Текст книги "Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

До 1938 года Гитлер часто совершал пешие прогулки в гражданском платье. Особенно часто это имело место во время его пребывания в Берхтесгадене. Эти прогулки, как правило, совершались в сопровождении двух сотрудников охраны, которые шли на некотором расстоянии от Гитлера... Подобные прогулки совершались в особой тайне и по разным маршрутам, что помогало предотвратить возможность покушения. После 1939 года он уже больше не ходил пешком и гулял только в своем специально огороженном и обеспеченном надежной охраной парке в Берхтесгадене».

Как можно убедиться из показаний Раттенхубера, начиная с конца 30-х годов постепенно нарастало одиночество Гитлера и сокращался круг его общения. Даже обедать в поездках он предпочитал уже не в вагоне-салоне, а в собственном купе, один или с очень малым числом сотрапезников. И полностью прекратил «хождение в народ», а в войну резко сократил число публичных выступлений. И общение ограничивалось уже строго определенным кругом людей. Тут было две причины. С одной стороны, подготовка и ведение войны уже не оставляли у него свободного времени от совещаний и докладов подчиненных. С другой стороны, как и всякий диктатор, Гитлер со временем уверовал в свое полное превосходство над окружающими. Он стал самодостаточным в своих собственных идеях и более не нуждался ни в чьем одобрении.

Гитлер – провокатор Второй мировой войны

Реализацию своих целей Гитлер не мыслил без новой мировой войны, хотя до поры до времени ему удавалось добиваться аннексий дипломатическим путем. Фюрер внушал западным державам, что его претензии ограничиваются землями с преимущественно немецким населением и их удовлетворение сделает его искренним поборником сохранения европейского мира. 26 сентября 1938 года в речи в берлинском Дворце спорта Гитлер утверждал, что требование о присоединении к Германии Судетской области – «это мое последнее территориальное требование». В этом заявлении не было ни грана правды. После аннексии Судет последовала оккупация Чехии, а затем требование о передаче Рейху Данцига, закончившееся Второй мировой войной.

В более узком кругу Гитлер был гораздо откровеннее. На совещании с руководством вермахта 23 мая 1939 года Гитлер прямо заявил: «Национальное объединение немцев, за немногими исключениями, осуществлено. Дальнейшие успехи без кровопролития достигнуты быть не могут...

Польша всегда будет стоять на стороне наших врагов. Несмотря на соглашение о дружбе, в Польше всегда существовало намерение использовать против нас любую возможность.

Данциг – не тот объект, из-за которого все затеяно. Речь для нас идет о расширении жизненного пространства на Востоке и о продовольственном обеспечении, а также о решении проблемы Прибалтики. Обеспечение продовольствием возможно только оттуда, где плотность населения мала. Наряду с повышением плодородия почв это обеспечение значительно усилится и за счет немецкого основательного хозяйствования. В Европе других возможностей не видно.

Колонии не стоит принимать в дар. Это – не решение продовольственной проблемы. Их легко отрезать от Рейха посредством блокады.

Если судьба толкает нас на столкновение с Западом, хорошо было бы обладать большим жизненным пространством на Востоке. Во время войны мы можем рассчитывать на рекордные урожаи еще меньше, чем в мирное время...

Экономические отношения с Россией возможны, только если улучшатся отношения политические... Не исключено, что Россия покажет себя не заинтересованной в разгроме Польши. Если Россия и впредь будет действовать против нас, наши отношения с Японией могут стать более тесными.

Союз Франция – Англия – Россия против Германии – Италии – Японии побудил бы меня нанести по Англии и Франции несколько уничтожающих ударов.

В возможность мирного улаживания конфликта с Англией я не верю. Необходимо подготовиться к столкновению. Англия видит в нашем развитии создание фундамента той гегемонии, которая обессилит ее. Поэтому Англия – наш враг и столкновение с нею – борьба не на жизнь, а на смерть.

Как будет выглядеть это столкновение? Англия не способна расправиться с Германией несколькими мощными ударами и сокрушить нас. Главное для Англии – скорее перенести войну поближе к Рурской области. Французскую кровь она щадить не будет. Овладение Рурской областью решает вопрос о длительности нашего сопротивления.

