Текст книги "Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова"

Автор книги: Борис Петров

Соавторы: Николай Глубоковский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Пакет был на месте, под подушкой.

Радио жило своей жизнью.

В комнате хозяев шумел самовар.

Ваня оделся и, открыв дверь, замер.

За столом сидел пожилой милиционер с погонами младшего лейтенанта. Оттопырив губы, он дул на блюдечко с чаем. На столе лежала ветхая черная кобура.

С невозмутимым видом сидели присутствующие. Машинист уткнулся в чашку. Гарька и хозяин дома в ситцевой рубашке внимательно слушали представителя власти.

– Всю ночь, почитай, шел. Участок большой, а лысых и скуластых у нас вон сколько. Я вам розыскной лист сейчас покажу.

Милиционер расстегнул кобуру. Из нее выкатилась катушка с нитками, попадали на пол пуговицы («Женские», – успел удивиться Ваня), баночка с асидолом и граммов сто дешевых бледно-зеленых карамелек. При виде конфет участковый заметно смутился:

– Забыл совсем… Берите, ребята…

Смущенно он оглянулся. В дверях стоял Ваня Чмотанов. Наметанный глаз не отрывался от заспанного лица незнакомца, медленно наливаясь кровью.

– Гражданин! – позвал участковый служебным голосом. – Подойдите сюда.

– Это Николай Иванович, гость наш, – засуетился хозяин. – Знакомься, Ерофей Кузмич!

– Я не Ерофей Кузмич, – отрезал милиционер. – Я теперь участковый Усякин!

– Следуйте за мной, гражданин! – кивнул он Чмотанову, подвешивая к поясу кобуру.

* * *

Растеряв личный состав, герой Будапешта генерал Глухих продирался через чащу. Выйдя на обтаявшую полянку, изможденный, повалился он без сил, но вдруг услышал, как в лесу чертыхаются. Насторожившись, Глухих поднял голову. На противоположном конце полянки стоял Слепцов и счищал щепочкой грязь с кителя. Словно волна, вскипала в Глухих благородная ярость. Слепцов вышел на солнечный пятачок и сладко потянулся. Глухих не выдержал. Страшно захрюкав, он побежал на противника, спотыкаясь короткими ногами, выставив вперед могучий лоб, словно кабан на охотника.

Прославившийся взятием Праги танковый генерал Слепцов немедленно узнал гнусного соперника. Узенькие глазки его засветились, как у Голема. Когда Глухих, хрюкнув, ударил головой в живот несостоявшегося диктатора, Слепцов что есть силы рубанул ребром ладони по толстой набрякшей шее изменника. Они расскочились.

– Хунту устроить хотели, Григорий Борисыч? – провизжал Глухих.

– Предатель! – зарычал Слепцов.

Стратеги снова сошлись. Ревя медведями, ходили они в обнимку по поляне, споткнулись и покатились. Слепцов разорвал воротник изменника и сладко впился клыками в жилистую шею. Противник елозил под ним, стараясь достать из кармана финский нож.

Челюсти Слепцова медленно сомкнулись, когда правая рука Глухих, действуя сама по себе, вонзила жестокий клинок в спину мятежного генерала.

* * *

На сцене Дворца съездов торжественно воссел поредевший президиум. В зале, оборудованном по последнему слову техники умелыми заграничными рабочими, поместилось 1000 человек. Их сходство заставляло думать об исполинском лоне, сумевшем породить стольких детей, до ужаса похожих друг на друга. В зале сидели с красными блокнотами узбеки и туркмены, казахи и русские, азербайджанцы и биробиджанцы. Были почетные гости из Прибалтики, Кубы и Африки.

Это был ленинский форум.

Среди делегатов с мандатом № 666 находился Ваня Чмотанов.

* * *

В примолкшей столице, подавленной грохотом шестидневной войны[44]44
  Аллюзия, вызывающая ассоциацию со второй арабо– израильской войной, продолжавшейся в течение шести дней – с 5 по 10 июня 1967 г. 5 июня войска Армии Обороны Израиля нанесли превентивный удар по местам сосредоточения живой силы и боевой техники окружающих Израиль арабских государств – Египта, Сирии и Иордании, интенсивно готовившихся к нападению на Израиль. Вслед за этим сухопутная армия Израиля перешла в наступление, освободила Восточный Иерусалим и захватила обширные спорные территории на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, а также сирийские Голанские высоты и египетский Синайский полуостров. Арабские войска были полностью разгромлены, потеряв почти всю авиацию и бронетехнику советского производства. В бессильной ярости правители Советского Союза объявили 10 июня 1967 г. о разрыве дипломатических отношений с Государством Израиль. Ответом Израиля стала инспирированная при финансовой поддержке США еврейская эмиграция из СССР, в ходе которой, из Советского Союза начиная с 1971 г. и в течение последующих двадцати лет выехали десятки тысяч людей.


[Закрыть] Слепцова и Глухих и неумолимым комендантским часом, циркулировали слухи. Однако воскресение показалось горожанам немножко преувеличенным. Они с жаром приняли версию о том, что прах, по всей видимости, продан за границу на валюту.

– Почему бы и нет? – рассуждали обыватели. – Газ продаем? Продаем.

Нефть? Лес? Икру? Водку? Картины? Иконы? Рукописи? Книги? Фильмы?

