Текст книги "Русские композиторы"

Автор книги: Борис Евсеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Баркарола. Петр Ильич Чайковский

Грустный человек с бородой и светлыми волосами стоит у раскрытого рояля. Кажется, он хочет присесть и что-то сыграть, но никак не может на это решиться. В откинутой крышке рояля он видит тусклые отражения. Может, это отражается в зеркальной поверхности рояля пламя толстых, чуть косо вставленных свечей, но грустному человеку (а это знаменитый на весь мир композитор Чайковский) кажется, что это отражается его жизнь. Вот мелькнуло перед ним море, золотой лев, лагуны. И вспомнил Петр Ильич, как оказался в Италии, в городе Венеции. Он не просто уехал, а убежал тогда от нелюбимой жены, от докучливых друзей, от житейских неурядиц. Убежал, потому что думал: «Вдруг здесь, в Венеции, придут новые образы и мысли? Ведь вот уже и середина жизни, а как мало сделано!..»

Но как только он оказался в Венеции, затосковал по России. Это всегда с ним случалось. Едва останется за спиной последний полосатый столб границы, как подкатят к сердцу грусть и печаль… И тут же вспомнятся и зимняя сказочная Москва, и пушистые снега, а сразу за Рождеством – лютые крещенские морозы…

Но что поделаешь? По правую руку вместо снега – дома серые. По левую – красно-кирпичные. А впереди и сзади – то вода морская, то вода каналов. Темно-зеленая, маслянистая, дрожащая в отсветах газовых фонарей… Словом – скука!

Но ведь Петр Ильич в Италию не скучать приехал. И решил он пройтись по Венеции. Но как? Тут и улиц-то настоящих нет! Одни каналы. Значит, гулять по ним можно только в лодке. Они здесь гондолами называются. У них острый загнутый нос и красивая резная корма. Правит гондолой с помощью одного длинного весла гондольер.

Вот такую гондолу недалеко от своей гостиницы Петр Ильич и нанял. И удобно устроился в середине ее, под навесом. А гондольер со своим тяжелым веслом поместился сзади.

Гондольер поет, радуется чему-то, гребет. Лодка по воде скользит. Петр Ильич по сторонам смотрит. Все вроде хорошо. Вот, попетляв по каналам, обогнув высокую колонну с крылатым львом, выплыли они в море. И здесь песня гондольера стала меняться. Из задумчивой баркаролы, какую поют все гондольеры в Венеции, она стала превращаться в какую-то разбойничью песню. Тут Петр Ильич обернулся и посмотрел на гондольера внимательней: батюшки-светы! Корсар! Настоящий морской разбойник и душегуб! Со лба красная повязка свисает. Глаза смоляные, жуткие. В правом ухе медная серьга болтается! И если до этого Петр Ильич не слишком-то слушал, о чем поет гондольер, то теперь стал слушать очень внимательно. Тем более, что по-итальянски он хорошо понимал. А гондольер, видимо, думал, что иностранец ничего не понимает: гребет себе, поет. И поет не просто песню, а как бы целую историю складывает. О том, как полюбил лодочник Джакомо девушку по имени Мария. И как захотел отнять ее у лодочника богатый судовладелец Труффалони. И как поклялся гондольер судовладельцу отомстить, а Марию, несмотря ни на что, все-таки взять в жены. Но что сделаешь в этом позеленевшем от сырости и злости городе без денег? И чтобы их добыть, остается одно – украсть. Но у кого украдешь? Рядом одни бедняки. А время не ждет! Еще немного, и достанется Мария старому, сморщенному, как компотная груша, Труффалони! Но сегодня Бог, видно, смилостивился над Джакомо. Послал ему богатого иностранца на поживу. У иностранца красивая бородка и доброе лицо. Однако его одежда и золотые часы с цепочкой стоят больших денег… И Джакомо решился – сегодня или никогда!

Гондольер пел и пел. Постепенно темнело. Лодка, сделав круг, возвращалась в город.

