Текст книги "Знаменитые римляне"

Автор книги: Борис Селецкий

Соавторы: Марк Ботвинник,Б. Коган,Георгий Стратановский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Гай Гракх

Когда Тиберий Гракх был убит разъяренной толпой знати, его брату, Гаю, шел двадцать первый год. Как и Тиберий, он выделялся среди молодых римлян умом и образованностью и также был блестящим оратором. Правда, в ораторских приемах обоих братьев было немало различий. Если Тиберий, выступая перед народом, оставался на месте в спокойной позе, то Гай шагал по трибуне, а порой даже сбрасывал с плеча тогу. Если речь Тиберия настраивала слушателя на сострадание, то речь Гая, пылкая и страстная, могла даже устрашать. Гай был более вспыльчив, чем брат, и, выступая, он порой настолько отдавался чувству гнева, что возвышал голос и допускал чрезмерные резкости. Зная свой недостаток, Гай заставлял своего раба Лициния становиться позади и следить за речью господина. Заметив, что Гай начинает слишком горячиться, Лициний с помощью специального инструмента издавал мелодичный звук. Тогда Гай сдерживал свой гнев и продолжал речь уже спокойнее. Но различия в характерах не мешали обоим братьям одинаково горячо любить свой народ и самоотверженно бороться за его права.

Первое время после гибели брата Гай вовсе не появлялся в Народном Собрании и, казалось, совершенно отошел от политической деятельности. Однако говорили, что в эти годы он много работал над развитием своего ораторского таланта, готовясь к будущим выступлениям.

И, действительно, первая же речь, произнесенная Гаем на судебном заседании в защиту его друга Веттия, восхитила слушателей и сразу принесла ему славу первого оратора Рима.

Богатые. римляне поняли, что над ними снова нависнет угроза, если младший Гракх пойдет по стопам брата и так же, как тот, станет бороться за права народных масс. Они решили во что бы то ни стало помешать Гаю стать трибуном. Поэтому они с радостью встретили известие о предстоящем отъезде Гая в качестве квестора в Сардинию. Сам Гай поехал туда с радостью: военная слава влекла молодого человека не менее, чем слава оратора.

Современников очень удивляло, как Гай, в юности стоявший в стороне от политической деятельности, вдруг неожиданно проявил себя искусным политиком, выдающимся вождем римского народа. По этому поводу возникли различные легенды. Например, Цицерон рассказывал, будто Гаю явился во сне брат и сказал: "Что ты медлишь, Гай? Ведь нам нет отступления: обоим нам суждена одна и та же жизнь, одна и та же смерть в борьбе за народное благо!" Это, по словам Цицерона, и толкнуло Гая на путь политической борьбы.

Итак, Гай Гракх отправился на Сардинию с легким сердцем и радужными надеждами, которые на первых порах не обманули его. Вскоре он выделился среди других знатных молодых людей храбростью в битвах, справедливостью к подчиненным, дисциплинированностью и повиновением старшим. Что же касается рассудительности, трудолюбия и скромности, то, по словам современников Гая, он не имел себе равных. Вскоре эти таланты молодого квестора принесли римлянам немалую пользу.

Когда наступили зимние холода, консул обратился к местным жителям с требованием снабдить римских солдат теплой одеждой. Но сардинские города отправили депутацию в Рим с просьбой освободить их от этой повинности. Сенат удовлетворил их просьбу. Консул, командовавший римской армией в Сардинии, оказался в трудном положении: войско по-прежнему страдало от стужи. Тогда Гай предпринял поездку по сардинским городам и сумел так убедительно рассказать жителям о страданиях римлян, что те добровольно снабдили войско одеждой. Такой рост популярности Гая обеспокоил сенат. Поэтому, когда в Рим прибыли послы из Ливии с известием, что их царь согласен снабдить римского консула в Сардинии хлебом из уважения к Гаю Гракху, тревога сенаторов сменилась нескрываемым раздражением. Ливийских послов прогнали, а в Сардинию был послан приказ: римские легионы, там находящиеся, должны быть сменены другими, но консул и его квестор Гай Гракх Должны остаться на острове еще на один срок.

Узнав об этом, Гай необычайно разгневался и самовольно отправился в Рим. Этот поступок вызвал в столице большое недовольство, причем даже народ считал, что квестор не имел права оставить должность ранее своего полководца. Гай был привлечен к суду цензоров. Защитительная речь Гая была яркой и убедительной.

