Текст книги "Путевка на юг"

Автор книги: Борис Екимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Коля, Коля, Николаша!

Как мы встретились с тобой!

Николай был выпивши, его водило и покачивало, ню рядом был крепкий столбушок – жена. Ленку трудно напоить, и она шла твердо, распевая:

Ах, Коля, Коля, – Николаша!

А Николаша, тоненько и сбивчиво подвывая, тащился рядом.

Ленкина мать во дворе задержалась. Она заговорила с хозяйкой, прощаясь, и уже пошла было, когда ее перехватила Лелька, жена управляющего. Она постояла с Николаевой тещей недолго, втолковывала ей что-то горячо, взахлеб. И с каждым Лелькиным словом Николаева теща как бы росла, распрямляясь, и лицо ее каменело. И вот уже она двинулась со двор; неторопливой марширующей походочкой, и на лице ее играла зловещая усмешка.

Николай и Ленка с песней к дому подошли и уселись возле двора. Жаль было уходить от людей, от хутора, от праздника. У Николая кончились сигареты и он пошел в дом, за новой пачкой. В этот момент и подоспела Ленкина мать. Подсела и рассказала дочери все без утайки. Она передавала Лелькины слова горячо, с придышкой. И глаза ее диковато горели и раздувались ноздри.

Ленка все поняла. И кровь, тяжелая густая кровь кинулась в голову, опьяняя пуще вина. И руки вдруг сжались в тяжелые кулаки, наливаясь все той же злою кровью.

А Николай ничего не знал. Он с новой пачкой "Памира" вышел из ворот и направился к лавочке. Был он хмелен и весел. Он распечатал пачку и начал прикуривать, когда спросила его Ленка спокойно. Спокойно, но из последних сил:

– Ты дюже веселый... Може, ты не один на курорты едешь? Може, с кем вдвох?

– С миланей... – дурашливо ответил Николай. – Не с тобой же ехать? С миланей...

– А-а-а!.. – разом завизжала Ленка и мать ее и четыре кулака принялись гвоздить неверного.

Теща успела сбегать в дом и теперь рвала и топтала и зятя, и розовую курортную путевку.

– Вот тебе!.. вот! Вот тебе, кобелюка! Курорты твои! Курорты!

Из двора с ревом начала выкатываться детвора.

Хутор, а особенно соседи за долгие годы к скуридинским битвам привыкли. И потому не вышел никто даже поглядеть.

Николай уполз в свою кухню и пробыл там до утра. А утром пошел к управляющему.

Арсентьич о побоище, конечно, слышал. Но теперь взглянул на Николая и ахнул. На лице у распух и закрылся левый глаз, а справа снесено было все ото лба до бороды начисто. Даже ухо и то запеклось кровавой корочкой.

– О-о-ой, – болезненно морщась, охал управляющий. – Вот это дали. Ты съезди на центральную, в больницу. У тебя, может, чего...

– А-а-а, – махнул рукой Николай.

– Ну, а путевку-то правда порвали? – спросил управляющий.

Николай молча показал жалкие клочки розовой бумаги.

Управляющий и глядеть на них не стал: дело понятное.

– Ладно. Хреново, конечно. Но в конце концов... – стал запинаться и отводить глаза Арсентьич. – Путевку, наверное, можно восстановить. Хочешь, я позвоню узнаю. Ну, предположим, восстановят путевку. А как ты поедешь?..

– Куда мне ехать... Людей пугать? Все, съездил хорош, – хотел улыбнуться Николай, но не смог, больно было.

– О-хо-хо-хо, – качал головой управляющий, а потом спросил: – Ну, а отпуск-то будешь гулять?

– Не, какой отпуск. Завтра погоню.

– Чего завтра? Ты хоть... Пару дней... Пусть пройдет.

– Ничего, зарастет, – уверенно сказал Николай. – Завтра погоню. Там вон за песками, – махнул он рукой, – туда к Дурновке, падинка есть. Тама добрая трава. На лугу зеленки лишь поглядчивая, а потолкли всю. На тот год я там был. Та вроде вокруг пески, а вот промеж них теклина. Добрая трава, хорошо скотина ест.

Они поговорили о деле: о скотине, о попасах, о лошадях. Покурили, поговорили. Потом Николай сказал, потише, с оглядкой:

– Ты не дашь мне, Арсентьич, пятерочку, опохмелиться? – И облизал опаленные сухостью губы.

Управляющий рот было раскрыл, чтобы прочитать обычное, какое изо дня в день говорил. Раскрыл он было рот и поперхнулся, лишь рукой махнул и полез за деньгами.

Николай пошел прямиком к магазину. А управляющий стоял и глядел. Николай спешил, а шел как-то странно, прихрамывая и чуть боком. И голова на тонкой шее в такт шагам моталась, словно у заморенной лошади. Маты-маты, маты-маты...

И плеснуло в душу Арсентьича такой острой горечью, что он не выдержал, зажмурился и, круто повернувшись, ушел на кухню, налил из бутылки в стакан и выпил. И закурил. И сел на крыльце.

– Ты сегодня на колхозный не пойдешь, что ль? – спросила жена.

– Пойду, – сквозь зубы процедил Арсентьич и остался сидеть.