Голландские и бельгийские авиационные базы должны быть захвачены военной силой. На заявления о нейтралитете полагаться не следует. Если Франция и Англия при войне Германии против Польши доведут дело до своего столкновения с нами, они будут поддерживать нейтралитет Бельгии и Голландии, чтобы заставить их идти вместе с собой.

Бельгия и Голландия, хотя и протестуя, уступят этому давлению. Поэтому мы должны, если при польской войне Англия захочет вмешаться, молниеносно напасть на Голландию. Следует стремиться занять новую оборонительную линию на голландской территории до Зюйдерзее. Война с Англией и Францией будет войной не на жизнь, а на смерть.

Намерение дешево откупиться опасно; такой возможности нет. Надо сжечь за собой все мосты, ведь дело пойдет не о праве или произволе, а о том, быть или не быть 80 миллионам человек.

Вопрос: короткая или долгая война?

И военные, и государственные руководители всегда стремятся к войне короткой. Но государственные руководители должны настроить себя и на войну продолжительностью 10–15 лет... Каждое государство будет держаться сколько сможет, если только сразу же не наступит его резкого ослабления (например, из-за потери Рурской области). У Англии тоже есть подобные слабые места. Англия знает, что неудачный исход войны означает конец ее мирового могущества...

Необходимо стремиться к тому, чтобы в самом начале нанести противнику уничтожающий удар. При этом вопрос о праве или произволе, равно как и ссылки на договора никакой роли не играют...

Наряду с внезапным нападением следует готовить длительную войну с уничтожением английских возможностей на континенте...

Проблема Польши неотделима от столкновения с Западом. Внутренняя прочность Польши в борьбе с большевизмом сомнительна. Поэтому и Польша тоже – сомнительный барьер от России. Военное счастье на Западе, которое может повлечь быстрое окончание войны, стоит под вопросом, так же как и поведение Польши. Перед нажимом России польский режим не устоит. В победе Германии над Западом Польша видит опасность для себя и попытается нас этой победы лишить.

Поэтому вопрос о том, чтобы пощадить Польшу, отпадает, и остается решение при первом же подходящем случае на нее напасть. О повторении Чехии нечего и думать. Дело дойдет до борьбы. Задача – изолировать Польшу. Удача изоляции Польши имеет решающее значение... Нельзя допустить одновременного столкновения с Западом (Францией и Англией).

Если же уверенности в том, что в процессе германо-польского конфликта война с Западом будет исключена, нет, борьба должна вестись в первую очередь против Англии и Франции.

Столкновение с Польшей, начинаемое нападением на нее, может привести к успеху только в том случае, если Запад останется вне игры. Если это невозможно, тогда лучше напасть на Запад и при этом одновременно ликвидировать Польшу».

Чтобы гарантировать победу над Польшей и исключить возможность антигерманского блока Англии, Франции и СССР, Гитлер, как известно, пошел на заключение с СССР пакта о ненападении и разделе Восточной Европы на советскую и германскую сферы влияния. Как вспоминал бывший германский министр вооружений Альберт Шпеер, в начале августа 1939 года, «как бы беседуя сам с собой, Гитлер неожиданно сказал: «Возможно, что скоро произойдут великие события! Даже если мне понадобится для этого послать туда самою Геринга... В случае необходимости я и сам поеду. Я ставлю все на эту карту»... Через три недели, 21 августа 1939 года, мы услышали, что наш министр иностранных дел будет нести переговоры в Москве. Во время ужина Гитлеру подали записку. Он быстро пробежал ее глазами, лицо его побагровело. Устремив на какое-то мгновение глаза в пространство, он стукнул рукой по столу с такой силой, что зазвенели бокалы. «Теперь они у меня в руках! Теперь они мои!» – вскричал Гитлер срывающимся голосом... Когда с едой было покончено, Гитлер пригласил гостей к себе. «Мы заключаем с Россией договор о ненападении. Вот читайте! Это телеграмма от Сталина». В телеграмме, адресованной на имя рейхсканцлера Гитлера, сообщалось о достигнутом соглашении».

