Текст книги "Так говорил Никодимыч"

Автор книги: Борис Юдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Ты чё, мужик? С дуба упал? Ты куда свою немытую морду пихаешь? Счас хозяин выйдет, охранники тебе твоё наглое рыло и начистят, как сапог у новобранца.

Мужик даже не удивился такой наглости. Не среагировал.

– Миша, – говорит он шофёру ласковым голосом, – Я тебя уволю, Миша, на хрен. Глаза раскрой! Я же твой хозяин и есть.

А Миша этот только рожу свою кривит:

– Мой хозяин, – говорит, – всегда в галстуке ходит. А ты на себя посмотри, козёл. Где галстук?

Тут и охрана подбегает. Вытащили мужика из машины и давай спрашивать с пристрастием:

Тебя, блин, кто послал? Чё морду немытую суёшь куда не надо?

Мужик наш аж в истерике забился:

– Ах вы бараны безрогие! – кричит, – Я вам бабки плачу, а вы меня же и по морде? Всех уволю, – кричит, – к такой-сякой матери!

А начальник охраны и говорит:

– Вот до чего народ распустился без твёрдой руки! Прям смотреть глаза закрываются. Ты чё, дурила? – это он нашему мужику так, – ты думаешь, мы хозяина в лицо не знаем? Знаем. Он у нас всегда в галстуке ходит.

Помяли они мужика для науки и отобрали все документы, деньги и прочие карточки.

Что тут поделаешь? Вот мужик лицо себе водичкой из лужи сполоснул, и решил дождаться, пока евоная жёнка выйдет.

– Она-то меня признает – думает, – не может быть такого, чтобы не признала.

Ждал, ждал и дождался.

А баба его не только не признала, но и визг подняла на весь район:

– Ах, держите этого сексуального маньяка за руки и за ноги! Он мужем моим прикидывается, а у самого даже галстука нету!

Ну что ты с баб возьмёшь? Нервные натуры, так сказать.

Вот мужик и убежал, что было сил. Не стал ждать пока, арестуют и начнут личность устанавливать. Бёг, бёг – смотрит, а он уже почти что до старого своего домика добежал, что на окраине. Стал тут мужик. Отдышался. А как отдышался, так и зарадовался:

– Пойду-ка, – думает, – к матушке загляну. Она меня обязательно признает. Не может такого быть, чтобы не признала.

Вот стукнулся мужик в родной дом. Вышла матушка евоная да и говорит:

– Ступай, солдатик. Я сегодня не подаю.

Мужик только зубами заскрипел:

– Маманя, блин, – говорит, – ты присмотрись, старая! Это ж я, твой Васятка!

А старуха на своём стоит:

– Что – то ты гонишь, болезный, – говорит, – мой Васятка не такой. Другие в рубашках рождаются, а мой сразу в галстуке народился.

Заплакал тут наш мужик горючими слезьми. Заплакал и пошёл.

Вот идёт он, и видит, что у соседки его бывшей, Нюрки, бельё на верёвки выброшено сушиться. И платьишко цветастое тоже. А на платье поясок. Тут наш мужик подкрался, украл поясок, да бежать. Уже когда почти до дому добежал, остановился, и Нюркин поясок вместо гастука повязал. Тут его сразу и признали. Морда разбита, одёжа в клочья, Нюркин поясок на шее, а признали все.

– Василь Василич! – говорят, – а мы Вас, прям, заждались.

Вот с той поры этот мужик не только спит в галстуке, но и в баню при галстуке ходит.

А что ж вы думаете?

Вот и сказка вся. А мне рюмочка винца. И сверху пива туесок, чтоб был крепче голосок.

А тут как раз и Серёга подоспел. Крякнул Никодимыч, корочкой занюхал и продолжил:

Вот, жил–был один мужик. Бобылём жил. И ни бабы у него, ни невесты не было. Не знаю уж почему, только не нашёл он, так сказать, подругу жизни. И не то, чтобы мужик сильно печалился по такому поводу, но было ему как-то грустновато. Да сами посудите – один как сыч в дупле. Ни тебе поругаться, ни прочего удовольствия.

Вот, пошёл этот мужик как-то на базар под названием «колхозный рынок». – Дай, – думает себе, – схожу я на базар. И пошёл. Вот, ходил он по этому базару, ходил, и купил себе яблоко. Нет! Он целых три яблока купил, как помню. Захотелось ему. Потому что витамин там есть в этих яблоках, железо, и вообще для пользы организма.