– Вы судите меня за нарушение закона? Но почему я не был судим раньше? Ведь я участвовал не в десяти походах, как предписано законом, а в двенадцати! Ведь я был квестором целых три года, когда обязателен лишь годовой срок! Может быть, я извлек выгоду из столь долгой службы? Нет! Из всех участников этой войны только я один, уехав с полным кошельком, привез его обратно пустым, другие же, опорожнив взятые с собою амфоры с вином, привезли их сюда полными золота и серебра.

Попытка осудить Гая провалилась. Но еще несколько раз знать привлекала его к суду по разным ложным обвинениям, но каждый раз красноречие Гая и его безупречность помогали ему доказать свою невиновность. Попытки недругов не допустить Гая занять какой-либо важный государственный пост ни к чему не привели: Гай выставил свою кандидатуру в народные трибуны в 123 г. до н. э. Все богатые, как один человек, поднялись против Гая. Зато со всех концов страны в Рим стеклась такая масса народа, желавшего голосовать за младшего Гракха, что форум не смог вместить всех явившихся, и голоса избирателей доносились даже с крыш зданий, окружавших площадь. Хотя знать оказала немалое давление на народ и многих склонила не голосовать за Гая, он был избран народным трибуном.

Став трибуном, Гай сразу же выдвинулся на первое место благодаря своему уму и красноречию. Не раз выступая по разным поводам, он вспоминал трагическую гибель брата, пострадавшего за народные интересы, и напоминал о жестокости оптиматов, его убийц. Он говорил:

– Наши предки присудили к смертной казни некоего Гая Ветурия лишь за то, что он один из всех прохожих не уступил дорогу трибуну, переходившему через площадь. А Тиберий на глазах народа был зверски убит. Враги волочили его труп через город, отказали ему в погребении, бросили в реку, точно собаку. А скольких друзей Тиберия убили без суда! Разве так поступали предки? Раньше к дому преступника приходил посланец и вызывал его на суд звуками трубы. А судьи до той поры не начинали разбирательства дела, пока преступник не являлся к ним.

Под влиянием речей Гая в народе ожили воспоминания о героической жизни его брата и о том произволе, который чинила знать. Поэтому Народное Собрание приветствовало законопроекты, вносимые Гаем: люди видели в нем продолжателя дела Тиберия.

Прежде всего Гай провел закон о твердых ценах на хлеб: это принесло большие выгоды римской бедноте. Была возобновлена деятельность аграрной комиссии: вновь безземельным гражданам стали отводить участки. Чтобы успешней продолжать свои преобразования, Гай решил привлечь на свою сторону всадников. Именно в их интересах он провел свою судебную реформу. До этого все судебные дела велись сенаторами. Всадники почти не могли рассчитывать попасть в их число: ведь сенаторы не выбирались, а назначались. Обычно бывало так, что место умершего отца занимал его сын; словом, немного самых знатных римских семей из поколения в поколение стояли во главе государства. А всадники, разбогатевшие на торговле (сенаторы не имели права ею заниматься), нуждались в таком суде, который бы защищал их интересы. Навстречу их желаниям и пошел Гай, предложив включить в число судей триста всадников. Гай заботился не только о римлянах, но и о населении провинций (областей, завоеванных Римом), ограждая их от чрезмерных поборов. Заслугой Гая считали его постоянную заботу о дорогах. Именно по его указанию через Италию прокладывались прямые как стрела, мощенные обтесанным камнем дороги. Людей поражала энергия и распорядительность Гая. Постоянно его видели среди граждан, и с каждым, будь то ремесленник или посол, солдат или ученый, крестьянин или сенатор, он разговаривал приветливо.

Популярность Гая была настолько велика, что он без труда добился своего переизбрания народным трибуном на второй срок. В это время Гай Гракх был самым влиятельным человеком в Риме.