В этой телеграмме, отправленной из Москвы вечером 23 августа, Риббентроп сообщал, что трехчасовая встреча со Сталиным проходила «положительно в нашем духе» и что последним препятствием к достижению соглашения является требование русских признать порты Винда-ва (Вентспилс) и Либава (Лиепая) сферой их интересов. Гитлер немедленно дал согласие на требуемую уступку и уже не сомневался, что договор будет подписан.

Ранее, пытаясь склонить западные державы к компромиссу в данцигском вопросе, Гитлер 11 августа 1939 года заявил комиссару Лиги Наций по Данцигу швейцарцу Карлу Якобу Буркхардту: «Все, что я предпринимаю, направлено против России; если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, то я буду вынужден договориться с русскими для удара по Западу, а затем после его разгрома я направлю все свои объединенные силы против Советского Союза. Мне нужна Украина, чтобы нас снова не уморили голодом, как в последней войне». На самом деле гораздо больше надежд в тот момент фюрер возлагал на достижение соглашения со Сталиным о разделе Польши.

И 22 августа 1939 года, когда вопрос о советско-германском пакте был уже предрешен, Гитлер, выступая перед высшим командным составом вермахта, продекламировал цели будущей войны: «Образование Великой Германии было с практической точки зрения великим свершением (имеется в виду мирное присоединение к Рейху Австрии и Чехии. – Б. С.), но в военном отношении оно внушало опасения, ибо было достигнуто с помощью блефа со стороны политического руководства. Необходимо испробовать военную силу. И если возможно, для генерального сведения счетов, а не для решения отдельных задач.

Отношения с Польшей стали невыносимыми. Моя политика в отношении Польши, проводившаяся до сих пор, противоречила воззрениям нашего народа. Принятию моих предложений Польшей (Данциг, «коридор») препятствовало вмешательство Англии. Польша сменила свой тон по отношению к нам. Состояние напряженности на длительный срок нетерпимо. Инициатива не должна перейти в другие руки. Сейчас момент благоприятнее, чем через два-три года... Нельзя же вечно стоять друг против друга с винтовкой на боевом взводе. Предложенное нами компромиссное решение потребовало бы от нас изменения нашего мировоззрения, жестов доброй воли. С нами снова заговорили бы на языке Версаля. Возникла опасность потери престижа. Вероятность того, что Запад не выступит против нас, еще велика. Мы должны с безоглядной решимостью пойти на риск... Мы стоим перед лицом суровой альтернативы: либо нанести удар, либо рано или поздно нас уничтожат...

У Запада есть только две возможности бороться против нас: блокада, но она будет неэффективна ввиду нашей автаркии, а также потому, что мы имеем дополнительные источники сырья и продовольствия на Востоке, и нападение с «линии Мажино», которое я считаю неэффективным.

Имелась бы еще возможность нарушения нейтралитета Голландии, Бельгии и Швейцарии. У меня нет никаких сомнений, что все эти страны, а также Скандинавия защищали бы свой нейтралитет всеми средствами. Англия и Франция нейтралитета этих стран не нарушат. Значит, фактически Англия Польше помочь не сможет. Остается еще нападение на Италию. Военное вмешательство исключено. На длительную войну никто не рассчитывает. Если бы господин Браухич сказал мне, что мне потребуется четыре года, чтобы захватить Польшу, я бы ему ответил: так дело не пойдет! Когда кто-то говорит, что Англия хочет продолжительной войны, это бред!

Мы будем сдерживать Запад до тех пор, пока не захватим Польшу. Мы должны сознавать наши огромные производственные возможности. Они гораздо больше, чем в 1914–1918 годы.

Противник все еще надеялся, что после завоевания нами Польши Россия выступит как наш враг. Но противники не учли моей способности принимать нестандартные решения. Наши противники – мелкие черви. Я видел их в Мюнхене...

Англия и Франция приняли на себя обязательство, но ни та, ни другая выполнить его не в состоянии. В Англии никакого фактического вооружения нет, одна пропаганда... Существенного усиления английского флота раньше 1941-го или 1942 года ожидать не приходится...

Во Франции нехватка людей из-за падения рождаемости. В области вооружения сделано мало. Артиллерия устарела. Франция не хочет влезать в эту авантюру...