Вот пришёл наш мужик домой. Разложил эти яблоки на столе. Пьёт и любуется. Красота, кто понимает!

Вот, любуется мужик этой красотой и видит, что из одного яблока червяк вылез. И сидит.

Тут мужик осерчал, размахнулся с плеча, чтобы эту поганую тварь прихлопнуть или ещё как. А червяк и говорит мужику человеческим голосом:

– Не бей ты меня, мужик. Пожалей. Будешь кормить, поить – из меня через сколько-несколько дней бабочка выйдет.

Мужик охолонул маленько, взял ещё стаканчик на грудь для правильного решения, и спрашивает у червяка этого:

– А бабочка выйдет ничего себе или как остальные бабы?

– Глаз не отведёшь! – говорит червяк. – залюбуешься. Я отвечаю. Ты только потерпи.

Ну и вот. Стал наш мужик терпеть. Ходит на базар, яблоки покупает, червяка этого поганого кормит почём зря. И всё терпит. Вечером после работы сядет с червяком в шашки играть. Мужик пьёт, червяк закусывает. Чем не жизнь? Терпеть можно.

А по-ночам мужик всё себе мечту мечтает. Как пройдёт он со своей бабочкой по двору под ручку. И как другие мужики от зависти сдохнут.

Вот мечтает себе мужик эту замечательную мечту, а червяк тем временем вырос да и окуклился. Мужик его под стол засунул, чтобы кто не сглазил, и дальше ждёт. И уже дворовым мужикам намекать начал, дескать, заведу скоро себе такую бабёнку, что у вас у всех глаза на лоб повыкатываются.

А тут как вышло?

Пришёл мужик домой после аванса. Ну, сами понимаете, дело святое. Отметил. Отметил, да и заснул мертвецким сном. Просыпается – хвать! А у куколки шкура треснувши. И никого: ни червяка, ни бабочки. Только вонь на всю хату.

Мужик туда, сюда. А потом только сообразил, что окно-то было приоткрыто. Вот и улетела его бабочка. Упорхнула.

Горевал наш мужик, горевал. Уж, как горевал, так и сказать страшно. Слов таких не придумано, чтобы это горе передать. Даже пить было бросил. Дескать, всё от водки. Правда, потом снова в норму пришёл.

Вот и ходит теперь этот мужик по базару да яблоки червивые покупает. Покупать–то он их покупает, только такой ценный червяк, как в прошлый раз, всё не попадается.

Что сделаешь? У каждого своё. Одному горе, а другому смех, аж пупок развязывается.

Вот тут, совсем рядом… ну, минут двадцать электричкой, жил-был один мужик. И не сказать, чтобы больной был какой или порченый. Нет. Посмотреть со стороны – чисто медведь. Косая сажень в плечах. Кулак с помойное ведро не меньше. Только вот была у этого мужика одна странность – очень уж он цветы любил. Так любил, что просто спасу нет. Вот другие мужики, как люди, на своих сотках картошечку-моркошечку сажают, а этот одни цветочки. Теплицу выставил. Розами да хризантемами её засадил. И всё там возился и на семейную жизнь ноль внимания фунт презрения. И потому-то евоная баба себе волю взяла. Кричит, бывало, горло рвёт. Да всё словами погаными какими-то. А то и огреет нашего мужика чем ни попадя. А мужику всё нипочём. Он со своими цветочками возится, и знать ничего не знает.

Другие мужики сначала над ним посмеивались, да подначивали, мол, настанет зима будешь, как лошак, цветочки жевать. А потом сообразили, какие деньги мужик на этих цветочках зашибал, и охолонули. Двое-трое тоже было попробовали на цветочках заработать, да ничего у них доброго не вышло – мужик, видно, слово петушиное знал.

Ну да это всё присказка была. А сказка – вот она сейчас и начнётся. Дайте-ка, братцы, пивком горлышко прополаскать, а то першит что-то.

Вот как-то был наш мужик с похмелюги. И подходит он к своей бабе:

– Дай, – говорит, – дорогуша, ты мне пятьдесят копеек на бутылочку пивка. Мне, мол, поправление для организму нужно.

Тут баба евоная и криком зашлась, и в истерике забилась. Какими словами она только мужика ни окрестила. И так, и эдак, и по-разному. И не дала мужику на пиво. Вот обиделся наш мужик на это дело. И так разобиделся, что и не рассказать.