Но враги Гая нашли коварный способ ослабить влияние народного вождя, подорвать его авторитет. Исполнителем этого замысла стал один из трибунов, Ливии Друз. Он происходил из знатной и богатой семьи, был опытным политическим деятелем и блестящим оратором. Его-то и использовал сенат для борьбы с Гракхом. Друз, которого должность народного трибуна обязывала стоять на защите прав народа от неправильных действий сената, на деле стал послушным орудием знати. Он стал выступать с законопроектами, которые в действительности были неосуществимы, но внешне казались более заманчивыми, чем законопроекты Гая. Например, Гай предложил образовать две колонии, где желающие могли получить земельные наделы. Друз же, демонстрируя свое мнимое народолюбие, предложил образовать в Италии 12 колоний, хотя в действительности для них не нашлось бы земли. Тогда как Гай с трудом добился снижения арендной платы за землю для бедняков, Друз, по соглашению с сенатом, внес предложение совершенно освободить крестьян от арендной платы. Знать была готова на любые уступки, лишь бы Друз стал самым популярным человеком в Риме, а влияние Гая было бы ослаблено. При этом Друз всегда подчеркивал, что все эти законопроекты вносятся с одобрения сената, и таким образом обманывал граждан, убеждая, что сенат, всегда стоявший на защите интересов имущих, полон -любви к народу и заботы о нем. Коварству Друза не было границ: он не останавливался даже перед намеками, что Гай берется за непосредственное руководство всеми делами с корыстными целями.

Гай отплыл в Африку, где на месте разрушенного Карфагена основывалась колония Юнония. Скоро из Африки пришли дурные вести.

– Граждане!-рассказывал посланец.– Несчастье грозит нашей новой колонии. Видно, не прав был Гракх, когда предложил распахать землю на месте, преданном проклятию: ведь там стоял Карфаген – город, причинивший Риму столько вреда. Боги прогневались на нас. Когда мы хотели водрузить римское знамя на месте будущей колонии, поднялся сильный ветер. Знамя было разорвано в клочья, а внутренности животных, принесенных в жертву, были сброшены с алтарей и раскиданы по этой нечистой земле.

Потрясенные слушатели качали головами, а рассказчик продолжал:

– Долго трудились мы, ставя каменные столбы по границе колонии. А когда настало утро следующего дня, ни одного столба не осталось на месте! – Куда же делись эти камни? – Ночью набежала стая волков. Мы видели, как в темноте блестели их глаза. Потом волки исчезли. Вероятно, это они, посланные богами, совершили чудо.

Несмотря на суеверные страхи римлян, Гай продолжал работы по основанию колонии со свойственной ему энергией и деловитостью.

Тем временем в Риме дела сторонников Гракха ухудшились. Один из ближайших друзей Гая, сенатор Шульвий Флакк, отличавшийся резкостью и вспыльчивостью, публично оскорбил Сципиона Африканского. Вечером того же дня Сципион внезапно умер. Близкие покойного утверждали, что на его теле сохранились следы побоев. Был пущен слух, что в этой смерти виновен Фульвий. Кроме того, аристократ Луций Опимий, злейший враг Гая и яростный противник его реформ, выдвинул свою кандидатуру в консулы. Все это заставило Гая покинуть Африку и вернуться в столицу: он должен был заступиться за Фульвия и попытаться помешать избранию Опимия.

Вернувшись в Рим, Гай переселился с Палатинского холма, аристократического района города, в квартал, расположенный ниже форума и заселенный беднотой. Он хотел быть ближе к народу, большинство которого его по-прежнему любило и уважало. Гай намеревался выступить с новым законопроектом о предоставлении гражданских прав италикам. Услышав об этом, жители различных областей Италии стали сходиться в Рим, желая поддержать своего защитника. Гражданские права, которых добивался для них Гай, означали, что они смогут получать от госун дарства земельные наделы так же, как и римская беднота.

Это предложение Гая враги сумели использовать против него. Консул Гай Шанний выступил перед народом с речью, в которой грозил римлянам, что новые граждане (то есть италики) лишат их всех привилегий.

– Неужели вы думаете,– говорил он,– что, даровав италикам гражданские права, вы и впредь будете стоять здесь в народном собрании, как вы стоите теперь передо мной? Вы надеетесь, что и впредь будете занимать в цирках и в амфитеатрах, когда там показывают гладиаторские бои, те же места, что и сегодня? Неужели вы не понимаете, что эти люди заполнят весь город, а вам не останется ничего?

Римляне действительно стали опасаться за свои привилегии, и, используя их тревогу, Шанний внес предложение: не пускать в Рим италиков, а тех, которые уже прибыли в город, высылать за его пределы. Это нанесло сильный ущерб замыслам Гая. Ведь именно италики могли оказать ему наибольшую поддержку. Поэтому Гай вывесил объявление с протестом против действий консула и обещал помощь италикам, которых намеревались изгонять.

