Текст книги "Русские композиторы"

Автор книги: Борис Евсеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Воскресный композитор. Александр Порфиръевич Бородин

– Нет, ты только полюбуйся!

Высокий господин в очках и строгом сюртуке вбежал в гостиную, закружился по комнате, бросил на обеденный стол газету.

– Вот «Санкт-Петербургские ведомости»! Корреспонденция из Казани!

– Да что там такого могло случиться?

Другой господин в длинном домашнем халате испуганно привстал с дивана.

– Нет, ты читай, читай!

– Ну изволь, прочту.

«В Понедельник 20 августа сего, 1873 года произошло открытие четвертого съезда российских естествоиспытателей и врачей. Зала университета была убрана растениями…»

– Ну так что ж? Ничего смертельного здесь не вижу.

– Ты дальше читай!

– Изволь: «Из списка видно, что число членов съезда простиралось до 150 человек. В том числе – 39 приезжих. Из последних назовем профессора Медико-хирургической академии Александра Порфирьевича Бородина…»

– Так вот где наш Бородин отыскался! В Казани! Он ведь просто сбежал от нас! Спрятался! А у него здесь дела не кончены. Опера на пюпитре лежит! И не какая-нибудь – «Князь Игорь»!

– Да не кипятись, Николай Андреич. Приедет – допишет…

– Как же не кипятиться? Уж сколько лет «Князь Игорь» валяется у него на столе! И сколько раз говорил я ему: «Ты не химик, Александр Порфирьевич. Ты – композитор! Да вот пишешь только по воскресеньям…»

А тем временем сам воскресный композитор, Бородин Александр Порфирьевич, вышагивал по набережной Волги. Задувал знобящий ветерок. Снизу, из Закаспия, плыли, казалось, наисладчайшие мелодии. Какие-то лукавые невольницы слабо позванивали колокольцами, водили невидимые хороводы… Было жарко. Бородин снял шляпу и остановился. Казань ему нравилась. Восточная жизнь здесь смешивалась с русскими мотивами, вызывала в душе что-то полузабытое, давнее. Дома с зелеными крышами, пышные православные соборы, золотые мечети, тенистые татарские дворики…

Жаль было расставаться с Казанью! Ну да в Петербурге ждала профессора служба в Академии. А по вечерам и по воскресеньям – любимое дело – сочинение музыки.

«Надо будет заняться „Князем Игорем“» серьезно, – подумал Александр Порфирьевич. И тут же услышал, как заезжий факир сладко заиграл-заныл на дудочке. Бородин оглянулся: из красного горшка медленно высунула голову крупная змея. Она лениво осмотрелась и, не найдя вокруг ничего интересного, снова спряталась в кувшине.

Неожиданно из-за театральной тумбы появились двое мужичков. Они были в лаптях и держали в руках какие-то необыкновенные музыкальные инструменты. Они свистели и кривлялись, пели и пританцовывали. Что-то старинное почудилось Бородину в их напеве. Он поманил мужичков пальцем.

– Ну-ка еще что-нибудь. Из старинного, – и Бородин махнул рукой.

Один из мужичков плясал и дул в дудку. Другой водил смычком по какому-то визжащему и гудящему кузовку со струнами. Кузовок был похож на грушу. Такого музыкального инструмента Бородину видеть еще не доводилось. Он все хотел спросить у мужичка, как называется то, на чем он так ловко играет. Но какое там!

Мужички так разошлись, так расплясались, что на них стала обращать внимание и степенная публика.

 
Ах, Ерошка, ах, Скула, —
Ему шапочка мала!
Ах, Скула, да ах, Ерошка —
Подзадорят вас немножко!
 

Вдруг из-за той же тумбы неслышно вынырнул городовой. Щеки его сонно вздрагивали.

– Прекратить! Ишь безобразие развели! Вот я тя, Ерошка, – на съезжую, под стражу. А тебя в бурлаки, Скула!

– Пусть поют, – твердо сказал Бородин. – А то совсем у нас мужичкам проходу не стало. Подойди-ка сюда, – поманил профессор городового.

– Так что, ваше благородие… Житья ведь от них нет!