«Бежать! – думал потрясенный Петр Ильич. – Бежать! Но, конечно, не здесь, не в море, а где-нибудь в завитках городских каналов!»

Гребки гондольера становились все резче и нетерпеливей. Вошли в город.

«Нужно решаться, пока не поздно…» – подумал Петр Ильич.

И тут же гондола стала поворачивать в один из узких отводных каналов. Блеснули отражения газовых фонарей в воде. Петр Ильич внезапно подался чуть вперед и перевалил через высокий борт лодки… Все завертелось у него перед глазами. Обожгла вода, пресеклось дыхание. А затем что-то тяжелое и страшное с шумом и звоном обрушилось на него. На минуту он потерял сознание. А очнувшись, увидел прямо над собой бешеное лицо гондольера.

– Руссо диаволо! – рычал тот, расстегивая сюртук композитора, уложенного на днище гондолы.

– Руссо диаволо!..

Но в тот же миг где-то рядом раздался резкий и властный окрик:

– Эй, на гондоле! Что у вас там происходит? Я – капитан Симпсон. Отвечайте!

Окрик раздался с берега дважды – по-английски и по-итальянски. А затем послышалось щелканье взводимых курков. И руки гондольера сразу обмякли, а лицо его отдалилось.

«Я спасен», – подумал Петр Ильич.

В гостиницу Чайковский вернулся поздно. Обеспокоенный хозяин, увидев бледное лицо и мокрую одежду гостя, всплеснул руками:

– Ах, синьор Пьетро! Что это с вами?

– Ничего особенного, – хрипловато и недовольно буркнул Петр Ильич и велел поскорее подавать ужин.

А после ужина пришли шарманщики. И попросили позволения исполнить несколько песен для знатного иностранца. Это были отец с дочерью. Шарманка у них была плохонькая и старая. Ручка ее вертелась с трудом.

«После песни гондольера мне не хватает только песни шарманщика!» – горько подумал композитор. Но прогонять бедолаг не стал. И они, устроившись посередине гостиничного двора, завели тихую нескончаемую песню. А Петр Ильич сидел перед раскрытым окном и думал. Думал о том, что и здесь, в Италии, не найти ему вдохновения. А может, не мы, а оно нас находит? Да и как оно выглядит, на что похоже? Не на эту ли дальнюю венецианскую башенку?

Но ведь башенку не возьмешь с собой! Не возьмешь с собой и Венецию, а вот музыку – ее взять можно. Особенно эту медленную, набегающую волной песню, которую поют под окнами бродячие шарманщики. Взять эту песню, а может, и ту баркаролу, что пел морской разбойник. Взять их и в путь, в путь! И прощай, Венеция! Каналы, прощайте! Золотой лев и крылатые лошади на соборе святого Марка, прощайте тоже! Может, в пути зазвучит наконец собственная, никем и никогда не слышанная музыка. Схлынет грусть и ляжет на нотную бумагу все, что случилось здесь, в Италии…

Вот что вспомнилось Петру Ильичу у раскрытого рояля.

Петр Ильич Чайковский

1840 год. Петя родился в Воткинске, на Урале, в семье горного инженера. Мать, Александра Андреевна, широко образованная женщина, занималась воспитанием детей и племянниц. Вспоминая о детстве, Чайковский писал позже: «..Я вырос в глуши, с детства, самого раннего, проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки…» Любимым романсом Пети был «Соловей» Алябьева.

1850 год. Семья переезжает в Петербург. Десяти лет Чайковского отдали в училище правоведения. Именно здесь он параллельно с основными занятиями, начал серьезно заниматься музыкой, которая преподавалась для желающих.

1859 год. Училище закончил, получил чин титулярного советника и место в министерстве юстиции.

1862 год. Петр Ильич поступает в только что открытую Петербургскую консерваторию. По настоянию А. Рубинштейна Чайковский оставляет службу и посвящает себя целиком музыке.

1865 год. Оканчивает консерваторию и поступает на службу в Московскую консерваторию.

