койку в квартире, уже нашпигованной разношерстными жильцами. Нашелся, правда, на Большом острове один дяденька, который щедро предложил флигель с дровами, причем не за деньги. А за помощь по хозяйству. Вот только не сказал он сразу, какое хозяйство имел в виду этот крепкий меднолицый пятидесятилетний мужик с крепкими руками и мощной шеей. Не успела Наталья распаковать вещи и прикинуть – что и где разместить, как он заявился во флигель, пустив струю морозного пара из двери, ни слова не говоря, поставил на стол бутылку с криво приклеенной этикеткой «Портвейн 777», достал с полки два стакана и сказал: «Ну, новоселье положено обмыть». Пришлось пригубить мерзко воняющее пойло. А после этого хозяин, бесцеремонно посадив Наталью к себе на колени, стал тискать ее грудь и лезть под юбку, приговаривая: «Давно я такую помощницу ждал». Разумеется, надавав ему оплеух по красной шершавой морде, она уже через четверть часа брела, нагруженная сумками, по переулкам. И когда ноги уже перестали ощущать землю, Наталья зашла в этот павильон, распространяющий по району невероятно вкусные запахи жареного мяса и теста. Взяла стакан чая и чебурек и застыла в углу, слабо осознавая свою причастность к сегодняшнему дню.

А забегаловка постепенно заполнялась людьми – наступало обеденное время.

– Девушка, у Вас не занято?

Перед столиком стояли двое мужчин: один подтянутый, высокий, одетый в старую камуфлированную зимнюю куртку, второй – явно сельский житель, в вязаной шапочке – "петушке" и чуть поодаль женщина с блеклым и очень усталым лицом. Казалось, ей было все равно, что происходит вокруг.

– Конечно, пожалуйста.

Высокий выдвинул стулья и сказал своим спутникам: – Седайте, знакомится будем.

* * *

А мороз никак не спадал. Даже привычный Миха ускорил шаг и, натирая нос и щеки, стремительно передвигался по городу к пункту назначения – восточной забегаловке. Там когда-то трудилась его старая знакомая посудомойкой. Потом уволилась, найдя работу поприличнее, а Миха договорился с узбеками, и те давали ему небольшой, но стабильный заработок. Нужно было вынести мусор, рассортировать отходы, подмести вокруг павильона и сделать еще кое-какие мелочи. За это Миха получал гарантированный обед из трех блюд и кое-какие харчи из нереализованных с собой сухим пайком. Это обеспечивало Михе относительную сытость, особенно в зимнее время.

Наконец, попав в царство пара и вкусных запахов, он повеселел.

– Салам алейкум, дустлар! – поприветствовал он узбеков, успев за все это время научиться нескольким словам и выражениям.

– О! Салам алейкум, дайди! – расплылся в улыбке и без того луноликий Тулейбай. – Кушать будешь или работать сперва?

– Работать, Тулиб, работать! На сытое брюхо-то кого наработаешь.

– Ну, иди тогда подметай, потом коробки отнести и сжечь надо. Уже много накопилось.

* * *

«Аэродромных» размеров стол из натурального лионского дуба был освобожден от бумаг, пепельниц, письменных принадлежностей. Коньяк, бокалы и сигары ждали своей участи на низеньком столике возле массивного кожаного дивана, который габаритами мог соперничать с бегемотом. Но сейчас всем присутствующим было не до этого. Несколько хорошо одетых молодых мужчин с холеными лицами расстелили на столе подробную карту пригорода Читы и постоянно вносили в GPS-навигаторы коррективы.

– Вот же суки, а? Вот яйца оторвать надо тем, кто такие карты издает, в натуре, – возмущался невысокий плотный кавказец. – Вот так поедешь, а там вместо моста – болт с прицепом, а?

– Я те говорил – в викимапии надо смотреть, – ответил вальяжно раскинувшийся в кресле у стола тоже невысокий, но уже славянин – с большой круглой коротко стриженной головой. – Там все точно. Я еще ни разу не нагребался.

– Там качество не всегда хорошее. Если пригороды, то да. А вот тайга – уже не то разрешение. Тоже хрен что поймешь, – вставил свою реплику высоченный худой верзила со значком депутата на лацкане, – и вообще, вы что-то не то задумали. Отвечаю!

– Ай, Дима, не надо, да? Бздишь – товар коптишь. Я тебе тоже отвечаю – прокатит. Такого не было просто еще. Спасибо нашему мэру. Подкинул идею. А то мне эти охоты ваши уже до усрачки надоели. Приедешь, напьешься – и домой.

– В тот-то раз неплохо поохотились, – начал было длинный, но кавказец перебил его: – Какой нормально? Дизель почти убили у вездехода. За изюбрем этим сраным полночи таскались, пока нашли. Замерзли и нахерачились опять же.