– Получи, любезный, – Бородин мягко опустил что-то в лапищу городового, которого тут же как ветром сдуло.

Но настроение испортилось. Да и жара донимала тучного Бородина. Он огладил свои пышные усы и строго глянул на мужичков большими, навыкате глазами.

– Ладно, вечером ко мне приходите. Гостиницу «Бристоль» знаете? Спросите там профессора Бородина.

Вечером после плясок и песен Бородин, взяв из рук Ерошки грушу со смычком, долго ее разглядывал.

– Значит, гудок, говоришь?

– Гудок, ваша милость.

– Древний, говоришь?

– Как сама Русь! Токмо струночки новые.

– Хорошо. Продай мне, любезный. Я хорошую цену дам.

– Никак не могу, ваша милость. Кормит он меня… Да и к душе прирос. Где я еще себе такой достану? А вы в Питере, небось, и получше себе сыщете.

– Чудак-человек. Это ведь старинная вещь. Я дорого дам.

– Все одно не могу.

– Ну так спой-сыграй на прощанье.

– А вот это я как раз могу!

И пронеслась перед Бородиным какая-то старинная плясовая музыка. И полетели вслед за ней картины из будущей оперы. Представились города Путивль, Ярославль. Князь Игорь, собирающийся в поход. Представился и коварный и трусливый князь Галицкий. И эти самые Скула и Ерошка, поющие сначала что-то жалобное, а потом и что-то веселое…

А тем временем в Петербурге двое господ в гостиной продолжали спорить.

– А я говорю тебе, Модест Петрович: наш воскресный композитор совсем музыку забросил! По Казаням-Рязаням прохлаждается!

– А я говорю тебе, Николай Андреевич: и года не пройдет, как закончит Александр своего «Князя Игоря»!

– Так уж закончит…

– Вот увидишь! И ждать нам мало осталось! Вишь в газете написано: «Съезд закончился. Участники его разъехались по домам…» Стало быть, ждать нам не сегодня-завтра Порфирича назад, в Петербург!

Александр Порфиръевич Бородин

1833 год. Саша родился в Петербурге. Получил домашнее воспитание: прошел дома полный гимназический курс, усвоил французский, немецкий и английский. Овладел игрой на фортепиано, флейте и виолончели. Помимо музыки Саша увлекался естествознанием и химией.

1850 год. Александр принят в число вольнослушателей Императорской Медико-хирургической академии. На четвертом курсе академии Бородин одновременно изучал сам гармонию и полифонию. Написал трио на тему русской народной песни «Чем тебя я огорчила», скерцо для фортепиано и другие вещи.

1855 год. По окончании академии Бородин назначается ординатором Второго военно-сухопутного госпиталя. Защищает диссертацию и получает звание доктора медицины.

1859 год. Александра Порфирьеви-ча посылают на три года в научную командировку в Германию. Он участвует в работе Первого Международного съезда химиков, в работе съезда немецких врачей и натуралистов. В Гейдельберге он познакомился с талантливой русской пианисткой Екатериной Сергеевной Протопоповой, ставшей его женой.

1862 год. Осенью Бородин возвращается в Петербург. Его назначают профессором на кафедре химии Медико-хирургической академии. В этом же году он становится членом Балакиревского кружка.

1867 год. Закончена Первая симфония. Написаны песни-сказки «Спящая княжна», «Морская царевна», могучая «Песня темного леса», драматическая баллада «Море», лирические романсы «Отравой полны мои песни» (на слова Гейне), «Фальшивая нота». Выступал с докладом на съезде русских естествоиспытателей в Петербурге.

1869 год. 4 января в Русском музыкальном обществе исполнена Первая симфония Бородина. Начало работы над оперой «Князь Игорь», длившейся много лет.

1872 год. Участвует в работе Русского химического общества, съезда естествоиспытателей и врачей. Преподает курс химии на высших женских курсах при Императорской медико-хирургической академии.

Н. Рерих. «Поход Игоря»

1874 год. Начинает работать над Первым квартетом, продолжает писать музыку оперы «Князь Игорь».