1866 год. Он пишет свою первую симфонию «Зимние грезы». Знакомится с выдающимися русскими музыкантами, литераторами и артистами. Помимо педагогической работы Чайковский также выступает на страницах газет и журналов как музыкальный критик. В последующее десятилетие им было сочинено множество произведений: увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта», Первый фортепианный концерт и «Меланхолическая серенада» для скрипки, фортепианное трио, квартеты, вариации на тему рококо для виолончели, оперы «Воевода», «Опричник», «Ундина», «Кузнец Вакула», балет «Лебединое озеро», цикл пьес для фортепиано «Времена года», много романсов.

1877 год. Петр Ильич женится. Вскоре уезжает в Швейцарию, в Кларан, где живет вместе с братом Анатолием.

Колокола России. Сергей Васильевич Рахманинов

Летом 1912 года Сергей Васильевич Рахманинов получил странное письмо. Оно было запечатано в необычный темнокрасный конверт. Подписи на конверте не было.

Анонимных писем Сергей Васильевич не любил. Да и кто их любит? Напишут занятому человеку: «Положите под мусорную урну полтораста рублей, или я не знаю, что с собой сделаю!» И куда с таким письмом прикажете обращаться? Не в полицию же с ним идти. Вдруг это не бедняк какой-то писал, а жулик? Бедных, конечно, жаль, а вот жуликам помогать совсем не хочется.

Композитор нахмурился, встал из-за стола, кивком отпустил слугу и, держа в руках конверт, вышел в сад.

Был июль. Легкий ветерок мял траву, трепал кроны деревьев. Вся Ивановка, в которой каждое лето отдыхал Рахманинов, была на виду. За селом начинались волнистые тамбовские поля, зыбко туманились в полумгле перелески, мягко светилась под блистающим крестом церковь. Сергей Васильевич приближался к своему сорокалетию. Но был по-прежнему строен, легок. Коротко остриженную голову держал гордо и прямо. Лицо его – чуть татарское, с крупным носом и серыми внимательными глазами – улыбалось.

Приближалась гроза. Композитор поднял голову вверх, и внезапно налетел настоящий ураганный ветер. Порыв его был так силен, что письмо вырвалось из рук и понеслось к пруду.

«Ну и пусть летит. Как пришло, так и уходит», – улыбнулся композитор.

Небо нахмурилось, и стало темно, как ночью. Рахманинов решил вернуться в дом. Внезапно от кустов к пруду метнулась чья-то тень. Она была угловатой и острой: словно какой-то худосочный господин в цилиндре и черном фраке, изогнувшись, пытался схватить улетавшее письмо. Но какая может быть тень, когда солнца нет? Нет, это вор, вор!

Сергей Васильевич сделал два шага вперед – и тень исчезла. Он стал поворачивать к дому – кто-то, прячущийся в кустах, вновь тенью метнулся к письму.

С неба упали первые крупные капли. Уже не боясь промокнуть, Рахманинов кинулся к лежащему на земле письму. С какой это стати он должен отдавать то, что принадлежит ему? И вдруг грянул гром, и вдали ему отозвался удар колокола. За ним еще и еще. Это пономарь Гаврила предупреждал окрестные деревни о надвигающейся грозе.

Сергей Васильевич поднял письмо и оглянулся. И снова почудилось: в серой зелени, в мокрых кустах прячется человек в черном цилиндре.

Дома вымокший до нитки композитор, не переодеваясь, вскрыл красный конверт. Из него выпало три листка. На листках было длинное стихотворение, аккуратно и без помарок перепечатанное на пишущей машинке. За стихотворением следовала короткая приписка. И тоже без подписи. В приписке неизвестный просил композитора внимательно ознакомиться со стихотворением. Оно, по мнению неизвестного, было словно специально написано для Рахманинова. Сергей Васильевич, уткнувшись взглядом в середину стиха, стал медленно читать.