Романы?

– Почему бы и нет?

– Ну что уж так, Петр Христофорович. Святыня. Знамя нации.

– Хе-хе, Пал Палыч, куда хватили, хе-хе!

Мавзолей пустовал. Естественно, официально об этом молчали.

* * *

– Товарищи! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои![45]45
  Почти дословное цитирование ставшего историческим обращения Иосифа Сталина к советскому народу п о радио 3 и юля 1 941 г., на двенадцатый день с момента начала германо-советской войны 1941– 1945 гг., в котором он провозгласил начавшуюся войну «Отечественной» и заявил: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».


[Закрыть] – начал Генеральный секретарь. – Близится великое торжество. Мы должны прийти к нему, как всегда и все как один. Бесконечно благодарны мы великому, гениальному, но вместе с тем и самому простому человеку. Он – самый простой гений всех времен и народов. Свет его идей озарил, с одной стороны, все континенты, а с другой стороны, затмил все другие идеи. Все мы должны ясно осознать это. Если бы не было Его, что было бы с нами сейчас? Я лично работал бы простым землекопом. Благодаря новым идеям я получил все, что я теперь имею. Мы воочию видим всепобеждающую силу его учения, потому что оно верно.

И вот мы пришли к самому большому празднику на земле. Его будут отмечать все народы. Можно сказать, что если взять любого другого человека, даже оставшегося в памяти потомства, то он просто клоп по сравнению с Ним, его не разглядишь и в самый сильный телескоп, к сожалению, американский. Мы должны ясно осознать это. Перед вами, товарищи, стоит важная и нужная задача, а именно: найти здесь, в этом зале, того, кого природа сделала похожим на Него как две капли воды. Он должен быть товарищем идейно зрелым, морально кристальным. Так-то, товарищи. Ему предстоит большая работенка.

Бурно аплодировали делегаты и эксперты. Зал буквально взорвался песней «Ленин в тебе и во мне»[46]46
  Имеется в виду широко известная в 1960-е гг. песня «Ленин всегда с тобой» (1955; музыка Серафима Туликова, текст Льва Ошанина), вследствие своей двусмысленности из-за неявно выраженного сексуального (прежде всего гомосексуального) подтекста ставшая в диссидентской среде объектом для многочисленных издевательских пародий.


[Закрыть].

В перерыве рванулись к буфету. Мгновенно набили сумки, портфели и мешки разнообразной снедью. Многие делегаты познакомились и подружились.

– А ты откуда? интересовался рыжеватый плешивый делегат с татарскими чертами лица у седоватого плешивого делегата с острой бородкой.

– Я, значит, с Урала. Приходит повестка из военкомата: с вещами. Баба моя струхнула, война, говорит, с китайцами. Ничего, говорю. Ан нет – никакой войны, сюда привезли на самолете. Под суд, думал, пойду. Ну, а у вас как там?

– С мясом плохо.

– А у нас с посудой.

– Так у нас и с водкой плохо.

– Это что! У нас и вина не найдешь, самогонку варим из табуреток.

– А у нас ботинки поди купи.

– Ботинки! Я в кепке всю зиму хожу, шапки ни за какие деньги не найдешь.

– Шапка! У нас попробуй картошки достань!

– Картошка. У нас водопровод поломался, три месяца снег таяли чаю попить.

Прозвенело в третий раз. У дверей в зал дежурили эксперты. Явно неподходящих мягко останавливали и делали знак товарищам в штатском.

В вестибюле стоял стон. Безжалостно вытряхивали из мешков и портфелей продукты и относили снова в буфет. У подъездов Дворца фырчали автомобили. Не пригодившихся кандидатов увозили на вокзалы и в аэропорты, вручив три рубля и билет до места жительства.

Бурно негодовал Ленин с Урала, когда отобрали у него шапку, ботинки и семь килограммов колбасы. Ильичи посмекалистее выносили пищу под платьем.

Уцелело после селекции всего двести человек.

Их по одному заводили в комнату, где заседала комиссия экспертов под председательством академика Збарского. Приглашены были врачи, художники и старые большевики. Если кандидат не подходил (то есть получал менее 20 баллов), председатель поднимал красный флажок; кандидата уводили направо в коридор. В благоприятном случае – вверх налево по лестнице.

Ввели, наконец, Ваню Чмотанова.

– Чудесный экземпляр! – громко прошептал профессор Сухин.

– На редкость, на редкость, – согласился доктор Лунц[47]47
  Даниил Лунц (1912-1977) – советский психиатр, доктор медицинских наук, один из основоположников и проводников системы карательной психиатрии в СССР. В 1960-1970-х гг. имя Лунца было связано с деятельностью Центрального научно– исследовательского института общей и судебной психиатрии имени Сербского в Москве, в котором на протяжении длительного времени он заведовал секретно-политическим отделением IV-E, где осуществлялась проверка на вменяемость арестованных КГБ диссидентов и правозащитников. В случае признания невменяемыми такие люди формально освобождались от ответственности по ранее предъявленным им обвинениям и отправлялись на бессрочное принудительное «лечение» с психиатрические клиники тюремного типа. Там над заключёнными осуществлялись преступные эксперименты, направленные на изменение сознания с целью принуждения к признанию себя психически больным и отказа от своих антисоветских убеждений. Преступная деятельность Лунца и его подручных (Морозов, Ландау, Печерникова, Тальце и др.) детально описана во множестве мемуаров диссидентов – Владимира Буковского, Петра Григоренко, Виктора Некипелова, Леонида Плюща, Александра Подрабинека и др.