1877 год. Бородин познакомился со знаменитым венгерским композитором и пианистом Ференцем Листом. По инициативе Листа первая симфония Бородина была исполнена с огромным успехом на музыкальном фестивале в Баден-Бадене. 26 февраля в концерте Русского музыкального общества исполняется Вторая симфония, впоследствии названия «Богатырской». Бородина избирают академиком Императорской медико-хирургической академии.

1880-82 годы. Закончена симфоническая картина «В Средней Азии». Бородин пишет романс на стихи Пушкина «Для берегов отчизны дальней» и на собственные стихи романс «Арабская мелодия». Продолжается работа над Третьей симфонией.

1885 год. Симфонии и квартеты композитора завоевывают мировую славу и становятся популярными в Европе и Америке. Тогда же созданы «Маленькая сюита» для фортепиано, «Серенада четырех кавалеров одной даме» (на стихи самого Александра Порфирьевича).

1887 год. 15 февраля. Утром этого дня Бородин сочиняет финал Третьей симфонии, но записать его не успевает… Не успел он завершить и оперу «Князь Игорь». Ее закончили композиторы Глазунов и Римский-Корсаков, по памяти и по наброскам они восстановили недостающие места. Премьера оперы состоялась в 1890 году на сцене Мариинского театра в Петербурге.

Юродивый. Модест Петрович Мусоргский

Летом на мызу Минкино, где гостил Модест Петрович Мусоргский, частенько захаживал юродивый.

Мызой – небольшим имением – владел брат Мусоргского Филарет. В этих северных русских местах, близ Торопца и Кром, было много диковинного, тайного. Просыпались весной лешие, кричали кикиморы, плескали хвостами в лесных реках русалки, важно шествовали староверы. Был и свой юродивый.

Темнолицый, всклокоченный, худой, с синими, точно перезрелые сливы, губами, был он жалок. Но был и страшен. Деревенские сорванцы над юродивым всегда потешались. А вот люди постарше встречали его с опаской и уважением. Они-то знали: юродивый – это вовсе не сумасшедший. Юродивый – человек Божий. Он, когда надо, и от колдуна защитит, и другую злую силу отгонит. Но больше всего ждали предсказаний юродивого. Их заранее боялись. Стоило деревенским услышать его бессвязное бормотанье, как они преображались. Куда только пропадали их дурашливость и беспечность! В страхе замирали на месте мужики и бабы. Даже случавшиеся рядом господа (тоже желавшие узнать свое будущее) опасливо переглядывались.

И вот однажды, когда сидел Модест Петрович за фортепиано, внимание его привлек шум во дворе. Выйдя на крыльцо, увидел Мусоргский юродивого. Тот выхаживал вокруг молодой красавицы крестьянки и что-то плаксиво бормотал. Может, впервые застыдился он своего убожества, которое всегда выставлял напоказ! Может, впервые понял: самого лучшего в нашей жизни – любви – ему, жалкому нищему, не видать!

Юродивый попытался даже погладить девушку. Но она только прыснула со смеху, убежала. А юродивый продолжал в нерешительности топтаться на месте. И тут на полуголого нищего налетела ватага мальчишек.

– Дядь, а дядь! – кричали они. – Подари ухо, дядя! Покатайся на палочке! Да поешь мясца скоромного!

Модест Петрович хотел было отогнать огольцов прочь. Но вдруг совсем иная мысль пришла ему на ум. Он резко развернулся и кинулся в дом. Лицо Мусоргского вдруг стало серьезным. Он запахнул свой длинный, полосатый, уже засаленный халат и стал по-военному четко, но при этом и чуть горбясь, вышагивать по кабинету.

Все последние месяцы он думал о Борисе Годунове. О том страшном и великом времени, когда царствовал Борис. Думал и о замечательной пушкинской трагедии. И втайне от всех мечтал написать на ее сюжет оперу. И когда один из петербургских друзей предложил заняться «Борисом» – сразу согласился. Друзей своих Мусоргский любил. Даже жил с ними в одном доме, в одной комнате, словом, в одной «коммуне». И всегда к тому, что говорят друзья, прислушивался. Но ни друзья, ни сам композитор не знали, как к такой сложной опере подступиться… А у Пушкина в трагедии как раз был юродивый. «Но у Пушкина одно, а в жизни, наверное, совсем другое!» – так думал композитор. Только из живой жизни надобно было переносить в оперу и юродивого, да и всех остальных действующих лиц. И вот – случай!