Я был убежден, что Россия никогда не пойдет на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши, а потом, Сталин знает, что режиму его в случае войны настанет конец, независимо от того, выйдут его солдаты из войны победителями или побежденными. Решающее значение имела замена Литвинова. Поворот в отношении России я провел постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от России поступило универсальное предложение (пакт плюс секретные протоколы. – Б. С.). Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привел к тому, что вчера Россия ответила, что она готова на заключение пакта. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор. Итак, Польша находится в том состоянии, в каком я хотел ее видеть.

Нам нечего бояться блокады. Восток поставляет нам пшеницу, скот, уголь, свинец, цинк... Боюсь только одного: как бы в последний момент какая-нибудь свинья не подсунула мне свой план посредничества... После того как я осуществил политические приготовления, путь солдатам открыт...

На первом плане – уничтожение Польши. Цель – устранение живой силы, а не достижение определенной линии. Если разразится война на Западе, уничтожение Польши останется на первом плане. С учетом времени года – быстрое решение.

Я дам пропагандистский повод для развязывания войны – все равно, достоверен он или нет. У победителя потом не спрашивают, сказал он правду или нет. В начале и в ходе войны важно не право, а победа.

Закрыть сердце для жалости. Жестокость. 80 миллионов человек должны получить свое право. Их существование должно быть обеспечено. Прав тот, кто сильнее».

Фюрер верил в превосходство германского оружия. И надеялся, что противников удастся бить поодиночке. И еще Гитлер полагал, что выбрал самый подходящий момент для нападения, когда его противники ни морально, ни материально к большой войне не готовы.

Гитлер – полководец

Надежда на то, что Англия и Франция не смогут быстро предпринять активных действий против Германии во время вторжения в Польшу, и расчет на советское содействие в оккупации этой страны побудили Гитлера изменить первоначальные намерения. Он решил сперва разделаться с Польшей и лишь затем перейти в наступление на Западе. Это обеспечило быстрый разгром Польши, но, возможно, затянуло на полгода крах Франции. Трудно предположить, создала бы реализация «французской альтернативы» более благоприятные для Германии условия ведения войны. В этом случае победа над Францией, скорее всего, была бы достигнута еще осенью 1939 года. Однако далеко не факт, что при таком развитии событий удалось бы уничтожить британский экспедиционный корпус. Очень вероятно, что тогда англичане вообще не успели бы высадиться на континенте. А если бы высадились, то оказались бы ближе к портам, чем в июне 1940 года, а значит, им было бы легче эвакуироваться обратно на Британские острова. В любом случае германское наступление на Западе еще в сентябре 1939 года не могло привести к поражению Англии. Равным образом и более позднее наступление в конце октября или в ноябре, как первоначально планировал Гитлер после краха Польши, которое оказалось невозможным из-за неблагоприятных погодных условий, не могло сокрушить главного противника Германии. Люфтваффе в тот момент было еще очень слабым по сравнению с летом 1940 года и не имело реальной возможности помешать эвакуации английского экспедиционного корпуса, а затем обеспечить высадку немецкой армии на Британские острова. Германский военный флот осенью 1939 года был немного сильнее, чем летом 1940 года, поскольку еще не понес тяжелых потерь в ходе норвежской операции. Однако и тогда он был на порядок слабее британского, чтобы всерьез надеяться обеспечить с его помощью реализацию плана «Морской лев» – высадку нескольких десятков дивизий на Британские острова. У немцев не хватало и транспортных судов для столь масштабной десантной операции. Кстати сказать, даже при условии разгрома Франции еще осенью 1939 года погодные условия не позволили бы осуществить высадку на Британские острова ранее мая 1940 года. Думаю, что при таком развитии событий Гитлер в конечном счете обратил бы свои взоры на Восток. Каким бы тогда оказался сценарий дальнейшего хода войны?

Оставшись один на один с победившей Францию Германией, Польша, скорее всего, попыталась бы все-таки найти взаимопонимание с Советским Союзом. Не исключено, что тогда поляки пошли бы на союз со Сталиным, как это сделал румынский король в 1944 году, свергнув маршала И. Антонеску. И Сталин, скорее всего, пошел бы на такой союз, чтобы не оставаться с победоносным Рейхом один на один. Замечу, что в этом случае геополитическое положение Советского Союза было бы даже более благоприятным, чем в июне 1941 года. Вряд ли к тому времени Сталин успел бы осуществить агрессию против Финляндии и оккупацию румынских Бессарабии и Северной Буковины, равно как и оккупацию Прибалтийских стран. В этом случае СССР мог бы рассчитывать на нейтралитет Финляндии и Румынии, а страны Балтии, возможно, даже заключили бы с ним оборонительный союз против Германии.