 
Слышишь, сани мчатся в ряд,
мчатся в ряд!
Колокольчики звенят,
радостно томят…
 

Снова ударил колокол. «Ну конечно! Колокольчики, колокола! Вот что мне надобно написать! Хорошо, что я догнал письмо. А этот вор, он дело знал… Не будь письма, я бы о стихах Эдгара По и не вспомнил! Неужто кто-нибудь из братьев-композиторов про письмо прознал? Может, этот… лупоглазый, с козьей бородкой? Ну да тут ничего не попишешь. Кон-ку-рен-ция. Соперничество…», – бормотал про себя композитор.

Страшные удары грома заглушали колокол, заглушали, казалось, и сами мысли композитора. Но он все скользил и скользил глазами по бумаге.

 
Слышишь воющий набат,
Словно стонет медный ад!
Это звуки в дикой муке сказку
ужасов творят…
 

И вдруг вся прошлая и будущая жизнь с ее войнами и революциями прошла перед Рахманиновым: вот юность – легкая, ликующая, светлая. Вот молодость, наполненная до краев любовью к музыке, к рекам, лесам, перелескам, к женскому и детскому смеху. А вот и зрелость, переполненная работой, путешествиями, а затем и печалью по оставленной навсегда России.

 
Диких звуков несогласностъ
Возвещает нам опасность…
 

Прочел про себя композитор, и тут стукнула рама, зазвенело разбитое стекло. Рахманинов резко обернулся к окну: и опять, опять мелькнул черный цилиндр! «Ну уж нет! Мы все звуки согласно устроим! И ничего черным цилиндрам, этим вестникам беспорядка и бунта, не отдадим!»

Сергей Васильевич схватил висевший на стене «Винчестер» и кинулся кокну. «Пугну-ка подлеца как следует!»

Раздался выстрел. И тут же жалобно заскулила во дворе какая-то чужая собака.

– Савелий! – крикнул Сергей Васильевич. – Проверь: что там за собака у нас во дворе визжит!

– Так что, никакой собаки во дворе, ваша милость, нет. Уползла-с! – отрапортовал через пять минут запыхавшийся Савелий. – А кровь-то и вправду осталась. Да и шерсти, шерсти-то! Цельных пять клочков насчитал!

– Так вот кто к нам в гости пожаловал… – протянул про себя композитор. – Так вот кому колокольный звон не по нраву!

И Сергей Васильевич, бледный, но решительный, в сопровождении слуги выбежал во двор.

Но собаки, конечно, и след простыл. Тень в цилиндре тоже пропала. Да и гроза, прорвавшая небо и над Ивановкой и над Тамбовом, ушла на юг, к Дикому Полю.

Композитор же снова возвратился за стол и стал постукивать пальцем по красному конверту. «Что ж! Будем бить в колокола! Будем сочинять и исполнять музыку, будем писать и выкрикивать стихи, покуда эта темная сила не исчезнет. Да и вообще! Не кажется ли вам, господа, что настоящие композиторы и поэты – это и есть колокола России?»

А колокола все гудели вдали. Они отгоняли грозу, но одновременно и возвещали «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Но Рахманинов был спокоен: и колокола Эдгара По, и колокола России никакая нечистая и никакая другая сила отнять у него не могла. Ведь никто не может отнять то, что звучит внутри.

Сергей Васильевич Рахманинов

1873 год. Сережа родился 20 марта в имении Онег, Новгородской губернии. С четырех лет он обучался игре на фортепиано. Совсем юным поступил в Московскую консерваторию. Учился у композиторов Танеева и Аренского.

1891 год. Сергей заканчивает консерваторию как пианист. Сочиняет свой Первый фортепианный концерт.

1892 год. Рахманинов заканчивает консерваторию как композитор и пишет оперу «Алеко» по поэме Пушкина.

1893 год. Написаны трио «Памяти великого художника», фантазия «Утес».

1895 год. Сергей Васильевич сочиняет свою Первую симфонию.

1901 год. Сочинен Второй фортепианный концерт. Получен чин титулярного советника.