Другой бы на это дело плюнул, а нашего разобрало. Вот пошёл он к себе в теплицу, где хризантемы росли, верёвку приладил, да и повесился.

Смотрит – стоит он на облаках. Стол перед ним. А за столом сидит бородатый мужик в белом халате и чтой-то в тетрадочке записывает. Потом послюнил карандаш, почеркал в тетрадочке своей, да и говорит:

– Ну, здравствуй, Федот Ипатьевич, – так нашего мужика звали, – Что-то ты, – говорит, – не к сроку. Придётся тебя наказывать за нарушение графика.

Мужик и говорит:

– Наказывайте. Воля Ваша. Только я тут в ваших порядках знать ничего не знаю.

– А у нас, – говорит бородатый, – всё очень просто. Тут вот мужское отделение, тут женское. В женском свои заморочки, потому что баб там мало. А в мужском наоборот перебор. На одних мужиках пашут, да боронят, а другие в очередь стоят.

Мужик и говорит:

– Как же так выходит, что в женском отделении у вас недобор, а в мужском перебор?

– А так, – говорит этот писарь, – мужик, который своей бабе потачку дал, а баба, положим, согрешила, так этот мужик за грехи своей бабы тут отбывает. Ты вот свою распустил, а глянь-ка, что она выделывает.

Тут этот главный облако разгрёб маленько. Мужик и увидел свой дом. Только крыша в нем прозрачная. И через ту крышу видать, как мужикова баба с соседом Васькой шашни крутит. Тут мужика и разобрало:

– Ах, – говорит, – мать вашу етти! Я вам сейчас устрою!

Так сказал, да и спрыгнул на землю. Летел, летел да как навернётся жопой! Посмотрел вокруг – лежит он на полу своей теплицы, а вверху верёвка оборванная болтается.

Вот мужик хвать черенок от лопаты, да и в дом. Васька, как нашего мужика увидел, так как был без порток, в окно и сиганул. Вместе с рамой вынес.

А мужик бабу свою за патлы, да и давай охаживать. Сбил прям в печеное яблоко. Только устал, как в двери сосед Васька толчётся с бутылкой в руке. Мировую пить пришёл:

– Ты, – говорит, – прости, Ипатич. Мы-то думали, что ты – вот, а оказалось, что ты – вот…

Ну, что поделать. Замирились.

А баба мужикова с той поры как шёлковая. Слово поперек сказать боится, всё Феденька, да Феденька.

Вот так. А вы говорите: «Демократия».

– Ты вот что, Никодимыч! – сказал Николай. – Ты это… Сам обещал сказки баять, а сам…. понимаешь, короче.

– Ладно, Коля. – согласился Никодимыч – будет тебе и сказка, будет и присказка.

Ну и вот. Жил был один мужик. И было у этого мужика три сына. Двое, как водится, умных, а третий дурак дураком.

Жили они на самой окраине. В пятиэтажке типа хрущёвка. Вот они там жили, а рядом речушка и луг заливной. Красота, одним словом. Живи да радуйся.

Но вот повадилась какая-то компашка у них под окнами ночами собираться. Песни непотребные орут, хулиганство хулиганят и прочие безобразия. Ни сна тебе, ни отдыху.

Вот старик и говорит старшему сыну:

– Пошёл бы ты, Гаврило, разобрался.

Ну, он и пошёл. Что там у них было неизвестно, только приполз Гаврюша под утро на рогах домой. Пьяный в дымину. А эти хулиганы и дальше гуляют почём зря.

Вот старик и послал среднего сына на разборку:

– Сходи-ка ты, Вавило. Мужик ты здоровенный. Тебя зауважают.

Пошёл средний сын. Возвращается под утро с разбитой мордой. А эти ещё пуще куражатся. Что старику делать? Вот шлет он младшенького:

– Сходи ты, Ваня. Говорят, дуракам счастье.

Ванька картошину в карман пиджака положил, и пошёл. Выходит, а у этих самая гулянка разгулялась. Вот выхватил дурак картошину из кармана, и кричит:

– Всех сейчас повзрываю к такой матери! Потому как я дурак, с меня и спрос дурацкий.