[Закрыть].

– Самородок! – поддакнул живописец Трезоркин.

– А вы что скажете, Марья Конспиратовна? – спросил Сухин старую большевичку Пролежневу[48]48
  Прототипом является Дора Лазуркина (1884-1974) – коммунистка (член РСДРП с 1902). В 1917 г. входила в состав Петроградского комитета РСДРП(б), избиралась делегатом VI съезда большевистской партии. После Октябрьского переворота подвизалась в сфере коммунистического образования; последняя должность перед исключением из партии в 1936 г. – заведующая отделом школ Ленинградского горкома ВКП(б). В 1937 г. арестована как враг народа; 17 лет провела в ГУЛАГе и послелагерной ссылке в Сибири. В 1953 г. освобождена, в 1956 г. реабилитирована и отправлена на персональную пенсию. Получила всемирную известность после того как 31 октября 1961 г. «Правда» на первой странице опубликовала ее выступление на XXII с ъезде К ПСС р ядом с постановлением о выносе из мавзолея одной из двух хранящихся в нем мумий – Сталина. 75-летняя Лазуркина сообщила делегатам буквально следующее: «Товарищи! Во сне ко мне часто приходит Ильич и говорит: «Мне неприятно лежать в Мавзолее рядом со Сталиным, он совершил столько зла»«. Ошарашенные делегаты не знали, что ещё в 1937 г., вследствие тяжелейшего психологического шока от своего ареста и ареста мужа, Лазуркина повредилась в рассудке. Душевная болезнь выражалась у неё в утверждениях об осуществлявшихся ею телепатических сеансах с вязи с Лениным, который давал ей из загробного мира руководящие указания о правильном проведении в жизнь большевистской линии – в обход «извращений» и «перегибов», творимых Сталиным. Когда информация об этой особенности личности Лазуркиной распространилась в кулуарах съезда, делегаты осознали, что Никита Хрущёв просто использовал больную старуху в своих конъюнктурных целях. Однако дело было сделано – и с Мавзолея исчезло имя «Сталин».


[Закрыть].

– Вылитый Владимир Ильич! – сказала старушка, поднося к носу немецкий лорнет.

– Он. Как сейчас помню… Ах, я тогда была молода, и за мной ухаживал шикарный ротмистр… забыла его имя… Малиновский, кажется[49]49
  Пролежнева путает двух однофамильцев с похожими именами – Романа Малиновского и Родиона Малиновского, один из которых не был военным, а другой не был ротмистром.
  Роман Малиновский (1876-1918, расстрелян) – большевик, член РСДРП(б) с 1906 г., член ЦК РСДРП(б) с 1912 г. Лидер большевистской фракции в Государственной думе IV созыва, по совместительству – агент-провокатор Охранного отделения Департамента полиции. В 1914 г., опасаясь разоблачения, оставил думский мандат и исчез из России. Объявился в Германии, где после начала Первой Мировой войны был арестован и интернирован как российский подданный. В 1918 г. вернулся в большевистскую Р оссию, был арестован В ЧК, осуждён и казнён как «контрреволюционер-провокатор».
  Родион Малиновский (1898-1967) – советский военачальник, Маршал Советского Союза (1944), министр обороны СССР (1957-1967). После начала Первой Мировой войны 15-летним подростком пошёл добровольцем на фронт, был тяжело ранен. С 1916 г. в чине ефрейтора воевал с немцами во Франции в составе Русского экспедиционного корпуса, затем служил во французском Иностранном легионе. В Россию вернулся в 1919 г., записался в Красную армию и прослужил в ней всю оставшуюся жизнь. Несёт персональную ответственность за расстрел советскими войсками выступивших против коммунистического режима рабочих в Новочеркасске 2 июня 1962 г., когда только по официальным данным было убито 26 и ранено 87 человек.


[Закрыть]. Знаете, как в старое время, с усами и саблей. И вот однажды в Мариинском театре, представьте себе, на сцене светло, а в зале темно. И мы сидим с ним в ложе…

Збарский наклонился к Пролежневой и зашептал что-то на ухо.