– Дичи нет, реально. Повыбили и распугали всю. Браконьеры какие-то, – сказал еще один, безликий, в серой одежде, но с цепким волчьим взглядом и широкими плечами, распирающими сейчас тонкую шерсть водолазки. После этой фразы все присутствующие дружно заржали.

– В общем так. Сейчас я кое-что уточню. Ждите, – сказал большеголовый и приложил телефон к уху.

– Алле? Сережа? А ты сейчас где? А... Слушай, помнишь, один из писак в моей газете накропал что-то про поселение бомжей у Читы? Ага! Найди его мне прямо сейчас, пусть приедет в офис. Ага, давай, жду.

Журналист явился очень быстро – нечасто сам всемогущий владелец газеты вызывал рядовых сотрудников. Гости хозяина рассматривали невысокого толстячка с каким-то легким презрением и веселым интересом.

– Ты у нас кто? Андрей же, да?

– Да. Скопцов Андрей.

– Андрюша, ну-ка вспомни свою статью про поселок бомжей. Сможешь показать на карте, где он находится?

– Конечно! Корреспондент подскочил к столу и, взяв золоченый карандашик, едва заметным штрихом обвел эллипс на карте.

– А дороги там как идут? Подъезд есть?

– Есть. Но только на джипе можно проехать. Вот отсюда. Тут летом ручей размывает все. А зимой – можно. Летом вот с этой сопки. Тут поселок заброшенный дачный. Там, кстати, тоже живут бомжи. И вообще, много стало за последние лет десять.

– Ладно, ладно. Я читал. Все, свободен!

Когда журналист ушел, хозяин обвел гостей взглядом, улыбнулся как-то светло, по-детски: Ну что, господа? Каково будет резюме?

* * *

От плотной еды Гендос и Тамара осоловели. Захотелось спать. Этому поспособствовала еще и распитая на троих чекушка, как и еда, купленная новым знакомым. Разлив водку, он сказал: – Ну, за знакомство. Я – Виктор, – и опрокинул содержимое стаканчика в рот. Сморщился и стал смачно хлебать лагман. Гендос с Тамарой сперва стеснялись. Но теперь языки развязались. Они рассказали Виктору все: от момента разорения фермерского хозяйства до сегодняшней первой ночевки на вокзале.

– Да... – помолчал немного Виктор, – у меня почти та же беда. Ладно, предлагаю держаться вместе. Может, нам повезет.

И только тут он, наконец, обратил внимание на по-прежнему сидевшую без движения, словно оцепеневшую, Наталью.

* * *

Собирались у кладбища. Черные, темно-синие, зеленые внедорожники сверкали никелем кенгурятников и многочисленными фароискателями, размещенными, где только можно. Люди курили, звонили, рассказывали анекдоты, притоптывали от пронизывающего мороза. Кто-то уходил греться в салоны джипов. Кто-то только что подъехал. Со стороны все это напоминало тусовку автотуристов перед началом рейда. Но в багажниках были припрятаны палатки и спальники...

Лидером и организатором как-то спонтанно стал 40-летний миллионер, владелец множества магазинов и других объектов бизнеса. Свой первый миллион он заработал еще в смутные девяностые, пригнав с Кавказа несколько цистерн с фальсифицированным спиртом. Благодаря недюжинным способностям, железной хватке и пронырливости, заработанное он не промотал, а удачно вложил в приобретение по бросовым ценам никому не нужной на тот момент городской недвижимости. И через пяток лет стал обладателем самой крупной торговой сети, специализирующейся на продаже продуктов и напитков.

– Антон! – окликнул его недавний собеседник в клубе, молодой преуспевающий адвокат, сделавший капитал и имя на скандальных процессах, связанных с переделом объектов потребительского рынка.

Как-то так совпадало, что представители сторон, подававших иски на клиентов Артура (так звали адвоката), внезапно пропадали без вести, погибали при несчастных случаях или вдруг оказывались фигурантами уголовных дел. Клиенты Артура были очень довольны, что благотворно сказывалось на росте его благосостояния.

– Антон. Давай уже что-нибудь делать? Собрались все. Нет только Красавца, труба у него молчит.

– По коням, господа! – трубно скомандовал Антон, и люди моментально рассосались по машинам. Кавалькада сползла с объездного шоссе и стала продвигаться вдоль границы кладбища, вверх по лесной дороге. Замыкал колонну кавказец Миша на серебристом "Гелендвагене".

* * *

Наталья и сама не заметила, как разговорилась с людьми, подсевшими за ее столик в забегаловке. Выглядели они непрезентабельно, но выслушали ее невеселую историю о потере жилья из-за взятого и не погашенного мужем кредита с живым участием. Семейная пара – Гена с Тамарой тоже рассказали, как оказались без копейки денег в холодной неприютной Чите. Только Виктор – тот самый высокий мужчина в камуфляжной куртке – был немногословен. Зато именно он показался Наталье надежным, и поневоле подумала она: такие, как этот рано поседевший человек с молодым лицом, но усталыми глазами, смогут решить любую проблему.