Тут все в разные стороны разбежались. Кто там знает, что у дурака в кулаке. Вдруг и вправду граната. Все разбежались, только одна девка осталась. Здоровая такая. Прям кобыла, а не девка! Вот Ванька изловчился, на девку эту запрыгнул, и начал объезжать. Как уж там он это делал, я сам не видел, а врать не хочу. Только к утру родила эта кобыла трёх коней. И наказала дураку, чтобы он маленького конька-горбунка никому не отдавал, не продавал. А двух других, дескать, может. Повелела так она Ваньке, заржала – и след ее простыл. Смотрит Иванушка: стоят вместо коней два новых «мерса». И конёк собачонкой у ног трётся, в доверие принять просит.

Ванятка мерсы братьям своим подарил. Дурак, что ты с него возьмешь А с горбунком по пивным зачастил.

Вот сидят они как-то. И хорошо сидят. Конёк-горбунок курит, на бок сплёвывает, да хвастается:

– Я, – говорит, – тебе Ваня, что хочешь, достану. Скажешь сокровища со дна морского – и те добуду.

Так похвалялся этот жеребчик, а кто – то взял, да и донёс. Мир же не без добрых людей. Донёс самому главному пахану, мол, так и так, похваляется тут один, что брюлики и рыжье достать может, знает, мол, где спрятаны.

Не знаю я, ребята, что это за пахан такой был. Знаю только, что и при бабках и при власти. Вот отловили Ваньку, к пахану этому привезли. А тот кричит:

– Чтоб немедля и сразу тут было всё, что твой дружбан с лошадиной мордой базарил. Иначе ответишь.

Пришёл дурак домой, сел в угол, сопли на кулак мотает. А конёк рядом вертится:

– Что, – говорит, Иванушка, не весел?

Ванька и рассказал. А горбунок только зубы скалит:

– Это для нас службишка, не служба, – кричит.

И через минут несколько полхаты пахану завалил драгоценностями всякими. Тот обрадовался. Ваньке отслюнявил кое-что. Дом ему построил. Охрану выставил. Только службу служи. А Ванька с коньком на службу болт забили. Сидят, пиво пьют, да базарят. И добазарились.

Вякнул как-то этот конёк, что президентский самолёт угнать может.

Добры люди тут же и доложили кому надо.

Опять пахан ярится, слюнями брызжет:

– В клочья порву, если самолёта мне не будет!

Что делать? Не прошло и часа, как пригнал горбунок самолёт. В кустах спрятал. Пахан доволен. Премию выписал. Ну, премия – дело святое. Ванька с коньком и начали премию эту пропивать. И почти уже пропили, да конёк-горбунок опять сбрехнул по хмельному делу, что может доставить импортную принцессу.

И снова понеслось. Пахан угрозы угрожает, Ванька плачет.

Ладно.

Приносит конёк эту принцессу, как была: в пижаме без пальто.

Ванька глянул, и сомлел – такая красота. Сомлел, но очухался. Позвонил пахану, что на принцессе этой имеет желание жениться и семью создать. А пахану – по-барабану. Кричит, трубку своими золотыми зубами грызёт:

– Счас, – кричит, – люди мои наедут! Тогда и узнаешь что почём!

И пока они такие разговоры разговаривали, эта коварная принцесса пошла будто в туалет по нужде, а сама по мобиле своему папашке позвонила, Ванькину прописку назвала. И сидит, как ни в чём ни бывало.

А тут и бойцы пахановы подоспели. Начали по окнам палить. Ванька с перепугу в сараюшку, где конька-горбунка держал, забился. Трясётся. Конёк мордой трётся, сочувствие выражает. А Ванька возьми да и скажи:

– Эх, животина! Тебя бы на моё место. Тогда бы понял.

Зря это он такие слова выговаривал. Ох, зря.

Но только выговорил, как тут и ворвались. Сначала пахана бойцы, за ними спецназ.

Разобрались. Принцессу вернули взад. А Ванятку так и не нашли. Нашли только пони в сараюшке, да конюха горбатенького при етой пони.

Ну, раз не нашли, значит и позабыли.

И по сей день Иван-дурак в шкуре пони детишек в Московском зоопарке катает. А конёк-горбунок при нём хозяином. Кормит хорошо. А вот выпить, покурить не даёт. Мало ли что дураку по пьянке в голову стукнет.

– Это всё сказка была, а вот истинная правда, кто понимает:

Вот жил–был один мужик.

Вошёл этот мужик в возраст и захотел жениться. Ну что ж? Раз захотел – женись, пока женилка не отсохла. Дурное дело не хитрое.

Ну, наш мужик и приженился. А бабу себе взял – красавица, да и только. С какой стороны ни глянь, хоть сзаду, хоть спереду – хороша.