– Да, да, конечно. – Спохватилась Марья Конспиратовна. – И в от я решила во что бы то ни стало встретиться с Ульяновым. Я поехала в Берлин. Приезжаю, а мне говорят: Тулин в Париже. Тулин – это кличка Владимира Ильича. Я еду в Париж, страшно волнуюсь, а мне говорят: он в Баден– Бадене. Я сажусь на поезд, приезжаю в Баден-Баден… увы! Он, говорят мне, в Женеве. Я немедленно ночным скорым выезжаю в Женеву. Прихожу в клуб социалистов, и мне навстречу выходит чудный мужчина, с усами, точь-в-точь мой ротмистр. Я говорю: здравствуйте! Ну, и пароли, конечно, все чин-чином. Он расспросил меня о революционных настроениях в России, о тяжелой жизни пролетариата. Чудесно поговорили. И он провожает меня до гостиницы, настоящий джельтмен! Мы прощаемся, он целует мне руку, – о, чудный, чудный! – и я говорю: до свидания, Владимир Ильич. А он засмеялся и говорит: «Я – Красин[50]50
  Леонид Красин (1870-1926) – инженер-марксист, член РСДРП в 1903-1909 гг. и РСДРП(б) с 1917 г. Убеждённый сторонник террористических методов борьбы с царским режимом. Заметно выделялся среди плохо образованных российских социал-демократов своим высоким интеллектуальным уровнем, отличался крайней беспринципностью в способах достижения поставленных целей. После Октябрьского переворота 1917 г. примкнул к большевикам. С ноября 1918 г. входил в правительство, где последовательно занимал посты наркома торговли и промышленности, наркома путей сообщения и наркома внешней торговли РСФСР (затем СССР). Был главным инициатором мумификации трупа Ленина и превращения его в сакральный символ большевистского режима. С 1924 г. член ЦК РКП(б). Вступил в конфликт с Зиновьевым, Каменевым и другими лидерами большевиков, в результате чего в ноябре 1925 г. был смещён с поста наркома и отправлен советским полпредом (послом) в Великобританию, где и умер.


[Закрыть]». Как, говорю? – Вы, наверное, имели в виду Владимира Ильича? – Да! – Так он сейчас в Лондоне. – Вы представляете? Денег до Лондона у меня уже не было, пришлось вернуться в Петербург.

– Так Вы не встречались с Владимиром Ильичей? – раздраженно спросил Збарский.

– Очень сожалею, но не пришлось.

Лунц скрипнул зубами.

– Красин тоже был хороший большевик! – заволновалась Пролежнева.

– Следующий! – крикнул Збарский и заметил, провожая взглядом Чмотанова. – Вряд ли встретим лучший экземпляр.

Комиссия выбраковала человек десять, когда вошел коренастый, широкоплечий, с заложенной в карман рукой писатель Токтоболот Абдомомунов.

– Он… он… он… – зашелестело в комиссии. Да, это был живой Он. И никто другой. Лукавя, смотрели раскосые глаза. Торчала бородка клинышком.

«Вдруг грим?» – подумал Збарский и невольно спросил: – Не хотите ли умыться?

– Зачэм? Савсэм чыстый, – улыбнувшись широкой ленинской улыбкой, ответил Токтоболот.

– Ваш мандат? – ласково сказал Сухин.

Мандат Абдомомунова значился под № 317. Он получил высшую оценку – 40 баллов.

– Очень хорошо, Токтоболот. Вам бы лет на 100 раньше родиться. Еще неизвестно, кто бы Лениным был… – сказал Збарский кандидату № 1.

…В глухой комнате без окон при одной запертой двери собралось семеро Лениных.

– Не нравится мне это, ребята. В тюрьму попали, – нарушил молчание Чмотанов.

– Хватил! Вон жратвы сколько набрали, на месяц.

– В начальство пойдем, должно быть. Смотри, какие костюмчики, как на фотках в «Правде».

Пол заскрипел в коридоре, и дверь распахнулась. Вошли врачи в белых халатах.

– Товарищи. Быстренько пройдем медосмотр. Всем раздеться. – Негромко приказал д-р Лунц.

– Совсем? – злобно спросил Чмотанов. «Ясно, шмон будет», – подумал он с яростью.

– Да. Побыстрее.

Перед врачами стояли голые копии вождя. Мерили рост. Взвешивали.

Выслушивали.

– Сердечко у Вас пошаливает? – весело спросил Сухин у номера триста семнадцатого.

– Есть нэмного, – встревожился Токтоболот.

– Ничего, ничего, – успокаивал врач. – Вам это не помешает!

– № 666! Будьте добры, нагнитесь. Так. Теперь…

Чмотанов, не дожидаясь команды, раздвинул ягодицы, подумав: «Сядем».

Д-р Лунц остро вгляделся в волосатую темноту и сделал запись в вахтенном журнале.

– Следующий!

Врачи осмотрели всех и ушли с богатым эмпирическим материалом.

* * *

Каждый член отборочной комиссии получил семь билетов с номерами кандидатов. На нужном билете следовало поставить крест.

Голосование было тайным, на сто процентов демократическим, что бы там ни кричали разные «голоса» и их подпевалы[51]51
  Имеется в виду расхожее бытовое обозначение зарубежных радиостанций, после начала в 1946 г. «холодной войны» вещавших на русском и других языках народов Советского Союза для слушателей в СССР (Би-Би-Си, «Голос Америки», Радио «Свобода», «Немецкая волна», Ар-Си-Ай и др.) и передававших правдивую информацию о положении дел как по ту сторону «железного занавеса», так и внутри «Большой зоны». «Подпевалами» на том же жаргоне именовались советские граждане, слушавшие их радиопередачи и использовавшие полученную таким способом информацию для критики коммунистического тоталитарного режима пересказом услышанного по «голосам» своим родственникам, знакомым, соседям, сослуживцам или просто случайным встречным.


[Закрыть].

В присутствии особой ревизионной комиссии вскрыли урны и огласили результаты.

Пятеро получили по одному кресту. Чмотанов собрал три. Абдомомунов – 37 крестов. Конкурс на вакантное место завершился с большим успехом.