1904–1906 годы. Рахманинов работает дирижером в Большом театре в Москве. Написаны оперы «Франческа да Римини», «Скупойрыцарь».

1905 год. Ему присвоен чин коллежского асессора.

1907 год. Сочинена Вторая симфония.

1909 год. Написана симфоническая поэма «Остров мертвых» и Третий фортепианный концерт.

1911-12 годы. Рахманинов пишет цикл этюдов-картин для фортепиано. Живет на Тамбовщине, в Ивановке.

1913 год. Поездка в Рим с семьей. Сергей Васильевич начинает работать над «Колоколами» – поэмой для оркестра, хора и солистов. Премьера состоялась в Петербурге 30 ноября.

1915 год. В исполнении синодального хора в Москве состоялась премьера «Всенощного бдения» для смешанного хора. В отзывах прессы отмечались «истинно русская народная полифония, широкий хоровой диапазон, выразительное применение вокальных тембров…» Шла Первая мировая война. «Всенощное бдение» – это торжественная песнь во славу красоты земли русской, во славу ее народа.

1917 год. Февраль. Сергей Васильевич почувствовал, что теряет под ногами опору. Сильнейшей, незаживающей душевной травмой осталась для музыканта потеря Ивановки – имения, куда он годами вкладывал свои артистические доходы. Ивановка для Рахманинова была тем же, чем для Пушкина – Михайловское. Олицетворением дома, очага, Родины. В декабре сорокачетырехлетний Рахманинов с женой и двумя дочерьми покидает Россию.

1918 год. Его постоянное местожительство – Соединенные Штаты. В эмиграции изменился музыкальный статус Рахманинова. Запад встретил его прежде всего как исполнителя. Его концерты проходили в переполненных залах, с неизменной овацией. Сергей Васильевич готовит программы.

1926 год. Написаны три русские песни и Четвертый фортепианный концерт.

1934 год. Беспокойством и трагическим предчувствием пронизана музыка «Рапсодии на тему Паганини».

1935-36 годы. Рахманинов пишет Третью симфонию.

1939 год. Лето композитор по обыкновению проводил в Европе. Восемь лет назад он приобрел участок земли на берегу Фирвальдштетского озера и, как шутили родные, сделал «из Швейцарии Ивановку», назвав свое новое имение «Сенар». Между тем обстановка в Европе становилась все тревожнее. Все же он успевает выехать 23 августа на одном из последних пароходов из Европы, всего за восемь дней до открытия военных действий.

1940 год. Летом композитор завершает «Симфонические танцы», свое последнее произведение. «Не могу забыть, что это была за работа, – напишет уже после смерти мужа НА. Рахманинова. – Мы жили тогда на берегу моря, на даче недалеко от Нью-Йорка. В 8 часов утра Сергей Васильевич пил кофе. В 9 садился за сочинение. С 10 часов он играл два часа на фортепиано, готовясь к предстоящему концертному сезону. С 12 часов до часа опять работал над „Танцами“. В час дня завтракал и ложился отдыхать, а затем с 3 часов дня с перерывом на обед работал над сочинением до 10 часов вечера». «Симфонические танцы» посвящены Филадельфийскому оркестру и его руководителю Юджину Орманди.

М. Врубель. «Муза»

1941 год. Фашистская Германия нападает на Россию. Что мог сделать Рахманинов как композитор, музыкант, как русский для победы русского оружия? Он дает концерты, посылает посылки и деньги Красной Армии.

1943 год. С надеждой на победу русского оружия он прожил свои последние дни.

Петрушечная комедия. Игорь Федорович Стравинский

Весело в Ораниенбауме в праздничные дни! Господа и дамы в лучших нарядах щеголяют. Парни в новых свитках красуются, в теплых картузах. Девушки на масленицу в старинную меховую одежду вырядились.