Конечно, люди мужика предупреждали. Говорили, что с такой бабой чёрт не справится, не то чтобы мужик занюханный.

Остерегали, значит, люди, которые жизнь видали, мужика. Только мужик этот добрых советов не слушал. А взял и женился.

Ну, раз женился, жить надо. Вот они и живут. Только стала мужикова баба со всякими бизнесменами якшаться. То по кабакам, то ещё куда. А хозяйство и дом забросила совсем. Мужика, стыдно сказать, кормила раз в неделю, и то всухомятку. Мужик, было, начал права качать. То да сё. Драться лез за правое дело. Только куда ему некормленному драться? Что головой о стенку биться. Словом, метелили нашего мужика почём зря.

Вот и загрустил мужик страшной грустью от такой собачьей жизни. А что? На его месте кто хочешь загрустил бы.

Вышел как-то этот мужик во двор. Подсел к другим мужикам. Закусил. Закурил, да и пожалился на жизнь свою такую, сякую, растреклятую.

Мужики и говорят:

– Гони ты её, сучку свою, Ваня. А то добром это не кончится. По всему видать.

А мужик только зубами скрипит:

– Не могу, говорит, – робя. Не сумею жить без неё. Видно, присушила или ещё как?

Тут соседские мужики жалость и сочувствие проявили:

– Ясно дело просушила. Как тут без присушки? Иди-ка ты, – говорят, – к ворожею.

Попроси, чтобы он тебе сделал.

А Вениамин из третьей квартиры, мужик начитанный по-всякому, так и сказал:

– Проси у колдуна метаморфозу. Полное, значит, такое переустройство организма.

Сказал, и на бумажке это поганое слово записал мужику для памяти. Вот, взял мужик эту бумажку и пошёл.

Пришёл.

– Так и так, – говорит, – хочу, – говорит, – полную мета… мать её… в общем эту… – и бумажку ведуну показывает.

Тот почитал, почитал, да и говорит:

– Ладно, мужик, горевать. Будет тебе метаморфоза.

Тут мужик зарадовался, ожил прям на глазах, и даже надежда в голосе появилась. И всё время, пока с колдуном пил, всё домогался, полная ожидается метаморфоза или частичная.

Вот просыпается утром мужик, и слышит, что в дверь кто-то тихонечко скребётся.

Ну, схватил мужик колун – и к двери. Открывает, а там стоит бабёшка-замухрышка. Худющая, лядащая. Страшней только модели в модных журналах бывают.

– Ванечка! – говорит, – что ж ты меня в дом, в семью не пускаешь?

– А ты кто? – спрашивает мужик настороженным голосом.

– Как кто? – удивляется замухрышка. – как это кто? Жена твоя законная.

– Какая это такая жена? – вскинулся мужик – моя была красавица. Спина, как печь и грудь арбузами. Ты на себя посмотри, задохлик!

– А ты, Ваня, паспорт мой посмотри, – говорит эта баба скромным голосом и подаёт мужику документ.

Мужик смотрит – всё чин чинарём. И прописка, и штамп ЗАГСовский и прочее. Всё как надо быть. Стал на фотографию пялиться. Но, как ни напрягался, морду своей бабы вспомнить не мог. Помнит – грудь была. Ну там, зад и прочее. А как морда лица выглядела, не помнит, и всё. Что уж тут поделаешь? Впустил. Имеет право.

Так и стали жить. Бабёшка эта оказалась и мастерица, и рукодельница, и мужика всё перед другими бабами хвалит:

– И такой он у меня и разэтакий, и ещё лучше.

Мужик только надувается от гордости, как жаба на болоте. Кормить, поить мужика стала. И всё хорошо. Правда, поначалу мужик всё задумывался пойти ворожею этому рыло начистить. А потом остыл. И даже наоборот, взял литру, и принёс этому волхву, чтоб тот нажрался досыта.

Только зря он водку тратил, потому что замухрышка сама призналась. Работала она уборщицей в массажном салоне. Короче, подметала с полу всякие бабьи запчасти, что после массажу остались. И подслушала что первая мужикова баба с каким-то крутяком сговаривается в Парижи-Лондоны от мужика уехать. Тогда эта замухрышка тихонько паспорт первой бабы-заразы забрала, и к мужику заявилась.

Мужик было опять завёлся бежать колдуна уму-разуму учить, да подумал малость, взял ещё бутылку и отнёс, как премию.

Потому что метаморфоза оказалась полная.