* * *

В банкетном зале Дворца шевелилась человеческая масса. Правительство, члены комиссии, семеро кандидатов, представители общественности, писатели, космонафты, спортсмены, прогрессивные журналисты и друзья нашей страны.

Множество было тостов. Закусывали от души. Щелкая каблуками, сновала обслуга. Компетентные лица многозначительно переглядывались.

В кремлевской кухне стоял отдельно поднос с семью бокалами.

Д-р Лунц вошел в сопровождении ассистента, несшего маленький баульчик.

– Будьте добры, наполните бокалы шампанским. – Приказал доктор дворецкому.

– Сию минуту-с.

Шипя, золотистое вино лилось из толстогубых бутылок.

Вошел переодетый официантом мужчина. Суровый шрам пересекал его лоб.

– Оставьте нас одних. – Распорядился доктор.

Он расстегнул баульчик и достал широкогорлый флакон оранжевого стекла с притертой пробкой. Надев резиновые перчатки, он извлек пинцетом прозрачный кристалл.

Мгновение пинцет помедлил… и выронил вещество в бокал. В лилию из ниток пузырьков обратилось оно. Кристалл исчез. Токи винного газа поднимались со дна бокалов. Отличить было невозможно.

– Запомнили, молодой человек, в каком именно? – с коротким смешком спросил доктор агента.

– Так точно! Справа, второй по часовой стрелке.

– Прошу вас, маэстро! – улыбнувшись, врач в белом халате похлопал агента по плечу и подтолкнул его к подносу.

* * *

В дверях банкетного зала показался ловкий молодой официант. Академик Збарский оживился.

– Дорогие товарищи! Позвольте мне предложить самый главный тост – за того, чье имя живет в веках!

Хлопнули пробки. Изящно лавируя, официант подошел к стайке кандидатов. Они чувствовали себя несколько стесненно в роскошной обстановке дворца.

– Прошу вас!

Все разобрали бокалы. Чмотанов мрачно курил.

– А что же… Вы?

– Я только крепкое пью, – сказал Ваня. – Этого не принимаю.

«Вот черт! Нужен ты нам, собака!» – выругался в душе агент, но улыбнулся:

– Вы нас не уважаете? Нехорошо! Не обижайте нас, попробуйте! Из лучших погребов дружественной нам Франции. И потом… особый тост. За Ленина!

Чмотанов смял сигарету и залпом выпил.

Глубокой ночью разбрелись спать тут же, во дворце.

Врачи, почти не пившие, собрались в смотровой комнате.

– Я думаю, Абдомомунов уже готов. Подождем для верности еще полчасика, – заметил д-р Лунц, сравнивая пилочкой заусенец на очень красивом ногте.

В пять утра шестеро взрослых мужчин в белых халатах шли гуськом по слабо освещенному коридору.

– Он здесь, – томно сказал Збарский и нажал на дверь. Она не поддалась. Д-р Лунц вынул отмычки и моментально открыл замок.

В комнате храпели. С неприятным чувством врачи включили свет в прихожей. На диване, разметавшись, спала уборщица этажа Капа.

– Что за черт! – шепотом сказал Сухин.

– Тихо! – сжал ему руку Лунц.

Рядом с Капой под одеялом виднелись очертания еще одного человека.

– Бедный. Он словно чувствовал и торопился вкусить последние радости, – прошептал с умилением Збарский.

– А каково ей, этой женщине. Вдруг проснуться рядом с трупом, – сказал Сухин.

– Смерть в твоей постели, это ужасно, – подтвердил д-р Лунц.

Врачи приблизились и осторожно приподняли одеяло. Лицом в подушку, нелепо расставив ноги, лежал Токтоболот Абдомомунов, № 317.

– Взяли! – скомандовал Збарский.

Жаркими руками взялись эксперты за труп и понесли. В полутьме неловко ткнули его головой в шкаф.

В тот же миг труп ожил в их руках и вырвался. Благим матом заорали врачи в белых халатах, никогда прежде не терявшие присутствия духа. Эксперты, споткнувшись, попадали сверху на Токтоболота и образовали бушующую кучу мала.

– Это провокация! – слышались задушенные голоса.

Первым вылез совершенно голый Абдомомунов. В ужасе таращил он глаза на беспорядочную свалку. Охая, хватаясь за бока, от месива светил отделился акад. Збарский. Голая Капа, уборщица, в панике нырнула под кровать. Там же укрылся, хватаясь за сердце, № 317.

– Это что же, уважаемый коллега Лунц, вы ему aspirini всыпали? – ехидно спросил Сухин у Лунца, когда, оправившись, доктора стояли на ногах.

Лунц обескураженно молчал.

– Отвечайте, Лунц! – со злобой сказал Збарский. – Диверсия, значит? Под суд захотели? Мы вас в ваш институтик и запрем![52]52
  Издевательский намёк на место службы Даниила Лунца – психиатрический Институт имени Сербского. Смысл намёка состоит в том, что и сам «признанный специалист» по душевному здоровью, с лёгкостью научившийся превращать заведомо психически здоровых людей в «вялотекущих шизофреников», не должен обольщаться относительно собственного здравомыслия, поскольку в Советском Союзе только только высшие коммунистические правители имеют право решать, кто из их подданных, и в какой степени, нормален, а кто – нет.
  Это вздорное заблуждение, как считают многие из современных непредвзятых историков, сыграло одну и з важнейших, а быть может, и роковую роль в судьбе мирового коммунистического лагеря, отдельными «бараками» которого на протяжении второй половины ХХ века управляли более чем странные персонажи. Ибо правитель, априори присваивающий себе подобные полномочия, становится обречён на то, что рано или поздно те, кого в психическом нездоровье подозревает он, предъявят подобное обвинение ему самому. Что и произошло, например, в 1989 году в Румынии и – вполне возможно – произойдёт в самом недалёком будущем где-нибудь ещё.