– А с работой у меня тоже все, – закончила она свое повествование. – Заведующая как узнала, что я прописки лишилась, сразу сказала: пиши заявление. У нас тут дети. А ты фактически бомж получаешься. Такого я допустить не могу. Выкручивайся уж как-нибудь сама. Вот, расчет дали, думала комнату снять, но бесполезно. Не хватит даже на барак.

– Есть идея. Сейчас едем на КСК. Там приют работать должен – для таких вот, как мы, – усмехнулся невесело Виктор. – Месяц там перекантоваться можно будет, а за это время с работой, может, повезет.

– Зря прокатитесь, бродяги, – раздался из кухонного окна веселый, чуть хрипловатый тенорок. К их беседе давно уже прислушивался невысокий улыбающийся мужичок, который деловито переваливал объедки из ведра в алюминиевый помятый бачок.

– А чего так?

– А того. Я уже второй год бичую. Был там. От ворот поворот дали. Сказали – сперва встаньте на учет. Зарегистрируйтесь как лицо без определенного места жительства, получите направление и потом приходите. Сунулся в собес – а там очередь года на три. Переночевать еще пустят туда, но не за так. Полтинник с человека могут взять. И то – при наличии паспорта. Но я бы все равно не советовал. Прокатитесь, а там мест нет. Или еще что-нибудь. А вам что, идти некуда?

– Как видишь. С вокзала и то прогнали.

– Ладно. Ждите меня. Сейчас решим.

* * *

Холода он почти не ощущал. Иногда начинало неприятно тянуть пальцы ног и рук. Но он зачерпывал снег, растирал конечности, натягивал ботинки и шел дальше. К концу второго дня пути он привык к шуму трассы и теперь вышел на обочину. На него никто не обращал внимания. Он двигался размеренно, фиксируя все, что происходит вокруг, и только чувство голода опять мешало ему перемещаться в заснеженном пространстве.

Вскоре за поворотом показалось строение. Ноздри уловили запах чего-то необыкновенно вкусного. Мышцы напряглись, обоняние усилилось, он весь подобрался, словно ему сейчас придется сделать стремительный рывок и выдернуть из-под воды здоровую, неистово бьющуюся рыбу. Запах становился все сильней. Он заметил, как дверь распахнулась, и из нутра здания вышло существо в белой куртке и сером пуховом платке на голове. Это была женщина, и она несла сейчас таз вглубь двора. За ней, нетерпеливо приплясывая, семенили две большие собаки – белая и серая. В секунду он перемахнул через шоссе и, дождавшись, пока женщина уйдет, приблизился к громко чавкающим собакам. Они разом обернулись, оскалились, показывая ярко-белые резцы, и как по команде бросились на него. Первая псина сдохла от неуловимо быстрого пинка в шею: кадык хрустнул, и животное задергалось в агонии, поливая грязный снег, усыпанный опилками, розовой слюной. Вторую он подмял под себя и, зажав пасть, резко дернул голову вверх. Треснули кости позвоночника, и, схватив таз, убийца моментально скрылся в ближайших зарослях ерника. Никто ничего не увидел – настолько быстро все случилось. Съехав в небольшой овражек, он, урча и сопя, принялся за еду. Одна из собак успела схватить его за предплечье, и теперь из дырок сочилась кровь. Но боли он не чувствовал. Он вообще не знал, что такое боль.

Съев все, что было в тазу, он протер руки и лицо снегом – когда-то давно к этому его приучила та, которую он называл матерью. Еще немного полежал на рыхлом снегу и стал выбираться на трассу. А в это время с двустволкой по двору закусочной метался здоровый пожилой бурят. Он не мог понять – кто так быстро и люто расправился с его собаками.

* * *

Миха закончил хлебать борщ. Потянулся сладко, с хрустом, глотнул чая из пластикового стаканчика и сказал:

– Пока суд да дело, пойдем до меня. Идти, правда, далековато, но зато там тепло и даже задницу есть где помыть в случае чего. Осмотритесь, а там решите, что и как. В тесноте да не обиде. Живу я, други мои, в лесу, там, в горах. Зато никого нет рядом. Никто в душу не лезет и документы не спрашивает. Как-нибудь разместимся. Что ж теперь поделать?

Гендос, Тамара, Наталья и Виктор ни слова не говоря, стали собираться. Еще один читинский день догорел, только на юго-западе тлела в дыму ТЭЦ мрачная вечерняя заря. Город был насыщен визгом снега под ногами спешащих домой людей, и никому не было дела до этих пятерых, которым теперь тоже было куда идти.