– Ладно уж тебе, Никодимыч! – засомневался Серёга – нашёл правду? Шахерезада отдыхать пошла, устыдившись, когда такую правду услыхала.

– Ну до чего же ты, Серёга, мужик въедливый – огрызнулся Никодимыч – вот тоже правдивая история. Сам мог свидетелем быть, если бы знал, где это произошло. Но оно произошло, не сомневайся даже.

Вот, один мужик сидел дома вечером, да от нечего делать в носу копал. И поймал он там здоровенную козу. Вытащил, на пол бросил, и спать лёг. А на утро проснулся, смотрит, а евоная коза ожила. И такая ладная козочка вышла, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Загляденье, да и только.

Ну и вот.

Стала эта козочка у мужика в доме жить. Баба мужикова поначалу взялась ворчать. Мол, то да сё. А потом и сама привыкла. Маруськой козочку назвали и живут.

И такая животинка старательная – не нахвалятся просто. И щи наварит, и блинов напечёт. И так вкусно, что в рот, то спасибо. Конечно, и неудобства были. Например, когда ходит эта коза, так на ходу по полу горошки свои рассыпает. Ну, так это ничего. Когда – никогда к празднику, скажем, и пол подмести можно.

А потом Маруська в возраст вошла и начала доиться чистым самогоном. Мужик, как в перый раз попробовал, так прямо офонарел от счастья. Кричит бабе:

– Видишь, змеюка, какая от моей козы польза-выгода произошла. Не то, что от тебя, корова старая.

Тут вот баба мужикова и затаила на козочку Маруську злобу. Как никто не видит, так эта вредная баба Маруське в сено гадит. А от этого в самогоне вкус портится. Ну и начали клиенты претензии предъявлять:

– У тебя, Иваныч, – говорят, – не товар стал, а чистая моча. Не будем у тебя больше брать.

Тут коза Маруська и говорит мужику:

– Ты, батя, гони свою бабу из дому. Весь бизнес она нам порушит. Сами проживём.

Мужик и выгнал. Вот выгнал он свою бабу и живут вдвоём с козой оба.

И всё было бы хорошо, да зловредная мужикова баба всё свои козни строит. Написала в милицию. Так и так. Торгуют незаконно самогоном сомнительного качества.

Ну, тут и понаехали. И к мужику.

– Сознавайся, – кричат, – сам с повинной, а то хуже будет.

Мужик в несознанку. Ну его и увезли. Увезти-то увезли, да через день отпустили, потому что аппарата так и не нашли.

Вот мужик подходит к дому. Глядь, а на его балконе козья шкурка вывешена для просушки. Он прям похолодел от предчувствия. Вот входит мужик в дом, а там пир горой. Вся родня: сваты, кумовья да шурины сидят за столом пьют, и козлятиной закусывают.

Тут наш мужик начал за всякие предметы хвататься типа ножа и топора. Но это он не со зла, а чтобы навести порядок. Да где там. Мужики все серьёзные да мордатые. Дали нашему пару раз по сопатке – он и засох. И сидит в уголке.

И так на мужика это горе подействовало, что он, бедолага, три месяца ничего не ел, только пил. А как проспался, так за голову руками схватился:

– Эх, мудило я мудило. Было счастье в руках, да удержать не смог. С той поры всё сидит, в носу ковыряет. Только такую козу, как в тот раз, никак поймать не удаётся. Но он надежды не оставляет. Без труда не выловишь и рыбку из пруда.

– Ну, тогда наливай, Серёга, по-маленькой! – скомандовал Николай. – да смотри, не надорвись.

Выпили, и Никодимыч продолжил:

Вот позвали как-то одного мужика в гости. Он и пошёл. И нажрался там нахаляву до живой сопли.

Идёт мужик к себе домой и всё бабу желает. А ни одной как назло по дороге не попадается. Вот он идёт себе и видит: стоит на углу бабёшка-замарашка. И такая она… смотреть не на что. Кости друг о дружку гремят. Поравнялся с этой замарашкой мужик, а она и говорит:

– Возьми меня, мужик, к себе жить. Я тебе счастье принесу.

Хотел было мужик её подальше послать, да уж очень его по пьяне разобрало.

– Ладно, – говорит, – пошли. Только имей в виду, что денег у меня нету.