[Закрыть]

– Что вы… ради Бога! – Лицо Лунца позеленело. – Я прописал настоящий sublimate… обязуюсь… выполнить и перевыполнить…

Лунц в белом халате упал на колени и умоляюще протягивал руки к коллегам. Но что могло спасти Лунца?

О, улыбка судьбы! Как часто, отняв у человека последнюю надежду, ты даруешь ему спасение!

Страшный глухой крик донесся из-за стены. Медленный, но сильный яд одолел, наконец, железный организм Вани Чмотанова.

Лунц был спасен.

22 апреля ровно в 11 утра открылся для доступа мавзолей. Тысячные толпы непосвященных и тех, до кого дошел невероятный слух, в сапогах, ботинках, калошах и без калош, повалили на Красную площадь.

На подушках лежал Он. Наличествовали все части тела.

Люди, подгоняемые повеселевшей охраной, шли и старались задержаться на секунду дольше, чтобы навсегда сохранить в памяти дорогие черты самого человечного, самого простого и гениального человека – Ивана Гавриловича Чмотанова.

* * *

Вечером того же дня грянул салют. Заплясала Москва. Запели и заплясали все города мира. Ликовал весь земной шар.

Мало того. По б. Тверской катили бочки с бесплатным пивом. На площадях громоздились лотки с бесплатными бутер-бродами.

Стоп. Здесь начинаются недопустимые для исторического свидетельства домыслы, а ведь честное, незапятнанное имя для меня дороже всего.

Москва

Апрель 1970

Постскриптум

Наверное, поклонникам моего творчества, знающим, что я давно уже приравнял перо к винтовке, это произведение показалось необычным и из ряда вон выходящим. Что за фантазия? – спросит читатель. – Вместо прежней ясности всех установок – полная запутанность и даже непонятные намерения.

А случилось со мной вот что.

В ночь на 1 февраля этого года я проснулся и не мог долго заснуть. Болело сердце. И раньше непонятное чувство мешало мне писать. Теперь оно мешало даже спать. Я зажег лампу и принял сердечные капли.

Утром проснулся, позвонил в редакцию, в издательства и сел работать. Только я приступил к писанию очередного романа, как страшно заболело сердце и случился инфаркт.

После больницы я пишу по-другому.

Сплю хорошо, сердце не болит, настроение прекрасное. Такова врачующая сила литературы.

Прошу считать меня автором только этой вещи, пока единственной. Прошу забыть, что ранее мною написаны многочисленные и даже популярные романы.

Такова моя авторская воля.

Всеволод Кочетов[53]53
  Ныне его имя забыто, а в 70-е годы борзописец момента, партийный романист Кочетов был у москвичей на устах. Нам показалось смешным зацепить и его, приписав ему «Смуту». – Н.Б.


[Закрыть]

Приложение

Частичное открытие авторства в журнале «Ковчег» № 1 (Париж, 1978)

Издания «Смуты Новейшего Времени»

РУССКОЯЗЫЧНЫЕ

• [Боков Николай, Петров Борис.] Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова. М.: Самиздат, 1970.

• Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова // Русская мысль (Париж). 1970. 26 ноября.

• Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова. Paris: La Presse Libre, 1970.

• Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова. London: Flegon Press, 1970.

• Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова. Frankfurt am Main: Possev– Verlag, 1970[54]54
  Издание не было включено в официальные каталоги НТСовского издательства «Possev-Verlag».


[Закрыть]

• Смута Новейшего времени, или Похождения Вани Чмотанова // Конец века (Москва). № 1. 1991, февраль. С. 156—203.

• Николай Боков, Борис Петров. Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова // Литературный европеец (Франкфурт-на-Майне). №№ 117 и 118. 2007, ноябрь-декабрь; № 119. 2008, январь.

ИНОЯЗЫЧНЫЕ

• Les Troubles des Temps actuels, ou Les êtonnantes aventures de Vania Tchmotanov. Paris: La Quinzaine Littéraire, 1972.

• (anonym) Smuta najnowszych czasów czyli Zadziwiające przypadki Wani Czmotanowa. ANTY/K/. Lublin – Śląsk – Warszawa (без даты).

• Samizdat: Troubles of Recent Times or The Amazing Adventures of Vanya Chmotanov. In: Survey. A journal of East&West studies. Spring 1971, Vol. 17 N°2. London, Oxford University Press.

• Nicolas Bokov. La Tête de Lénine. Robert Laffont, Paris, 1982.

• Nikolaj Bokov. I nuovi torbidi ovverossia le mirobolanti avventure di Vanja Čmotanov. Jaca Book, Milano, 1983.

• (anonym) Wirren aus neuester Zeit oder Die erstaunlichen Abenteuer des Wanja Tschmotanow. Diogenes Verlag, Zürich, 1972. – 1983: eine neue Ausgabe mit dem Namen des Nikolaj Bokows.