Молодой барчук Стравинский замерз. Друг его Курнаков – тоже. Масленица в этом году холодная. А они в подбитых «рыбьим мехом» гимназических шинельках. А ведь хочется еще и петрушечную комедию поглядеть! Да, видно, на сей раз – не судьба. Медленно бредут приятели к вокзалу, чтобы в Питер вернуться.

Вдруг кто-то тронул высокого, как каланча, Стравинского за локоть. Однако пятнадцатилетний Игорь цену себе знает. Он надменно оборачивается. Его длинное крупногубое лицо с русыми волосами сердито. Недовольно поблескивает и новенькое, только что заказанное (больше для форсу, чем по болезни) пенсне. На барчука смотрит какая-то угольная паровозная рожа.

– Поразвлечься, барчук, не желаете? Таку комедию спущу – пальчики оближете!

– Как тебя зовут? – все еще цедя слова сквозь зубы, спрашивает молодой Стравинский.

– Да зови хоть Шишом, токмо не гоняй телешом! Айда, господа, не пожалеете!

Избушка Шиша – на самой окраине городка: грязненькая, косенькая. Шли к избушке долго. День стал уворачиваться в сумерки. На окраине совсем пусто. Только у калитки Шишовой какая-то баба изюмом и пряниками торгует. Зато в сенях – полно народу. Вдруг визгливо заголосила скрипка в избе, ухнул барабан, рыкнула басами гармошка. Народ из сеней повалил в избу. А сам Шиш, взяв с барчуков по двугривенному, куда-то пропал.

С трудом продрались Курнаков и Стравинский сквозь густую толпу, к свету керосиновой лампы.

Изба разделена на две неровные половины. На той, что побольше, – зрители на лавках. На другой половине – столик. В столике длинные прорези имеются. По бокам стола – занавески. За ними – скрипач и гармонист. Гармонист не только на гармошке наяривает, но еще и в барабан колотушкой бухать успевает. Наступит ногой на педаль – колотушка и бухнет. Снова наступит – бухнет опять… Гул, смешки, махорка. Вдруг из-за занавесок высовываются руки. И на стол выпрыгивают куклы. Сейчас их будут на проволочках водить!

– Начинается комедь! Чтоб народу – не шуметь! – выкрикивает кто-то.

И «комедь» пошла! Куклы на проволочках скачут, дерутся, смешно сучат руками-ногами. Скрипка надрывается, гармошечка наяривает.

Тут среди кукол появляется Петрушка, начинает выхвалять себя. Он и то, он и се. Он и невесту себе найдет красавицу, и деньгу лопатой загребет!

Но тут застонала скрипка. И появился на столе цыган. Он вел за собой клячу – на четырех палках, с облезлым хвостом.

– А вот лошадь! Чтоб тебя, господин Петрушка, постращать! – крикнул цыган хрипло. – Купи, господин Петрушка, лошадь!

– Лошадь? А добрая ли у тебя лошадь, цыганское отродье?

– Как же ей не быть доброй? Небось на четырех ногах бегает!

– А вот мы счас ее опробуем…

Петрушка с разбегу вскочил на лошадь.

Картонная кляча сделала по столу несколько шагов и вдруг разломилась на две половины. Петрушка упал. Цыган стал кричать, ругаться, схватил под уздцы переднюю половину лошади и с ней исчез. Зато задняя половина лошади начала бить Петрушку копытами.

Публика стала смеяться, а Петрушка захныкал. «Дохтура!» – закричал он.

Появился немец-доктор.

– Это пошто ти так критчишь! Фуй, Пьетруша! Сейчас я тебе язык отрежу!

– Ты лечи меня, кубышка немецкая!

– Как ше я тьебя, хаспадин Пьетрушка, пуду летчить? Ты сильно критчишь. Думать мешаешь! Мне надо сильно думать, прежде чем лечить тебя!

– Ну тогда вали домой! Там и думай!

Петрушка вскочил, поднятой со стола плеткой стал стегать заднюю половину лошади. Лошадь крикнула: «Ой, больно!» – и провалилась в прорезь стола.