Вот и пошли они к мужику в его засраную хрущобу. Пришли. А тут мужик как раз и отрубился. Просыпается – что такое! Халупу его не узнать. Чистота и порядок. Всё чин-чинарём. А замарашка вчерашняя на кухне хлопочет. Подивился мужик, но виду не подал. Только поворчал для порядку, и выбежал в магазин за пивом. И только выбежал – глядь – кошелёк лежит. И полон баксов несчитанных.

И что же вы думаете? Поднялся мужик с этих баксов – рукой не достанешь. Так раскрутился, что Боже ж ты мой! Он вообще-то мужик с мозгами был, да всё как-то не везло. А тут так попёрло, что и не рассказать.

Вот наш мужик уже прибарахлился. Виллу себе построил. Мерс завёл. Мобилу. Охрану. Кажется, живи – не хочу. А он взял, и возомнил себе. По казинам всяким начал шастать, да по кабакам. А дом и дела всё евоная замарашка вела. Мужик только пузырился да щёки надувал.

Ну и вот.

Встретил как-то в ресторане этот мужик фантастическую бабу. Как глянул он на эту бабу, так у него дух перехватило. И вот стал он до этой бабы домогаться.

– Иди за меня да иди – вот и весь сказ.

А баба ломается. Цену себе набивает:

– Не могу, – говорит, – я за тебя пойти, когда у тебя хозяйка в доме есть.

Тут мужик разошёлся:

– Какая такая хозяйка, – кричит, – я в доме единоличный хозяин. Как скажу, так и будет. Поехали ко мне. Я эту чуньку болотную на твоих глазах за ворота выставлю.

Ну, поехали. Мужик-то жабры расщеперил, аж дым из ноздрей, как у конька-горбунка. Короче, выставил он замарашку, и стал с новой бабой любовь крутить. Крутил, крутил и устал.

Вот проснулся мужик с бодуна и к бару прёт босиком. Очень уж у него трубы горят со вчерашнего. Глядь! А бара-то и нету. И хором евоных нетути. И шлёпает он по своей старой хрущобе. И в углу на тряпках вчерашняя гёрла дрыхнет.

Тут мужик нашёл пару чинариков, перекурил, да и в сумочку к гёрле – интересно ему стало, кто же она такая. А в сумочке паспорт. А в паспорте чёрным по белому прописано: Любовь Ивановна Непруха.

Тут-то всё и началось…

– Никодимыч! – заорал Серёга – ты же эту байку травил уже. Что ж ты… это… халтуру гонишь?

– Это называется вариация, дурила – пояснил Никодимыч, глазом не моргнув – это, если по–научному. Только тебе не понять. Ладно… Есть, что попроще. Спецом для тебя.

Вот говорят атеисты всякие, что молитва не помогает. Оно, может, им как раз и не помогает. Что правильно. Нечего… А простому человеку очень даже помогает. Я вам, робя, вот какую про это историю расскажу.

Никодимыч, сделав такой зачин, хлобыстнул налитый стакашок, занюхал хлебной корочкой, а потом долго жмурился и махал рукой возле лица, как будто мух отгонял. И только проделав все эти телодвижения, крякнул, и сказав: – Ох, мать твою!… – начал закуривать. А закурив, продолжил:

Тут у одного мужика ноги воняли. Я понимаю, конечно, что у нормального человека ноги не вонять не могут. Ну не бывает так, что никакого такого запашка. На то это и ноги, что б подванивать. Особенно когда цельный день в сапогах преют. Но у этого мужика ноги не просто воняли, а как-то по-особому. Прям не запах, а оружие массового поражения. Больше трёх минут никто не выдерживал.

И тут трудно сказать – этот вонизм у него от рождения был или болезнь какая. Мужик и врачей всех обошёл, и знахарок – всё зря. Один въедливый доктор сказал, правда, что может больничный выписать. Но не мужику, а евоному начальнику.

И понятно, что у бедолаги-мужика вся жизнь наперекосяк пошла. Баба ево бросила. Сказала, что не может спать в противогазе. Он, дескать, ей сильно шею натирает. На работе мужики сказали, что прибьют, если он ещё раз появится. И нельзя сказать, что мужик этот не старался запах убрать. Старался. И одеколоном обливал, и дезодорантами всякими, и в соде ноги парил – всё зря. Он даже в баню стал ходить каждую неделю. Тоже напрасно. День, два – ничего, а потом опять воняют. Хоть плачь!

И вот как-то подсказала нашему мужику случайно встреченная старушка: – Ты, говорит, в церкву сходи и Николаю Угоднику помолись. Как рукой снимет.

Вот мужик и пошёл.