Кстати сказать, при таких обстоятельствах далеко не факт, что Гитлер решился бы атаковать Польшу и Советский Союз еще весной—летом 1940 года. Вполне возможно, что он предпочел бы подождать развертывания новых дивизий вермахта, особенно танковых, и усиления люфтваффе – и отложил бы войну на Востоке до 1941 года. Тогда бы примерно повторился реальный сценарий плана «Барбаросса», за тем исключением, что на стороне вермахта, вероятно, не было бы финских и румынских дивизий, а вместе с Красной Армией сражались бы польские дивизии. Вероятно, советские и польские войска все равно бы потерпели поражение, но оно не было бы столь всеобъемлющим, как реальная катастрофа 1941 года. И тогда, вполне возможно, перелом на Восточном фронте в пользу Красной Армии был бы достигнут уже в 1942-м, а не в 1943 году.

Но мог реализоваться и другой сценарий: Гитлер рискнул бы напасть на Польшу и СССР еще весной или в начале лета 1940 года. В этом случае вермахт конечно же был бы слабее, чем год спустя, и располагал бы значительно меньшим числом танков и самолетов. Правда, в таком случае Гитлер, вероятно, не стал бы оккупировать Норвегию и Балканы и туда не пришлось бы отвлекать значительную часть германских вооруженных сил, которые можно было бы использовать в Восточном походе. А что же Красная Армия? Весной 1940 года она еще не имела на вооружении танков Т-34 и KB, а также самолетов новых конструкций, по своим тактико-техническим характеристикам способных противостоять германским истребителям Me-109. Но надо признать, что и в 1941 году наши бойцы и командиры не смогли использовать новейшую технику должным образом, так как еще не научились уверенно управлять ею. Поэтому наличие новых танков и самолетов у советской стороны почти никак не повлияло на ход боевых действий в 1941 году. Соответственно их отсутствие в 1940-м также не могло существенным образом осложнить положение Красной Армии. В значительной мере отсутствие новейших видов боевой техники было бы компенсировано наличием союзных польских дивизий, а также тем немаловажным обстоятельством, что на стороне Германии не было бы румынских и финских дивизий. Так что решение Гитлера отказаться от первого удара по Франции и расправиться, по классическим канонам стратегии, сначала со слабейшим противником – Польшей, никак нельзя признать ошибочным.

Даже если бы каким-нибудь чудом план «Барбаросса» удалось полностью осуществить, это все равно не привело бы Гитлера к конечной победе во Второй мировой войне. Предположим – только предположим, ибо шансов на реальное воплощение такого сценария не было никаких, – что немецкие войска в ходе кампании 1941 года и еще до начала распутицы, то есть до середины октября, достигли бы вожделенной линии А – А: Архангельск – Астрахань, что было заявлено конечной целью операции «Барбаросса». Подчеркну, что это было бы просто чудом, поскольку требовало таких темпов продвижения вермахта, которые не были достигнуты ни разу не только в ходе французской и польской кампаний, но даже при самых успешных боевых действиях в России в 1941 году. На самом деле для этого требовался полный крах сталинского режима, что никак нельзя было предвидеть заранее. Так вот, вообразим себе, что формальная цель плана «Барбаросса» достигнута и германские войска, значительно продвинувшись к востоку от Москвы, сталкиваются только с разрозненным сопротивлением остатков Красной Армии, не способных к наступательным операциям, и действиями партизан. Подобный сценарий реализован в фантастическом романе Роберта Харриса «Фатерланд», более известном по одноименному голливудскому фильму. Но ведь даже победа в России сама по себе не гарантировала Германии выигрыш войны в целом. Ведь оставалась еще Британская империя, а за ней – Соединенные Штаты.