Композитор опять вышел во двор. Там мальчишки продолжали задирать юродивого. Увидев барина, он кинулся к нему. Вид нищего был теперь уже не жалкий, а злобный. Полуголый и босой, со взбитым колтуном волос, со сломанной зеленой веточкой в руках, он показался Мусоргскому похожим на колдуна.

– Барин, барин! Утопи их! Уу-ааа! Утопи мальцисек! А не то они веточку мою заберут!

«Ишь ты, злобный какой», – подумал про себя композитор. Вслух же хотел крикнуть мальчишкам: «Ужо я вас!» Но вдруг услышал далекий, тягучий удар колокола.

«Эге! – прикрыл глаза Мусоргский. – Праздник сегодня, что ли? Что-то не ко времени звонят… А может, утоп кто? Вот и звонят, думают, тело всплывет…»

Колокол ударил еще и еще. И вслед за его мощным голосом поплыла какая-то, пока никому не известная музыка. Она плыла, смешиваясь с причитаниями юродивого, и от этого становилась причудливой, необычной. И еще почудилось композитору, будто поют грозную, но и забавную народную песню два грубоватых монаха – рыжий да лысый. А за песней несется глуховатый гомон толпы: «Смерть царю Борису! Детоубийце смерть!»

Но тут же музыка становится тише, и мир пустеет. Слышатся лишь дальние удары набатного колокола. А где-то на севере вспыхивает в полнеба зарево пожара. И еще показалось закрывшему глаза композитору: будто присел на огромный валун кто-то похожий на сегодняшнего юродивого. Немытый, нечесаный. И запричитал. Кругом тишь зловещая, плывет над землей чад, кто-то кричит по-польски, а затем визжит по-поросячьи. А юродивый сидит себе, причитает:

 
Лейтесь, лейтесь слезы горькие,
Плачь, плачь, душа православная.
Скоро враг придет и настанет тьма,
Темень темная, непроглядная…
 

Мусоргский открыл глаза.

– Так утопишь, барин? Мальцисек утопишь?

Все так же слюняво плакался и дергал Модеста Петровича за рукав цветастого халата юродивый.

Но теперь он был совсем не страшен. Опять стал несчастным и жалким… И мальчишки, почувствовав эту жалость юродивого и увидев, что барину не до него, погнали несчастного к пруду. Они бежали и улюлюкали! И бедный юродивый свалился-таки в воду. Но тут же и вынырнул. В волосах его запутались какие-то водоросли. И стал юродивый похож уже не на самого себя, а на какого-то водяного.

– Я вот вас на конюшню! – крикнул композитор и кинулся в дом. Сначала он хотел прямо на нотной бумаге обозначить длину звучания и высоту колокольного звона. Хотел распределить по тактам и нотным строчкам вой толпы, храп лошадей, ругань поляков, что пришли на Русь во времена Годунова. Но потом и бумагу, и карандашик смахнул на пол, откинул крышку фортепиано и взял одновременно двумя руками страшный и гневный аккорд. Тяжко зарокотали под пальцами левой руки басы бояр. Тенорком запричитали под правой рукой бабы с ребятишками…

Опера «Борис Годунов», невиданная, не похожая ни на какую другую в мире оперу, началась…

Модест Петрович Мусоргский

1839 год, 9 марта. Модест родился в селе Карево, Псковской губернии, в семье помещика. Мать была первой учительницей музыки своего одаренного сына. Но, по семейной традиции, Модест должен был стать офицером.

1849 год. Мусоргский едет в Петербург, занимается музыкой у известного педагога Герке. По окончании школы гвардейских подпрапорщиков Мусоргского зачисляют в Преображенский полк.

1858 год. Мусоргский выходит в отставку, служит мелким чиновником. Много радости Модест находит в творческом общении с композиторами «Могучей кучки» – Балакиревым, Кюи, Бородиным, Римским-Корсаковым, с критиком В. В. Стасовым.