А вместо лошади из-за занавесок с двух разных концов выскочили Арап и Квартальный. Арап, увидев Квартального, спрятался за камнем. Квартальный же пошел прямо на Петрушку.

– Ты пошто здесь безобразишь? Пошто на лошадей чужих вылазишь? Пошто над немцем-дохтуром измываешься? К его дочери примеряешься!

– Ты гляди, кого принесло!

Петрушка подбоченился:

– Прямо не наш Квартальный, а какой-то дурень «фатальный»! Вот я сейчас тебя плеткой!

– А я тебя саблюкой!

Но лишь попытался Квартальный огреть саблей Петрушку, как тот сабельку из рук надзирателя выхватил, ватную грудь его насквозь проткнул. И упал квартальный, и лопнула под ним ягода клюква, и потекла кровь…

Такое дело публике не понравилось. Послышались крики. Петрушка тут же Квартального в яму запихнул, а публике сказал:

– Счас я спать лягу. Потом жениться буду. А квартального эфтого мне вовсе не жалко, потому как не человек он был, а одна глупая палка!

Петрушка тут же улегся на землю и захрапел. В это время Арап выскочил из-за камня, стал манить кого-то рукой.

И явился из-за занавесок черт! Причем ехал черт на черной собаке.

– Но, Мухтарка, но! – понукал он собаку. – Пока спит Петрушка, мы его быстро в пекло спровадим!

Черт подъехал к Петрушке, схватил его за соломенный чуб и, подхлестывая Мухтарку, поскакал со сцены вон. Но Петрушка проснулся, заголосил:

– Ой, горюшко, ой, лихо! Несет меня черт в пекло! Не буду, не буду я больше квартальных бить!

– Счас ты у меня на сковородке попрыгаешь! А потом я всех вас в пекло спроважу!

Черт подскакал к краю стола, Мухтарка его на зрителей зарычала, изо рта у нее вылетели дым с огнем.

Ну, живо собирайтесь!

Публика отшатнулась. Кое-кто нервно засмеялся: «Да шутки это, не бойсь, не утащит!» Но Стравинский и Курнаков уже вскочили, кинулись в сени. А вслед им кто-то голосом Шиша продолжал орать:

– Заберу, заберу! Всех, всех – в пекло!

А другой кто-то голоском Петрушки сладко ныл:

– Я и в пекле женюсь! И в пекле! Смотрите, глядите! Начинается часть вторая! Секретная! Женитьба в аду! Глядите! Теперь мы комедь не средь кукол – средь вас спущать будем! Ну, кто хочет Петрушкой стать?

Опять сипло взвизгнула скрипка, зарокотал барабан, зачастила гармошка. Такой дикой и страшной музыки никогда барчук Стравинский не слыхал. А уж он-то музыки наслушался вдосталь! Послушать разве еще? Нет! Нет! Музыку эту он сам потом придумает! А вот секретная женитьба в аду – ему и даром не нужна. И хоть он смел и, говорят, умен, и ни в какие предрассудки не верит – ему страшно. Уволокут! Скорей на улицу!

Улица. Песни. Голоса. Чистенький Ораниенбаум. Масленая неделя. Ночь…

Игорь Федорович Стравинский

1882 год. Игорь родился 5 июня в Ораниенбауме в семье русского певца. В Петербурге Игорь провел свое детство.

1891 год. Поступает в Петербургский университет на юридический факультет.

1902 год. Знакомится с Н. Римским-Корсаковым.

1903 год. Написана сюита «Фавн и пастушка» для голоса с оркестром на стихи Пушкина.

1906 год. Женитьба на Е. Г. Носенко. Сочиняет Первую симфонию.

1907 год. Родился сын Федор, будущий художник. 27 декабря – первое исполнение «Пасторали» и песен.

1908 год. Музыка Стравинского звучит со сцены – «Погребальная песнь» для духовых инструментов памяти Римского-Корсакова.