Только в случае поражения СССР, возможно, исход войны пришлось бы решать применением американской атомной бомбы не против Японии, а против Германии. Британские острова Гитлер бы все равно захватить не смог из-за отсутствия достаточных сил авиации и флота. Да и поражение СССР и в случае разгрома Франции еще в 1939 году выглядит маловероятным. Ведь при таком развитии событий Британской империи пришлось бы, в борьбе за свое существование, помогать Советскому Союзу всеми имеющимися средствами. Да и США вряд ли бы остались в стороне и, вполне возможно, вступили бы в войну на год раньше, еще в 1940 году.

Гитлер был прав, что Англия в 1939 году была не готова к затяжной войне. Но фюрер не учел того, что практически неисчерпаемые ресурсы Америки очень быстро будут брошены на чашу весов Британской империи.

1 сентября 1939 года с нападения Германии на Польшу началась Вторая мировая война. Выступая в рейхстаге в этот день, Гитлер заявил: «Не хочу ничего иного, кроме как быть первым солдатом Германского Рейха. Вот почему я снова надел тот мундир (времен Первой мировой войны), который издавна был для меня самым святым и дорогим. Я сниму его только после победы, ибо поражения я не переживу». Но теперь он вступал в войну не простым солдатом, а Верховным главнокомандующим.

В первые дни войны Гитлер выдвинул лозунг: «Победа будет за нами». И потом не раз повторял его как магическое заклинание. Однако сам он далеко не был уверен в победе, о чем не раз говорил на совещаниях с министрами и генералами. Так, 23 ноября 1939 года, после победы над Польшей и в период интенсивной подготовки вторжения во Францию, Гитлер заявил: «Пусть всех нас вдохновляет дух великих мужей нашей истории! Судьба требует от нас не большего, чем от них. И пока я жив, я буду думать о победе моего народа. Я не остановлюсь ни перед чем, я уничтожу каждого, кто против меня... Я хочу уничтожить врага. За мной – весь германский народ... Только тот, кто борется с судьбой, может рассчитывать на помощь Провидения. За последние годы я не раз переживал это. И в нынешнем ходе событий я тоже вижу его волю.

Если мы победоносно выстоим в борьбе. –  а мы выдержим ее! – наше время войдет в историю нашего народа. Я выстою или паду в этой борьбе. Поражения моего народа я не переживу. Никакой капитуляции вне страны, никакой революции – внутри ее».

Все надежды на успех Гитлер связывал с тем, что каждого из противников удастся разгромить быстро, в ходе всего одной военной кампании. Тогда на помощь очередной жертве не успеют прийти ее реальные и потенциальные союзники. Уже 27 сентября 1939 года, когда сопротивление польской армии фактически прекратилось, Гитлер заявил своим генералам, что еще до конца осени намерен начать большое наступление на Западе, даже если такое решение противоречит соображениям чисто военного характера. Как вспоминал А. Йодль в Нюрнбергской тюрьме, «командующий сухопутными войсками был не согласен с этим. Он хотел перейти к обороне на границе и у Западного вала приостановить течение войны. Он пытался прикрыть это свое желание военными причинами, и прежде всего – недостаточной готовностью армии к задачам такого гигантского масштаба... Все генералы воспротивились планам Гитлера. Но им это не помогло».

На том же совещании 27 сентября 1939 года Гитлер цинично оправдывал необходимость нарушения нейтралитета Бельгии, Голландии и других стран: «Если учитывать только требования разума, то продолжать войну не следует. Аргументы – за это. Опасно заранее считать эту надежду действительностью. Диктует не разум, а интересы страны и вопросы престижа. Их трудно оценить. Привыкнуть к мысли, что война продолжается!.. Какой будет обстановка через шесть месяцев, предусмотреть невозможно. Договоры также не являются твердой основой для оценки обстановки! Интересы государства выше договоров. Вечно действует лишь успех, сила...

Великие державы видят в нас большую опасность, силу, способную изменить европейский статус-кво. Война, которую мы вели до сих пор, усилила страх и уважение к нам. Любви к Германии нет. Это надо учитывать.