Бестселлер самиздата № 2, или самая долгоиграющая литературная мистификация XX века

Великая проза будущего фантастична по содержанию и виртуозна по исполнению.

Кто-то из классиков

1970 год, в СССР «юбилейный» (100-летие Ленина), стал поистине эпохальным для русской литературы. Осенью в её истории возник четвёртый по счёту лауреат Нобелевской премии, тогда как весной один за другим произошли собственно творческие акты. 6 марта в Подмосковье поставил заключительную точку в своём сочинении «По маршруту электрички Москва – Петушки» бездомный и беспаспортный алкоголик Веничка Ерофеев. Прошло полтора месяца, и в апреле тот же акт завершения осуществили в Москве двое с виду вполне благополучных молодых людей – аспирант философии Николай Боков и журналист Борис Петров. Созданная ими рукопись тоже называлась затейливо – «Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова».

Сочинение никому до сей поры не ведомого Ерофеева, подвизавшегося после последовательного изгнания из четырёх высших учебных заведений на кабельных работах в окрестностях Москвы, быстро разошлось, «благо было в одном экземпляре». Утратив рукопись, автор восстановил ее по черновикам, затем отдал в тиражирование, в процессе которого подсократился и текст (за счёт изъятия главы, сверх меры наполненной инвективной лексикой), и название. Попутно обретя эффектный жанровый подзаголовок – поэма – «Москва – Петушки» пошла в народ и за долгие годы обращения в (анти)советской неподцензурной литературе завоевала прочную репутацию самиздатского бестселлера номер Один.

Произведение Бокова и Петрова, также запущенное в Самиздат, – только без указания имён его создателей, – обрело судьбу не менее примечательную. Всего полгода спустя после написания (по тем временам – со скоростью совершенно невероятной) оно было опубликовано на Западе – в эмигрантской прессе в Париже. Затем последовали издания в виде русскоязычных книг – одно, другое, третье. Зашевелились иностранные издатели – в Западной Германии, в Англии, во Франции…

Лубянка обомлела. Кто посмел?! Подать сюда этого Щедрина наших дней – доктор Лунц им уже давно интересуется! Однако зацепок не было. Текст – циркулировал, автор – отсутствовал.

Первым делом, конечно, пригласили того, чьим именем литературные хулиганы прикрылись – союзписательского начальника, главного редактора журнала «Октябрь», автора тогда уже забытых пустотелых «кирпичей» вроде «Журбиных», «Братьев Ершовых» и «Секретаря обкома», но скандально-нашумевшего просталинского романа-памф– лета «Чего же ты хочешь?», Всеволода Кочетова.

Стойкий сталинист был вне себя. Попадись ему тот, кто сей пасквиль настрочил! Да что ж это такое! Ничего подобного при Сталине и быть не могло!

В 5-м Отделении поспешили завершить рандеву.

Ушёл Кочетов с Лубянки обнадёженным. Однако шли дни и проходили месяцы, а родное ведомство топталось на месте. Само оно находить подпольных писателей не умело (единственный успех – поимка в 1965 году Абрама Терца и Николая Аржака[55]55
  Псевдонимы, под которыми в 1956–1965 годах публиковались на Западе Андрей Синявский (1925–1997) и Юлий Даниэль (1925–1988), в 1966 г. получившие за свою неподцензурную литературную активность пять и семь лет политлагерей строгого режима соответственно.


[Закрыть] – был целиком и полностью на совести их западных издателей, допустивших утечку информации на стадии редакционной подготовки текстов, полученных из Советского Союза), а стукачи из окололитературной среды, на которых и была вся надежда, разводили руками: нет информации. Ее и не было. Никто в ресторане ЦДЛ в подпитии не хвастался, что он-де знает, кто «эту хреновину» написал, только – тс-с-с-с, никому! – зато едва ли не каждый «либерально» издевался над «Кочетом» – так ему, мол, и надо…

Малый классик соцреализма впал в тяжкую депрессию. Вскоре начались проблемы со здоровьем. Диагноз оказался непоправимым. Канцер уничтожал организм хотя и медленно, но неуклонно. Человек, всю свою сознательную жизнь источавший ненависть, душивший и топтавший всё талантливое, что с огромным трудом пробивалось тогда «из– под глыб», жестоко страдал. И не выдержал. 4 ноября 1973 года Кочетов взял охотничье ружьё, загнал в ствол патрон и взвёл курок.[56]56
  Советская власть отметила это самоубийство выпуском собрания сочинений Кочетова. Не так давно автору этого текста довелось видеть все шесть томов – в идеально-нечитанном состоянии – возле мусорного контейнера.


[Закрыть]

Не исключено, что кое-где на «либеральных» кухнях и злорадствовали по поводу столь неожиданного оборота дел «в правом стане».

Совсем другие чувства владели подпольными авторами. В случае разоблачения грозило им известно что. А именно, статья 190-прим Уголовного кодекса РСФСР: «распространение клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». От года до трёх общего режима. С уголовниками на нижних нарах. Это – если повезёт. В противном случае – сначала койко-место в секретно-политическом отделении IV-Е Института имени Сербского (том самом, с докторами Лунцем, Ландау и их коллегами в белых халатах), затем – такое же место в одной из спецпсихушек. Ежели кто подзабыл или вообще, по молодости лет, «не в теме» – почитайте хотя бы мемуары Леонида Плюща.[57]57
  Плющ Леонид. На карнавале Истории. London: OPI Ltd., 1979.