Пришёл, свечку купил, икону чудотворную ему бабуськи показали. Вот мужик стал перед Образом, да и говорит. Так и так говорит, нельзя ли мне этот вредный запах убрать, а то совсем житья нету.

Так говорит мужик, и видит, что Никола Угодник на иконе голову повернул и говорит:

– Ладно, мужик, исполнится тебе. Ты только свечку ставь быстрей да уходи, а то из киота выпрыгнуть хочется.

Вот мужик свечку зажёг, и побежал радостный. И так он обрадовался, что себя не помнил. А вспомнил только тогда, когда в больнице очнулся. Смотрит: врачуга к нему подходит весь в белом. Мужик к нему:

– Доктор, – говорит, – скажите честно, ноги у меня воняют или нет?

– Не волнуйтесь, больной, – говорит этот врач, – Вам вредно волноваться, потому что Вы под машину попали и мы всем трудовым коллективом еле-еле Вас к жизни вернули. А ноги… Нет. Не воняют уже Ваши ноги, потому что пришлось их обрезать по самое «не могу».

Так сказал этот доктор и ушёл.

А мужик наш сразу начал радоваться:

– Правду старая кочерга мне сказала, – думает, глянь ты! Простая штука, кажется – свечку поставил. А как помогло!

И что вы подумали? Наладилась после этого у мужика жизнь. Пенсию стал получать. На паперти сидеть пристроился. И ему хорошо подавали, надо сказать. А потом приженился на одной вдовице. И живут да радуются. Правда, злобные соседки сначала всё к этой бабе приставали. Дескать, зачем тебе безногий нужен. А она им отвечала, что ноги у мужика – это не самый главный орган. Вот они и заткнулись.

Вот так бывает, братцы. А вы говорите…

– Это да – подтвердил Фёдор. – уж, что-что, а бывает по-всякому.

– Ну, это и к попу не ходи! – согласился Никодимыч.

Вот один мужик попил после работы пивка, а потом едет себе в трамвае и думает:

– Это зря я последнюю кружку допил. Пожадничал, а теперь припёрло так, что спасу нет.

Вот думал он так себе, думал, да и выскочил на ближайшей остановке. И сразу в подъезд. Облегчил он там себе жизнь, выходит, на ходу ширинку застёгивает, да задумчивый взгляд в небо поднимает. Глядит, а из-за облачка высовывается рука и пальцем ему грозит.

– Ну-ну! – сказал сам себе мужик, а потом спохватился:

– Что же это такое они в пиво добавляют, если блазнится?

Закурил мужик, задумался. Думал он себе, думал, да и решил, что без бутылки тут не разберёшься. Вот стал он в киоске эту бутылку брать, а из – за угла опять рука высунулась, и пальцем грозит. Ну, что ты будешь делать!

Ммужик в соседний двор заглянул, а там, как положено быть, чужие мужики сидят, и вроде как козла забивают. Наш мужик и подходит. Здравия желает.

– Здоров будь и ты, – говорят чужие мужики, – садись, гостем будешь. А бутылку поставишь, хозяином будешь.

Мужик и поставил. Посидели. Поговорили о том, о сём. Что, дескать, опять Америка своё макало суёт, что олигархи оборзели, и что ваще беспредел. Потом наш мужик и спрашивает:

– А что, братцы, тут в вашем районе может что ненормальное твориться?

Чужие мужики только ржут:

– Есть тут у нас, – говорят, – рука, что пальцем грозится. Дык, это она только тогда грозит, когда лишку взял. А кто норму блюдёт, тому ничего.

Тут наш мужик воспрял духом и решил домой пойти. Только на улицу со двора вышел, слышит, что телефон-автомат звонит. Обычный такой телефон. В будке. Трубка разбита, потроха наружу, а звонит. Мужик сдуру-то трубку и взял. А в трубке ему человечьим голосом:

– Ну, всё, мужик! Достал. Как на угол выйдешь, так тебе кирпичом по башке будет.

Мужик трубку бросил. Не то, чтобы испугался, а просто не захотел, чтобы кирпичом. Вот встал он под дерево и думает:

– Постою тут чуток. С дерева кирпич не упадёт.

Вот он стоял, стоял, да и притомился. Сел на землю и пережидает. А тут, как на грех, менты. Взяли нашего мужика под ручки белые, и в машину волокут. Наш мужик возьми, да и обернись на прощанье. Смотрит, а на углу чужому мужику кирпич на голову свалился.