1860-е годы. Мусоргский пишет свою первую оперу «Саламбо». В камерно-вокальном жанре возникла серия «народных картинок» (определение автора), в которых зазвучала тема протеста против бесправия и нищеты крестьянства. Это «Калистрат», «Колыбельная Еремушке» на слова Некрасова.

1867 год. Композитор пишет симфоническую картину «Иванова ночь на Лысой горе» на сюжет народных преданий.

1868 год. Начинает писать бытовую оперу «Женитьба».

1868-72 годы. Время создания музыкальной драмы «Борис Годунов» по трагедии Пушкина. Начинает работу над оперой «Хованщина». Его привлекли события конца XVII века – время борьбы боярской Руси против преобразований Петра I.

1874 год. Мусоргский сочиняет «Сорочинскую ярмарку» по Гоголю. Это веселая, комическая опера. Под впечатлением выставки рисунков талантливого художника и архитектора Гартмана Модест Петрович пишет цикл фортепианных пьес «Картинки с выставки». А затем вокальный цикл «Детская».

Состоялась премьера оперы «Борис Годунов». Успех был огромен. Модест Петрович сочиняет цикл романсов «Без солнца», «Песни и пляски смерти».

1881 год. Друзья определяют Мусоргского в госпиталь, но там уже ничем помочь не могли… В эти последние дни художник Илья Репин пишет знаменитый портрет Модеста Петровича.

Песня гусляра. Николай Андреевич Римский-Корсаков

Николай Андреевич ехал из Петербурга в Москву. В Москве, в частной опере Саввы Ивановича Мамонтова, поставили его оперу «Садко». И хоть до этого прошли с успехом на сцене оперы «Снегурочка», «Майская ночь», «Ночь перед Рождеством», композитор все равно волновался: ведь в Петербурге ставить оперу не решились. А может, просто не захотели. Слишком вольнолюбивым был ее дух! А это не всем нравилось. Да и расходы предстояли нешуточные. Потому-то и сказал император директору своего же, императорского Мариинского театра: «Подыщи-ка мне, братец, оперу повеселей. Да и подешевле…»

А в это время в Москве, на Большой Дмитровке, у здания Частной Русской оперы толпился народ. Студенты в темно-зеленых шинелях, приказчики, молоденькие барыни в сопровождении рослых лакеев, поеживаясь от мороза, читали афишу, наклеенную на огромную каменную тумбу:

«Вторник, 30 декабря 1897 года.

Перемена!

Вместо оперы „Орфей“ будет представлена опера-былина „Садко“. Сочинение Римского-Корсакова».

Опера прошла всего два раза, а интерес к ней – ох как велик!

– К сегодняшнему спектаклю ждут автора из Петербурга, – говорил один высокий, с бородкой, студент другому, кругленькому и безусому. – Да вот успеет ли? Дирекция беспокоится. Не отменили бы и этого спектакля.

А в самом театре, за кулисами, близ наглухо затянутой занавесом сцены тоже суета. Зная, как строг бывает к исполнению своих опер композитор, мечется как угорелый Савва Мамонтов. Он снует вдоль поврежденных кем-то декораций, изображающих берег озера и кричит:

– Да где же, черт побери, этот маляр Врубель! Скажите ему, чтоб шел немедля сюда, накладывал новый холст, закрашивал дырку в камышах! Да пусть художника Коровина с собой прихватит! Одному ему камыш не закрасить!

– Савва Иванович! – подкатывается к директору колобком человек в коротеньком фраке. – Шестеро хористов заболели! Инфлюэнца! А новые – партию хора из второго акта наизусть не знают-с! Что делать? Провал! Провал! Николай Андреевич изничтожит!

Добродушный Савва Иванович на миг приостанавливается, щурится, трет круглую седоватую бородку.

– А вы вот что… – озабоченность вдруг спадает с его лица. – А вы столы пиршественные из второго акта к хористам вплотную придвиньте. И на столах перед каждым ноты разверните!

– Помилуйте, Савва Иванович! Получится, словно меню в ресторации!

– Какая там ресторация! – машет рукой уже хохочущий Савва. – Береста! Берестой новгородской – вот чем эти ноты у нас будут!