[Закрыть]

«Контора Глубокого Бурения» хоть и медленно, но свое дело делала. На четвертом году самиздатского существования «Чмотанова», в 1974-м, уже исключенным из университета Николаем Боковым занялись вплотную. Пять обысков в один день, по месту прописки и в квартирах, где он бывал. Задержание кузена Константина (ныне в Нью– Йорке) под угрозой пистолета. Тридцать шесть лет спустя он в Париже вспоминал об этом так: .

«Мне заявили, что моё „дело“ тянет на четыре года и посоветовали серьёзно поразмыслить над своим поведением. Видавшие виды друзья сказали, что мне везёт, что четыре года – это самый удачный срок: и тюрьму познать, и не сломаться». На следующем допросе гэбисты заговорили о возможном помещении в спецпсихбольницу. И тут же намекнули: „Да, кстати: почему бы вам не поехать посмотреть мир? Вам же всегда этого хотелось?“.

Боков сознавал, что в плане писательства ему, попавшему «под колпак» КГБ, ничего не светит. А в плане попасть за колючую проволоку – более чем.

В апреле 1975-го Боков с женой покинул пределы СССР – с тем, чтобы через Вену оказаться в Париже. Где с тех пор вот уже тридцать семь лет и пребывает в статусе международно известного зарубежного русского писателя.

Судьба Бориса Петрова сложилась иначе. В поле зрения тайной полиции соавтор «Чмотанова» не попал. Эрго: к ответственности не привлекался. Жизнь прожил неотличимую от абсолютного большинства советскоподданных. В последние годы сильно бедствовал, болел, и умер, как часто случается с умными людьми в России, в нищете 11 марта 2003 года в возрасте 66 лет.

Однако соавтором самиздатского шедевра Петров был признан еще при жизни.

На Западе Николай Боков более двадцати лет хранил в секрете имя своего соавтора, называя его не иначе как «Икс». И только в 1999 году, вернувшись к активной литературной деятельности после пятнадцатилетнего периода странствий и бродяжничества, начавшегося в результате глубочайшего религиозного переживания, известного как метанойя, и обращения в христианство, Боков впервые опубликовал имя своего московского соавтора. Так завершилась эта, пожалуй, самая долгоиграющая мистификация в истории российской литературы минувшего столетия.

Впервые на исторической родине Николая Бокова «Смута Новейшего времени…» официально (то есть не в Самиздате) была опубликована в канун распада СССР. В этом более чем смутном 1991 году, когда «империя Зла» доживала последние месяцы, стремительно разваливаясь на части, абсолютному большинству её обитателей было совсем не до изящной словесности. «Смута…» появилась в 1-м номере 87 литературного альманха «Конец века», созданного в конце 90 года группой прогрессивно мыслящих московских литераторов (Александр Никишин, Юрий Калещук и др.) .

Причем, появилась точно так же, как и во всех предыдущих эмигрантских изданиях, то есть – анонимно. Издатели альманаха понятия не имели о том, кем написана была «Смута…». А если даже имели, то, не представляя, где и как их искать, не могли заручиться согласием соавторов на переиздание в СССР. В редакционном предисловии к публикации знаменитого самиздатского бестселлера номер Два составители альманаха писали:

«Обращаясь „Смуте Новейшего времени“, мы преследуем двоякую цель – снять пресс запретности с ещё одного талантливого произведения и посильно упредить те события, которые в фантастическом предсказании автора, пожелавшего остаться неизвестным, могут грянуть на головы подуставшего от политических свар народа».

Как в воду глядели: не прошло и полугода, как фантастическое предсказание «пожелавшего остаться неизвестным» автора обрушилось на головы – не только подуставшего народа, но и на их собственные. Стремительно нараставший в постсоветской России дефицит всего – не только продовольствия и туалетной бумаги, но и бумаги типографской, а также рост цен на полиграфические услуги – поставили периодические издания перед необходимостью борьбы не за увеличение тиража, но за выживание. Десятки возникавших в ту пору изданий в одночасье превращались в библиографические раритеты по причине своего мгновенного исчезновения. Не минула участь сия и альманах «Конец века», продержавшийся года три и выпустивший шесть номеров. Но главную свою задачу альманах выполнил: 50-тысячный тираж его дебютного номера познакомил мыслящую аудиторию с замечательным произведением, которое по праву считается одним из самых выдающихся памфлетов на советский режим, терроризировавший Россию на протяжении большей части ХХ века.

Что любопытно: сам Николай Боков узнал о факте той официальной и, формально все еще подсоветской публикации только два десятилетия спустя, в процессе подготовки нового издания, которое вы, уважаемый читатель, держите в руках, – а сообщил ему об этом автор этих строк…

Павел Матвеев

Март 2012

Второе немецкое издание 1983 года

Итальянское издание 1983. Обложка Вагрича Бахчаняна

Пиратское издание Flegon Press (Лондон, 1970; переиздание 1973)

Страница британского журнала Survey с предисловием к этой первой англоязычной публикации