1910 год. Премьера «Фейерверка» для оркестра. Заканчивает «Жар-птицу» и уезжает на премьеру балета в Париж. Лето проводит в Швейцарии, где рождается сын Святослав, будущий пианист. 1911 год. Балет «Петрушка».

1913 год. Написана «Весна священная». Премьера балета вызвала в Париже небывалый скандал.

1914 год. В Париже состоялась премьера оперы «Соловей». Игорь Федорович поселяется в Швейцарии.

1915 год. Впервые выступает как дирижер в Женеве, затем в Париже.

1917 год. Пишет симфоническую поэму «Песнь соловья».

1918 год. Написан «Сказ о беглом солдате и черте». Пишет «Регтайм» для 11 инструментов.

1920 год. Переезд во Францию, премьера в Париже «Пульчинеллы».

1921 год. Выступления как дирижера собственных произведений. В Мадриде дирижирует балетом «Петрушка».

1922 год. Сочиняет оперу «Мавра», в Париже весной состоялась премьера.

1924 год. Концертирует по Европе как дирижер и пианист.

1925 год. Первые выступления Стравинского с концертами в Америке.

1927 год. Концертное исполнение в Париже оперы-оратории «Царь Эдип».

1928 год. Премьеры: Берлин – «Царь Эдип», Вашингтон – «Аполлон Мусагет», Париж – «Поцелуй феи».

1929-33 годы. Париж – премьера Каприччио для фортепиано с оркестром. Брюссель, Бостон – симфония псалмов. Париж – мелодрама «Персефона».

1934 год. Принимает французское гражданство.

1935 год. Премьера Концерта для двух фортепиано в Париже. Исполняют автор и его сын Святослав. Стравинский пишет книгу «Хроника моей жизни».

1938 год. Умирает дочь Стравинского Людмила в возрасте 30 лет.

1939 год. Стравинский теряет жену и мать. Сам он заболевает туберкулезом легких. Переселяется в Америку, где читает курс лекций о музыкальной поэтике в Гарвардском университете.

1940 год. Женитьба на Вере де Боссе (родом из России). В Чикаго состоялась премьера его Симфонии.

1941-45 годы. Концертные танцы для оркестра, «Четыре норвежских впечатления» для оркестра, соната для двух фортепиано, Симфония в трех движениях, Эбеновый (черный) концерт.

1946 год. Первый послевоенный заказ – Концерт для струнного оркестра (для Базельского камерного оркестра).

1946-48 годы. Турне по Америке.

1951 год. Первое послевоенное турне по Европе (Италия, ФРГ).

1952 год. Вторая поездка в Европу.

1953 год. Три песни по Шекспиру.

1956 год. В Венеции премьера Священных песнопений.

1957 год. 17 июня торжественный концерт в Лос-Анджелесе в честь 75-летия Стравинского, на котором исполнялась музыка балета «Агон».

1960 год. Очередные премьеры: «Движения» для фортепиано с оркестром в Нью-Йорке и в Венеции «Монумента Джезуальдо ди Венозе к 400-летию».

1962 год. Премьера музыкального представления «Потоп» по нью-йоркскому телевидению. Торжественные концерты в честь 80-летия Стравинского. Гастроли в СССР. Концерты в Москве и Ленинграде.

1963 год. Закончена кантата «Авраам и Исаак».

1964 год. Продолжаются концертные турне.

1965 год. Состоялась премьера оркестровых Вариаций в Чикаго. Начинает работу над Заупокойными песнопениями.

Л. Бакст. «Эскиз костюма Жар-птицы»

1966 год. Премьера Заупокойных песнопений в Принстоне. Торжества в Нью-Йорке в честь Стравинского в связи с его приближающимся 85-летием.

1967 год. 17 мая Стравинский выступает как дирижер.

1968 год. Закончено последнее произведение – обработка для камерного оркестра двух духовных песен Гуго Вольфа. Поездка в Европу.

1969 год. В апреле Стравинский перенес тяжелую операцию.

1970 год. Обосновывается в Нью-Йорке. Но июль и август проводит на юге Франции, у Женевского озера.