Здесь к директору Частной оперы торжественным шагом приближается служитель, по случаю постановки оперы одетый в костюм новгородского боярина. Служитель издалека возвещает:

– Господин Римский-Корсаков прибыли-с!

– Ах ты, боже мой! – Савва Иванович враз бледнеет, срывается с места, торопится встречать дорогого гостя…

Через несколько минут все в здании оперы успокаивается, плавно в стороны расходится занавес – и гремит, и буйствует уже на сцене честной пир. Простодушные, а по временам и хвастливые богатыри вместе с купцами осушают гигантские кубки и чаши, совершают подвиг винопития. Об остальных подвигах они, кажется, начисто позабыли…

 
Кабы была у меня золота казна,
Кабы была дружинушка хоробрая —
Не сидел бы я сиднем в Новегороде,
Не пировал бы день и ночь,
не бражничал…
 

Они поют, и мощная, переливающаяся из оркестра в хор, как море-океан, музыка захватывает всех. И никто даже не замечает, что один из богатырей вышел на сцену в черных остроносых туфлях. А другой – в синих модных брюках со штрипками. Никто не замечает, что над Ильмень-озером в камышах белеет вклеенный, но так и не закрашенный рассеянным Врубелем кусок холста.

– Поразительно! Ничего подобного не ждал! – говорит в антракте один студент другому. – Да ведь здесь настоящий, живой и непридуманный Новгород! Сама славная новгородская республика к нам в гости пожаловала!

И студенты быстро, чтобы не пропустить начало следующего акта, возвращаются из фойе в зал и замирают, слушая, как грозный Морской царь скликает своих дочерей, велит нырять им в омуты глубокие. Как бегут затем по нарисованному морю ярко выкрашенные киноварью корабли, как трогает нежные струны гусляр Садко. А тут как раз начинают петь заезжие «гости», то есть купцы: гость индийский, гость веденецкий, гость варяжский. И кто-то из студентов не выдерживает и кричит: «Браво, Шаляпин!» И весь зал, уже не сдерживаясь, выкрикивает неистово: «Браво! Браво!» И Федор Иванович Шаляпин, одетый грозным Варягом, чуть заметно, чтобы не прерывать оперу, кланяется…

А строгий и очень внимательный Римский-Корсаков, одиноко сидящий в царской ложе, снимает свои «двенадцатикратные» очки, трет глаза. В них, видно, что-то ненароком попало…

Тем временем все на сцене меняется: и уже плывет Садко по морю на дубовой доске. Он оставлен Морскому царю в расплату за двенадцать лет счастливой жизни. И вот Садко – на дне. И все гудящее и пляшущее подводное царство справляет его свадьбу с дочерью Морского царя.

Но вот музыкальная чудо-сказка кончается. Кончается там же, где и началась: на берегу Ильмень-озера сидит одинокий и грустный Садко. Не сон ли все, что с ним приключилось?

«Не сон ли все это? – спрашивает себя композитор Римский-Корсаков. – Здесь, в Москве, все представили так, как я и хотел».

В царскую ложу вбегает Савва Мамонтов. Сквозь дикий грохот аплодисментов и вопли «бис! бис!» – он кричит композитору прямо в ухо: «Ну вот мы и показали надменному Императорскому театру, чего стоит Частная Русская опера! Будут знать, кого у себя в Питере ставить отказались!»

В театре начинают гасить свет. Зал пустеет. И сказочный мир Римского-Корсакова угасает вместе со свечами, рассыпается на отдельные мелодии, звуки. Правда тот, кто вошел хоть раз в этот мир, останется в нем навсегда…

Николай же Андреевич спешит назад, в Петербург. Там ждет его служба в консерватории, ждут, пусть и скучноватые, но очень нужные занятия за письменным столом. Ждут воспоминания о сказочных странах, в которых он побывал во время кругосветного путешествия на клипере «Алмаз». И главное, Николай Андреевич вновь собирается вписывать в толстые, аккуратно подшитые нотные тетради свои ни с чем не сравнимые волшебные оперы.