Как-то, проходя по улице. Гай услышал возглас знакомого ему италика, которого схватили ликторы консула. По виду ликторов Гай понял, что они не подчинятся его приказу, а попытка принудить их силой привела бы к преждевременному столкновению, которого Гай хотел избегнуть. Он не смог выполнить своего обещания защитить италиков. Гай чувствовал, что народ не склонен ни с кем делиться своими привилегиями и правами. Предложения Гракха лишь оттолкнули от него часть римской бедноты. Главный враг Гая, вождь оптиматов Опимий, был избран консулом. Однако Гай не падал духом. Он в третий раз выставил свою кандидатуру в трибуны, но на этот раз избран не был. Говорили, что большинство голосов снова было подано за него, но трибуны пошли на обман и исказили результаты подсчета.

Теперь богачи перешли в наступление: по их требованию был отменен ряд законов, и народ лишился многих прав и привилегий, добытых для него Гаем.

В Юнонию (колонию, основанную Гракхом) сенат послал комиссию, которая придирчиво проверяла прошлую деятельность Гая, ища любого предлога, для его обвинения. Почему же оптиматы так преследовали бывшего народного трибуна? Народ был недоволен, что его защитник не был избран вновь. Многие из сторонников Гая призывали его продолжать борьбу с богачами более решительными средствами. Говорят, Корнелия, мать Гая, думала так же: по ее поиказанию в Рим прибыла группа воинов, переодетых жнецами. В решительный момент они должны были выступить на стороне Гракха. Отношения между сторонниками Гая и аристократами чрезвычайно обострились: было ясно, что столкновение может произойти в любой момент. Так и случилось. Однажды, во время жертвоприношения, совершавшегося консулом, один из его ликторов, Квинт Антиллий, грубо крикнул нескольким друзьям Гая:

– Эй, вы! Негодные граждане! Дайте дорогу порядочным людям.

Это вызвало такой взрыв возмущения, что оскорбитель был тут же убит. Узнав о случившемся, Гай воскликнул в отчаянии:

– Что сделали вы, неразумные! Разве вы не понимаете, что наши враги только и ждали предлога обнажить мечи. Под видом мести за Антиллия они нападут на нас.

Действительно, едва только весть об убийстве ликтора облетела город, на улицах стали собираться толпы вооруженных людей. Но хлынувший ливень разогнал противников по домам. На другой день перед зданием, где совещались сенаторы, появилась толпа людей, оглашавших воздух громкими воплями и рыданиями. Они несли на носилках труп Антиллия. Сенаторы, услышав шум и крики, вышли на площадь, а консул Опимий, сделав вид, что ему ничего не известно, спросил пришедших:

– Граждане, что случилось? Почему на вас траурные одежды? Что означают ваши рыдания?

– Свершилось неслыханное злодеяние! Достойный муж Квинт Антиллий убит вчера негодяями из числа сторонников Фульвия и Гая,– отвечали люди, несшие труп. Их притворные вопли и показная скорбь, так же как искусно разыгранное удивление и возмущение Опимия,– все это должно было возбудить римлян против Гая, оправдать расправу с ним и его сторонниками. Но многие граждане по-прежнему стояли за Гракха. Они возмущались: "Сенаторы говорили о правосудии! А где было правосудие, когда Тиберий пал под ударами убийц? Где были сенаторы, когда труп народного трибуна волокли через весь город?" Все понимали виновность Антиллия и догадывались, что его гибель хотят сделать предлогом для открытой борьбы с Гаем. А сенаторы тем временем прибегли к чрезвычайным мерам. Опимий получил диктаторские полномочия. Он приказал сенаторам и всадникам явиться в полном вооружении и в сопровождении вооруженных рабов. Потрясенный происходящим, Гай был печален. Долго стоял он на площади перед статуей своего отца, и скупые мужские слезы текли по его щекам. Видевшие это люди были глубоко тронуты горем своего вождя. Огромная толпа народа провожала Гая до дома и охраняла его всю ночь. Наутро сторонники Гая и Фульвия отправились на Авентинский холм, где они намеревались обороняться от врагов.

Когда Гай выходил из дома, его остановила жена с маленьким сыном на руках. Упав на колени перед мужем, она убеждала его не идти на Авентин.

– Не на трибуну провожаю я тебя, Гай, как народного вождя и законодателя,– говорила несчастная женщина.– Ты идешь и не в славный поход, где смерть почетна и приносит вдове не только слезы, но и право с достоинством носить свой траур. Ты отдаешь себя в руки убийц Тиберия и идешь безоружный, с сознанием своей правоты, готовый скорее погибнуть сам, чем поднять на кого-нибудь руку. Если бы твой брат пал в бою, то враги, заключив мир, отдали бы нам его тело. А мне, видно, придется, как и жене Тиберия, молить реку или море вернуть твой труп. Разве можно верить людям после смерти Тиберия? Разве есть законы, которые удержат убийц?