Нет уверенности, будет ли воля к нейтралитету через шесть, восемь или десять месяцев так же сильна, как теперь, под впечатлением немецких побед. Англия попыталась работать против нас. Поэтому нет уверенности в том, как будут развиваться события. Со временем наступит ухудшение. «Время» будет работать в общем против нас, если мы его сейчас же полностью не используем. Экономический потенциал противной стороны сильнее. Противник в состоянии закупать и перевозить. В военном отношении время работает также не на нас... Любые исторические победы бледнеют, если не обновляются... Наша военная промышленность не полностью покрывает потребности вооруженных сил. В будущем соотношение материальных возможностей будет изменяться не в нашу пользу. Постепенно противник усилит свою оборонную мощь».

Вопреки распространенному впоследствии мнению, фюрер с самого начала прекрасно понимал, что время работает не на Германию. Он не сомневался, что рано или поздно среди противников Германии окажутся Россия и США. А ведь уже ресурсы Англии и Франции с их огромными колониальными империями и мощными флотами далеко превосходили ресурсы Рейха. Поэтому единственный шанс на победу Гитлер видел в осуществлении стратегии блицкрига. Она не даст германскому народу устать от войны. Но еще важнее то, что при блицкриге можно победить быстро, не оставив противникам времени использовать весь свой потенциал. Гитлер играл ва-банк. Сейчас или никогда! Если не использовать шанс последнего прыжка к мировому господству, потенциальные противники через несколько лет смогут разглядеть действительную опасность национал-социализма и объединенными усилиями остановят германскую экспансию.

Тогда же Гитлер требовал: «Не ждать, пока противник придет сюда, а нанести удар в западном направлении, если мирное урегулирование будет невозможно. Чем быстрее, тем лучше. Не ждать, пока противник упредит, а самим немедленно перейти в наступление... Самые решительные методы и средства. Однажды утерянное время в дальнейшем невосполнимо».

По свидетельству А. Шпеера, уже тогда фюрер допускал возможность поражения Германии: «В первые недели войны я услышал, не знаю, в какой связи, как Гитлер говорил гипотетически о «конце Германии». Гитлер сознавал весь риск затеянного им предприятия под названием «Вторая мировая война», но, как азартный игрок, шел ва-банк, все поставив на карту блицкрига. Собственно, альтернативы достижения мирового господства у него не было. Как зафиксировал Шпеер в тюремном дневнике 21 декабря 1946 года, «уже перед самым началом войны в конце августа 1939 года, после решения напасть на Польшу, Гитлер сказал ночью на террасе в Оберзальцберге, что Германия вместе с ним рухнет в пропасть, если война не будет выиграна. Он добавил, что на этот раз будет пролито много крови». А германской кровью фюрер дорожил гораздо больше, чем кровью «расово неполноценных» народов и стремился потери вермахта сделать минимальными, чтобы сохранить его как эффективный инструмент ведения войны и не допустить падения боевого духа германского народа.

Не случайно 6 октября 1939 года, выступая в рейхстаге по завершении польского похода, Гитлер подчеркивал свое стремление к минимизации германских потерь, утверждая, что только благодаря такому стремлению остатки польской армии смогли до 1 октября удерживать укрепления Варшавы, Модлина и косы Хель. Также и в речи в Мюнхене 8 ноября 1942 года, в разгар кровопролитного сражения за Сталинград, он утверждал, что медленное продвижение немецких войск к Волге объясняется желанием избежать здесь мясорубки, подобной Вердену, равно как длительная осада Севастополя призвана была предотвратить большие потери в немецких войсках.

Только в последние месяцы войны, когда поражение Германии было уже очевидно для всех, мотив жертвенности стал преобладать в гитлеровских речах. Так, 7 октября 1944 года фюрер обратился с посланием к членам Гитлерюгенда, добровольно отправившимся на фронт: «Моя молодежь! Я с радостью и гордостью узнал о вашем желании уйти на фронт добровольцами всем классом 1928 года рождения. И в этот решающий для Рейха час, когда над нами нависла угроза ненавистного врага, вы дали нам всем вдохновляющий пример боевого духа и безоглядной преданности делу победы, каких бы жертв это от вас ни потребовало... Нам известны планы врагов, направленные на безжалостное уничтожение Германии. Именно по этой причине мы будем сражаться еще более преданно во имя Рейха, в котором вы сможете с честью трудиться и жить... Жертвы, принесенные нашим героическим юным поколением, найдут свое воплощение в победе, которая обеспечит нашему народу, национал-социалистическому Рейху гордое и свободное развитие».