Высокий, немного сутулящийся господин с окладистой бородой и пылающими от восторга щеками покидает театр. К нему мигом подкатывает извозчик. А вслед господину Римскому Корсакову звучит, как это всегда бывает в пустом театре, тронутая сквознячком то ли гусельная, то ли скрипичная струна…

Музыка продолжается!

Николай Андреевич Римский-Корсаков

1844 год. Коля родился в городе Тихвин Новгородской губернии. Отец его служил губернатором. Мать была дочерью крепостной крестьянки. Старший брат, которого звали Воин, был военным моряком. Музыкальные способности Коли проявились рано.

1856 год. По семейной традиции, Коля поступил в Морской корпус в Петербурге. По воскресеньям он брал уроки фортепиано, посещал концерты и оперные спектакли. Особенно ему нравились оперы Глинки.

1861 год. Римский-Корсаков знакомится с Балакиревым и его кружком «Могучая кучка». Начинает работу над своей Первой симфонией.

1862 год. Морской корпус окончен. Николай Андреевич Римский-Корсаков отправляется в кругосветное путешествие на клипере «Алмаз». Три года длилось это замечательное путешествие. Молодой морской офицер набирался новых впечатлений, наложивших отпечаток на его творчество.

1865 год. Римский-Корсаков возвращается в Петербург. Начинается напряженная творческая деятельность.

1866-70 годы. Написано много произведений: увертюра на русские темы, увертюра на сербские темы, симфоническая картина «Садко», симфоническая сюита «Антар» по восточной сказке О. Сенкевича, Вторая симфония.

1871 год. Николай Андреевич становится профессором Петербургской консерватории по классам сочинения и инструментовки и руководителем оркестра. В эти годы Римский-Корсаков составляет сборник «Сто русских народных песен».

С 1873 Николай Андреевич еще и инспектор военно-морских оркестров, затем директор Бесплатных музыкальных школ.

1873 год. Поставлена его первая опера «Псковитянка» о борьбе вольных городов Новгорода и Пскова с царем Иоаном IV.

1878 год. Создана опера «Майская ночь» по повести Гоголя. В опере использованы подлинные русские и украинские народные напевы.

1880 год. Николаем Андреевичем создана опера «Снегурочка» по Островскому.

В 80-е годы Римский-Корсаков стал дирижировать симфоническим оркестром. Как и многие русские музыканты, сблизился с M. Л. Беляевым, богатым лесопромышленником и горячим почитателем музыки. В доме Беляева часто устраивались концерты, на которых выступали выдающиеся музыканты и актеры. Римский-Корсаков становится руководителем Беляевского кружка.

И. Репин. «Садко»

1882 год. Вышел «Сборник народных песен», концерт для фортепиано с оркестром.

1887 год. Сочинена оркестровая пьеса «Испанское каприччио», которая принесла автору славу.

1888 год. Написана симфоническая сюита «Шехерезада».

1889 год. Выступления с концертами в Париже и Брюсселе проходят с огромным успехом.

1895 год. Создана опера «Ночь перед Рождеством».

1896 год. Опера-былина «Садко». Композитор использовал подлинные былинные напевы. Тогда же написал несколько романсов, среди них: «Редеет облаков летучая гряда» на слова Пушкина, «Мой голос для тебя», «На нивы желтые», цикл «Уморя».

1898 год. Написана опера «Царская невеста». В ней рассказывается о горькой и бесправной женской доле на Руси.

1899 год. Римский-Корсаков создает на сюжет Пушкина чудесную оперу «Сказка о царе Салтане».

1904 год. Римский-Корсаков закончил оперу «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Эта опера о далеких временах татарского нашествия, о добре и зле. Скрылся от врагов Великий град Китеж, несмотря на предательство, опустился на дно озера.

1905 год. Силами студентов консерватории была поставлена опера «Кащей Бессмертный». Революционные события не оставляют равнодушными ни студентов, ни Римского-Корсакова. Николай Андреевич в знак протеста против преследования студентов покидает консерваторию.

1907 год. Последняя опера великого композитора – «Золотой петушок», сатирическая сказка.

1908 год. Римский-Корсаков скончался от болезни сердца, так и не увидев на сцене свое последнее произведение.