Но слезы и мольбы жены не удержали Гая. Он молча вышел из дома и в сопровождении друзей отправился на Авентинский холм. Когда все собрались, Фульвий, по совету Гая, послал на площадь для переговоров своего младшего сына. Тот, почтительно обратившись к Опимию и сенаторам, сообщил им условия, на которых было бы возможно примирение. Большинство сенаторов не возражало против переговоров. Конечно, сотни прекрасно вооруженных сенаторов, всадников, их наемников и рабов без труда расправились бы с Гаем и его сторонниками, но все помнили, какую ненависть заслужили в Риме убийцы Тиберия.

Но Опимий грубо ответил посланцу:

– Я не намерен вести переговоры с виновными через мальчишку! Пусть Гай и Фульвий сами придут сюда и почтительно попросят пощады у сенаторов.

Узнав об ответе Опимия, Гай хотел сам отправиться на площадь и убедить консула и сенаторов не допускать кровопролития. Но друзья не пустили его: коварство врагов было хорошо известно. Тогда Фульвий вновь послал своего сына. Опимий приказал схватить юношу, а сам во главе вооруженных воинов двинулся на Авентин. Критские лучники, наемники Опимия, еще издали стали поражать противника. Началась паника. Один за другим гибли друзья Гракха. Фульвий и его старший сын укрылись в заброшенных банях, но были обнаружены там и убиты. Но Гай не хотел принять участие в битве, не хотел поднимать оружие на сограждан. Уйдя в храм Дианы, он намеревался покончить с собой.

– Пусть боги накажут римский народ за неблагодарность,– со скорбью говорил он друзьям.– Народ, который покинул своих вождей в трудный час, достоин вечного рабства. Ведь и на войне порой трус становится рабом, тогда как храбрец умирает героем.

Наконец друзья уговорили Гая бежать. Горстке людей удалось незаметно покинуть храм и устремиться к воротам в стене, окружавшей Авентин. Но, к несчастью, Гай оступился и вывихнул ногу. Враги, напавшие на след беглецов, настигли их. Тогда друг Гая, Помпоний, взялся задержать преследователей. В крепостных воротах завязался рукопашный бой. Но силы были не равны, и через несколько минут герой пал мертвым. Тем временем Гай, с трудом ступая на больную ногу, еще спускался к Тибру, надеясь перебраться по мосту на противоположный незаселенный берег. Встречные сочувствовали Гаю, подбодряли его. Но напрасно он молил дать ему коня, чтобы спастись от преследователей. Страх перед местью богачей пересилин вал любовь и жалость. На мосту враги вновь были остановлены. Лициний, второй друг Гая, повторил подвиг Помпония: несколько минут отражал он удары врагов, пока не упал мертвым. Когда Гай в сопровождении верного раба Филократа достиг священной рощи, крики преследователей раздавались уже совсем рядом.

– Друзей у меня больше нет, а врагам я хочу достаться мертвым,– сказал Гай Филократу, указывая на меч в руке раба. Тот понял желание господина и нанес ему смертельный удар… А через некоторое время перед Опимием появился человек, несущий на острие копья отрубленную голову. Это Септимулей, приятель Опимия, пришел за наградой: ведь консул обещал за голову Гая столько золота, сколько она будет весить. Но негодяй и тут не удержался от подлости: вынув мозг, он наполнил голову Гая свинцом, чтобы получить больше золота. Целый день волны Тибра несли к морю трупы: около трех тысяч сторонников Гая и Фульвия были убиты и брошены в реку по приказу консула. Опимий, кичась своими злодеяниями, приказал построить храм Согласию. Но едва постройка была завершена, как на фронтоне появилась надпись, начертанная каким-то смельчаком: Нечестие воздвигло храм Согласию. Страх перед силой богачей был так велик, что народ покинул своего вождя, Гая Гракха, в трудный час. Но память об обоих братьях продолжала жить. Низко склонив головы, проходили люди мимо статуй Гракхов, установленных в одной из лучших частей города. А в праздник урожая первый колос зерна и первый плод граждане несли на священные места, туда, где Тиберий и Гай погибли в борьбе за права разоренных римских крестьян.